Альманах Двойной тариф компьютерная версия

Альманах «Двойной тариф».

Издательство «Любавич», Санкт-Петербург, 2014.

Идея этого сборника возникла не сама по себе. Один автор написал про маршрутку, другой сделал поэтический перевод, потом появилась сказка про эльфа,  тоже  путешествующего по нашему необозримому пространству.
Чего только не случается в пути. Иногда  обычный билетик, приобретённый по двойному тарифу, может стоить жизни. А случайный попутчик  стать  твоей судьбой. Получилась необычная, но, надеемся, интересная книжка, в которой представлены рассказы и поэтические произведения  лауреатов и номинантов  литературной премии "Народный писатель" и “Писатель года”.

……






Двойной тариф

Альманах


Идея этого сборника возникла не сама по себе. Один автор написал про маршрутку, другой сделал поэтический перевод, потом появилась сказка про эльфа,  тоже  путешествующего по нашему необозримому пространству. Чего только не случается в пути. Иногда  обычный билетик, приобретённый по двойному та-рифу, может стоить жизни. А случайный попутчик  стать  твоей судьбой. Получилась необычная, но, надеемся, интересная книжка, в которой представлены рассказы и поэтические произведения  лауреатов и номинантов  литературной премии "Народный писатель" и “Писатель года”.
 
Водитель нашего «пазика» и двое мужчин пытались  раз-будить спящего на снегу человека. Когда  они молча расступились, я увидела неестественно выгнутую руку в красной старой варежке и закричала, но моё горло не издало ни единого зву-ка. Меня бил озноб, и начало сводить судорогой ноги.
Рядом со спящим человеком ползала на коленях  кондукторша и, рыдая,  пыталась закрыть  глаза бомжу:
– Отец! Прости! Прости-и-и… как же это…
       Двойной тариф




ISBN 978-5-86983-607-6

© Вл.Митюк – реактор-составитель
© В.Мосова – редактор, корректор
© И.Дрёмина – художник
© Издательство – «Любавич», 2014




Содержание альманаха

Алина Дольская. Маршрутка

Ольга Савина. Маршрутка. Поэтический перевод миниатюры А.Дольской

Алина Дольская.
Двойной тариф

Владимир Митюк, Ольга Савина. Мумбаи, Ревданда. Афанасий Никитин

Владимир Митюк. Ангел Метро

Эльфрида Бервальд Сказка о гноме

Алина Данилова, Владимир Митюк. Любовницу завести

Алина Дольская. Даунёнок

Алина Данилова. Такси Надежда

Вера Мосова.  Хичкок отдыхает


Произведения авторов можно найти также на сайтах proza.ru и stihira.ru

Ольга Савина известна под псевдонимом  Слоник 2





Алина Дольская.  Маршрутка

Было холодное осеннее утро. Моросил нудный дождь. Хмурые люди тупо набивались в маршрутку. Давясь, ругаясь, расталкивая друг друга локтями.
Мужчина в клетчатой кепке бесцеремонно оттолкнул соседа, взявшегося за ручку. Толстая тётка лихо плюхнулась на сидение, к которому с трудом пробирался студент с тубусом. Раздражённо вскрикнула молодая женщина. По её коленкам  протащил клетчатую рваную сумку бравый детина с баулами. Оставшись без места, пьяно выругался крепкий невысокий мужичок с банкой пива в руке.
– Двигайся, я первый стоял!
– Да куда вы щемитесь?!
– Вы мне колготки порвали!! И как я теперь?
– А ты чё ноги высунула! Краля! Не на подиуме!
– Да не пихайтесь вы! Ошалели совсем!
– А вы, мамаша, заткнитесь, лезли вперёд всех, как корова…
– Вот хам! Отродье хамское.
– Я вот те щас врежу…
Когда всё это стадо, наконец, забилось в салон, во-дитель в сердцах выругался:
– Ё-моё, мотор заглох!
И взвинченная толпа начала грызню по новой:
– А какого ты на маршрут в раздолбаной машине вышел?
– Давай чини, командир! Вылазить не будем! На-мёрзлись!
– Да убери ты тюки! С такими надо было в грузовое такси!
– Куда убрать-то?!
– А хоть сожри!
Я отвернулась к окну. Нет сил ни злиться, ни осуждать этих людей. Ну, кто в семь тридцать ездит на работу из рабочих окраин? Смотрю сквозь стекло. На остановке стоит ещё человек двадцать. Плотная серая масса неприветливых озабоченных людей.
И один ребёнок, лет четырёх-пяти, одетый в яркий комбинезон с ушками на капюшоне.
Малышу скучно, он топчется на месте, дёргает за руку меланхоличную мамашу, и вдруг, встретившись со мной глазами, замирает. Подпрыгивает, хлопает в ладоши и расплывается в улыбке. Снова подпрыгивает, кивает мне голо-вой и начинает заразительно смеяться.
Я оглядываюсь по сторонам, решив, что малыш, очевидно, увидел в маршрутке знакомого человека, но все пассажиры сидят спиной. А ребёнок начинает так отчаянно махать мне рукой и хохотать, что я не могу не улыбнуться в ответ. Улыбаюсь ему.
Увидев мою реакцию, он смешно надувает щёчки, складывает губки бантиком, изображает воздушный поцелуй. Потом, найдя это недостаточным, прикладывает к губам открытую ладошку, дует и повторяет всё снова. Чмок-чмок!! Чмок-чмок!!!
Его радость и восхищение настолько искренни, что я, не переставая улыбаться, прижимаюсь головой к холодному стеклу. Сколько тепла и света было в этом маленьком существе! Сколько любви! Беспричинной, бескорыстной. Почти физически ощущаемой. Маленькое солнышко!
Малыш выставил вперёд ручку, подержал несколько минут. Насобирал в ладонь дождевых капель, лизнул их. Задумался на мгновенье, рассмеялся и снова поднёс к губам. Наверное, вкус дождя показался ему изумительным. Он снова выставил вперёд ладошку, сложив лодочкой. И недовольно поднял голову вверх. Дождь прекратился.
Я рассмеялась, а он радостно закивал головой. Маленькие ушки на комбинезоне смешно запрыгали. Я снова послала ему воздушный поцелуй, не замечая, что в маршрутке стало непривычно тихо.
Пассажиры, которые не могли понять причину моей внезапной весёлости на фоне общего остервенения, опасливо переглядывались. Те, кто мог видеть малыша в окно, начинали улыбаться сами.
Ребёнок, заметив в окнах ещё несколько смеющихся физиономий, заюлил волчком, запрыгал на одной ножке. Схватил себя за заячьи ушки и прижал их к пухлым розовым щёчкам. Чмок-чмок!
– Вот пострел, что вытворяет… умора, – смягчилась толстая тётка, с умилением взирая на малыша.
– И чему радуется? – нехотя развернулся к окну со-сед.
– Так дитё ещё малое, – многозначительно изрёк мужичок с пивом.
– А нам что мешает?
– Так жизнь-то собачья! – вздохнул мужчина в клетчатой кепке.
– Да бросьте вы! Разве мы приходим в этот мир зверями, что готовы друг другу в горло вцепиться? – обстоятельно разъяснила молчавшая дама в платке.
– Иной человек страшнее зверя, – вздохнул кто-то в глубине салона.
– И то правда, – согласился грузный пассажир с отёкшим лицом.
– А мы сами?
На несколько минут все замолчали.
– Смотрите, ему уже вся остановка улыбаться начинает, – девушка тоже помахала малышу рукой.
– А ведь так мало надо: улыбнись другому, он тем же ответит, – робко вставил студент, поправляя очки.
– Ну, всё, полный порядок, – вернулся в кабину взъерошенный водитель, – отправляемся! Сейчас включим печку, чтоб было всем тепло.
– А нам уже тепло, – хохотнул развеселившейся дядечка на переднем сиденье, – да что мы, в самом деле… люди! А?
Мотор послушно заурчал, заглушив неоконченную фразу. Маршрутное такси плавно тронулось с места. Пасса-жиры прилипли к окнам, пытаясь разглядеть танцующего малыша. На лицах вспыхивали и гасли запоздалые улыбки.
– Как всё прекрасно, пока мы дети. И мир, и люди…. Вот вырастет и станет таким же, как все, – с горечью подытожила пожилая женщина. И недовольно поджала ярко-накрашенные губы.
Ей никто не ответил.
Мир действительно прекрасен. Почему мы так быстро забываем об этом?
И когда черствеем и озлобляемся? Может тогда, когда перестаём помнить, что…

Капли дождя пахнут свежестью.
Ириски прилипают к зубам.
Лужи для того, чтоб по ним ходить.
Обманывать нехорошо.
Майские жуки похожи на орехи.
Бросать фантики на землю нельзя.
Кошки любят молоко. Даже с пенками.
Вареной сгущёнки в банке мало.
Переходить улицу – только на зелёный.
Абрикосовое варенье быстро кончается.
Конфетами надо делиться с другими.
Друзей предавать нельзя.
Слабых надо защищать. Всегда.
Быть добрым и честным.
Не забывать говорить спасибо.
А улыбаться – первым, и здороваться тоже.
Всего лишь.
Чмок-чмок.

//////////////////////////////////////////////

Ольга Савина.  Маршрутка Поэтический перевод  миниатюры А. Дольской

Было холодным осеннее утро.
Хмуро вбивался в маршрутку народ.
Дождь распылял капли брызг, будто пудру,
И моросил нудно взятый аккорд.
 
Тупо давясь и толкаясь локтями,
Люди ругались, соседей браня.
В кепке мужчина с густыми бровями
Взялся за ручку и скинул меня.
 
Толстая тётка так бесцеремонно
Плюх на сидение, место заняв
То, до которого плыл мальчик сонный,
Тубус обняв, словно жертву удав.
 
Лихо проехалась рваная сумка
Вдоль по коленке у дамы одной.
Дядя с баулами, в клетку рисунок,
Крик раздражённый «ты слышь?» за спиной.
 
Бравый детина, оставшись без места,
Трудно ругался, был с пивом в руке:
– Двигайся, краля!
Затем пьяным жестом
Что-то сказал на своём языке.
 
– Вы не пихайтесь! Вас здесь не стояло!
– Вы мне колготки порвали теперь!
– Ноги засуньте!
– Ну, врежу нахалу!
– Вы ошалели! Ломаете дверь!
 
– Вы бы заткнулись, а то, как корова,
  Лезли вперёд и проникли в салон!
– Вот это хам! Не давала Вам слова!
Стадо забилось. И матерный стон:
 
– Мать твою за ногу! Черта какого?
Это водитель ругался в сердцах.
– Глохнет мотор!
И толпа вдруг по новой
Грызться продолжила с пеной в зубах:
 
– Ты на раздолбанной вышел машине
  Хрена какого на этот маршрут?
– Ща командир нам автобус починит!
– Вылазить не будем! Холодно тут!
 
– Да убери ты тюки! С этим надо
  Лезть в грузовое, другое такси!
– Не убирается он! Буду гадом!
– Можешь сожрать или в пасти вези!
 
Я отвернулась к окну. Нету силы
Злиться на них, осуждать тех людей.
Кто в семь утра неустанно рвёт жилы,
Рьяно пихаясь от самых дверей?
 
Взгляд сквозь стекло. Вижу – на остановке
Плотная серая масса людей.
Каждый готовит такую уловку,
Чтобы в авто оказаться скорей.
 
Все неприветливы. Только ребёнок
Лет четырёх или, может, пяти
В смехе своём заразительно звонок,
Топает ножкой и хочет идти.
 
Встретившись взглядом со мной, он в ладоши
Хлопнул, подпрыгнул, кивнул головой,
Замер, расплылся в улыбке хорошей,
Снова подпрыгнул, как мячик живой.
 
Я оглянулась, решив, очевидно,
Что он узнал в той маршрутке лицо.
Но пассажиры, как ни обидно,
Сидя спиною, смотрели свой сон.
 
Малый ребёнок отчаянно машет
Ручкою мне и хохочет смешно.
Меланхоличную эту мамашу
Дёргает за руку, ей всё равно.
 
Я засмеялась в ответ. Он, увидев,
Щёчки надул, губки бантиком чмок.
И поцелуев воздушные нити
Брызнули вслед, образуя поток.
 
Дует в ладонь, повторяет всё снова,
С искренней радостью чмокает мне.
Я в восхищенье от действа такого
Вновь улыбнулась в холодном окне.
 
Сколько тепла было в нём, сколько света
В маленьком том бескорыстном мальце!
Сколько любви, даже солнечной где-то
И беспричинной, в таком удальце!
 
Выставив ручку вперёд, подержал так
Несколько долгих дождливых минут.
Снова вперёд, только дождику жалко
Капель в ладонь. Ждёт, когда же пойдут.
 
Кончились капельки. Он на мгновенье,
Снова ладошки приблизил к губам.
Вкусно, наверно. Поймав вдохновенье,
Ручки сложил, стал ловить тут и там.
 
Снова послала ему поцелуйчик,
Не замечая, как тихо вокруг.
А пассажиры, что видели лучше,
Поняли смеха весёлого звук.
 
Я рассмеялась. В маршрутке невольно
Разорвалась тишины тетива.
Дождь прекратился. Малыш недовольно
Голову поднял и мне закивал.
 
Переглянувшись опасливо, сами
Стали смеяться, кто видел в окно.
Ну, а ребёнок, смотревший за нами,
Сразу запрыгал на ножке одной.
 
Тут же схватился за заячьи ушки
На капюшоне, прижав их к щекам.
А пассажиры поправили дужки,
Чтоб разглядеть заводного волчка.
 
– Ну и пострел! Посмотрите, умора!
  Что вытворяет малое дитя! –
Толстая тётка смягчилась во взоре
И с умиленьем привстала, кряхтя.
 
С пивом мужик развернулся к окошку.
Нехотя в кепке мужчина изрёк:
– Что нам мешает смеяться немножко?
И развернулся опять поперёк.
 
– Что нам мешает?!!
– Так жизнь-то собачья! –
Многозначительно кто-то вздохнул.
– Бросьте вы, люди!
– А как же иначе??? –
Вскрикнул студент. И продолжился гул.
 
– Разве приходим на Землю зверями,
Чтобы друг друга за горло погрызть?
А человек – пострашнее, с когтями.
Зверю неведома наша корысть! –
 
С болью кричала дама в платочке.
Кто-то в салоне согласен был с ней:
– А и то правда, дошли мы до точки!
Вскоре молчанье пробило людей.
 
Грузный мужчина с отёкшею рожей
Робко сказал, поправляя очки:
– Вся остановка – в улыбке, похоже.
  Это мы с вами черствы, дурачки!
 
– Полный порядок! – вернулся в кабину
Бодрый водитель.
– Поедем сейчас! Печку включаем!
Хихикал мужчина, развеселившись:
– Вперёд, тарантас!
 
Двигатель фыркал послушно. Маршрутка
Тронулась с места. Прилипли к окну
Все пассажиры, пытаясь, без шуток,
Остановить меж собою войну.
 
Вспышки улыбок на лицах заметить
Можно, хотя запоздали они.
Как же прекрасно, пока все мы дети!
Лужи – чтоб люди ходили по ним!
 
Капли дождя пахнут свежестью утром.
Липнут конфеты-ириски к зубам.
Обманывать плохо, это не мудро.
Надо конфетой делиться всем нам.
 
Фантик на землю бросать некрасиво.
Майский жучок на орехи похож.
Не забывать говорить всем «спасибо».
Также здороваться. Слабых не трожь.
 
Кошки хотят молока – даже с пенкой.
Мало сгущёнки в банке, беда.
А улыбаться всегда надо первым.
Друга предать ни за что, никогда!
 
В банке варенье кончается скоро ...
Добрыми, честными будем всегда!
Только зелёный сигнал светофора
Будет светить нам повсюду тогда!!!
 




Алина Дольская. Двойной тариф

День не задался с утра. Ртутный столбик на градус-нике  лениво опускался ниже нуля. Две чёрные  кошки
подрались за право перебежать мне дорогу.  Холодный по-рывистый ветер  яростно  сдувал  с асфальта 
остатки вчерашнего дождя, покрывая дорогу тонкой ледя-ной коркой. Зимнее солнце проспало  восход
и затерялось на пасмурном сером небе.
Мне предстояло  ехать в противоположный конец города. Я едва успела заскочить в единственный автобус,
отправляющийся  по  нужному маршруту в первой полови-не дня. В стареньком  облезлом «пазике»  оставалось   
два  свободных места, на заднем правом колесе. Удобно расположившаяся на них  полная женщина с увесистой 
кожаной сумкой кондуктора на груди  нехотя отложила в сторону газету и, словно не замечая меня, с трудом
протиснувшуюся по заваленному тюками и коробками са-лону, раздражённо крикнула водителю:
– Коль, чего стоим-то? Поезжай уже! Салон полный! Ща на голову садиться начнут.
– Время не вышло, – вяло огрызнулся тот, – понабе-рёшь гастарбайтеров  с баулами, вот и полный. Пусть бы
грузовую газель заказывали для своих мешков и прями-ком, на окраину, а мне ещё по городу кружить с перегру-зом.
Несколько человек в поношенных спецовках, с не-славянскими чертами лица,  загалдели,  оглядываясь по сторонам, как  встревоженные  грачи.
– Так они мне план делают, я же с них по двойному тарифу беру, – игриво хохотнула  кондукторша, растягивая  в улыбке тонкие  накрашенные губы цвета увядшей настурции, – с наших-то что возьмёшь? В  эту глухомань кто теперь ездит? Дачники в сезон, да  одуванчики из дома престарелых. Нищета-а!
– Тебе дай волю, Зинка, ты  бы медяки  с пола  ушами  собирала. Наверное, и спать ложишься со своей торбой.
В салоне раздались сдержанные смешки.
– Давайте я за два билета заплачу?– миролюбиво предложила я, понимая, что теперь  ей  со своим весом
придётся вернуться  на своё место с табличкой “Не зани-мать!”, расположенное  спиной к водителю,– у меня в пакете  голландские  розы. Я бы положила рядом с собой, с вашего позволения.
Женщина  самодовольно хмыкнула и,  выхватив из моей  руки протянутую  денежную купюру, направилась  к месту кондуктора, бросив через плечо:
–Живые розы зимой? Вот люди с жиру бесятся!  Коль, ты погляди, как за окном метёт!  К обеду все дороги занесёт снегом, похоже, сегодня едем только в один конец.
Водитель не ответил. Мотор мягко заурчал, «пазик» несколько раз вздрогнул, старые двери тяжело заскрипели. 
И тогда я увидела её, растянутую  красную  варежку  с вы-шитым улыбающимся смайликом. Вернее руку, пытающуюся ухватиться за поручень.
– Эй, куда  прёшься?!  Коля! Отправляемся!! Нам только в салоне бомжей не хватало! –  кондукторша  с готовностью ринувшегося  в бой бультерьера,  перегородила вход.
Из-за  усиливающейся  метели  трудно было разглядеть мужчину, намеревающегося сесть в отправляющийся  автобус,  был слышен только его голос, полный мольбы и отчаяния:
– А мне плевать, что тебе ехать надо! Ты мне свою десятку не суй,  может она чесоточная!  Тебе говорят,  мест нету! Коля! Ты закроешь, наконец, эту чёртову дверь?!!
–Есть  свободное место. Рядом со мной, – громко сказала  я, поднимая руку.
Кондукторша  медленно развернула  бюст в мою сторону,  как носорог, услышавший писк надоедливого комара, и непонимающе  уставилась на меня:
– Вам там что, сидеть плохо? Одной?
–Плохо! – начала заводиться я, понимая,  что не смогу дальше выносить это скотство, – Вы же отлично знаете, что второго рейса сегодня не будет. Ему что, на улице оставаться? В такую погоду?
Воспользовавшись этим, бомж поднялся  в автобус и стряхнул с плеча  снег.  На нём был чёрный промокший  пуховик, на голове – капюшон, обмотанный  красным  старым шарфом.  Штаны из драпа, заправленные  в дутые непромокаемые сапоги. Ни на кого не глядя, он, поздоровавшись, прошёл ко мне и сел рядом, поставив на пол холщовый мешок.

– Ну-ну, – язвительно процедила кондукторша  сквозь зубы, –  только смотрите, дамочка, не жалуйтесь при том этом,  если принесёте на своей шубке  домой блох или тара-канов со вшами. Слышу, псиной запахло…
– Немедленно прекратите! Как вам не стыдно?! – не выдержала я, но не расслышала ответа, автобус тронулся, водитель включил радио, в салоне зазвучала  приятная  музыка.

Бомж осторожно дотронулся  до моей руки, затяну-той в кожаную перчатку.
– Не сердитесь на неё. Она – несчастная женщина. Вон как её жизнь покалечила, разве можно в себе столько желчи носить?
– Разве это даёт  ей право обижать других ? – возмутилась я, бережно пристраивая пакет с розами в проёме между  спинками  кресел.
Он с любопытством посмотрел на меня и, улыбнувшись в седые усы, отвернулся. Низкий капюшон, на-тянутый почти на глаза и обмотанный вокруг горла шарф, не давали возможности рассмотреть его лицо, но я поняла, что со мной разговаривает человек гораздо старше меня. И мудрее. А через полчаса я боялась шелохнуться, чтобы не пропустить ни единого слова, настолько интересным собеседником он оказался.
О чём мы разговаривали?  О политике и экологии. О любви и  предательстве. Об испытаниях и вере. О смысле жизни  и поисках собственного предназначения. 
Когда пазик остановился в пробке, мы некоторое время молчали, глядя в окно. Город всё больше заносило снегом. Деревья надевали свои ажурные пушистые шали.  Силуэты прохожих теряли контрастную чёткость.  Встречные машины  беспомощно утопали в снегу и печально моргали фарами, дожидаясь эвакуаторов.
– А вы что в такую даль? Зачем?– спросил он, когда мы снова поехали и, развернувшись вполоборота,  опять  посмотрел на меня.  Я никогда не видела  раньше у стари-ков таких  глаз. Спокойных и умиротворённых.
– А вы? – попыталась я перевести  разговор на другую тему.
– Кормить  чужих  собак. У  нас дача за городом. Летом  люди заводят разную живность, чтобы было веселее жить, собачек и кошек, потом бросают их вместе с народившимся  потомством.  Животные преданно ждут хозяев и охраняют хозяйское добро, умирая с голода. Жуткое зрелище, скажу я вам.
– Не боитесь, что они вас покусают?
– Нет, но на всякий случай надеваю старые толстые вещи.  Собаки  сильно скучают по  человеческой ласке и начинают на меня прыгать,  облизывать, валить на землю, тормошить. Мы играем и барахтаемся в снегу. Иногда  я остаюсь на даче на несколько дней,  протопить дом и сварить им что-нибудь горячее.  Дело не только в них. Мне хочется побыть одному.  Я слишком долго и глупо растрачивал себя в жизни, теперь особенно ценю уединение. 
–«Время разбрасывать камни и время собирать их…», – произнесла я, соглашаясь с ним. Как  много было у нас общего.
– Вам – то откуда  знать это? В ваши годы?
Я собралась отшутиться  по поводу  изящества озвученного комплимента, но  он неожиданно закончил начатую мной фразу с вопросительной интонацией, словно хо-тел убедиться, что мы правильно понимаем друг друга.
– “Время обнимать и время уклоняться от объятий?”  Не смущайтесь, я вижу людей насквозь. Мне прият-но с вами общаться. Вы светлый человек. Последние годы  я заведовал кафедрой в университете. Доктор наук, издал несколько книг. А по- настоящему счастлив только в этой глуши, с чужими  Жучками и Белками.  Как бы они не голодали, собака никогда не набросится на еду, прежде чем не выразить свою любовь и благодарность человеку.  А у людей нынче принято  обменивать любовь на дары. Однажды мне стало всё это настолько отвратительно, что я ушёл в отшельничество.
Он  не успел  договорить. Сначала мы услышали  испуганный вопль, скрип тормозов. Пазик плавно повело в сторону, пассажиров резко бросило влево. По салону полетели коробки и сумки. Потом сильный удар  в бок, толчок, звон разбитых стёкол, минутная невесомость в полёте, но-вый  мощный удар, хруст, и неожиданно хлынувшая в окна ледяная вода.  Кромешная тьма и мешанина из тел,  вещей, бурлящих пузырьков воздуха, кусков льда.
Наш пазик выскочил  на мосту на встречную полосу, и, столкнувшись с грузовиком, полетел в реку.
Паника – самое страшное, что случается во время  подобных автокатастроф. Парализованная страхом толпа  подавляет коллективный разум и работает на самоуничтожение. Обезумевшие люди глохнут и слепнут, затаптывая  ногами тех, кто способен найти выход из ситуации.
Те, кто первыми пытался выбраться  из утопающего  автобуса, застревали в разбитых окнах, мешая друг другу. Я точно знала,  река была неглубокой, в автобусе  оставалась небольшая воздушная прослойка, но, сколько можно продержаться в ледяной воде, учитывая, что трасса была пустынной и ждать помощи было неоткуда.
Дежа вю. Я  снова увидела её, красную варежку, выныривающую откуда-то сверху. Она   схватила меня за воротник и поволокла за собой к заднему выбитому окну. Я почему-то  боялась упустить из виду этот странный смайлик, улыбающийся мне в мутной колючей воде. Ещё я успела рассмотреть привязанный к ручке сидения красный растянутый шарф, по которому наверх, как по канату, выбирались остальные. И трёх  гастарбайтеров, пытающихся спасти свои тюки. В голове резко зашумело и всё пропало. А потом мне стало больно дышать. И обидно, потому  что кто-то сильно бил меня по щекам.
Я открыла глаза и поняла, что сижу спиной к плотно прижавшимся, дрожащим от холода людям. Из легковушки, остановившейся на трассе, к нам бежала женщина с пледом и термосом.
Водитель нашего «пазика» и двое мужчин пытались  разбудить спящего на снегу человека. Когда  они молча расступились, я увидела неестественно выгнутую руку в красной старой варежке и закричала, но моё горло не издало ни единого звука. Меня бил озноб, и начало сводить судорогой ноги.
Рядом со спящим человеком ползала на коленях  кондукторша и, рыдая,  пыталась закрыть  глаза бомжу:
– Отец! Прости! Прости-и-и… как же это…
Кто-то попытался прижаться ко мне теснее, чтобы согреться. Сквозь шум в ушах я услышала обрывки чужих разговоров.
– Дед её последнюю вытащил. Эта корова в окно не пролезала, видимо, из сил выбился. Сам уже после неё на-верх не поднялся. Мы не сразу заметили, что он там  остал-ся. Жаль старика…
– А как он вообще? С виду такой простачок, среднего росточка…
–Так пока все в панике друг другу на горло ногами лезли, он шарф свой   привязал к поручню, вытаскивал че-ловека и оставлял наверху,  держать конец, потом за дру-гим спускался.
–Отец!!! – голосила кондукторша, припадая губами к руке в красной  варежке,– Прости-и-и.
– Вот сука, – раздалось позади меня, – сумку свою с деньгами так и не сняла. Бросить боялась.
–А как же, там у неё мелочи за всю неделю.
Со стороны трассы  послышался вой сирены скорой помощи. В искрящейся морозной дымке замелькали сине-красные  мигалки  патруля дорожно-постовой службы. К месту  происшествия  стали сбегаться люди из проезжаю-щих мимо машин.
В дачном посёлке, как по команде, завыли собаки. Они скулили так отчаянно, что причитающая кондукторша перестала голосить и стала исступленно  креститься.
Мы и не заметили, как снег перестал идти. На голу-бом небе, наконец, выглянуло солнце и заиграло на золо-ченых куполах небольшой церквушки, стоящей на пригор-ке. Тихий колокольный звон плыл над заснеженными бе-лыми полями, берёзовой рощей, похожей на  обитель вечных невест, и извилистой рекой, любовно укрытой парчовым серебристым покрывалом.
– Вроде в колокола звонят… –  медленно поднялась с колен кондукторша, прижимая к себе свою сумку, и утёр-лась рукавом,– или показалось?  Коля, а  ремонт пазика за чей счёт? С нас не взыщут?
– Взыщут, но в другом месте!  С тебя – так точно, по двойному тарифу! – зло сплюнул  водитель и быстро заша-гал прочь,– а колокола звонят! Звонят! По бомжу твоему!  Да  если бы не он…
В церкви действительно звонили колокола.  Проник-новенно и чисто. И боль на душе  стихала.
Был Никола-зимний.

 
....................................................


Владимир Митюк, Ольга Савина.
Мумбаи, Ревданда. Афанасий Никитин

Хождение за три моря. Кто из русских не знает о первом россиянине, добравшимся до далекой и прекрасной Индии? Сколько лет назад, с какими трудами, какие лишения испытывал он на своем пути? В память о прибытии Афанасия Никитина в Индию совсем недавно, в 2002 году, неподалеку от Мумбаи была воздвигнута стела*, и не посетить столь знаковое место мы просто не могли.
     Конечно, мы были далеко не первыми, но это не меняет сути дела. Как найти – нам рассказали, было известно и название городка, и даже маршрут.  Только как отыскать памятник в Ревданде (Revdanda)?
Оптимальным представляется  следующий маршрут. Ворота Индии – Mandwa – Alibaug – Revdanda, и надеемся, имея опознавательный знак и название колледжа, отыскать памятник. А потом продолжить свое путешествие…. Много интересных мест на побережье…. Можно ехать и вокруг залива, но это на два часа дольше, если по дороге не будет пробок.
Мы решаем добираться водным путем. Регулярные рейсы совершают две компании, PNP и Ajanta. Но PNP обладает более скоростными и комфортабельными судами, катамаранами, и мы решаем сэкономить время. Катамаран довезет до причала в местечке Mandwa, откуда автобус той же PNP – до городка под названием Alibaug, или Alibag. А там уже надо осмотреться и, пользуясь имеющимися сведениями, отыскать историческое место. 
Билет на теплоход и автобус приобретается заранее. И стоит 130 рупий. С нового года подорожал на 10 рупий, как объяснили, из-за подорожания топлива. Инфляция в Индии сопоставима с нашей официальной. Говорят, если пройдет хороший сезон дождей (должен начаться числа 5 июня), то она в годовом выражении составит 8%.
За пятнадцать минут до отправления мы прибываем к Воротам Индии (Gate of India), и что видим? Правильно, длинную очередь индийцев, стремящихся попасть на ката-маран. Спрашиваем – this ship goes to Mandwa? Ну да, с первого раза нам не отвечают. Вопреки всеобщему представлению, одним из государственных языков владеют далеко не все, и порой возникают определенные сложности при общении с местным населением. Но об этом позже.
Теплоход причаливает, и народ устремляется на посадку. Но люди не расталкивают друг друга, что непривычно, а загружаются в порядке живой очереди. Наконец, и мы по мосткам заходим на судно и оказываемся в салоне с кондиционером, окна затенены, чтобы не проникал солнечный свет, даже прохладно, несмотря на то, что за бор-том +30, и это в половине девятого утра.
Минут сорок пути, мы причаливаем в Mandwa, выгружаемся и спешим на автобус, отправляющийся в 09:05, прямо от пирса. Автобус – типично индийский, с решетками на окнах, сиденья – по два места слева, и три – справа. Ни о каком кондиционере никто в помине не слышал, но на ходу не так жарко. 
Мы путешествуем вдвоем, я и моя сверхлегкая на подъем и жадная до впечатлений приятельница, переводчик-синхронист с английского, немного знает хинди. Так что мои наискромнейшие познания излишни, главное – не отстать и не заблудиться.
Собственно в Mandwa только причал, и небольшое поселение. Из окошка автобуса – вполне индийского – видим надпись на здании – «Школа марати Кака». Марати – это язык штата Махараштра, похожий на хинди, но с не-сколько другим произношением. Такие дела…
За окошком – типично индийский пейзаж – пальмы, фикусы, домики, лачуг нет, чисто, не удивляйтесь. Много маленьких ларечков с типичным ассортиментом. Заправочные станции, босоногие, но очень симпатичные детишки, стар и млад, занимающийся своими делами – дорога….
Опять сорок минут, и автобус останавливается в центре городка Алибаг (Alibaug). И нам остается найти моторикшу, который довезет нас до упомянутого колледжа, на территории которого находится памятник Афанасию Никитину.
*
Делаем несколько фотографий. Моторикша – тут как тут. Естественно, нас принимают за богатых американцев и стараются содрать как можно больше…. Если Вы случайно подумаете, что Россия известна во всем мире, то ошибетесь. Да, вам будут кивать, но все равно вы останетесь богатым иностранцем, то есть, янки. В крайнем случае, англичанином. Впрочем, таксисты и частные извозчики одинаковы во всех странах. Договариваемся на триста рупий (примерно 200 рублей) и садимся в трехколесную повозку. Ехать-то не близко.
стремились.
 
Объясняем, что нам нужно в Revdanda, а в качестве точки – памятник Афанасию Никитину на территории колледжа. И еще есть примета – на здании – два символа знака свастики и красная звездочка, и надпись – «1945». Вроде неплохой ориентир, но водителю – моторикше он ни о чем не говорит…. Останавливаемся несколько раз, спрашиваем. Иногда на английском бесполезно, и наш водитель выступает в качестве переводчика с марати. Даже не с марати, а некоего суржика, на котором общается местное население.

И вот…. Останавливаемся возле ворот в небедный двор, спрашиваем у сидящего за рулем «Тойоты» индийца, не сможет ли он подсказать нам, где все же памятник, на-зываем колледж и, наконец, получаем ответ – да, есть та-кой колледж имени Пиланкара, а там памятник. Русские туристы иногда интересуются. Километра четыре вперед, только смотрите внимательней. Мы снова в пути, стараемся не пропустить справа по курсу нечто, похожее на колледж, и с опознавательными знаками. Должно быть соответствующее здание, огороженная территория. Дети, наконец. Но выходной день, откуда ребятишкам взяться?

Ага, вот он! Действительно, все знаки на месте! Свастики на фронтоне, а звездочка на потолке портика. Вот и памятник в палисаднике, но не Афанасию Никитину, а пресловутому Пиланкару. Достойный человек, но нам-то нужен наш! Обходим колледж, территория кажется в запустении. В «часовенке» абориген с мотоциклом пьет чай масала. И абсолютно бесполезен в качестве проводника….
На наше счастье, встречаем двух мальчишек, старший из которых прилично говорит на английском. Так вот же он, памятник, слева от входа! Только сразу не разглядишь, за площадкой. И привел нас именно туда, куда мы стремились.

 
Вот ты где, Афанасий Никитин! Стела буквально в десяти метрах от дороги, но за деревьями сразу не разглядишь.
Осматриваем памятник, моя прелестная спутница снимает его на камеру со всех сторон. Все, цель достигнута. Жаль, нет книги, где можно оставить отзыв.  Правда, Афанасию было гораздо сложнее. Да и сейчас русский человек здесь редкость. Туристов практически нет, если в Индию, то в Гоа, Агру, Мумбаи, Дели, Элора… Кочин, наконец…. А сюда мало кто завернет, да и знает ли? И вообще, много ли мы знаем соотечественников, которым за пределами нашей родины поставлены памятники за выдающиеся заслуги? Я не имею в виду новоиспеченных лауреатов Нобелевской премии мира, там своя конъюнктура, не имеющая ничего общего с реальностью… 

Памятник –  вот он, на фото…. А мы продолжаем свой путь…
Мы –  это я и Ольга Сергеевна, сказавшая историческую фразу – «для успешного путешествия нужны мужчина и переводчик». Хотя к тому времени я уже научился сносно общаться на английском. Правда, на хинди как-то не очень. Придется совершенствоваться.   И в качестве мужчины соответствовал. Но девушка возражала. Но против этого – ну, никак…

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\


Владимир Митюк. Ангел Метро

Пятачки, опускаемые в прорезь, единая карточка, сначала студенческая, жетоны, снова единая карточка, льготная. Турникет, пластиковые дверцы, которые надо преодолеть, прежде чем встать на эскалатор, кроме станции "Автово", в свое время бывшей конечной, выход – прежде только в город, а теперь и на платформы железнодорожных станций. Подземные переходы, в которых немудрено запутаться. Даже в трезвом состоянии и при бодрости духа, достаточно лишь немного отвлечься, и автопилот перестает работать. Садишься в электричку и вдруг понимаешь, что едешь не туда. Бесконечные ожидания у выхода – не перепутал ли, у которого? А вдруг она пришла и ждет, а ты тупо смотришь на сходящих с эскалатора, но не того... 

И среднее время ожидания девушки, жены, подруги, любовницы или просто женщины – минут тридцать пять, и никто эту закономерность отменить не сможет. Если встречаешься с другом, то проще – или ноль, или бесконечность. Беспечны мы... Иногда я загадывал – она появится через пять, десять симпатичных девушек, а если и после тридцати, то познакомлюсь с тридцать первой. Наверное, это было зимой или ранней весной, когда хилые ленинградцы-петербуржцы приобретают землистый цвет лица, накопившаяся усталость размывает черты лиц...

О, нет – вот несколько девушек с перекинутыми че-рез руку шубками, пальто, курточками – видите, какая я симпатичная, мне совсем не жарко, вы понимаете? Иногда, правда, заглядишься, и рискуешь пропустить ожидаемое чудо, которое вовсе и не торопится. Если бы не мобильник, то...   Ладно, дождались и побежали, пошли вперед. Куда – не важно, главное, она пришла...  И ведь тоже ехала! Или, поставив машину на стоянку, бросив где-то за углом, скромно входит с другой стороны... На эскалаторе – а туда надо попасть... Что, я уже говорил? Мне – не трудно. Как-то везло, а вот некоторым – каждый день битва, как после футбольного матча на "Спортивной". Впрочем, не так давно ее не было,  и мы пехали со стадиона имени Кирова аж до Петроградской или Василеостровской.

Благо, поздней осенью или зимой игр не было. Идешь себе и идешь, обсуждая....

Нет ничего хуже, когда утром заканчивается проезд-ной, жетончики, ты спешишь на работу – и на тебе! Минут десять, пока подойдет очередь. Хорошо, что не в Москве – там вообще труба. Миллионы людей со всего света хотят приобрести жетончик, а теперь – билетик, который нужно приложить к фотоэлементу, и жучки, торгующие ими...  Но, божьей милостью, мы живем в северной столице, где в метро даже в час пик нет подобного столпотворения. Конечно, сидячие места достаются далеко не всем – их, как правило, занимают бабки абсолютной весовой категории, сметающие на своем пути не только субтильных сограждан. Или же позиционирующие себя доминантными самцами недоразвитые юноши, расставляющие хилые ножки как можно шире – вот, смотрите, какой я герой, и что у меня есть....
 
Признаюсь, сидеть –  не моя привилегия, разве что днем в выходной день или одну остановку до моей... Призыв – уступайте место пожилым людям, пассажирам с детьми, ... инвалидом – имеет ли действие? Но, к чести со-граждан, так и происходит, только пожилых граждан с каждым годом становится все больше. А лиц славянской национальности  меньше. Зато читают все, приобщаясь к ежедневной и почти халявной "Метро", прочие газеты, в виду желтизны и однонаправленности, не в почете, все больше букридеров, планшетников, и это зависит не от возраста....
Испытанный ужас – нет, не когда проходил в толпе мимо лежащего на переходе, уже упакованного в черный мешок тела. А после московского теракта, когда буквально всех вынесло из вагона – чья-то случайно забытая сумка…
Вдруг там наша нежданная погибель?

Публика со временем меняется. Раньше я с удовольствием разглядывал всех, а уж симпатичных девушек – культурная столица по концентрации красавиц на душу населения уступает разве что Ростову и Одессе – юг, понимаешь, теперь. Теперь же мой взгляд может быть расценен иначе, не как праздное любопытство или живой интерес. А когда на тебя посмотрят и покрутят пальцем у виска – приятного мало....

Но все равно  вспоминаешь... Как едешь и целуешься на эскалаторе, забыв обо всем, потом тебе говорят – а не ты ли ехал по такой-то станции и тогда-то? Не отпираешься, и гордо – да, а что? Эту привилегию нельзя отнимать ни у кого! И как хорошо, что есть глубокие станции! Главное, успеть сориентироваться и не попасть под зубцы, или помочь инвалидам, или взять ребенка на руки. На последней станции успеть поцеловать девушку, когда все уже вышли на предыдущей, и, если сориентироваться... редкая удача, но бывает.

Подать деньги попрошайке или самодеятельным музыкантам, едва лабающим на гитарах и хрипящим не поставленными голосами... Купить нечто совершенно не нужное. "В последнее время в метро участились...". А потом – выплеснуться с потоком на улицу и пойти своим путем, вспоминая – вот этого, того, ту видел и вчера. Закон парности событий срабатывает, проверено. В следующий раз, даже если будешь входить – выходить в одно и то же время, встретишь разве что через полгода. Или вообще не встретишь. Как никогда не встречу и тех, кто чуть подзадержался на Сенной в тот самый день, 10 июня 1999 года.... 

Прихожу домой – а тут... Тебе звонили несколько раз, ты, где был... рассказываю... Тогда на площади Мира – название Сенная еще не прижилось – был огромный базар, по всему периметру. И там можно было купить, чуть дешевле, чем в городе, съестное. Послекризисный год, дефолт резко изъял из карманов граждан не то чтобы накопления, а средства для выживания. Приснопамятные масла "Воймикс", "Рама" (по большому счету, маргарин, но съедобный), кофе всех видов, чай, даже колбаса – бог знает, сколько сроков хранения она перележала, сыр – не сыр, не говоря уж о сигаретах, – были относительно доступны для скромного бюджета....

И вот в тот самый день, предупредив родных и сказав знакомым (кофе купи!), что поеду на Сенную, я отправился за покупками. Обхожу раз, два – ищу, где подешевле, наконец, затовариваюсь, полный пакет и сумка, захожу в метро. Моя ветка – прямая, может, удастся сесть где-то у "Электросилы" – мне до конечной, – или встать в уголок... Смотрю на часы – 19-32 или 33 минуты. Нормально, скоро буду дома....

Ты где пропадаешь? Мы все тебя заждались!  Мама звонила, родственники, с работы... А что такое? Я ж говорил, что поеду на площадь Мира, и вот. Все нормально, – я раскладываю покупки, – сейчас позвоню, мало ли у кого какая надобность. Звоню, рассказываю. Пока не в курсе... Слава богу, с тобой все в порядке. Телевизор включал? – Нет, а что... 
То, что я увидел... Только остатки рухнувшего козырька...  Чуть позже половины восьмого! Так передали. Жертвы, раненые – всех уже убрали. Только корреспонденты и годами, при любом режиме, стоящие у метро скупщики золота, часов... Этим никакая беда нипочем. А стоило мне задержаться на несколько минут, и все. Холодный пот пробил меня не сразу, а через пару часов. А если бы... Не было бы ни воспоминаний, ни этих строк. Ни желания вновь окунуться в людскую сущность родного метро.

Наверное, мой персональный ангел предупредил меня? Или сдвинул время? Мне кажется, что это тот же ангел, что позволил мне вылететь за день до разрушительного землетрясения из столицы Алжира несколько лет спустя. Не знаю, есть ли высшие силы, но в ангелов-хранителей хочется верить. Только им порой недосуг, или они элементарно  устают. Тогда уж все.
…
Примечание. Козырек над входом станции метро "Площадь Мира" рухнул ровно в 19-40 10 июня 1999 года, семь погибших, более десяти раненых. Время было непростое, ремонта не было аж с советских времен, всероссийская дележка, какой уж тут ремонт. Виноваты строители? Не знаю, на то была экспертиза. Теперь козырька нет, и людской поток на этой станции "Сенная" - "Садовая" с невнятными пересадками не прекращается.... 


////////////////////////////////////////////////////////


Эльфрида Бервальд. Сказка о гноме

1.

В стране, где правят капиталы,
Жил беспризорный кроха Гном.
Ловил он странные сигналы
Из-под земли, о том, о сем.

Что дешевеют наши души,
И дорожает снова соль,
Что от излишества оружья
Земля испытывает боль.

И от того она в смятенье,
Что в мозг коллайдер ей внедрен,
А все потопы, потрясенья –
Посттравматический синдром.

Что смысл божественных скрижалей
Не вспоминается никем,
Когда златой на пьедестале
Телец – религией над всем.

 
Среди деревьев-великанов
Гном строил дом свой в снег и в зной,
Но обиралы-ураганы
Пускали по миру с сумой.

И Гном стал радиосигналы
Слать в канцелярию небес,
Молил о каре для вандалов,
Уничтожавших древний лес.

Но, видно, Богу  нету дела
До чьих-то мелочных обид,
Когда планеты от тарелок
Вот-вот слетят с его орбит.

А Гном все слушал пульс планеты:
Какое счастье с нею жить..
Неужто он на этом свете
Один все должен изменить...
   
              2.

Но вот однажды в гости к Гному,
Зашел дружок из ФСБ,
Давно они были знакомы,
Когда учились в "А" и "Б".

 
Он был огромным великаном.
Гном на его ладони мог
Стоять спокойно со стаканом
И пить с дружком любимый грог.

– Как рад тебе я, друг мой Вильям,
Что ты стоишь, идем же в дом.
Ах, ипотеки разорили,
Пока что не достроен он.

О, я забыл, что великан ты,
Так посидим с тобой в лесу,
Глянь, бабочки кружат в пуантах
В твоем прокуренном носу.

Вильям чихнул и рассмеялся:
– Не суетись, мой добрый друг,
Давно к тебе я не спускался,
Пойми, не просто так я тут.

Знай, Гном, все-все твои сигналы
Известны нам наперечет,
Ох, недовольны генералы,
Ты портишь снова им отчет.

– Вильям, меня послушай, Гнома,
Я на земле и под землей
Все изучил, я – недр потомок
И слышу будущего вой.

Земля больна, ей отдых нужен,
В её груди пожар такой,
Что, если вырвется наружу,
То вспыхнет мир наш сверхзвездой.

Род  великанов ненасытен,
Земля вконец истощена,
От бесконечности открытий
Вернется в прошлое она.

– Гном, хватит парить пессимизмом
Мою чувствительность души,
Не уходи от реализма,
А над тобой комар жужжит.

– В глаза глядеть ему не стоит,–
Расхохотался великан, –
Вдруг там увидишь лодку Ноя,
Или как тонет таракан.

Одно тебе, мой друг, скажу я,
Бросай сигналить ты наверх.
Бумагу тратишь лишь впустую,
Их шлет  в отдел наш главный "Стерх".

Так значит все-таки доходят
Мои молитвы до небес,
Поможете земле, природе,
Вновь возродятся реки, лес…

– Опять завел свою волынку,
Пойми, министры о тебе
Готовят дело на "Ордынке",
Подумай о своей судьбе.
               
3.

Вильям ушел, уже под вечер
На лес спустилась тишина.
Светили светляки, как свечи,
А Гному было не до сна.
 
Он  спал, не спал и до рассвета
Все думал о словах дружка.
Душа его витала где-то
По снам чужим на облаках.

Он душу призывал вернуться,
Чтоб разум смелость не убил,
Чтоб не бояться оглянуться,
Где раньше смело проходил.

За землю он свою в ответе
И горечь этой кабалы,
Веками предки и их дети,
Всегда с достоинством несли.

 
Но все же что-то в нем шаталось,
Что гнало сон спокойный прочь;
То совесть с трусостью шепталась
И грызла мыслями всю ночь.

– У них, у великанов цели:
Весь мир на Марс переселить,
Ну, кто такой я, в самом деле,
Мешать великое вершить.

Когда заснул, Гном не заметил,
В дупле,  заброшенном совой.
Был звездопад, был месяц светел,
И шорох сказочный такой.

И он увидел, он увидел,
Как Фея в переливах звезд,
Пришла в  его тоски обитель
По травам в брызгах синих рос.

Она пришла, и оживились
Черты у спящего лица,
– Ах, Фея, если б ты явилась
Ожившей плотью у крыльца…

 
4.

А Фея бабочкой порхала
У крепко сомкнутых ресниц,
Пыльцой волшебной осыпала,
Сны с улетавших колесниц.

– Ведь ты утопленница, Фея,
Я знаю это триста лет,
Душа твоя в стране Психеи,
Где от беды пропал твой след.

Как редко ты ко мне приходишь,
Как ты близка и далека.
И странно – ты меня находишь,
А для меня ты, как река;

Неудержима, своенравна,
Сквозь пальцы, ускользая в ночь,
Ты исчезаешь в мир свой главный,
А мне опять тоску толочь.

Гном спал, а сердце наполнялось
Какой-то силой неземной,
И то, что так его пугало,
Все поглощалось тишиной.

 
Вокруг дупла порхала Фея,
Ей все известно наперед:
Землян безумные идеи,
Богов космический расчет.

5.

А великан жил в небоскребах,
Где по утрам струился дым
По дням суровым в серых робах
И нервным улицам седым.

Он был для всех веселым малым,
Потомок предков из погон,
Гроза убийц, воров бывалых,
Ну,  настоящий Пинкертон.

Блюститель нравов и закона,
Он честно ведомству служил,
Вильям бывал нечасто дома
И одиноким волком слыл.

А в эту ночь пришел усталым
В свою высотку под луной,
И даже ужинать не стал он,
Отдав собаке хлеб с икрой.

 

Уставясь  в мир из зазеркалья,
Вещавшего во все углы,
Вильям писал отчет квартальный,
И думы были тяжелы;

– Гном прав, конечно, и во многом,
Не то, что зазеркалья мир,
Готов испортить всю погоду,
А землю – в ледяной пузырь.

Так великан под шум экрана
Отчет писал и не писал,
И не заметил, как стал странным
Луны мерцающий овал…
 
Вильям заснул и в свете лунном
Увидел странный карнавал;
Кружится в танце мир безумный,
Где черных дыр немой оскал.

Вдруг лунный свет пробил пространство,
Как будто раскаленный меч,
Земля в торжественном убранстве,
И должен меч ее рассечь.

 
Какое злое беспокойство
Сдавило великану грудь;
В крови сражались будто войска,
Что было просто не вздохнуть.

Он вдруг, увидел рядом бездну,
Над ней идет слепой циркач,
Канат горит огнем небесным,
А шар земной летит, как мяч.

И в тот момент она явилась,
Порхая над его душой;
– Ах, Фея, все бы изменилось,
когда бы  ты была живой…

И чем ты дальше, тем сильнее
Любима в этих миражах,
Жить в этом мире все больнее,
Я великан, но в сердце страх.

А Феи призрачные крылья
Кружили в танце над огнем,
Волшебной осыпая пылью,
Ресницы, сомкнутые сном..

 
6.

Проснулся великан уж  поздно,
С тяжелой, сонной головой,
Увидел, как стекает воздух
Сквозь окна мутной желтизной.

Вскочив, он побежал на кухню;
Кругом зловонный, едкий дым,
Ему казалось, нёбо пухнет,
Хотелось пить – был кран пустым.

Он вышел на балкон, где тучка
С перил повисла над землей,
За ним метался пес беззвучно
От дыма хмурый, сам не свой.

Сжав облако, Вильям старался
Хоть брызги выжать из него,
Напрасный труд – клок тучки смялся,
Вися свободно и легко.

Он глянул вниз и ужаснулся:
Весь город в черном был  чаду,
Небесный купол в звездах пульса
Земли, горевшей, как в аду.

 
– Ах, псина  ты моя, скорее
Идем, там есть запас воды
В горшке волшебной орхидеи,
Она спасет нас от беды.

У Вильяма на случай всякий
Всегда была вода в горшке,
В нем орхидея, словно факел
В серебряной, живой реке.

Она могла быть грозной тучей,
Могла быть капелькою дня,
И становился тот могучим,
Кто пил из лепестков огня.

7.

Вильям шел мимо небоскребов,
С ним верный пес его Аргон.
Мертва, черна пред ним дорога,
И горы мусора кругом.

Дымы, дымы, земля в опале,
Листва пожухлая висит,
И с веток черных от печали
Душой деревьев моросит.

 

Вдруг, он услышал, как запела
У ног его сама земля,
Сначала тихо и несмело,
Потом все громче, траля-ля,

И песни слышались слова:

«Мы маленькие гномы,
Нам все ходы знакомы,
И на земле, и под землей
Наш дом – весь шар земной.

Не стройте, великаны
Дворцы в далеких странах,
Земли посланники идут,
Все стены ваши разберут.

Мы маленькие гномы,
Чистильщики "Содома",
И на земле, и под землей
Наш дом – весь шар земной».

Из окон улиц закопченных
Смотрели города глаза,
А свалок аромат зловонный
Все кутал, кутал небеса.

            
 
8.

Кругом бежали великаны,
И с тенью сплетничала тень;
– Зашевелились истуканы,
Пришел видать суровый день.

– А вы слыхали, кот "Мавродий",
С зеленых баксы  собирал,
И пирамидой в огороде
Построил личный капитал?

Вот древляне возмутились,
Тут мусор вовсе не  при чем,
"Верховные" озолотились,
Был в кладке кот лишь кирпичом.

«Зеленым»  он сулил за «баксы»
Очистить лес их до весны,
Взамен давал бумаги в кляксах,
Мол, волшебством они сильны...

И, слыша этот бред прохожих,
В рабочий день Вильям спешил,
Отряд из ФСБ, похоже,
В скафандрах в небо уходил.

 
А в городе трубил глашатай:
Бунтуют братья "Древний лес"!
Всем взять волшебные лопаты
И очистители небес.

Объявлен краткий мораторий
На вывоз мусора в поля,
Заводы строить на просторе
Там, где ничейная земля.

Там будет мусор весь сжигаться,
Не засоряя больше лес,
Иначе можно всем остаться
И без штанов, и без небес.

9.

Они летели над землею,
И видно было с высоты,
Как солнце пряталось слепое
Там, в руслах  рек, где нет воды,

Как в лес тянулось злое пламя
От свалок по сухим кустам,
Метались птицы над полями,
А звери в страхе по холмам.

 
И всюду, всюду трупов тленье
Под мглой удушливых дымов,
Казалось, что от потрясенья
Сползает небо с облаков.

Вильяма думы все терзали:
Ведь где-то там, там друг его,
По сообщенью зазеркалья
Он в центре адовых кругов.

Вот лес обугленный дымится,
Там светлый Гнома дом погиб,
Еще вчера здесь пели птицы,
А ночью взвился грозный гриб.

Из-под земли, из чрева ада
Огнем он до небес дорос
И все зверье, и всех крылатых
Сжег, как скопившийся навоз.

Такое было ощущенье,
Что это все сама земля,
Устроив самоочищенье,
Горела в собственных углях.

Команда их к земле спустилась,
И битва началась с огнем.
О, как земли дыханье билось
В дыму под обожженным днем.

Все были в призрачных скафандрах
Огнеупорных и простых
Волшебной фирмы "Саламандра",
Гарант бессмертности живых.

Вильям сигналы слал повсюду,
По нервам зазеркальных снов.
Гном, если жив,  из ниоткуда
Ответит на Вильяма зов.

Он шел, взлетая над кострами,
И Орхидеи волшебство,
Разбрызгивал с небес на пламя,
И лился дождь,  и гасло зло.

Он от друзей ушел далёко
И не заметил, как  у ног
Разверзлась черная дорога,
Где бездны ширился зрачок.

От неожиданности Вильям
Упал, и выронил флакон,
И,  несмотря на все усилья,
Не смог поймать, разбился он.

Как бездна сразу изменилась,
Зазеленела, зацвела,
По камням дна река змеилась,
А бездна пела и звала.

Вильям едва-едва держался
За острые края камней,
На помощь звал, но все ж сорвался
И видел, падая, друзей.

10.

Обугленных деревьев   кроны,
Ветвей сплетенных  чернота.
Кругом, кругом стволов колонны,
А в сердце дышит – пустота.

Летит он к звездам по спирали,
А серый пепел стелет путь,
Глаза, как в детстве зарыдали,
Давила тьма, сжимало грудь.

Вдруг,  Фея в белом промелькнула,
И сердце замерло в тоске,
Шприцом видений  в сон кольнула
И забурлила кровь  в  руке.

И он услышал, он услышал
Из темноты, издалека
То громче музыка, то тише
Лилась, как сонная река.

 
– Ах, где я, кто я?  Что со мною?
И кто там все-таки поет?
Вильям почувствовал, как ноет
Спина,  и как  стекает пот.

– Очнулся, наконец! Из комы,
Из комы вышел мой Вильям!
Нашли, благодаря Аргону –
Он вел нас по твоим следам.

Гном рядом бегал по подушке,
Аргон, облизывая нос,
Лакал  волшебный  сок из кружки,
Который другу Гном принес.

Как сквозь туман он видел тени
И слышал чьи-то голоса.
Жизнь рассыпалась на мгновенья,
Душа парила в небесах.

11.

Вновь промелькнула в белом фея,
и закружился бездной сон,
Вильям упал у батареи
И снова шум, огонь и звон.

 
Как сердце бешено забилось,
И покатилось в темноту,
Где гномы – призраки кружились
И звали песенкой в мечту…

– Во всем виновен кот «Мавродий»,
С сумой по свету клоном бродит,
Неуловимый для Фемид,
Строитель вечных пирамид.

Но мы найдем, найдем управу
В залгавшейся державе право,
Все ипотеки разберем,
И новый мир свой возведем!

Мы маленькие гномы,
Мы выведем из комы
Тебя огромная страна,
Ты без народа не видна!

– Наш Гуров без сознанья снова.
Скажите, доктор, ну когда
Душа его будет готова
Шагнуть в реальность навсегда?

– Друзья, вы знаете, ваш Вильям –
То великан, то кроха Гном –
Стресс пережил, видать, он сильный,
Раз бредит про кота и дом.

Какое редкое явленье,
У друга вашего – беда,
Произошло в нем раздвоенье,
Две личности в нем – на года.

Ему лечиться и лечиться,
Но должен я причину знать;
С чего он мог так измениться,
И что могло его сломать?

– Ах, доктор, все из-за квартиры,
Из-за нее он влез в долги,
Поверил фирме "Стройка мира",
Где правят клоны "Мавроди".

Кто ж, знал, что это пирамида?
На документах всех печать
И подписи ручной фемиды,
Кому то ж надо доверять?

Когда все рухнуло в мгновенье,
Все изменилось для него,
Забравши крохи сбережений,
Ушла жена к дружку его.

Он жил один, и лишь работа
Его спасала от тоски,
Еще влекла  фотоохота,
"Зеленые" ему близки.

– Ну что ж, теперь почти понятно
Кому он песенки поет...
О, мир, где вход в тебя парадный?
Шаг в сторону,  ты –  идиот!

В тиши больничных коридоров
Не спал дежурный персонал,
Ползли по стенам разговоры,
Что друга Гуров потерял…

 
///////////////////////////////////////////////////////

Алина Данилова, Владимир Митюк.
Любовницу завести

– И теперь ты, сволочь, стоишь на пороге с пустыми руками и улыбаешься?  У тебя нет ста рублей на розочку? И трёхсот рублей на кофе в соседнем баре? И пары тысяч на гостиницу, что прешься ко мне? Пошёл ты … !!!
…
Алине стало грустно. Она так тщательно готовилась к своему счастью, пусть эфемерному, но все потенциальные претенденты на ее роскошное, ухоженное и стройное тело, – о душе они и не думали, но она готовилась к встрече….  Зная… нет, не зная, но надеясь…. Интеллект покорно мол-чал…
А в это самое время….
…
Да хватит тебе, все один да один, женился бы, или хотя бы любовницу завел… – твердили мне, – а то даже перемолвиться не с кем, ни единой живой души.  Ну почему ж? А Лысик?  Кот мой, дворовый, приходит, когда хочет, поест, попьет, поспит и снова по своим кошачьим делам. Почему имя такое странное? Да потерял часть полосатого скальпа на разборках.  И поговорить с ним можно. Но слова приятелей запали в душу.

Жениться – да не в жизнь, не то сам без скальпа останешься! А вот любовницу завести – это неплохая идея. Пусть подходящей кандидатуры нет, но дело-то не в этом!
Дело серьезное, все должно быть продумано!  Но как? Допустим, я приведу потенциальную, а что дальше?  У своих спрашивать – на смех поднимут, а в сети – ну, тоже ничего полезного. Мужики настоящими секретами не делятся. Как снять, договориться – пожалуйста. А дальше? Выход один – я решил пойти от противного – тетки, небось, все рассказывают!  Даже с наслаждением. Порылся, и представляете, повезло!
Так, что такое она пишет? Дама, видно, серьезная, все учла, и даже разблюдовку сделала.  Что, за что и почем. Мыслительница.
Раздел I. Сиюминутные растраты.
1. Пена для ванны – 140 рублей.
2. Лосьон для тела – 150 рублей.
3. Средство для укладки волос – 140 рублей.
4. Тушь для ресниц уровня Ланком – 1200 рублей (по карте Рив Гош со скидкой).
5. Духи среднего уровня – 1800 рублей (туалетная вода со скидкой по карте).
6. Чулки – 250 рублей.
7. Кофе (1200 рублей/кг + сахар – шесть чашек за ве-чер – 200 рублей).
8. Колбаса с/к – 200 рублей (тонкая нарезка граммов 150).
9. Сыр (хороший) – 150 рублей (чисто символиче-ски).
10. Фрукты (в ассортименте) – 600 рублей.
11. Белье свежее постельное – (с учетом амортиза-ции и цен на порошок, ополаскиватель, электроэнергию на глажку) – 200 рублей.
12. Свечи и пр. лабутотень –  250 рублей.
13. Неприличные расходы – 300 рублей.
Так, хорошо, пройдемся карандашиком, почеркаем ненужное, добавим необходимое.
Пенки там, лосьоны, духи, тушь, средство для уклад-ки….  Поесть, попить  – все понятно. Чулки, духи, свечи. Ну, это мы выбрасываем, коль придет, так при полном параде. Сколько там она насчитала в разделе «сиюминутные тра-ты»?  Вычитаем, остается….  Остается…. Так ведь и она же может остаться, не приведи господь!
А тогда – приходится обратно плюсовать лосьоны,  гели и полотенца.  Вряд ли она согласится на мое, вафель-ное, протертое в нескольких местах, но я так к нему при-вык! И халат ей подай, однозначно, на старую рубашку не согласится. И тапочки мягкие с помпончиком. Как же без них! С бельем – простыни, наволочки – уж и не помню, ко-гда их гладил. Опять плюсуем! Получается, получается…. Чешу затылок авторучкой, да не тем концом.
А еще добавить еду – пирожные, пусть не ест, бере-жет фигуру, но должны быть,  как знак уважения, конфеты – «Мишка на Севере», других не помню, шоколадки, выпивка. Знаю, как они набуровливаются! Кто шампанское, кто вермут, типа «Мартини», хлещет, сухое, обязательно французское, вино, ликер.  Виски, покрепче, у меня есть, целая белая лошадь!  White Horse называется. Хоть виски не плюсуем!  Итого…  Ну да, только здесь в еврах двести пятьдесят получается, никак не меньше….
Раздел II. Расходы необходимые.
1. Маникюр +педикюр – 1500 рублей.
2. Эпиляция – от 800 рублей.
3. Белье эротическое, желательно – красивое и при-личное – от 100 евро.
4. Халатик незатейливый из натурального шелка – от 100 евро.
5. Шпилечки замшевые – от 200 евро.
6. Что-то забыла? – дополнительные расходы +10% от выше изложенного.
Что там у нее дальше? Необходимые расходы! Маникюр с педикюром и эпиляцией на фиг, шпилечки – что это?  Эротическое белье мне ни к чему, боксеры, семейные трусы, то есть, на мне, а халатик я уже посчитал, значит, экономия целых 500 евро! 
Неприличные расходы – до меня, наконец, дошло! Пять пачек по четыреста рублей, я видел. Красивые такие упаковочки. А если ей не понравится или не хватит? Фу….
Так, ничего себе бюджетное мероприятие. Теперь…. Непредвиденные расходы – я складывал, рисуя пальцем цифры на пыльном столе…. Тряпки? Веники? Заменить три лампочки. Нет, веником не обойдешься. Пылесос – 400 евро! Что, я буду убираться? Сантехник, клининг-сервис… Зеркала от мух протереть, надоели уж. Накидываем  еще…. И посуда…. Мыть бесполезно, дешевле выбросить. Носки – как без них – натравлю Лысика, отыщет. И в утиль.

Нет, что-то не складывается. Вернее, складывается, но не так. Она ведь может и не прийти! А если придет, и ничего не выйдет? Накидываем 50% – или да, или нет. А халат потом куда девать? Если она приглашает, известно, чем закончится. А если я – есть элемент риска. А мне это надо? Устал, черепушка раскалывается. Пойти, прогуляться что ли, и не забыть вытереть с лысины следы шарика.
А дама, что она там написала? Серьезная, с намерениями, с научным подходом, и уже подготовилась. Разве ж можно желать лучшего? И с понятием. Только где? Так, ищем, ищем…. Вот адрес, телефон…. Теперь это просто. Как – не скажу…
– Алле, это Вы,  Лина  вторая да-да-да, – я слегка заикаюсь…
– Да, а что?
– Таки я пришел с корзиной цветов, розы, с вином и….  А кофемашину доставят завтра… Мне подниматься, али как?
…
Интересно, пошлет сразу или потом?
Да, о случайных совпадениях. Все они как бы случайны. Вы согласны? А если нет, так что поделаешь! Охота пуще неволи.
Ответа не слышу.
Но дверь открывается, и я поднимаюсь по лестнице на третий этаж, ощущая непривычную дрожь в коленках…

///////////////////////////////////////////////////////

Алина Дольская. Даунёнок

И какого чёрта? Этого только мне не хватало. Ко всем свалившимся на голову проблемам. Хорошая же была идея, съездить за город старой дружной компанией, расслабиться. Нет, догадался кто-то пригласить на шашлыки Любу.
Я ничего не имею против неё, но она взяла с собой шестилетнего больного сына.
Сейчас в меня полетят камни. Я не люблю неполно-ценных детей. Не могу смотреть на это. Сердце разрывается от безысходности и бессилия. Я начинаю спорить с Богом. Теряю покой в душе.

Оно мне надо? Особенно на природе, в лесу, возле реки.  В один из чудных воскресных дней, когда золотая осень дарит земле последнее уходящее тепло и тишину. И так хочется побыть наедине с собой, когда "весь мир с то-бой в раздоре". Найти ответы на мучившие  тебя вопросы.

Даунёнок сразу заполнил собой всё пространство. Мальчик был похож на любопытную мартышку. Слов «нет» и «нельзя»  он не знал. Его нечленораздельное мычание раздавалось одновременно со всех сторон.
Мы едва успевали спасать разложенные на покрывале продукты и оттаскивать его от костра. Люба от воспитательного процесса  временно отстранилась. Её можно понять, но о вожделенном отдыхе пришлось забыть всем.

В конце концов, доведя всех до истерики и заметив меня,  сидящую на бревне у реки, даунёнок забрался  ко мне на колени. Я, тяжело вздохнув, осторожно обхватила  руками хрупкое тельце и  стала рассказывать  какую-то ерунду, пытаясь хоть на время удержать  его на одном месте и дать возможность остальным  спокойно передох-нуть.
Мы смотрели на тёмную сонную  воду, отражающую  небо с пушистыми  облаками. Прислушива-лись к шелесту листопада при редких порывах  ветра. Любовались пожелтевшей листвой.  Мальчик откинул голову мне на плечо. Я инстинктивно потянулась губами к его затылку,  поцеловала, как целовала когда-то своего сына, и он засиял.
Вы не замечали, что маленькие дети, неважно, свои или чужие, пахнут всегда одинаково? Беззащитностью и доверием. Сладкой манной кашей. Детскими игрушками и разлитым какао. И нашими собственными несбывшимися мечтами, оставшимися за нарисованной дверью в каморке Папы Карло.
Сашка, так звали даунёнка, внимал каждому моему слову. Я рассказывала про  смешную растрёпанную Сову, которая  сидела на огромном дереве. Она была, конечно, красивой  и умной. Про неутомимую труженицу Пчелу, рас-качивающуюся  на соседней травинке. Ах, как она  кружи-лась над ромашкой! Про гордого осторожного Оленя, при-таившегося  в кустах на другом берегу. Разве ты не видишь дивные рога сквозь листву? Смотри, вон там…
Каждый раз, когда я протягивала руку, чтоб показать то место, где, по моим предположениям мог  находиться очередной сказочный персонаж, даунёнок звонко смеялся. И тут же беспокойно хватал  мой локоть, возвращая  на прежнее место, требуя, чтобы я продолжала его обнимать. Я снова целовала  шелковые  редкие пряди на его затылке, слегка покачивала из стороны в сторону  и продолжала сочинять  небылицы.

Я не знаю, сколько  времени мы так просидели, но вдруг поймала себя на мысли, что не хочу  возвращаться к друзьям. Мне было спокойно. С даунёнком я не чувствовала себя одинокой. Не надо было надевать маски или делать того, чего не хотелось. Он каким-то непонятным образом согревал меня.

Когда я замолкала, Сашка  недовольно поворачивался, щуря узкие припухшие  глазки, и я звонко  чмокала его в нос, боясь, что он догадается, о чём я думаю.
За что Всевышний наказывает их? Почему такие дети приходят в наш мир обречёнными от рождения? У этого мальчика-дауна  было золотое сердце. Он так чутко отзывался на ласку, что у  меня запершило в горле.

Это не Я успокаивала его у реки, это ОН возвращал покой моей истерзанной уставшей душе. Он  меня жалел. Я ощущала это на физическом  уровне.  И вся накопившаяся за последнее время боль и обиды, сидящие в сознании натянутой до предела пружиной, вдруг сорвались и зазвенели хлынувшими слезами.

Сашка соскочил на землю и стал  быстро  жестикулировать руками. Он показывал мне  на дерево, где сидела Сова. И  на противоположный берег  с Оленем в кустах. Топая ножками, рассеянно смотрел на  траву, пытаясь найти улетевшую Пчелу. Я плакала и глупо кивала головой.
– Ова? – спрашивал он.
Да, там сидит Сова. 
– Лень? – вглядывался  вдаль.
Да, Олень стоит в кустах и смотрит на нас.
– Ила?
Да, хороший  мой, Пчела качается на цветке. Хотя откуда бы ей взяться в сентябре? Ты не знаешь? И я не знаю.
Ничего не знаю и не понимаю в этой жизни. Вот за что  тебе такое выпало? За что? Чем там так занят этот серьёзный дядечка, на небесах, который всё видит? И почему он часто отворачивается  от меня самой? Обними меня крепче, малыш. Мне так плохо...

Сашка снова взобрался на колени, уже лицом ко мне, обнял и стал неумело целовать. 
– Аля орошая…  оро-о-оша-а-яя...
Прижимался нахмуренным лбом к моему подбородку, гладил растопыренными пальчиками мои мокрые щеки.
– Аля пачет.
Милый мой даунёнок. Хорошо, что ты  не всё пони-маешь. Аля – просто стерва, забывшая  о том, что  действительно важно, а что – нет.  Циничная холодная сука. Тебе вон как досталось в жизни, но  ты умеешь  радоваться. Ты прости меня, малыш, прости.

Я украдкой вытирала слёзы, боясь перепугать его. А он тяжело вздыхал и снова ластился ко мне, как преданная дворняга. И молчал, постоянно проверяя, не забываю ли я его обнимать. Нам никто не был  нужен.
Солнце начало садиться за верхушки высоких сосен. Чуть тронутый золотом лес  кутался в прозрачные сумерки. От реки повеяло свежестью и прохладой. Сколько величия и красоты было  в окружающем  мире. И как он был прекрасен, этот мир, не раздираемый  людскими страстями, суетой и мелочностью.

Я осторожно взяла даунёнка подмышки и стала кружить. Как кружила раньше  своего  сына. Сашка  громко и счастливо смеялся, а когда, выбившись из сил,  опустилась на траву, тут же взобрался на меня и стал беспокойно ози-раться по сторонам.
А вы что хотели? Мы оставили без присмотра на це-лых десть минут Сову, Оленя и Пчелу. И нам следовало бы проведать их. Сейчас пойдём, хороший мой. Какие шашлы-ки? Какие друзья? У нас были дела поважнее.
Мы снова пошли к реке. Даунёнок  радостно занял своё место.
– Асказывай, Аля, про Ову,  Еня и Илу!
Я прижала его к себе, боясь, что ему надоест, и он убежит к матери. Словно услышав мои мысли, даунё-нок накрыл кольцо моих рук своими маленькими ладошка-ми. И притих.  А как ещё он мог выразить переполнявшие его чувства?
– Аля-орошая! Аля   оро-о-шаа-яя!!!
Сашка, ты и, правда, думаешь, что я хорошая? Он быстро закивал головой. И на всякий случай больно  ущипнул меня за ногу, чтоб я не забивала  себе голову разной ерундой, а помнила, что его надо  иногда целовать. Какой хитрец. Целую.
Андерсен был неправ. Осколки зеркала, разбитого злыми троллями, никогда не попадают в детские глаза.
Чёрствыми  и бессердечными становятся только взрослые люди. С годами они ожесточаются всё больше и больше. Разучиваются смеяться, когда им хорошо, и плакать, когда больно. Стесняются быть искренними и  выражать свои чувства. Не воспринимают тех, кто не похож на остальных. Предают слабых.
Отворачиваются от ущербных.
Я – не исключение.
Прошёл месяц после нашей поездки. Я  скучаю по своему любимому даунёнку. И теперь ищу повод, чтобы снова его увидеть.
Нам это нужно  обоим, особенно – мне.


Алина Данилова.  Такси Надежда

Серая Тойота лихо развернулась через трамвайные пути, собрав на встречке десяток машин, и притормозила посреди огромной лужи около Петрухина.
Открылась дверь со стороны водителя. Две ноги, запаянные в тонкие чулки,  одновременно цокнули каблуками сапожек по асфальту.

– Такси «Надежда»!– весело продекламировала вы-нырнувшая из-за руля женщина, – Внимание клиенту и самые низкие цены! Подача машины минута в минуту!
Петрухин нервно оглянулся. Вид таксистки настораживал. Упакована она была в короткое оранжевое пальто, а на голове – блондинистые кудри схвачены ярким шарфом, завязанным замысловатым узлом. Дама оправила как бы существующую юбку, прошлёпала вокруг машины и гостеприимно распахнула переднюю дверь:

– Вам лучше сюда! Сейчас сиденье отодвину.
Сопротивляться? Бесполезно! Завороженный Петру-хин ступил по воде новыми ботинками и плюхнулся в салон. Он психовал, что опаздывает на важнейшие переговоры, а служебную машину отослали куда-то с прибывшими немцами.
Вызывать другое такси времени не было. Петрухин обреченно пристегнулся, наладил планшетник, включил телефон.

Почувствовал за спиной чьё-то дыхание. Испугано оглянулся. На заднем сидении – на клетчатом пледе и подушке – спала огромная рыжая собака.

– А! Это? Не волнуйтесь! – рассмеялась таксистка.  – Это предыдущие пассажиры оставили. Я их на Московский вокзал везла, они опаздывали, а везде пробки, все на нервах, поезд вот-вот упорхнёт! На Гончарной – всё забито, я  – на аварийку встала посреди улицы, они суетятся, торопятся! Вещи похватали из багажника и бегом на платформу. Я им еще помогла чемодан катить! Вернулась, переживаю – там же эвакуаторы вечно бдят, глаз не смыкают. Смотрю – а собака-то в машине лежит! Вот смеху! Теперь сдать надо в офис, как забытую вещь. Не возьмут, наверное. Её же куда-то устраивать придётся. И кормить. И гулять. Ну, вот сейчас вас отвезу, буду думать.

Собака зевнула. Перевернулась на спину и захрапела с новой силой. Петрухин поёжился.
– Начинайте без меня! – проорал в трубку, – буду че-рез…, – с сомнением взглянул на водителя,  – короче, начинайте, я буду!!!

–  Ой! Нам же на мост! – опомнилась таксистка и пропилила из левого ряда направо под визг тормозов «Крузера»,  под носом охреневших во внедорожнике мужиков. Открыла окно с пассажирской стороны, протянулась, ласково привалившись к Петрухину, который с трудом удержал планшетник, окатила его запахом дорогих духов. Помахала благодарно,  – мальчики, я ваша навеки!

Литейный мост корёжился в судорогах скопившихся машин. Таксистка замурлыкала, подпевая радио, и начала экспрессивный танец передвижения. Петрухин говорил по всем линиям одновременно, но ноги начали неприятно холодеть. Наконец, позвонила жена, с которой надо было согласовать маршрут предстоящих отпускных поездок по Европе. Жена пребывала в состоянии продолжительной беременности, капризничала, а билеты на поезд необходимо выкупать срочно, иначе они так и не попадут в Париж и Барселону, а лететь самолётом – никак нельзя с её самочувствием… Засада по полной. Петрухин отвлёкся на несколько минут, очнулся, когда таксистка нежно толкнула в бок и зашептала, но так, что жена напряглась сразу (кто там рядом?):

– Я сворачиваю на Фонтанку. Там тоже будет засада, но зато красиво!!!
– Я перезвоню! – запаниковал Петрухин и отключился.
– Сейчас Чижика проезжать будем! – ненормальная эта  радовалась и похлопывала Петрухина по плечу.
Предательской струйкой по его виску скатился нервный пот…
–  Хотите пирожок? Мне кажется, вы и не обедали сегодня! – смеющимися глазами в упор.
– Неееееет!
– Тогда – курите. Вот тут сигареты. Вы же такой важный.
И вновь – трижды – сократила маршрут, перестраиваясь из ряда в ряд, улыбаясь и рассыпая комплименты всем водителям, впадающим в ступор от её неожиданных действий. Петрухин затянулся протянутой сигаретой, вяло отогнав мысль, что не курит.

Внезапно впереди резко остановился Порш Кайен. Таксистка бросила машину влево, чудом избежав столкновения.

Проснулась собака, радостно лизнула Петрухина в шею. Он вздрогнул, планшетник соскользнул на пол, телефон улетел в торпеду. Петрухин ослабил галстук и вздохнул. Говорить он не мог.

– Там, в бардачке, есть коньяк. Хлебните, вам не помешает, – серьёзно сказала женщина, перестраиваясь в нужный ряд. Как завороженный, непьющий Петрухин из-влёк фляжку и сделал три огромных глотка. В сочетании с сигаретным дымом эффект был – улёт!
– Где, вы говорили, пирожок? Давайте.

На Невском проспекте, угол улицы Марата, из серой “Тойоты” вышел  абсолютно счастливый мужчина. Рассеянным взглядом отметил, как же необыкновенно хорош Питер весной. И какое синее небо над головой. И как прекрасны кони, что непокорно застыли на Аничковом мосту. А молодая жена родит скоро ему сына – да и черт с ним, Парижем! Они и так живут в самом замечательном городе на свете. А совещание проведёт пусть заместитель. Фигли зарплату такую получает?
–Обратите внимание! – таксистка улыбнулась со-всем по-доброму, – мы же успели вовремя? Такси "Надеж-да". Доставка в расчетное время!

Петрухин захлопнул планшетник. Отключил телефон. Потрепал по голове умную собаку.
Помахал рукой и двинулся по проспекту к площади Восстания. И даже чего-то запел потихонечку.
– Ну, что? – спросила таксистка собаку, – кажется, ещё одного вернули к жизни, да?
Собака хмыкнула и посмотрела понимающими глазами…

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\

Вера Мосова.  Хичкок отдыхает!

 – Господи, да что же за невезуха такая сегодня! Попасть в грозу в дремучем лесу! Ещё не ночь, а  темно, как у негра в жо…, – Алла осеклась и оглянулась на сына, дремавшего на заднем сиденье. – Ты проснулся, сынок?

  – Да, мамочка, меня гром разбудил, – ответил пяти-летний Ванюшка сонным голосом, – а еще молния сверкнула так сильно, как будто лампочку включили! И сон мой сразу выключили! – продолжил малыш со свойственной ему обстоятельностью.
В этот момент черноту неба опять прорезала молния,  пространство над головами с треском взорвалось, машину тряхнуло на каком-то ухабе, и сидевшая рядом с Аллой подруга Маша вскрикнула:
 – Не вертись ты, Алла! На дорогу смотри! Нам теперь только застрять на всю ночь в лесу не хватало!
  – Не дрейфь, Манька, прорвемся, – бодрым голосом ответила Алла, – дважды в одну воронку снаряд не попадает, а нам сегодня уже хватило приключений!
 – Похоже, они еще не закончились. Я только от этого дурацкого взрыва в себя пришла, как тут новая история. Не находишь, что лишковато для одного дня?
 – Да ладно, всё ведь обошлось! И сейчас обойдется!

Днем подруги, действительно, попали в неприятную ситуацию: возвращаясь с дачи по послеполуденной жаре, на въезде в город они оказались в безумной пробке, в которой еле-еле передвигались примерно около часа.  Неожиданно  из-под капота повалил пар, тут же раздался страшный звук взрывающегося бачка, и брызги тосола разлетелись во все стороны, а под машиной образовалась внушительная лужа.
Едва оправившись от шока, они стали обзванивать знакомых, но все, как нарочно, были либо недоступны, либо очень заняты, чтобы приехать на помощь. Слава богу, нашлись добрые люди – выручили. Теперь они возвращались на дачу, починив автомобиль, закупив продуктов и захватив Ванюшку у деда, который брал его на недельку погостить.

– Сзади машина едет! – неожиданно  закричал мальчишка, – я фары вижу!
  – Да она уже давно нас преследует, – сказала  Маша, – эти фары, как два зловещих глаза в темноте. Аж жуть берет!
– Классическое начало триллера, – отозвалась Алла.
  – А что такое тлирер,  мам? – тут же подхватил любознательный малыш.
  – Не «тлирер», а «триллер»! – поправила мать, – это, сынок, такой остросюжетный фильм с динамично развивающимся действием.
  – Ну ты и объяснила, – возмутилась Маша, – как будто со взрослым разговариваешь!
  – Так он у меня  взрослый и есть! Думаешь, он не понял? Всё понял! Ты понял, сын?
  – Конечно, понял! – отозвался мальчик с заднего сиденья,  – только я не понял, куда фары пропали, они почему-то больше не светят.
– Точно, их не стало, – подтвердила Маша, обернувшись, – куда ж они могли подеваться в лесу-то?
  – По закону жанра они должны сейчас вынырнуть прямо перед нами! – невозмутимо ответила Алла.
– Да ну тебя, Алка, такая жуть, а ты ещё пугаешь нас! Включи лучше дворники, дорогу совсем не видно.
 – Появились, появились! Вон, фары! – закричал Ванюшка. 
Сзади и впрямь снова замаячили два огонька, то приближаясь, то слегка отдаляясь от незадачливых путешественников. Вскоре засветились огни деревни, и Алла облегченно вздохнула:
  – Наконец  добрались до приличной дороги, еще полчаса по асфальту, пара деревень – и конец нашим приключениям!

Вдруг свет фар выхватил из темноты  что-то, медленно движущееся по обочине навстречу автомобилю. Изображение то появлялось, то исчезало из зоны видимости, и невозможно было понять, человек ли это или ещё чего.
 – Мама дорогая! Что это? Не наехать бы! – воскликнула Алла.
И тут призрак обрел определенные очертания: сна-чала из темноты выплыл огромный зонт, который как-то странно двигался в пространстве, потом  выяснилось, что он движется над велосипедом, наконец,  из-под зонта открылось  худощавое, морщинистое старушечье лицо, всё какое-то нарочито заостренное, диким светом блеснули на нём глаза, вернув назад отражение фар. Одной рукой жуткая бабка держала зонт, другой руль велосипеда, на котором висела плетеная корзинка.
– А триллер-то продолжается, – выдохнула Маша.

Мгновенный всполох молнии ещё раз выхватил из темноты эту ужасающую картинку.
 – Твою мать! – с чувством произнесла Алла, – Хичкок отдыхает!  Такое во сне увидишь, так заикаться начнешь, а тут наяву, да ещё в таких декорациях. И устрашающий раскат грома накрыл её слова.
 – А где он отдыхает? – голос мальчика вернул под-руг к реальности.
 – Кто отдыхает? Ты о чем, сынок?
 – Ну, этот, который кок… Ну про кого ты сейчас сказала…
– А-а-а-а, Хичкок? В Голливуде, малыш, в Голливуде. Где ж ему еще быть?!
Маша оглянулась вослед старухе, исчезающей в темноте, и промолвила:
 – Ну и видок у этой бабули. Злове-е-е-ещий! Ты права, Алка, всё как в плохом кино.
 – Ладно тебе, Машка, не пугай мне ребенка. Уже немного осталось до нашей деревни, скоро приедем. Да и дождь, слава богу, стихает, хоть видимость получше будет.
 – Мам, мам, а зловещие глазки опять нас догоняют!
 – Ну и пусть, мы их сейчас вперед пропустим, а сами потихоньку следом.
В это время черный автомобиль, так долго ехавший сзади, лихо промчался мимо, накрыв лобовое стекло рос-сыпью грязных брызг. Громко выругавшись, Алла начала быстро промывать стекло, посылая проклятия водителю, который стремительно перестроился вправо и понесся вперед.

И тут произошло что-то непонятное: на обочине мелькнула странная тень и замерла на дороге, как будто огромный куль, который стоял себе, стоял и неожиданно плюхнулся на проезжую часть, сбитый волной бешено про-несшегося автомобиля. Алла резко затормозила. Фары вы-хватили из темноты человека, который медленно поднимал голову от земли, затем  так же медленно становился на четвереньки. Все происходило, как в замедленном кино. По лицу мужчины текла кровь, глаза были совершенно стеклянные, видно было, что он силится понять, что с ним произошло.
– Что делать будем? – подала голос Алла, – помочь человеку надо.

 – Страшно выходить из машины. А вдруг подстава какая-нибудь? – отозвалась Маша.
 – Мань, ты на лицо его глянь!  Мужик совсем не в адеквате! Такое не сыграешь! Хотя, конечно, страшновато. Похоже, триллер продолжается.

 – Ладно, давай, я выйду, а ты двигатель не глуши. Если что – мигом заскакиваю и гоним.
 – Давай, только осторожней там!
Маша с опаской открыла дверцу и вышла на дорогу:
  – Мужчина, Вам помочь? – спросила она громко, старательно перекрикивая шум двигателя. В ответ он про-мычал что-то бессвязное. Маша подошла поближе, помогла  ему подняться и осмотрела лицо.
  – Пойдемте к нам в машину, я немного обработаю Ваши раны. Вроде ничего серьезного я не вижу, просто вы ободрали лицо. Что-то еще болит? – Мужчина с трудом приподнял правую руку.
Девушки усадили его в машину, слегка протерли лицо влажной салфеткой. Поняли, что он «голосовал» на до-роге, когда пронесшаяся мимо машина ударила его зеркалом по вытянутой руке. Кисть опухла, и было похоже, что это перелом.
– Вам куда нужно? – спросила Алла. – Мы едем в Темновку, можем подвезти. Мужчина в ответ кивнул, и она медленно тронулась.

Пассажир постепенно пришел в себя. Начал более-менее связно отвечать на вопросы. Девушки выяснили, что он таджик, живет с двумя напарниками в Темновке у одного дачника, заливает ему фундамент, мешая вручную раствор. Иногда у них бывают простои в работе, если хозяин вовремя не подсуетится с материалами, и тогда они  перехватывают работу в соседних селах. Сейчас он как раз воз-вращался с такой подработки, пытаясь поймать попутку.

Гроза застала его в пути, а все остальное было уже известно. На вид ему лет пятьдесят и, пожалуй, в другой ситуации он выглядел бы вполне даже неплохо, к тому же, довольно сносно говорил по-русски.  Он был очень благо-дарен своим спасительницам и подробно отвечал на все их вопросы. Каждое лето он приезжает в Россию на заработки, так как на родине жить довольно сложно. Там у него семья, средняя по их меркам – пятеро детей. Старшие уже взрослые, младшая – школьница. Оказалось, что имя у него Хайот, сразу возникла параллель с  койотом.

– Вас, наверное, часто волком называют? – тут же поинтересовалась Алла.
  – Нет, меня здесь зовут «Глухарёв», говорят, на какого-то артиста похож.
Маша повернулась назад и пристально вгляделась в его лицо.
  – А ведь и впрямь что-то от Максима Аверина есть. Ну, надо же!
Тут у пассажира зазвонил телефон. Хайот, как истинный джентльмен, извинившись, негромко начал разговор. Кто-то явно тревожился за него.

– Не волнуйся, солнышко, я скоро приеду, – произнес он  тоном классического ловеласа. Эта его фраза заставила подруг многозначительно переглянуться. Их взгляды говорили: «А мужик-то не промах!  Ну, не жена же из аула ему звонит!»
Настроение как-то неожиданно улучшилось, все беды словно отодвинулись на задний план, до любимой дачи уже рукой подать. Впереди замаячили избы последней на их пути деревушки. Оставалось сейчас только спуститься с горки, проехать старый мост через реку, а там  ещё минут десять-пятнадцать езды – сущий пустяк.

– Да ёлы-палочки! – неожиданно воскликнула Алла, – это когда-нибудь закончится или нет?  Посмотрите, что делается!

Посреди дороги стоял мужчина, широко расставив ноги и раскинув руки в стороны, а на обочине, уткнувшись носом в забор деревенского огорода, валялась опрокинутая черная «Тойота», еще недавно обогнавшая их. Деваться было некуда, пришлось тормозить.
– Мужик, тебе жить надоело что ли?! – возмущенно заговорила Алла.
 – Умоляю…  помогите… довезите до Покровки, там больница… и скорая помощь есть, – лицо его было покрыто испариной, а голос постоянно срывался.
– Мужик, ты только что сбил человека и бросил его на дороге, а теперь хочешь, чтоб мы тебе помогли?!
В это  время из-за перевернутого автомобиля показалась женщина с ребенком на руках. Лицо и одежда девочки бы-ли в крови, ко лбу ребенка мать прижимала повязку.
– Но у меня только одно место в машине…, – растерянно промолвила Алла.
  – Я дойду пешком, тут уже недалеко,– сказал Хайот, вылезая из машины.
  – Куда же Вы? Вам самому помощь нужна! – крикну-ла вслед ему Маша, но мужчина решительно шагнул в тем-ноту.

Новые пассажиры разместились рядом с Ванюшкой, который с испугом и сочувствием всматривался в лицо раненой девочки. Она не плакала, но смотрела широко от-крытыми глазами, и лицо её было бледным, почти  как ку-сок бинта, который мать прижимала к её лбу. Он моментально пропитывался кровью, а отец отрывал новые куски и подавал матери, при этом осторожно стирая кровь с лица дочери.
 – Как же вас угораздило? – с сочувствием спросила Маша.

– Да вот, собака неожиданно выскочила, и я резко затормозил, а дорога мокрая… да и скорость… «Перед собакой ты затормозил, а человека бросил!» – пронеслось в голове у Аллы, но она сдержалась и не сказала ничего.

Чтобы отвезти семью в больницу, ей пришлось проехать мимо своей деревни, а там до Покровки было еще километров  десять. Но не бросать же людей в беде. Девочке явно нужно было накладывать швы, на и неизвестно, целы ли кости. Подкатив к воротам больницы  и едва успев затормозить, Алла уже видела, как выскакивает отец, бережно принимает на руки девочку и мчится к крыльцу.

– Спасибо Вам огромное, – произнесла женщина, последней покидая автомобиль, –  Вы нас так выручили.
  – Да не за что! – ответила Алла, – здоровья вашей девочке, и пусть все у неё будет хорошо!
Развернув машину, она стремительно взяла с места со словами:
– Мы сегодня до дома доберемся, наконец?
– Хотелось бы, – ответила Маша, и тут Ванюшка с заднего сиденья воскликнул:
 – Ой, а они денежку забыли! – и поднял руку с тысячной купюрой.
– Нет, сынок, они не забыли, это они расплатились с нами. Черт возьми! Выходит, таксуем?!
– А что мы будем на неё покупать? – не унимался мальчик.
–  А мы, сынок, ничего не будем покупать, мы её в рамочку поместим да на стенку повесим, как напоминание о человеческом несовершенстве.
Позднее, уже добравшись до своей дачи и укладывая Ванюшку спать, Алла задала традиционный вопрос:
  – И как будет называться прожитый день?
 Была у них с сыном такая игра: каждый день носил свое название, которое они придумывали перед сном, перебирая важные события, произошедшие с ними. Ни на секунду не задумываясь, малыш выпалил:
  – «Хичкок отдыхает!»

 
Авторы
 
Эльфрида Бервальд
Художник, педагог, поэт.  Лауреат конкурса  «Подвязновские  чтения».   Ивановская область

 
Алина Данилова
Инженер-технолог, экономист. Волею судьбы – постперестроечный главный бухгалтер. Санкт-Петербург
 
Алина Дольская
Специалист в области рекламы, маркетолог.  Автор популярных женских романов.    Брянск

 
Вера Мосова
Филолог, педагог, редактор. Екатеринбург

 
Владимир Митюк
Математик, специалист в области автоматизации сложных систем. Санкт-Петербург


Ольга Савина
Инженер, переводчик с нескольких иностранных языков.
Санкт-Петербург