В одном царстве-государстве жили-были братец Иванушка и сестрица его, Аленушка. Шли годы и вымахал малец в удалого молодца, а девочка-лапушка стала девицей красной.
- Сестрица, - кротко молвил однажды её братец, - хочу в тридевятое царство, то-бишь в Германию.
- A как же сине небо, ясно солнышко, зелены дубравы и тихие омуты?! - изумленно выгнула крутую бровь девица.
- Эка невидаль! – отмахнулся тот. – Там этого добра вдосталь! Зато в лесах – ни одного волка, - угрюмо покосился он в сторону леса. - А в деревнях – ни одной лужи, испив из которой добрый молодец обращается в козленка, - поежился он. – Гутарят, что народ тамошний живет в многоэтажных теремах, охотой не промышляет, а подвизается – любо-дорого посмотреть! В каждой избе – всевидящее око, которое зрит всё, что на свете белом стряслось. Ляпота! Чай, не зря вся наша деревня туда ломанулась. Короче, хочу в Германию и баста! – черной тучею нахмурился Иванушка.
Пригорюнилась его сестрица, но делать нечего. А была она, ить, девка с умом. Коротко ли, долго ли она думала и надумала, что фамилия их была-то самая что ни на есть бусурманская – Шумахер! Оттого, что все пращуры в их роду плели лапти и тачали любую обувку на загляденье.
Ну, значит, сходила она, куда требуется, погутарила с кем надо и мудреная виза была у ней в кармане сарафана.
В Германии поселили молодых в большом чудо-граде. Окрест полно многоэтажных хоромин, в синем небе вьются железные птицы, по дорогам мечутся, как угорелые, повозки-самоходцы, а на улицах толпами бродят красны девицы в джинсах и сапогах!
Аленушке-то язык бусурманский давался легко, а вот братцу её легче было завалить семь раз кряду могучего Змея-Горыныча, чем одолеть эту кучерявую грамоту. И взыграла в нём кровь молодецкая, и захотел он, сердешный, одним махом развалить шпрахшуле! Но сестрица, добрая душа, отговорила, казенным домом Иванушку впечатлила.
Луж-то окаяных в этом царстве не было, но зато имелась вода огненная и травка дурманящая, испробовав которую любой витязь становился не токмо козленком, а самим Ильей Муромцем! Да не приткнулся, слава Богу, о камень соблазна Иванушка, миновало его сие лихо. Второй-то раз наступать на грабли было ему несподручно.
А приглянулись ему большие повозки-самоходцы, которые тут называют LKW. Чай, не надо было таперича двигать в лаптях за тридевять земель, не нестись, как конь-летунец, в сапогах-скороходах и не бояться загреметь ненароком с ковра-самолета.
Фюрершайну-то, таки, Иванушка получил и заделался фарером, да вот с работой-кормилицей заминка вышла. Закручинился он и сел, яко немощный старец, на пособие по безработице. Но не долго донимали его лихие люди из работного ведомства.
Случись раз, что в зоопарке наш молодец узрел своего заклятого врага – серого волка и даже самого Змея Горыныча. Они, чай, давно сюда перекочевали и таперича, сытые и ленивые, потешали здешнюю публику. Волку-то надоело шастать по лесам-дубравам, дабы чего на зуб кинуть. С харчами туго стало. Ужо зайца плешивого днём с огнём не найдёшь! Голодные пенсионеры всю дичь распугали. А Горынычу мысля о том, дабы перебраться в эту землю, пришла в три головы одновременно и кумекать-соображать на троих не пришлось.
Ну, братец Иванушка, не будь дураком, пристроился в зоопарке служителем усердным, на базис, чтоб супротивников своих в ядреной деснице держать-то. И так у него это ладно соблюдалось, что начальство его тут и оставило.
А сестрица его, Аленушка, сердобольная душа, выучилась на кранкеншвестер. Пока училась, подрабатывала маленько в ночном варьете. Чай, не забыла ещё, как водила на лугу девичьи хороводы. В больнице, куда угодила по персту Божьему, встретила она свою давешнюю подружку-любушку, Василису Премудрую. Была она хозяйкой-влыдычицей этой больницы. А окромя того, имела под десницею своею видимо-невидимо лавок, закладных мест, огромных ладей на море и прочего добра. А всё потому, что нашла в Германии своего суженого, молодца-миллионера, который души не чает в своей умнице-разумнице.
А давеча Аленушка столкнулась в палате нос к носу с порочной супротивницей своею – Бабой Ягой Костяной Ногой. Не стала вековать старая карга в своей прохудившейся избушке на курьих лапках а, при первой же оказии, оседлала метлу и махнула в тридевятое царство, то-бишь сюда. Тут-то она и обретается в чистенькой ладной квартирке, получает пенсию на житье-бытье и, час от часу, подрабатывает, как бывалая гадалка-махлевщица. И всё бы ничего, да вот, старую, радикулит скрутил в три погибели. Знала она от Кащея одно верное средство супротив этой хвори – надо было зажарить какого-нибудь ядреного молодца-удальца. Но где ж его найдёшь, дурака такого, чтобы он сам в микроволновку втиснулся бы?! Вот и мается с горбом, горемыка.
А Кащей-то, старый хрыч, такоже приткнул в Германии свои нетленные мощи. Никто тут на него мечом не замахивается, со света свести не пытается. А красных девок – пруд пруди! Тем паче, что женишок он небедный. Катается, как сыр в масле. Пуще того – пристроился, костлявый, к одной присной фирме, которая лекарства-снадобья для стариков ладит. А Кащей, значит, эту фирму предстательствует, то-бишь рекламирует. Ему-то, ужо, за семьсот годочков перевалило! Ежели считать средний срок жизни с поправкой на Кащея, то выходит, что простой смертный больше трехсот лет в здравии пребывает! А то, что народ валит на погост много раньше, – неважно. Зато какая статистика и арифметика – мать её! А посему ушлый подельник Бабы Яги ныне в фаворе.
А намедни Емеля, презрев царя-батюшку, прямиком на печи в Германию причалил. Зыркнул тут по сторонам и по щучьему велению, по своему хотению соорудил себе какое-то мудреное GmbH по выпечке хлеба. С печи пересел на непостыдный «Мерседес», с ухом бесовским, или, как его тут кличут, хэндиком, не расстается. Короче, кучеряво подвизается!
Такие вот пироги. Токмо я вот что кумекаю: ежели даже Емеля, яко ясный сокол, оттуда слинял, как же там остальные кувыркаются?
Вот и сказке конец, а кто слушал – молодец!