Соки, газировка, пиво, кока-колла – полочки небольшого продуктового павильона не отличались особым разнообразием. Справа чипсы и сухарики, слева цветные пачки сигарет.
- Оксан, дай пакетик молока, пожалуйста. Сегодня ветер такой противный, всё настроение испортил. Ещё и на Украине опять стрелять начали, просто кошмар, - Нина Петровна натянуто улыбалась молодой, ярко накрашенной продавщице.
- Да и пусть стреляют, - рявкнула Оксана, - мне по фиг что у них там делается.
Из подсобки вышла пожилая грузная женщина, сменщица Оксаны. Поздоровалась с покупательницей кивком головы.
- Что ты такое говоришь? Как ты можешь? Там же не чужие люди, почти родственники. Жалко…
- А мне не жалко никого! Квартплату поднимут на двадцать процентов, я посмотрю, как вы запоёте.
- Знаешь, я не такая материалистка, - сменила тон и Нина Петровна, - голода нет и хорошо. Война намного страшнее…
Сменщица опять тяжело вздохнула и промолчала. Оксана швырнула на прилавок пакет молока:
- А вы не боитесь, что и у нас найдутся отморозки и пойдут стрелять? Сейчас молодёжи только свистни, ничего святого не осталось. А нам кто поможет, если что? Кто? Мы всем должны помогать? Никто нас жалеть не будет! Почему я должна за других переживать?
Пожилая сменщица тихо поддакнула:
- Людей жалко, но нам никто помогать не будет.
- Не всё измеряется деньгами…, - рассердилась Нина Петровна. Положив пакет молока в сумку, она направилась к выходу.
Головная боль не заставила себя долго ждать.
«И зачем мы всё лечимся и лечимся? Тело уже давно знаки подаёт - срок годности истекает. Так нет, мы его сиропчиком подмажем, порошочком подчистим, таблеточкой обманем: - мысленно ворчала Нина Петровна, запивая таблетку от головной боли».
Она присела, подождала, пока полегчает, и продолжила протирать подоконник.
«Вот цветочки, они зря не вянут. Успевают семена вызреть, а из них опять цветы вырастут – красивые! А мы? Жизнь продляем, чтобы есть и пить, хотя цветов из детей вырастить не получается. Сами не дозрели, а уже и состарились. Сорняки оставим после себя?»
Влажный подоконник блестел, и Нина Петровна принялась протирать телевизор.
«Если бы каждый год, прожитый после сорока, да на пользу. Детям и внукам любовь, щедрость и память передавали по капельки - и не было бы нацистов, фашистов и всяких прочих истов. Европейские ценности – много ешь и мало думай о других. Быстро же они съели свою память…».
Нина Петровна, чуть помедлив, открыла дверь в детскую комнату.
- Я пыль протру?
- Ага…
- Ты всё в стрелялки играешь?
- Ага…
- Бой у тебя важный?
- Мам, побыстрей.
- А «Войну и мир» когда читать будешь? Хотя бы войну?
- Ага…
Яркими вспышками на экране монитора горели убитые монстры.
Беззвучно вздохнув, Нина Петровна тихонько вышла из комнаты.
«Вроде не злой растёт. А знает ли границу дозволенного, за которую заходить нельзя? Если не знает, то лучше таблетки не пить – толку нет от моей жизни».
Вернувшись на кухню, Нина Петровна выпила ложку сиропа для улучшения иммунитета.
Я гуляла в темноте, приходилось,
Будто в тёмное душа нарядилась,
Натыкалась на глухие преграды,
Отбивалась, хоть и надо не надо
Мне в затылок кто-то тыкал не глядя,
Кто-то сбоку всё шептал: - Бога ради,
Не толкайтесь, в темноте места мало,
Сколько душ зазря без света пропало
Прислонилась, уж не знаю, к чему я,
Наступали на меня – шли вслепую…
- Счас усну, да пропади всё навеки!
Вот, уже потяжелели и веки
Где-то в памяти бабуля у печки,
Дети босые у маленькой речки,
Голос ласковый, простые наказы:
- Ты свечу зажги, увидишь всё разом
Я, проснувшись, сразу руки в карманы,
Есть свеча – сон наяву, без обмана!
Спички старые в коробочке мятой,
Будто я нежданно стала богатой!
Огонёк зажгла – народу-то скопом!
Все бегут, да впопыхах, с перескоком!
Огляделась – не легка здесь дорога,
Много ям, да и ухабов так много
То налево повернёт, то направо,
То обрыв – а где же тут переправа?
А уж сзади: - Огоньку не найдётся?
Поделилась… вишь, как славно смеётся
Что ещё там затерялось в карманах?
Память добрая – ни много ни мало,
С ней душе светлей и стать не убога,
Лишь бы видеть, как петляет дорога