Непрошенное письмо сестре нидзё

 

«Ах, пристало ли мне
в златотканые платья рядиться,
доверяясь любви?
Как бы после в слезах горючих
не пришлось омыть те одежды…

Меня медленно убивает красота, жесточайшая из убийц - это первое, что пришло мне на ум, при мысли о тебе, сестра...
паучок, заблудившийся в травах...
мы все заблудились, когда, где???
мы ищем повсюду следы самих себя..
.
мы ищем всегда и везде одни и те же ответы на одни и те же вопросы и не находя, возвращаемся снова в траву...
но нам чужд здоровый восторг бытия "листьев травы" уитмена, мы всегда печальны, всегда потеряны..

потерянные дети будды, выпавшие из нирванической чаши лотоса обратно в заросли сансары, опутанные густым переплетением стеблей кармы...
будто спутанные волосы печальные песни твои, сестра..
печалью пропитаны твои дни, печальны горестные крики оленя в осеннем лесу, печальны мокнущие под дождем взлохмаченные головы пеонов, печален осенний камыш, печальны вершины гор и каждый поднимающийся к нему дымок - чей - то уход из мира, где от рождения до смерти ты лишь горстка пепла и грустная мелодия флейты..все пропитано одиночеством под сияющим ликом будды.
спасет ли нас его лотосная сутра.

 я так и не узнала переписала ли ты сутру должное количество раз, ведь тебе уже нечего было жертвовать храму, этому иллюзорному миру ты отдала все свои немудреные сокровища, тело, одежды, прекрасный прибор для письма, все уходило от тебя, как уходили мужчины и дети, ничто не могло принадлежать тебе по праву, потому что было следствием страсти, а не законного положения.
но ты не была разменной монетой, ты была бунтарь в мире смирения и возможно именно поэтому я понимаю тебя как никто...
разве знали император и его брат, настоятель, министр кем и чем была ты, вышедшая за пределы женского ума.

ты хотела повторить жизнь сайгё, бесстрашного монаха мужчины, ты всегда знала, что все - прах, смерть преследовала тебя как верный пес, она никогда не изменяла тебе, в каком - то смысле мы все замужем за смертью, но твоя смерть была верным мужем.
я помню всю твою жизнь лучше, чем свою, в каком - то смысле ты прожила ее вместо меня, да и была ли я на свете, просто сначала ты спала во мне, а затем проснулась и родилась в рыданиях.
какой я была до тебя?

никакой, просто пустое место. наполненное неосмысленными сновидениями, я бы могла рассказать тебе о других жительницах нашего общего тела, но это усложнит историю и я не уверена, что ты захочешь знакомиться с ними или возможно я не хочу делить тебя больше ни с кем и они уснут, как раньше спала во мне ты.
странная штука, жизнь вроде едва теплится в нас, плененных монстром невыносимой элегантности, хрупких как эдельвейсы, но мы удивительно устойчивы именно этой хрупкостью и никогда не думаем о самоубийстве как исконном желании, мы можем склоняться к нему из чувства долга или при мысли о грозящем бесчестьи, мы можем убить себя от ужаса или отвращения, но мы никогда не убиваем себя от чувства пустоты.
мы переполнены и наша страсть течет через край, но никогда не вытекает до конца, мы неисчерпаемое наслаждение последнего пронзительного мига
миг может длиться вечность

наша вечность остра как бритва, срезавшая под корень все мясо с переутонченной натуры рюноскэ акутагавы
он прожег воспаленными глазами тонкую ткань реальности и увидел..
что, как ты думаешь?!
что там. за пределами видимого мира и даже за пределами мира ощущаемого?
ради чего мы так измождены?
что там можно увидеть такого, после чего невыносимо жить?
пустота или красота несовместимая с жизнью?

полная беспредметность, где чувство пребывает в первозданном сиянии атмана?
или там был сад с единственной хризантемой, туманный влажный сад, в каплях росы, пахнущий свежестью и терпкой травой
 там, в глубине наш потерянный дом.


нервами раскаленными вплавляюсь
в осенненную очевидность
восходящего вещего лета
очами трепещущими подсолнухи
блаженные олухи солнца
отстукивают такт настигающего крушения
поезда странного
мчащегося в осени гул листопадный
и в мерзлую завязь зимы

в нашем мире нет ничего вольного,  только травы по - прежнему волнуются, только камыш все так же жгут по осени и обгорелые,  обкусанные огненными зубами куцые стебли торчат из грязного несвежего снега.
ты всегда просыпаешься от этой картины и мучаешь меня своими вопросами...
уж не остыло ли сердце императора, что - то письма его стали редки.
раньше он приказывал явиться, а теперь пишет "отчего не приезжаешь..."
император пьет сакэ, навещает родню и вот - вот должен будет уступить трон своему сыну, таково решение сёгуна. ох. плохи дела престола, восточные дикари наследуют наши худшие нравы, но не нашу утонченность, где уж им понять врожденную стать древних семей.

придворных дам они превратят в гейш для своей услады и даже стихи пописывают, но что это за стихи..
никто сейчас и одеться - то не умеет толком, а что за походка?
женщины бегают и ругаются как крестьяне, а чтоб уж послать элегантное письмо с рисунком о том и речи быть не может..где взяться чувствам?
недавно одна девушка сказала мне, что спросила свою тетю "а вот если б не было  нигде в мире морального и религиозного запрета на самоубийство, ты убила бы себя?"

простая женщина ответила: "конечно!" и тут же испугалась своего ответа.
тогда эта девушка пришла к странному выводу, что мы живем оттого, что недостойны смерти и не будь многовекового запрета на самоубийство, все население планеты давно бы себя извело.
- а отчего так невыносима жизнь?
- от бессмысленности и пустоты, нас никого нет. это все игра теней
как можно так извратить учение будды...

в твое время от пустоты не страдал никто, а сама жизнь и была смыслом.
теперь они здесь лишились даже страдания и требуют от будды невозможного, лишить их еще и этой пустоты.
но будда не автомат с мороженым, чтоб их наполнять, что - то с ними не то..
что - то не то с нашим миром.
 последние твои свитки утрачены, да и вся рукопись была найдена чудом, в архивах.

знают сейчас мурасаки сикибу, знают сэй сёнагон, почти никто не знает тебя!
никогда я не встречала человека, который о тебе хотя бы слышал, ты нашла меня сама, ты - мое евангелие, моя лотосная сутра, ты моя жизнь от и до, но я не знаю, чем она закончится.
возможно. это так и должно быть, жизнь не может закончиться, заканчивается ограниченность ума, мыслящего временными интервалами и последовательностями событий, но в нашем с тобой случае все смешано и ни о какой линейности не может быть и речи. мы ходим кругами как цирковая лошадь.
часто мне хочется сказать тебе "да пошли ты этого императора, он всего лишь глупый самонадеянный мужик", но ты не такова...

 - сейчас мы от него избавимся, а дальше что?  страсть и красота куда - то денутся? -  они перейдут на другой объект, чтоб уничтожить страсть нужно уничтожить мир...ведь каждая страсть это карма и каждый союз предопределен в прошлых жизнях.
одно радует, у тебя хороший вкус, хоть выбирать тебе не приходилось.
и я не выбираю, мужчины рушатся на меня градом с небес и в каждом я вижу кого - то из твоих мучителей.
теперь они мучают меня, но без них я перестаю чувствовать красоту, замкнутый круг.

я не могу перестать быть тобой, но ты, я должна тебе это сказать, ты - мазохистка!
что ты там еще натворила такого, что меня преследуют еще и сны.
или они просто протягивают к нам свои мертвые руки в мольбе о помощи.
вот, слушай, это мой детский сон.
детство промежуточное состояние между сном и явью, поэтому оно полно кошмарами,призраками, лисами - оборотнями.
ко мне являлась огромная черная собака с желтыми глазами, всегда из родительской комнаты, смотрела злобно и глаза ее говорили "не уйдешь от меня, ты моя, никуда и никогда не уйдешь..."
я вскакивала с криком, будто знала ее, знала ее силу и вырывала глаза из ее глаз с трудом. с каким застрявший в зыбучих песках. пытается выдернуть ноги, но еще глубже увязает.

потом рушились пески, "женщина в песках" кобо абэ.
каждая песчинка - мужчина, каждая песчинка -  женщина, кривляются ужасные маски

Только успокоилась, а оттуда же, из пустой родительской комнаты опять ужас ползет, но только уже другой, бесформенный и громадный.

 Теперь там женщина. Я всегда знаю, что она там, чую сквозь стены. Я откуда-то знаю ее, но удивляюсь тому, как она меня нашла, знаю даже ее диковинное имя.
 Плавно отделяется от стены, белая как мел, с пустыми глазницами, страшная этой их
 белесой впалой пустотой, идет, шаря перед собой слепыми руками.

 - Там их много, - догадываюсь я, - за этой другие придут, бежать бесполезно, да и куда, тело не слушается, ватное, чужое, парализованное.

 Может и не я ей нужна, но когда их много таких, белых, со странными высокими прическами в странных одеждах (потом я уже узнала, что это японское кимоно) выходят из стен и идут мимо нескончаемой чередой, жутко.

 Идут, согнувшись, смиренные, будто караван верблюдов, у каждой сзади горб, а в горбу ребенок. Иногда то одна, то другая, мотнув шеей, пытается сбросить его, но он еще больше прирастает.

 - Отчего они такие смиренные, - проваливаясь в сон, ловлю обрывок мысли, и уже во сне приходит ответ, - им нет прощения, они – самоубийцы, они убили себя и ребенка.
 Если такая даже случайно рукавом зацепит, умрешь насовсем потому, что они совсем мертвые, как мел.
почему нас так жестоко карают за попытку оборвать цепь страданий...
откуда берутся чувства, не телестные элементарные ощущения. достаточные для комфортной жизни, а именно чувства, заставляющие понять, что мир сложнее, чем кажется уму, не чувства ли это неких призраков в нас, осиротевшие без тел скитальцы?
осознавшие себя в момент наивысшего напряжения жизни перед лицом смерти, как невыносимо чувственные слепки из раскопок в помпеях?
так и идут с протянутой рукой или согнутыми ногами, как странные уродцы.
бывает услышишь мелодию, прорвавшиеся к тебе разбрызганные звуки  из окна проезжающего авто и вдруг понимаешь "вот оно!"

слова песни были на другом языке, не на русском, они означали "чувства плывут из небытия"....меня вдруг поразил их смысл..чувства, гости из небытия в нашем  обесточенном разумом мире, где тела  обслуживают мир всесильных машин.
мгновение повисло, время замерло в стеклянной воронке песочных часов, еще мгновение... и пески обрушились -  окно захлопнулось и пустое лицо в автомобиле уставилось как рыба из аквариума, жуя нечто невидимое напряженным ртом.

потом и оно исчезло с экрана сознания,  провалилось куда - то вглубь во тьму бессмысленных впечатлений - слепков, в общую кучу хлама, в подвал души.
впе - чат - ле - ние - мир впечатался в ум как копыта невидимого стада на мокром песке..

сон...на желтом безлесом острове дома, хибары рыбаков.
  у кромки воды бьется отчаянно о линию берега одинокая, но крепкая лодка, это моя лодка, а я как девочка из анимэ бреду обреченно к домам в коротком смешном платье.
где - то здесь я давно оставила свои вещи. о, вот они, в разбросанном чемодане. почему - то брошенном на дно прямоугольной ямы
- могила, - мелькает мысль,  - я не полезу в нее, но все равно жалко, ведь у меня нет ничего кроме лодки и платья.

дремучие лица выглядывают из окон и быстро закрывают ставни, меня боятся.
я стучусь в одни двери. в другие. меня гонят, снова гонят, а тем временем остров начинает заливать водой, чистая вода наплывает на остров, покрывает каждый клочок земли ровным чистым полотном, заливает следы на песке, могилу с чемоданом..
меня прогнали, они думали мне, бездомной бродяге, нужен кров, но не знали, что лодка есть только у меня ..
.
лодка колышется на поверхности под невыносимым солнцем, я - одна.
может ты приплыла на этой лодке, чтоб спасти своих неразумных любовников, извлечь их из горы праха,  именуемого земным домом и земным умом, не можешь ты упокоиться пока не соберешь всех этих себялюбцев и  властолюбцев.
у тебя никогда не было дома, бродячая красота и чувство, среди камыша -  откуда ты пришла, маленькая девочка, гордая как римлянка, вынужденная греться у чужих очагов?

только я знаю, что такое ударить по спине императора, даже в шутку, ни одна женщина ни до, ни после тебя такого себе не позволяла, но тебе, милое дитя, все сошло с рук.
а не был ли император твоим отцом? ведь мать твоя, была наставницей юного императора в искусстве любви и к тебе перешла часть его благодарного чувства..

однако, какой скот, мало ему красивой матери, так он еще сетует, что аж четырнадцать лет ждал, когда маленький журавль прилетит, наконец, в его дом.
когда же наконец.., а ты еще совсем невинное дитя.
даже лепесток  сакуры спускается на замлю дольше, чем длиться любовь мужчины к красивой игрушке.

высоко в горы забрался храм будды,  карабкаясь на самые недостижимые кручи, но и там ждет нас не его сияние, а очередная страсть.
казалось бы, решено, отныне только бегство, отныне только покой и нежность истекающая от мягкого прикосновения кисти к бумаге, иногда тлеющие воспоминания и горькие  чувства, рожденные не желающей забывать томление плотью, суровый темный быт монастыря, но и там они находят нас, изголодавшиеся как звери, готовые рвать нас на части.

нами не насыщаются, мы только усиливаем голод; небесный, необъяснимый.
весь мир - это голод, огромный всепожирающий голод плоти, которая пытается прогрызть дыру в царствие небесное и, наконец, не возжаждать вовек.