«…Даже светлые подвиги - это только ступени
В бесконечные пропасти, к недоступной весне».
Александр Вертинский.
Рыхлые снежинки белыми кружевами сыпались с неба в этот утренний час: липли к одежде и к сумкам, ложились на сугробы, на тропки и дороги, под сапоги, ботинки и колёса. Ожидая электричку, пассажиры толпились со своей поклажей. У ног Сергуни на снегу сгрудились четыре пухлые сумки. Лёшка держал в кулаке билеты. Вереница зелёных вагонов остановилась, прижавшись к перрону. В вагоне поставили сумки и уселись.
- Покемарить надо, - вытянув ноги в джинсах, сунув руки в карманы чёрной шубы, Сергуня откинул назад голову в серой спортивной шапке. Худощавый и остроносый. Глаза у него с хитринкой.
Состав , скрипя вагонами, потащился мимо станционных построек, столбов с фонарями. Лёшка вздохнул и сел поудобнее. У него коричневая шуба , а шапка спортивная чёрная. Он крупнее телом и выше ростом. Лицо с мясистым носом и простоватыми глазами. Он моложе Сергуни на пять лет. Едут они в Москву продавать пряжу. У них в посёлке кирпичный заводик и фабрика. Работают оба на фабрике: Лёха - в цехе грузчиком пряжу возит, а Сергуня - слесарем. В этом месяце зарплату не дали. Распорядились: кто желает, может продукцией получить. Лёшка на свою зарплату пряжи набрал и тут же за проходной перепродал её скупщикам, свои деньги выручил. А тут случай подвернулся: они с Сергуней полмешка пряжи упакованной, в мотках, с территории через забор перекинули. Унесли. Сергунина жена Галька бутылку поставила, чтобы ей пряжу отдали, а Серёга упёрся. «Нет, - говорит, - сейчас рынок, мы её продадим. В выходной поедем в Москву и продадим».
- В какую Москву? - обиделась Галька. - Таких козлов, как вы, нельзя в огород пускать!
Лёшкина жена Клавка в детском саду работает воспитателем. Тоже ворчала. Обещала ему, если без денег приедет, домой не пустит. Вчера Серёга с Лёхой сумки собрали, а сегодня утром глянули - денег только на дорогу. С лёгкого похмелья двинулись в путь.
До Москвы ещё две остановки, а Лёшка и Сергуня с сумками уже в тамбуре. На перрон вывалились в толпе пассажиров. В привокзальной суматохе огляделись. У входа в метро пожилые женщины торгуют сигаретами, платьями, костюмами спортивными… В руках у одной фарфоровая посуда.
- Поторгуем, - Сергей достал из сумки два мотка пряжи разного цвета. Лёшка тоже достал два мотка. Люди торопились из метро на вокзал, а из громадного вокзала в метро. Женщины смотрели на пряжу и проходили мимо. Сергуня нервничал, курил одну сигарету за другой. Глядя на него, закурил и Лёшка. Откуда-то взялся парень в кожаной куртке.
- Продаём? - поинтересовался он и показал красную книжечку. - Налоговая инспекция! Нельзя здесь торговать. Документы есть? - он принялся рассматривать Лёшкин паспорт.
- Мы уезжаем, - засуетился Сергуня, - у нас электричка. Задрав рукав на левой руке, он застучал пальцем по циферблату часов. Парень ухмыльнулся и вернул паспорт. Схватив сумки, ринулись в подземный переход, через дорогу, на другую сторону. Там, за углом, у хозяйственного магазина, мужики прямо на снегу торговали сантехникой и автозапчастями.
Лёшка и Сергуня прижались к стене, взяли в руки мотки пряжи.
- Смотрите милицию! - мужик в мохнатой рыжей шапке, продававший люстры, показал в даль улицы, откуда катились автомобили. Он же первым и заметил жёлтый «уазик». Схватил люстры и - за угол. Серёга с Лёхой - за ним.
- Здесь делать нечего, - сказал тот, «рыжая шапка», - поехали, я местечко знаю.
Спустились в метро. С двумя пересадками доехали. Встали на выходе в город. Шесть мотков продали. Потом ещё семь. Сергуня уговаривал покупателей, как мог. «По фабричной цене пряжа. Зарплату ею получили. Дешевле нигде не купите». Лёшка порывался что-то говорить, но Сергуня его одернул:
- Ты своим басом покупателей распугаешь. Заткни свою трубу. Видишь, женщины хрупкие подходят.
Три сумки распродали. «Рыжая шапка» куда-то делся, а перед ними появились двое с красными удостоверениями. Посмотрели Лёшкин паспорт, доходчиво объяснили, что торговать здесь нельзя.
- Уезжаем, у нас электричка. Зарплату пряжей дали, а семью кормить надо! - оправдывались, перебивая один другого. - У меня трое детей, а у него четверо…
Сергуня совал кулаком Лёхе в спину, толкая его к выходу. Вышли на площадь и встали у коммерческого киоска. Уже темнело. Москва зажигала огни. Как будто радостно светились окна огромных зданий. Бесконечные желтоглазые автомобили бежали по широкой и длинной, как река, дороге.
- Хватит торговать, - Сергуня достал из кармана пачку денег, - а то жадность фраера погубит. Иди, возьми бутылку. Нет, две… три бери и закусить.
Пока Лёшки не было, он вынул из пачки несколько купюр, сложил вчетверо и, сняв ботинок, сунул под стельку.
Выпили по стакану, и Серёга повеселел:
- Теперь - на вокзал, за билетами. Деньги положи к себе, головой отвечаешь! - он протянул Лёшке пачку.
Из киоска лился звонкий голос: «Ах, как хочется ворваться в городок!...» Допили, что осталось в бутылке. Лёшка проглотил бутерброд с сосиской и прохрипел:
- Ах, как хочется ворваться…
- Тоже мне, солист! - Сергуня рассмеялся. Уже на выходе из метро к вокзалу заговорщически подмигнул:
- Давай ещё помаленьку?
Повернувшись с бутылкой к стене, Лёха стал наливать. Серёга смотрел, как льётся в стакан водка, и жмурился.
- Давай полный, - не выдержал он.
Само собой получилось, что осушили вторую бутылку. Двинулись к выходу. Сергуню развезло, язык у него заплетался, а у Лёшки разогрелось в груди, в голове затуманилось, всё сделалось нипочём.
У стены сидели два парня в гимнастёрках. Один на раскладном стуле с гитарой, а другой - безногий, в инвалидной коляске. Возле них лежала перевёрнутая спортивная шапка с мелкими деньгами. Звенела гитара, раздавались два голоса.
- Сжимая автомат!... - расслышал Лёшка и шагнул к поющим.
- Сжимая автомат, - захрипел он, растягивая слова, - Калашникова!..
- Калашникова! - огрызнулся парень без ног и взглянул, как показалось Лёшке, по-звериному.
- Ты чего? Ведь я же с тобой… Ты выпить хочешь?
- Нальёшь - выпью, - смягчился парень.
Лёшка достал стакан. С трудом кое-как открыл бутылку. Налил полный. Безногий вылил водку в себя. Глаза у него потеплели.
- Я бы тоже, как ты, ходил! Там в Афгане друга спасал, тащил с дороги. Нас и накрыли. И его не спас, и сам вот, видишь… - Он мотал головой, плакал и кулаками растирал слёзы по лицу.
- За тебя пью! - Лёха нагнулся к парню, тыкаясь носом ему в лицо. Плеснув в стакан, выпил, и всё поплыло перед глазами. Покачнувшись, он ногой задел шапку на полу. Посыпалась, зазвенела мелочь. Лёшка стал шарить по карманам. Достал смятые купюры, сунул их в шапку, затем сгрёб в кармане последние, и неловко затолкал в шапку.
Парень с гитарой собирал с пола мелочь. Сергуня , сев у стены на корточки, спал. Лёха увидел, как два милиционера поднимают друга, а третий двинулся в его сторону. Лёха протянул к стражу порядка руки и прохрипел, еле ворочая языком:
- Как хочется ворваться в городок!..
Его вели и толкали, а он, как во сне, видел, что инвалид на коляске ехал за ними и просил, чтоб его, Лёшку, отпустили.
Утром с помятыми лицами Сергуня и Лёшка спешили из вытрезвителя на вокзал к пятичасовой электричке. За услуги расплатились деньгами, которые Сергуня вчера спрятал в ботинок, и получили квитанции об оплате. Осталось только на билеты - на электричку и на автобус до районного центра. А уж в посёлок они как-нибудь доберутся…