Он проснулся от криков на улице и подумал: «Чёрт бы вас всех побрал! Всех вас с вашими лужёными глотками и скотской потребностью превращать всё в хаос!»
Сначала ему показалось, что под окнами разгулялась пьяная компания, решившая освежить свои угоревшие мозги утренней прохладой.
Однако вскоре он понял, что это не так.
Обычно такие сборища ведут себя согласно законам гармонических колебаний, то проваливаясь в тишину отупевшего молчания, то взрываясь воплями припадочных душевнобольных.
Здесь же был явственно слышен настойчивый и ровный гул голосов.
Подойдя к окну и отдёрнув штору, он увидел внизу людей. Они стояли вдоль проезжей части дороги, на тротуаре, довольно близко друг к другу, но, не сбившись в одну плотную клокочущую массу, как это бывает во времена всеобщих умопомрачений.
Вглядываясь в толпу, ему почему-то припомнились кадры из военных фильмов, когда жители выстоявших городов собирались под репродуктором, с тревогой и надеждой глядя на говорящий колокол, ожидая от него чудотворного слова.
Понемногу приходя в себя ото сна и ворчливого раздражения, он стал вспоминать, что может быть за всей этой суетой, пропустил какую-то значимую дату, или же новый ещё не закрепившийся в памяти праздник?! Но вспомнилось лишь то, что сегодня воскресенье, седьмой день недели, выходной.
Накинув халат, он сварил себе кофе, и всё ещё пребывая в тревожном недоумении, включил телевизор. То, что он услышал от явно волнующегося диктора, оглушило его и на какое-то время повергло в недвижимое оцепенение.
Он сидел с чашкой в руке, превратившись в окаменевшее внимание, следя за губами телеведущего и за событиями, разворачивающимися на заднем плане. Первая мысль была: «Это какой-то жестокий розыгрыш! Похмельный утренний бред зарвавшихся шоуменов!»
Но переключаясь с канала на канал, он видел один и тот же сюжет, менялся лишь ракурс съёмки и лица журналистов.
Ему потребовалось не менее получаса, что бы окончательно убедиться в реальности происходящего, и привести взбудораженный разум хоть к какому-то ощутимому порядку.
Затем он встал, прошёл в ванную, принял душ и дважды выбрил лицо. Вернувшись в комнату, вынул из шкафа новую рубашку и лёгкий летний костюм. Одевшись, он вновь сел в кресло перед телевизором.
Спешить было нельзя! Спешить было кощунственно и глупо. Неимоверно глупо! Он сидел, уставившись в экран, чувствуя, как всё его существо поглощает волна тихого огромного счастья.
Он сидел и думал: «Боже мой! Боже мой! Так значит всё-таки, всё было не зря! Сомнения, надежды! Любовь! Конечно же, в первую очередь Любовь! И всё было не напрасно! И ни одна жизнь не оказалась пустой и никчёмной! И у каждой был и есть свой смысл и своя цель!»
Закрыв глаза, он вспомнил ушедших родителей, и, уткнувшись лицом в ладони, разрыдался не в силах сдерживать себя, не понимая, печалиться ли он за них, или же радуется.
Наконец успокоившись, он встал, подошёл к зеркалу, и, улыбнувшись отражению, тихо выдохнул: «Пора!»
Спускаясь же вниз по лестнице, по нарастающему гулу толпы, он понял, что Иисус уже вошёл в город…