Из цикла «Мой сосед – Бендриков»
Кто-то громко топал на крыльце, всем поведением показывая, что пришел, что готов войти, что у хозяина есть какое-то время привести себя в порядок.
«Какого черта?..» – подумал я, протянул руку, взял сигареты и приготовился встречать посетителя. Готов был биться об заклад, что это – Карл – сосед и товарищ.
Ощущение того, что за ночь кто-то неведомый почистил мои мысли, было настолько осязаемым, что я даже представил перед собой окошечко, на котором было написано: «Показать неверные записи в реестре? (Только для опытных пользователей)».
Наблюдаемые события последних дней, которые вроде бы и не касались меня лично, вызывали почти физически ощущаемую боль, недоумение и обиду. Не мучаясь выбором между вариантами «Исправить» и «Удалить», с облегчением выбрал «Удалить», и тут же открылась дверь, и вошел Карл.
– Не получилось сломать? – спросил я.
Он прошел, плотно закрыл за собой дверь, снял шапку и сел на табуретку.
– Не жарко у тебя. Чего «сломать»? – он посмотрел по сторонам, как будто видел здесь все впервые.
– Тебе холодно? Затопи печку. А что один? Где Полкан?
Крыльцо. Крыльцо зачем ломал, – я стал вылазить из-под одеяла.
– Ледяной дождь был. У меня антенна рухнула. Телек не показывает. У тебя-то все нормально?
Хандрит он. Звал к тебе – не пошел.
Так корка льда на нем – выскочишь по нужде – поскользнешься – не убьешься, так ногу сломаешь… или руку, возись тут с тобой до «скорой»… На дорогах, наверное, страсть что творится?.. Долго не приедет. А может быть, вообще не приедет. Ждать-то недолго осталось, когда вообще не приедет-то… Не к кому! – сказал он.
– А шел – было лень голову задрать и посмотреть – на месте ли антенна-то?..
Ну, и не приедет… И что? Зимой вон по неделе трактора нет. Живы все! – я стал одеваться.
– А где растопка? На утро не готовишь с вечера-то, что ли?..
…Так проще на пультике кнопочку нажать, чем по такому гололеду башку с утра задирать. Возьмет закружится… Будешь тут лежать между Полканом и тобой… С пробитой башкой… Сам говоришь, что «скорой» не до нас.
А вдруг ночью подтопить придется? Шарахаться?
Минус пятнадцать сегодня.
И кругом, как на Медео. Машина у тебя, что комар в янтаре…
Хандрит. И погода и старость. Какая разница – собака ты или человек, – старость она никому не в радость.
Да и кому она нужна-то эта «скорая»?.. Так... баловство все это!
На дорогах гибнет больше, чем они спасают. «Эбола – тема пи…обола!»
…Смотрел ли «Белые ночи…»?
Чайники, как новенькие, плитка новенькая, полы в сенках покрасили. А и то – с этих киношников хоть какая-то польза мужику…
Оператор-то одурел от радости. Молодец! Острый глаз. Да и характером молодец. Жалко Андрюху. Вроде уже не малец, а в жизни так ничего и не понял.
Да и все в жюри ничего не понимают. Грустно им – в пустую жизнь прошла. Без куражу. Фильм-то не о мужиках. О них – сердечных – заступниках народных.
Спустились на землю, а тут и нет асфальта-то… Посмотрели на обычного мужика, так же, как он смотрит на муравья и ох…ли от собственной никчемности.
…Жена у него молодец! С азартом живет. Счастлива, поди. Великое это дело – любить жизнь. Да и красива. По-русски красива. Чего она в этом барине нашла.
А голос как у брательника – Никиты. А и то – братья. И смотрят на мир через одни очки, только линзочки разные. У одного – левая, у другого – правая.
А с другой стороны, кто-то должен и оттуда на мир смотреть. С балкончика-то. С резного, не своими руками деланного. Так ли?..
Конечно, болеет. А может быть, так на погоду реагирует. Тут с двумя ногами иногда не знаешь на какую стенку лезть, а у него четыре… А ну, как ревматизм? У нас-то ревматизм или артрит, а у них-то – подагра. Отложение кристаллов солей мочевой кислоты. У них-то все не как у нас. У нас – то понос, то золотуха, у них – то экссудативный диатез, то диарея. Так-то вот!
– Давно ли перекрасился, полковник? – спросил я, беря фотоаппарат и одеваясь. – Затопи, если не в лень.
– Натуральный я! Здесь уже понял, что говоря о России, о народе они не о них говорят – о себе, сердечных.
И всегда о себе говорили. И когда гражданская была – о себе, и когда отечественная – о себе, и когда о литературе – о себе, и когда о нас – о себе.
О себе – любимых.
И когда о почтальоне говорят – о себе талдычат. У них мужик не «Приму» курит, а с фильтром…
… А ты куда?
– С собой взять? Туда! Куда и царь один пешком ходит.
«Комар» – говоришь? Пофотографирую. Потом яблоки собрать надо, раз «минус двадцать»…
– Пятнадцать!
– Это не принципиально. Главное больше минус четырех.
…Замечательно у нас всё! «Больше минус чего-то…» И сколько это?
Яблок хочу мороженных. «Великая в них сила» – так говорил мой дед.
– Я с тобой.
– Печку лень топить? Давай, затопим и пойдем. Согласен ли?
Огонь радостно стал облизывать поленья.
На веранде я взял корзину, ведро и ещё одно вручил Карлу.
Все вокруг словно было покрыто слоем стекла. Яркое солнце, отражаясь в неровных поверхностях, казалось радостным.
Антенна была на месте. Провода к дому, толстые, с сосульками казалось – сейчас порвутся.
– Пойду, включу нагреватель, а то не выдержат, – сказал я, кивнув на них.
– Так нагреватель же в доме, – Карл с удивлением глянул на меня.
– У вас в мед, кроме как о… систола, диастола, миокард, лимфоциты… о чем-нибудь ещё говорили? О барометре, например, который в доме показывает погоду на улице?
Количество тепла выделяемого проводником пропорционально квадрату силы тока. Можно сказать: «Так утверждали Джоуль и Ленц!»
Или в мире кроме Пирогова и Флеминга нет никого?
Вот и «они» так же! У них тоже кроме них никого в мире нет…
Карл внимательно смотрел на провода потом на меня, о чем-то думая.
– Пойду и я включу. Заодно… Полкана посмотрю, – сказал он, поставил ведро у моих ног и пошел к себе домой.
– И эти люди нас лечили! Лечат и лечат, лечат и лечат и сейчас опять собирались лечить! Ни внутренней культуры, ни кругозора, ни малейшего представления об этике поведения. И это все при полном отсутствии сострадания к людям и явном наличии нечувствительности к боли и страданиям других, – крикнул я ему вслед, взял ведро и пошел к дому.
Подбросил еще полено в печку, чуть прижал вьюшку, включил нагреватель, вытащив его на середину комнаты, вернулся во двор.
«Конечно, жалко брательников.
«Страшно они далеки от народа»…» – думал я, вспоминая недавний разговор с Паулем – владельцем нескольких домов, комнаты в которых он сдавал под пансион туристам, в центре Копенгагена.
В разговоре с ним я привел пример, указав на члена одного из писательских союзов, поэта, автора нескольких книг, которая работала почтальоном.
В разговоре как-то проскочило, само собой, что она разносит пенсию. И почти каждый день имеет на руках от трехсот до четырехсот тысяч рублей.
Пауль долго молчал, а потом сказал: «Вы непобедимая страна, поскольку никто не сможет понять хотя бы этого – «Как по вашим улицам может ходить человек, у которого в кармане больше десяти тысяч долларов! И так каждый день!»
«Да, очень просто – кто-то же должен разносить пенсию старикам!» – сказал я, не поняв, что он имеет в виду.
«Я не про неё! Я про тех, кого она встречает на своем пути. В Копенгагене если бы прохожие знали, что у меня в кармане такая сумма наличными, то, боюсь, мне бы не дойти до дома…» – сказал он. – «А сколько стоит издать у вас книгу?»
«Примерно шесть её зарплат!» – сказал я.
«Полгода ни пить, ни есть, чтоб издать свою книгу? И издают?»
«Издают!»
«Зачем?»
«Чтоб оставить память о себе.
Детям, внукам… Чтоб не пропало слово. Слово выстраданное, продуманное… У нас говорят: «Построить дом». «Посадить дерево».
Это из этой же серии».
«А если я издам её книгу – она что потребует от меня?»
«Доплатит!» – засмеялся я тогда.
«А как же бизнес? Она потеряет в бизнесе. Зачем трудиться – если это ничего не дает?»
«А тебе что даст – если ты издашь её книгу?»
«Я буду говорить, что издал книгу обычного русского почтальона. Что обычный русский почтальон может написать книгу!»
«Ну, вот! Ты сам и ответил на вопрос: что ей это дает. Она так живет, чтоб любой «мистер-твистер» владелец газет, пароходов, мог сказать, что «в России любой почтальон может написать книгу, которую он может и издать» Только надо не есть ни пить полгода».
««Мистер – твистер» – это Михалков?» – спросил Пауль.
«Ну… Где-то так! Но это – Маршак!» – засмеялся я.
«Ты дашь мне адрес этого поэта?»
«Конечно! Если ты дашь слово, что издашь книгу. У нас не принято обманывать женщин».
«Конечно, издам! Мои гости редко кто читает по-русски. Но все понимают, что не стоит отказывать хозяину, если он предложил купить книгу русского почтальона, которую он издал…» – Пауль заразительно засмеялся, повторяя «Business! Only business!..»
Я ходил по саду, вспоминая и фильм, и Пауля, и «Business! Only business!.. Nothing but business!..» И думал, что врет он, как сивый мерин.
Что не так все это! Что не учил бы никогда русский язык бы тогда. Не ставил бы во дворе в 90-е огромную «тарелку» для приема российских телеканалов. Не скупал бы где можно и нельзя пластинки с записями наших оркестров классической музыки. Не трясся бы над альбомом Апрелевского завода из двух пластинок «Реквием» Моцарта в исполнении оркестра Московской филармонии под управлением Свешникова …
Не объяснял бы мне дрожащим голосом: «У меня уже есть! Есть это в исполнении хора мальчиков Московского хорового училища под управлением Попова…»
Хотя…
…А есть ли сейчас это училище?»
Ледяная корка покрыла все. Сад напоминал сказочную страну, в которой все замерло в мгновение. Ветерок не мог шевельнуть ни один листик, ни одну травинку.
«Стоп-кадр!» – подумал я и стал фотографировать сад в последнем убранстве.
– Включил.
Не пошел он, – раздался хруст за спиной. – Говорят: если много грибов – к войне. А много яблок?
– К ней же! – сказал я. – Вообще, если хоть чего много – не к добру.
– А денег? – спросил Карл, помогая мне срывать яблоки.
– А денег – тем более! Зараза! Как Эбола… – утвердительно с убеждением сказал я, помня заповедь одной старой цыганки – матери моего одноклассника Мишки Николау – «Если хочешь иметь деньги – никогда не думай о них. Это, впрочем, относится и к женщинам! Думай о чем-нибудь хорошем!»
– А ты знаешь, возможно, твой дед и прав! – неожиданно сказал Карл.
– Кто бы сомневался? В чем ещё? – спросил я.
– Допускаю, что при отрицательных температурах в яблоках могут происходить некие процессы, схожие с процессами синтеза коротко и маложивущих органических соединений, которые являются промежуточной фазой синтеза хорошо известных и хорошо изученных других, более известных нам и науке, как витамины и органические, в том числе и жирные кислоты, моно и дисахариды. Вернее не при отрицательных температурах, которые по своему воздействию схожи с высокими температурами, а в переходные процессы, такие как замораживание и оттаивание.
Нам же известны процессы синтеза сахаров из крахмала в картофеле…
Я повернулся к нему.
Карл стоял около деревца, держа в руках яблоко и смотря куда-то на лес.
Я посмотрел туда же.
Отсюда не было видно, что и как натворил дождь. Но было ясно: лес, плотной стеной, плечо к плечу, был спокоен и суров. Я оглядел яблоньки. Они стояли, разбежавшись по саду, зябко кутаясь в остатки летнего убранства.
«Не можете жить плотно. Не общаговские. Вам свобода нужна.
…Ну, а что я мог сделать? Вы, как в загул пошли. Нарожали, а мне расхлебывай», – мысленно укорил их я, вспомнив с каким трудом уговаривал Витьку и Никиту взять хотя бы по мешку с собой.
– Врезал уже? – спросил я.
– Что за жаргон? И почему «уже»? Там в фильме, помнишь, ему на четверых дали пенсию тридцать шесть тысяч…
Я, что считать не умею? Имею право, чтоб сравняться с ними, а у них ещё рыба своя, половину своей пустить туда, куда я хочу. Так ли?! – подтвердил мое предположение Карл.
– А у тебя яблоки свои! – вдруг сказал я.
– Да! С яблоками не повезло. Много! Стыдно! Они хотели как лучше, а мы не готовы… И никто не готов. Теперь у нас как… как в Греции… нет, как в Польше – много яблок.
А я… Мы же будем есть яблоки? Будем! А что будут делать их пектины и кверцетины в нашей печени если там не будет ядов? Вот! И тут получится у них облом. А так – поработают. Пользу принесут. Нужность покажут.
Всем работу дадим! Всем дадим возможность показать свою нужность!
…Мы можем пойти навстречу нашим яблокам? Можем! А яблонькам? Можем! А почему не идем? Если можем, то почему не делаем? Делаем!
…Не у него сперли мотор! У почты! Это конфликт личности и государства! Личности, которую государство заставляет компенсировать убытки богатеньких, вложивших общие бабки в экономику других стран. Это протест!
– Да, уж! – сказал я, посмотрел на сад и пошел в дом. Часть яблок занес и поставил около печки.
– Натворил этот дождь наверняка…
Холодный душ!
Даже телевизор включать не хочется, – сказал я Карлу, зашедшему следом за мной.
– Эт-т-т-т точно! «Вот неожиданно зима пришла!» Может, потеплеет? – сказал он раздеваясь.
– Да, уж лучше бы не надо! Хуже нет вот этого «давай закопаем – давай раскопаем», – я, как бы ни замечая его настороженного взгляда, стал накрывать на стол.
В доме было тепло. Нагреватель мерно гудел вентилятором.
– Ну, что? За то, что могло быть хуже, но не стало? – спросил я Карла.
– «Хуже не будет» – так говорит пессимист. «Будет!» – говорят настоящие оптимисты, – поддержал меня он, улыбаясь, поднимая рюмку. – За санкции! Ты же знаешь: мы ведь без затрещины, как без праздников. Не можем мы без праздников.
…А ты не расстраивайся!.. В луже разные люди видят разное.
Но чаще всего себя…
А дождь… хоть ледяной, хоть обычный, пусть хоть сорок дней и ночей идет – все равно кончится.
Карл засмеялся.
Я вспомнил «Business! Only business!.. Nothing but business!..»: – А с чего ты взял, что я расстроился? И ничего я не расстроился.
– Расстроился, расстроиля!.. Я же расстроился. А почему ты не должен?
И Никита расстроился, и Витька расстроился… может, и Полкан расстроился.
А что? Вполне может быть.
Откуда на Кенозере чистокровный кот британской породы? А?.. Откуда британский след на нашей земле рядом с нашим ракетным Плисецком?
Своего притащил на съемки! По блату пропихнул в Венецию…
Откуда там мужик, который спит до одиннадцати утра, а это по-лондонскому – восемь? И вообще, какой мужик в Лондоне, спит до восьми утра? Тот – кому на работу к десяти в МИ-6!.. Или в МИ –10!
Ты видел, с каким спокойствием купил мазь за две сотни?
Это же бутылка «перцовки»!..
...Не наш человек на нашем Севере!
Тут любой расстроится! И это правильно!
Должно нас расстраивать то, что нас должно расстраивать!
…Нет уж, у нас впереди зима. Нам с тобой надо смотреть в одну сторону. Хотим мы этого или нет – а обязаны.
Только идиот, когда зима на носу, ругается с соседом.
…Да и летом только придурок так поступает.
…Да, уж… Так ли?..
Карл посмотрел на телевизор, потом на меня.
– Пусть у них там все будет хорошо! Люди, все-таки! – поднял рюмку.
– Так! – сказал я, подумал про всех – «них», поставил рюмку, взял яблоко и включил телевизор. – Пусть будет!