Кастрация

Ведогонь
   Коза – это сталинская корова, так обозначили неприхотливое и полезное домашнее животное в те горькие времена, когда деревня стонала и гнулась от послевоенных налогов. С козы совейская власть налогов почему-то брать не стала. Может быть, с великой оглядкой, но всё же поняли, что козе хоть какой колокол на шею подвяжи – коровой она не станет, а может, хай бы с ними, пусть быдло повеличается: коза на горе выше коровы в поле.

   То, что козёл, по логике, выходил сталинским быком, нигде почему-то не прозвучало; даже, кажется, наш меткий на острое слово народ на этот счёт не прошёлся, хотя у коровы должен быть бык: нельзя корове без быка, как равно и бабе без мужика. С этакой-то безответственностью можно и природные устои поколебать. Впрочем, говорилось в старину, что «козёл да приказный – бесова родня» или «козёл хорош, да на беса похож», но это так, чтобы вниманием не обделить.

   Козёл вообще как-то сбоку от козы, не в примете, и кроме как производитель козлиного же потомства вроде не нужен и, видно, как-то понимает это, потому часто бывает вреден. До того, что даже из-за этой козлиной вредности очень плохого человека люди могут обозвать козлом. Может, ещё и потому, что козёл, войдя в зрелый возраст, начинает дурно пахнуть, поэтому нехорошего человека называют вдобавок козлом вонючим. А что поделаешь, если так Природа поставила? И это козлу, наверное, обидно, ему-то собственная вонь отнюдь не мешает, ибо своё, как известно, не пахнет, а мешает она только людям. Поэтому люди, владельцы лишних в хозяйстве козлов, норовят избавиться сначала от козлиного запаха, а уж после и от самого козла. Им, видите ли, и некомфортно, и мясо убиенной скотины также дурной запах будет иметь, если вовремя…

   Усевшись на скамеечке у калитки, об этих «если» да «вовремя» и развели тары-бары соседки Иванна да Степанна, две старухи, владелицы коз. И, понятное дело, козлят. Коз в деревнях упорно продолжают держать до сей поры. Уже и налоги давно отменили, даже на коров, а козы всё равно бытуют в деревенском хозяйстве. Диво, сколь могуча инерция у совейской налоговой системы!
     – О прошлом годе ветеринар наведывался, всем лишним козлятам муди повырезал. Так и деньгами брал, и мясом.
     – Полезный, стал быть, человек. При деле.
     – Полезный-то полезный, да не приедет ныне: пропал.
     – Это куда ж?
     – А бес его ведает, нам-то не всё одно? Козляток-то кто теперь обиходит? Было, оставила одного с прошлого года, на производство приберегла, да после передумала, а он вырос, скотина, здоровенный стал, и уже запашина от него, будто от пса помоечного. Весь двор продушнил, окаянный! Говорено ещё встарь: козла, мол, выживешь, а псиной ещё долго вонять будет. Вот каково духом стойки!

   Арсюха с Мишкой, два кореша, маялись похмельем после очередной жестокой выпивки. Вчера на лесной делянке нагрузили они до верха тракторный прицеп берёзовыми чурками, на дрова, и разгрузили его же на дворе у деда Потыки. Тот – всё одно ведь деньги пропьют, неедяки! – рассчитался разведённым спиртом. Состояние похмелья у Арсюхи с Мишкой никак не хотело прерываться, и они, по возможности, глушили его древним способом, клин клином, заново ступая в растленный круг, не постигая, что не водка затягивает, а опохмелка, и не тот пьяница, кто пьёт, а тот, кто опохмеляется. Возможностей, впрочем, становилось всё меньше, но друганы, по принципу древних же охотников, настойчиво и драматично изъискивали их.
     – О чём грустим, бабульки? – спросили для затравки разговора, мимо проходя.
     – Вам что за дело, опойки? Ступайте, куда идёте.
     – Да ведь по доброте спросили. Может, в чём помощь нужна…
   Степанна с Иванной переглянулись и мигом сменили тон на супротивный, потому что вспомнили, как неедяки эти о прошлом годе вьюнами закрутились возле ветеринара в надежде на стакан спиртного, и тот не отказался взять их в помощники, и носились они, то воду, то тряпки поднося-относя, то зачем-то (ветеринар велел) вырезанные муди в ведро складывая. Так и таскались за ним по деревне весь день, грубо посылая во Христа и его мать тех, кто пытался встревать со своей помощью. Ну и не обидел ветеринар: залил чуть не до макушек.
     – А козла выхолостить сможете? – Иванна и спросила-то со смешком, так, на всякий случай.
     – Арсюха точно сможет, – серьёзно, как сумелось, сказал Мишка.
   Арсюха недоумённо уставился на корешка, но тот ущипнул его за бок: молчи, мол.
     – Это в каком же университете он выучился козлам мудя резать?
     – Да уж умеет, ветеринару-то помогал в прошлом году, все знают. Или вы мимо прошли?

   Видеть-то Арсюха видел, как ветеринар холостил козлят с поросятами, но за беготнёй полного процесса высмотреть не успел. Да ещё чуть не остановливалось сердце, глядя, как ветеринар протирает руки тряпкой, смоченной в спирту. Острее же запомнилось, когда удалённые свиные яйца порезали на плоские кругляши и пожарили на сковороде. Кто понимает – не надо никаких деликатесов: закуска – аж душа стонет! Утончённые натуры могут, конечно, дальше не читать, только вот одна приезжая фифа трескала в гостях да нахваливала и всё пытала хозяев, чем же таким «потрясающим и бесподобным» её угощают, никогда, мол, вкусноты такой не пробовала и какой национальной кухни изделие, но те прятали глаза и переводили разговор на другое, а кому из гостей было совсем невмоготу, выбегали на двор, вроде как по делу, за сараем просмеивались и возвращались к столу, серьёзные и просветлённые.

     – Ну, показывай, Иванна, будущего страдальца.
   Козёл, спору нет, был хорош. Чёрный с белым, голова вздёрнута («Гордый, – подумалось Арсюхе, – вот я тебе уберу гордость-то!»), борода – куда там попам! На «ветеринаров» взирал спокойно, с достоинством, потому как беды пока не чуял.

   В прошлом году кастратор по нечаянности обронил небольшой скальпель. Тогда Арсюха, оглянувшись, не видит ли кто, незаметно убрал его в свой карман. Вещь в хозяйстве оказалась нужной: хлеб ли порезать, картоху почистить – острый. Устроил его в самодельные ножны и всюду носил при себе. Понятно, не для худого дела – Арсюха человек мирный.

     – Иванна, налей-ка нам для твёрдости, не ровён час, рука дрогнет.
     – Ты лиха-то зря не поминай! Как же я налью-то, коли дело не сделано.
     – Э-э, когда дело сделаем, ты нам и стол накроешь, и нальёшь. А сейчас для затравки надо.
   Старуха вынесла две кружки, водка на донышках, и огурцы.
     – Пейте уж, неедяки!
     – Ты нас зазря не костери, ведь при серьёзном деле мы.
     – При де-е-ле! Вот и делай дело, не жрать пришёл!
     – Приготовиться надо. Мишка, волоки его за верёвку к забору.
     – Чего к забору-то, – вроде испугался Мишка.
     – Так не в сарай же. Темно там. Иванна, тряпки какие-нито тащи, – вспомнил Арсюха ветеринарские приёмы, – да налей ещё, глянь, Мишка с лица сходит!
   Тут уж Иванна налила без ропота. Мишка и впрямь мало на себя походил – лицом бел, руки трясутся: похмелье красы не добавляет. Похмелье, оно ведь и задавить может.
   Степанна выглядывала из-за забора, с улицы, инспектировала:
     – Ты, Арсюха, понимать должен: живая всё ж скотина, побережней с козлом-то.
     – Как побережней, – вскинулся Арсюха; от выпитого ему хоть и полегчало, но самую-самую малость, – одно яйцо вырезать, одно оставить, что ли? Не мешай! Умная нашлась!

   Козёл тем временем начал беспокоиться: понял, что вся суета из-за него затеяна. А так как, по козлиному своему чутью, людям испокон веков не доверял, то и рванулся внезапно, попытавшись вырвать верёвку из Мишкиных рук. Тот не дался, привязал её к заборной штахетине, и у козла для манёвра остался полукруг радиусом всего около полутора метров.
     – Давай, Мишка, держи его за рога. Да не так! На кой ты ко мне-то задом повернулся! Перед козлом становись, заблокадить его надо – ты спереди, я сзади.

   Не нами сказано: берегись козла спереди, лошадь сзади, а худого человека со всех сторон. Неужто Арсюха с Мишкой, деревенские-то жители, того не ведали? Ведали, конечно, да только похмелье и не такие знания из головы вышибает.

   Козёл блеял, не переставая, глаза налились красным, и если голову Мишка кое-как удерживал, то козлиной заднице был пока небольшой, но простор. Арсюха левой рукой ухватился за хвост, в правой был зажат скальпель, но пациент, густо газуя со страху, таскал, резко мотая задом, Арсюхину руку из стороны в сторону, понимая, что главная опасность исходит сзади. Да и спереди было не лучше: на него смрадно дышал второй вражина, а козлы уж на что сами вонючие, и те сивушного духа не выносят.
     – Да режь ты, невмоготу держать! – от натуги Мишкино лицо из белого стало красным.
     – Так держи крепче, видишь, жопой крутит не хуже юлы! Привязать надо было.
     – Что ж ты не привязал, умник? И как мне сразу за рога и за жопу держать? Он ведь меня уже давно не любит.

   Наконец, несогласное животное решило передохнуть, видать, всё же умаялось в неравной борьбе. Арсюха примерился было резать, но тут козёл опять рванулся, теперь уже назад, и Арсюха махом располовинил козлиное яйцо. Козёл трубно заблажил, поволок Мишку, сообща они снесли забор, и Мишка рухнул на землю, догадавшись, уже в полупамяти, разжать руки на рогах. Рядом с ним, с бесстыдно задранными юбками, валялась умная Степанна.
   Козёл перемахнул поле и исчез в лесу. Так и не нашли его, видать, сдох где-нибудь.

   А произошла эта ужасная история в соседних Улётах. Провалиться мне, если выдумал!


   *)  Неедяка – бродяга, тунеядец, неумеха, блудослов и пр.