ГЛАВА ПЯТАЯ.
ПРОРОК В СВОЁМ ОТЕЧЕСТВЕ.
1.
Наташа Аверина оказалась довольно милой миниатюрной шатенкой с хриплым, прокуренным голосом. Она, в отличие от Николая, позволила Радзинскому курить в кухне и задымила сама.
- Удивительно, – надменно изогнув бровь, проговорила она. – Не ожидала от моего недотёпы. До сих пор я была уверена, что у него нет друзей.
- Недотёпы? – спокойно прищурился Радзинский.
- А как ещё назвать человека, абсолютно не приспособленного к жизни? – Наташа брезгливо скривила аккуратно накрашенные губы. – Единственное, что у него хорошо получается, так это нянчиться с ребёнком: варить кашки, стирать пелёнки и тетёшкаться с ней с утра до вечера. Так что я со спокойной душой смогла выйти на работу – и на том спасибо… Я побегу, – спохватилась она, бросая окурок в мойку. – Хорошо, что меня сегодня согласились подменить.
Процокали каблучки, хлопнула входная дверь, и Радзинский от души затянулся сигаретой. От общения с аверинской женой у него остался очень неприятный осадок – особой любви к супругу он в ней не заметил, и это почему-то остро резануло по сердцу. «Как же тебя угораздило-то, аспирант?» – с тоской подумал он, прикидывая, что Наташа, судя по всему, лет на пять старше своего мужа. Вздохнув, он затушил сигарету и направился на поиски Николая.
Квартирка была крохотной – две небольших комнаты – и Радзинский без труда отыскал своего нового приятеля. Комнаты оказались смежными, поэтому пришлось пройти через спальню. Там всё было безупречно: ни единой складочки на покрывале, ни одной лишней вещи, в воздухе витает аромат духов и едва заметный запах табака. Зато во второй комнате просто глаза разбегались от обилия раскиданных повсюду пёстрых, ярких предметов. За балконной дверью полоскались на ветру разноцветные ползунки и пелёнки с забавными котятами и утятами, на широкой, низкой тахте поверх небрежно расстеленного розового атласного одеяла набросаны резиновые зайчики с обгрызенными ушами, кубики и погремушки. В деревянной детской кроватке, прижимая к себе потрёпанного, но, судя по всему, горячо любимого плюшевого медведя, сидела хорошенькая малышка с пухлыми розовыми щёчками и сосредоточенно глядела на вошедшего блестящими серыми глазами.
Николай, закатав рукава, энергично орудовал утюгом. Стопка отглаженных детских вещей уже опасно покачивалась на краю гладильной доски. Заметив Радзинского, аспирант широко улыбнулся и поставил утюг на пол. Выдернув штепсель из розетки, он перешагнул через стоящие посреди комнаты крохотные красные ботиночки и подошёл к кроватке.
- Папа! – пролепетала девочка, потянувшись к Аверину. Счастливый аспирант, подхватив малышку на руки, понёс её навстречу Радзинскому.
- Давай познакомимся с дядей Кешей. Смотри, какой он большой…
Девочка нерешительно потрогала «дядю» своими тёплыми, пухлыми пальчиками за кончик носа. Её маленькая ладошка трогательно пахла молоком. Радзинский перехватил эту ручку и почтительно поцеловал. Девочка сразу застеснялась и прижалась к отцу, обвив его шею руками. При этом она так кокетливо стреляла глазками в сторону незнакомца, что Радзинский невольно восхитился.
- Екатерина Николаевна? Рад с Вами познакомиться, – проворковал он сладким, бархатным голосом. – Вы очаровательны… – И он склонился в почтительном поклоне, чем, похоже, покорил сердце аспиранта окончательно и бесповоротно. В увлажнившихся глазах Аверина явственно читались восторг и благодарность.
- Папа должен сварить тебе кашу, – отстранив от себя малышку, доверительно сообщил он ребёнку.
- Касю, – с готовностью повторила девочка.
- Да, «касю», – усмехнулся Аверин. – И поэтому мы все сейчас идём на кухню. Викентий, не могли бы Вы... – он засмеялся и поправился, – ты захватить с собой детский стул? – Он показал на высокий стульчик с деревянными бортиками и подставкой для посуды.
- Конечно, – Радзинский легко поднял стульчик и понёс его в кухню.
Пока Аверин гремел кастрюлями и сосредоточенно отмерял ложкой крупу, Радзинский тихо возился с малышкой. Когда со стульчика она перекочевала к «дяде Кеше» на колени, аспирант поначалу нахмурился, но, убедившись, что дочери нравится бесхитростная игра в «козу рогатую» и она радостно повизгивает, когда «коза» пытается её забодать, перестал отвлекаться на шум у себя за спиной. В результате возвращаться обратно на стульчик ребёнок не пожелал, и кормить её пришлось прямо на руках у Радзинского. Аспирант был недоволен – то ли ревновал дочь к чужому дяде, то ли просто не любил подобных нарушений протокола.
- Открывай ротик, – строго потребовал он, поднося ложку к губам девочки. Та проворно отвернулась, уткнувшись «дяде Кеше» куда-то подмышку, и с любопытством выглядывая оттуда. Николай бессильно опустил руки. Направленные в этот момент на него взгляды были подозрительно похожи – хитрющие, лукавые и по-щенячьи игривые.
- А, может, меня тогда покормим? – весело подмигнул Радзинский, искренне сочувствуя аспиранту.
Аверин смерил его задумчивым взглядом, потом вздохнул, достал из ящика вторую ложку, и, зачерпнув каши, серьёзно скормил её своему находчивому товарищу.
- А можно ещё? – у Радзинского от смеха блестели глаза. – Честное слово, ничего вкуснее в жизни не пробовал, – облизываясь, чистосердечно признался он. – Когда в следующий раз у меня заночуешь, готовить завтрак будешь ты!.. – Новая порция каши, которую Аверин с чувством затолкал ему в рот, заставила его замолчать.
Катюша заволновалась.
- Тебе тоже дать? – сурово спросил её отец, и она усердно закивала.
Следующие десять минут Аверин усиленно работал ложкой, пихая дочери в рот кашу так сосредоточенно и усердно, словно проводил сложнейшую хирургическую операцию в полевых условиях. Когда тарелка опустела, он вытер пот со лба и выдохнул с облегчением.
- Спасибо, – с благодарностью кивнул он Радзинскому.
Тот расхохотался.
- Что дальше?
- Дальше на горшок и спать, – устало сообщил Аверин и с удивлением уставился на Радзинского, который зашёлся в припадке истерического смеха. – Ну, и балбес ты, Викентий, – покачал он головой, когда сообразил, в чём дело. – Нет, в этом случае показывать пример от тебя не потребуется…
2.
- Нет на свете прекраснее зрелища, чем мирно спящий ребёнок, – тихо произнёс Николай, зачарованно глядя на спящую дочь. – Я бы сказал, что это универсальный символ нашего мира. – Он поднял глаза на Радзинского и у того аж мурашки пробежали по спине от этого взгляда – такое в нём светилось вдохновение. Как будто не в человеческие глаза довелось заглянуть, а в бездонные туннели, через которые лился свет иной реальности. От этого ощущения просто дух захватывало, и Радзинский, чтобы скрыть волнение, машинально потянулся за сигаретой.
- Викентий… – устало пристыдил его Аверин.
- Извини, – смущённо пробасил Радзинский. – Задумался…
- Чаю? – учтиво предложил аспирант.
- Не откажусь, – оживился Радзинский и, следуя за Авериным по коридору, жизнерадостно добавил, – Если ты собираешься готовить обед, с удовольствием помогу.
Аверин остановился и резко развернулся. Он глядел на гостя с искренним изумлением.
- Я не собираюсь готовить обед, – вежливо сообщил он после некоторой паузы. – Обычно я использую это время, чтобы немного поработать. Наташа обедает на работе с подругами… И потом – у меня и так ощущение, что я целыми днями только и делаю, что стою у плиты. Кашки, кисельки и протёртые супчики у меня уже в печёнках, если честно, сидят…
Радзинский, конечно же, обратил внимание, что Николай упомянул в своей речи всех, кроме себя. Напрашивался вывод, что для себя он принципиально не готовил и никто другой, судя по всему, этого тоже не делал. Но Радзинский, когда ему было нужно, умел быть деликатным и эту тему благоразумно решил не развивать.
- Когда же ты диссертацию-то пишешь? – сочувственно поинтересовался он, выводя, таким образом, разговор на более безопасную тропу.
- Лучше не спрашивай! – нахмурился аспирант, снова направляясь в сторону кухни. – В основном, в библиотеке. – Он поставил на огонь чайник, разлил по чашкам заварку. – Моя бы воля – сутками бы оттуда не вылезал! А печатать готовые куски вообще приходится урывками. Ночью стучать на машинке я не могу, днём, когда ребёнок спит, тоже…
- Ну, с этим могу помочь, – не раздумывая, заявил Радзинский. – Я подобными условиями не стеснён, машинка у меня имеется и скорость у меня приличная… Если у тебя есть сейчас готовый текст, могу забрать и вернуть уже в отпечатанном виде.
Аверин заметно напрягся и некоторое время молчал, неспешно помешивая чай в своей белой фарфоровой чашке, похожей на цветок – водяную лилию, или распустившийся лотос.
- Викентий, что Вам от меня надо? – наконец, с видимым усилием произнёс он.
- А я уже думал, что не спросишь… – усмехнулся Радзинский. – А на «Вы» – это потому что я снова впал в немилость?
Николай глянул на него с тоской:
- Нет. Потому, что мне надоел этот балаган. Я Вас совсем не знаю, но почему-то должен делать вид, что мы друзья. Совместное распитие спиртных напитков не делает людей ближе друг другу.
- А вот здесь ты ошибаешься, аспирант, – ухмыльнулся Радзинский. Уже не спрашивая разрешения, он достал из пачки сигарету и щёлкнул зажигалкой, прикуривая. – Алкоголь весьма способствует раскрепощению и, как следствие, сближению малознакомых людей.
- Допустим, – поморщился Аверин. – Однако к нашему разговору это имеет лишь косвенное отношение. Я задал Вам конкретный вопрос.
Радзинский внутренне съёжился и даже движения его замедлились, как будто ему требовались неимоверные усилия, чтобы поднести сигарету к губам.
- Понимаешь, так всё достало – сил нет! – честно признался он, наконец. – Если продолжить и дальше так жить, как сейчас, впереди только более или менее торжественные похороны и больше ничего… Ну, что я тебе рассказываю!.. – Радзинский нахмурился и глубоко затянулся терпким, смолистым дымом. – У меня долгие годы уже такое ощущение, будто я провалился в какой-то затяжной кошмар и не могу проснуться. И все вокруг спят с открытыми глазами. Я раньше думал – за границей по-другому. Всё то же!.. – Радзинский нервно взмахнул рукой – сигаретный дым призрачным шлейфом повторил рваную траекторию. – А теперь представь, что в этих условиях ты вдруг встречаешься с трезвым, осознанным взглядом бодрствующего человека. Ты мимо пройдёшь? Или побежишь следом? И как ты этому человеку объяснишь, что тебе от него надо? – Поскольку Аверин молчал, не поднимая на собеседника глаз, Радзинский некоторое время усиленно дымил, не находя в себе мужества первым прервать затянувшуюся паузу. Наконец, сделав ещё одну затяжку, он вдруг решительно утопил окурок в чашке с чаем, вдохновенно встряхнул кистями рук и прямо из пальцев вытянул светящуюся розовую ленточку. Разложив её кольцом на ладони, аккуратными движениями придал ей форму цветка и протянул Николаю. – Давай дружить, аспирант, – через силу усмехнулся Радзинский.
Аверин с интересом взглянул на раскрытую ладонь, затем – внимательно – на гостя.
- Вы отдаёте мне свою энергию. Фактически, дарите мне себя. Я правильно понимаю?
- Ну, теперь хоть буду знать, как это называется, – жёстко ответил тот, не сводя с Николая напряжённого взгляда.
Аверин, похоже, сжалился, понимая, что сидеть так – с протянутой рукой – довольно унизительно. Он обеими руками – одной сверху, другой снизу – обхватил ладонь Радзинского и перевернул тыльной стороной вверх. Цветок остался в руке у Николая. Он крепко сжал его в кулаке. Заулыбался, взгляд его сразу потеплел. Когда Аверин разжал пальцы, цветка уже не было.
- Не делайте так больше, – доброжелательно посоветовал он. – По крайней мере, без особой надобности. Я смотрю, Вы часто этим пользуетесь, и это Вас истощает.
- Я по большей части из других ниточки тяну, – откровенно сознался Радзинский. – Очень помогает в жизни.
Аверин сразу нахмурился.
- Это мне и не нравится.
- И?
- Что – и?
- Я не должен больше так делать? Это твоё условие?
Аверин опешил.
- Я не собираюсь выставлять Вам условия. За кого Вы, вообще, меня принимаете?
- Ну, как сказать… За человека, который знает больше, чем я?..
- М-м-м… Вы ставите меня в тупик… – Глаза Николая заблестели от тщательно сдерживаемого смеха. – Честно говоря, я ничего не знаю. И о чём Вы говорите, не понимаю.
- Ой, ли? – неприязненно сощурился Радзинский. – Когда ты чёрным магом меня обозвал, ощущение было такое, что ты знаешь, о чём говоришь…
- А-а-а, Вы об этом, – скромно потупился Николай. – Ну, это я погорячился. – Он улыбался при этом так лучезарно и светло, словно ангел. Если ангелы улыбаются, конечно… – Просто то, что Вы делаете – это магия. А любая магия – это насилие. Насильственное вмешательство. Даже в целительстве есть этот элемент. Например, прежде чем работать с пациентом, целитель включает его в свою ауру – понимаете, да?
- И?
- Что – и?
- Есть альтернатива?
Николай сразу занервничал – даже румянец обозначился на скулах.
- Конечно, есть, – сухо ответил он, надолго припадая к чашке с чаем.
- Какая? – терпеливо поинтересовался Радзинский, когда молчание затянулось.
Вместо ответа Аверин принялся бессмысленно переставлять располагавшиеся на столе предметы, пока потерявший терпение гость не отнял у него сахарницу и не отодвинул от него чашку. И ложку.
- Вы Евангелие читали? – собравшись с духом, спросил тогда Николай. И даже решился поднять на собеседника затравленный взгляд. Было очевидно, что он заговорил сейчас о чём-то очень интимном, и что подобная откровенность для него мучительна.
- Нет, – успокоил его Радзинский, расслабляясь и приготовившись слушать: он прислонился спиной к стене и вынул из пачки сигарету – курение, как он искренне полагал, всегда помогало ему яснее воспринимать информацию. Но тут Аверин внезапно наклонился через стол и выхватил из рук Радзинского сигарету и зажигалку. Вид у него при этом был торжествующий. – Отомстил, аспирант? – усмехнулся Радзинский. – Ладно. – Он примиряющим жестом поднял кверху руки. – Принимаю. Сижу смирно, внимательно слушаю.
- А слушать нечего, – Аверин раздвинул губы в любезной улыбке. – Когда прочитаете, тогда и поговорим.
- Хорошо, – ошалел Радзинский. – Только где я его возьму?!
Николай снова отвёл взгляд. Он судорожно сцепил пальцы, хрустнув при этом суставами.
- У меня есть, – наконец, выдохнул он. – Только книга очень старая – от дедушки осталась…
- Мне ты можешь доверять, – слегка обиделся Радзинский. – Верну твою реликвию в целости и сохранности.
- Тогда подождите. – Аверин встал из-за стола и исчез за дверью. Через пару минут перед Радзинским лежал обёрнутый в пожелтевшую и протёршуюся на сгибах бумагу фолиант. – Вот. Читайте. – И помявшись немного, деликатно добавил, – А теперь я могу немного поработать? Ребёнок скоро проснётся…
- Намёк понял, – хмыкнул довольный Радзинский, забирая книгу.
Натягивая в прихожей куртку, он придирчиво оглядел Аверина с головы до ног.
- Не пропадай, аспирант. Звони. И насчёт перепечатки подумай. Я ведь серьёзно предлагаю. И если уж ты так стесняешься использовать чужой труд – приходи и печатай сам. У меня будить некого…