Я- кот Маркиз. Не поверите, но меня, наверное, бросили. И кто? Родной, можно сказать, человек. Которого любил, уважал и считал добрым и справедливым.
Как было дело? А вот, как.
Начальница закрывала дачный сезон. Собрала узлы и сказала :
-Ну, все, Маркиз. Собирайся, домой поедем. Сейчас машина за нами приедет, увезем последний урожай и до весны оставим это место.
А я что? Я-ничего. Сказали собирайся, ну и решил сделать это, чин чинарем, как все.
С друзьями и знакомыми попрощаться. Посидеть минутку на любимом месте. Закопать монетку, чтоб наверняка вернуться.
Набрать про запас травки «Кошачья радость», чтоб было чем лечиться зимой, если заболею.
Собрать любимые игрушки: мяч, бумажку на веревочке, голыш и прочие дорогие сердцу вещи.
Ну туда- сюда, время кое-какое прошло, быстро прошло. Часов то у меня нет, чтоб следить.
Посидел у Ежихе. Они там какие-то сонные были. Затянули прощание.
Потом долго искал мяч на участке. Не нашел.
Заглянул к крысе-Василиске. Дома не оказалась. Куда-то со своим Дормидонтом подалась. Ждал-ждал.
Слышал, как меня несколько раз Начальница звала.
Но, не мог же я, вот так, не попрощавшись уехать? Хотел задание оставить этой сладкой парочке, чтоб в порядке дачу сохранили до следующего сезона. Можно сказать, заботу проявил о собственности.
Вдруг слышу, мотор заурчал у машины, выскочил за калитку, а их след простыл: ни Начальницы, ни машины.
Погнался был за ними, да разве Виллис нагонишь? Это тебе не Жигули, а американский армейский автомобиль повышенной проходимости времён Второй мировой войны, производства 1941 года. Трофейный. Дед с войны пригнал и только в исключительных случаях его пользовал. Берег. Заплаток на нем, конечно, полно. Но это от пуль и снарядов. Ранен был. Ну, полечили, починили и опять на ходу. Ни канавы не страшны ему, ни лужи, глубиной до метра и шириной с маленькое озеро. Препятствия берет только так. Особенно, если Сашка за рулем. Сашка, знакомый деда. Водитель -лихач. Как сядет за руль, то несется как в Формуле-1, с грохотом и свистом. Будто Гран при хочет получить...
А тут дождь начался. В доме все форточки закрыты, дверь тоже. Заметался по участку, куда спрятаться?
Хорошо, что встретил Василиску с Дормидонтом. Возвращались домой, наконец-то.
-Ты чего, Маркиз мокнешь, осенние ванны принимаешь?-спрашивает Василиска.
Смотрю на ее довольную рожу, видно с Дормидонтом хороший куш отхватили, и такая обида взяла :
-Из-за вас, меня бросили,-говорю в сердцах.
-Ах, ах, не может быть?-удивились они.
Ну, рассказал, как было дело.
Василиска сказала:
-Не горюй! Будешь с нами жить, в тесноте, да не в обиде. С едой, конечно, туговато тебе будет. Но, что-нибудь придумаем.
Оказалась нормальной крысой.
Немного помолчала и продолжила:
-Установим пошлину с мышей вашего жилища. Каждый день, будут приносить в жертву одну мышку для тебя. Самую не послушную и вредную.
-Я же не ем мышей,-возразил я.
-Это непринципиально. Жить захочешь -будешь есть!-сказала решительно Василиска.
-Не буду. Я с ними дружу и есть их не буду, лучше умру,-отказался я.
-Тогда с других участков,-внес предложение и Дормидон.
Я посмотрел сердито на него, ишь ты, разговорился.
-Нет и нет.
-Ладно,-не стала спорить Василиска, -там посмотрим. Утро вечера мудренее.
Залезли в бывшую норку Зайца-Смелого, которая под дровами у бака.
Пихались, пихались, делили тесноту, еле поместились. Но, зато, тепло было, уснули.
Утро встретило холодное, неприветливое. Отчего оно должно быть приветливое? Меня же бросили, на голодную смерть обрекли. Неужели буду бездомным и несчастным всю оставшуюся жизнь?
Хорошо, что нашел мяч, погонял по участку, размялся.
-Ты погляди, я думала он с голоду мучается, а он мяч гоняет. Ну, что за проказник!-вдруг услышал возмущенный голос.
«Боже мой, боже мой! Какой приятный голос », восторженно подумал я, « ругай меня, ругай еще, дай мне наслушаться тебя»
Смотрю, у калитки Начальница стоит, в сапогах, одетая по походному. Видно собиралась по всему дачному массиву меня разыскивать.
-Ура,ура , -замяукал я.
Бросился к ней, между ног кручусь, спинку подхалимно выгибаю, носом по сапогам трусь, а потом как подпрыгну и на руки забрался, ласково ее пободал головой.
-Соскучился, соскучился,- мурлычу, не переставая.
У норки Василиска стоит , слезу от умиления вытирает.
-Как это трогательно, -говорит,- и мило.
-Некогда мне кошачьи нежности разводить,-сказала Начальница,-вот шмоток колбаски, ешь, и поедем домой.
Засунула она меня в сумку, а я и не пикнул, свернулся кольцом: домой, так домой.
До чего же утро добрым оказалось и мудренее вечера.