Меня вегда бросали: сначала – девочки, потом – школьные девушки, а с середины жизни дело дошло и до женщин. Сначала было до ужаса страшно (остаться одному в этом чудовищном мире несбывшихся иллюзий), потом – неуютно от очередной пустоты, а, совсем скоро я перестал бояться всех на свете. Всех, кроме своих товарищей (и подруг) по несчастью. Эти, со свойственной всем детям и взрослым жестокостью, не прощали каждое мое возвращение в Дом. Нет, меня не били и не хлестали по лицу мокрым полотенцем (лучше они меня били бы наотмашь), но они всегда молча сидели на корточках вокруг моего шкафчика, на котором была приклеена переводилка – вишенка – и молча хихикали!
Шли годы, и за мной приходила наша Воспитательница, маня пальцем в «комнату знакомства». Там меня поджидала очередная «мама». Она традиционно брала меня за руку, устно обещала Воспитательнице с заплаканными глазами, что я никогда сюда больше не вернусь и увозила меня в свой Дом. А Воспитательница ни разу не отодрала мою «вишенку» с моего шкафчика и держала его пустым… И она ни разу не ошиблась – спустя полгода, год, три, моя новая «мама» возвращала меня обратно, а подросшие дети жестоко рассаживались в полукруг, наблюдая, как я раскладываю свои вещи в свой шкафчик. А мне перестало быть больно – уже давно я усвоил, что Мама бывает только одна, либо не бывает вовсе.
Мне уже стало намного больше лет, мой шкафчик с каждым возврщением наполнялся все новыми и новыми вещами (однажды там появилась початая бутылка коньяку и неполная пачка «Родопи». Да, я вынужден был начать курить, да и не только курить, но и выпивать, играть на гитаре, водить авто – не свое! – и приносить полотенце… Много чего, чего требовала «мамка». А я это делал охотно, ведь я панически боялся вернуться домой и снова выложить свои немногочисленные застиранные вещи в ненавистный шкафчик с двумя «вишенками» на дверце. На глазах повзрослевших детей.
И вдруг пришла Она. Сама пришла, прямо в нашу «трапезную», нервно оглянулась и указала пальцем на меня. Что-то шепнула Воспитательнице, взяла меня за руку своей узкой, но теплой ладошкой и сказала: «Идем домой». «Домой?» - переспросил я. «Да, уже да». И я поверил и ушел, ногтями содрав две, ставшие ненавистными вишенки со своего шкафчика. Думал, что навсегда (тогда я еще мог думать).
Когда меня в последний раз везли в Дом и спросили, «что купить?», я попросил… зеркальце. Маленькое дешевое зеркальце, которое продают в каждой палатке. Чтобы наклеить его вместо ненавистных вишенок, чтобы все постаревшие дети посмотрелись поочередно в него, чтобы перестали смеяться и чтобы его разбить..! Навсегда! Мамы нет! Их просто придумали, чтобы каждый из них (из тех, кто успеет посмотреться в зеркальце) понял одиннадцатую заповедь – неопубликованную: «Мама либо одна, либо ее нет»!