Мимоходом расказ с криминальным уклоном

Зульфа Оганян
Каждое утро прохожу через парк и стараюсь не смотреть по сторонам. Смущает слишком многое. Парк-то небольшой, но старожилов в нем хватает. И все со своими особенностями. Чуть замешкаешься – тут же подходят иеговисты /члены то ли секты, то ли религиозной организации/ и, поздоровавшись, предлагают литературу, задают вопросы, душу твою в сети свои заманить пытаются. Приходится с невинной дерзостью парировать: - А я читать не умею... Какие-то бабоньки, распознав в тебе жертву, просят денег на дорогу. Откажешь – яростью изойдут: - Ты нам мстишь! / За что и почему предпочитаешь не допытываться/. Мальчишка, подрабатывающий на аттракционах, издает горловые звуки – пугает проходящих мимо безобидных пожилых дам. А знакомых встретишь – и того пуще: - Куда тебе спешить, присаживайся, поговорим...    
В то же время тянет пройти через парк, хоть минутку побывать на чистом воздухе, разумеется, если уборку уже закончили, а то вода и пыльный мусорок обметут тебе ноги. Вполне комфортабельные беседки платные, то есть надо что-то заказать подошедшей официантке, а на обычных скамейках сидят вплотную друг к другу, норовят втянуть в разговор, угостив впридачу своими ароматами. Старики все до одного со странностями. Сижу как-то на скамейке, гляжу: ходит дедуля с клюшкой, местечко себе облюбовывает. В итоге подошел прямо ко мне и заявил: - Здесь хочу сидеть. Пришлось встать – мало ли чего. Другой придрался к моей невинно-скромной позе: -Никогда так не сиди. Я, как послушная девочка, тут же руки по швам.
Боюсь как огня и смотрителя парка – кажется, должность так и называется. Его глаза навыкате следят за всеми и намечают жертву на нынешний день. Как-то я очутилась в этой роли и ушла лишь через пару часов, слегка покачиваясь, оглушенная потоками речей не в меру прыткого пенсионера. Нет-нет, все было вполне пристойно. По его словам, был он художником, но при такой конкуренции нищета неминуема, потому он счастлив – коротает здесь долгие теплые вечера и немногие, оставшиеся ему в жизни. Знает наперечет всех посетителей парка. Вот пожилая чета – приходят, отшагав две-три остановки. Он, видимо, бывший офицер – держится слишком прямо. А супруга его, наверное, была красавицей – и по сей день красит волосы в золотистый цвет и развешивает их по плечам. Вот только ходит с трудом, и муж-офицер бережно усаживает ее на скамейку, а спустя некоторое время помогает подняться. Ими особенно гордится пенсионер. А вот та старушенция постоянно жалуется на соседей – курят, а дым почему-то собирается-сгущается в ее квартире. Вот только подругу-компаньонку себе не подберет, все предпочитают сидеть по домам. Этот мастеровой в отставке, потеряв жену, сам ходит как потерянный: садится на скамейку и часами смотрит прямо перед собой. Потому в парке одна услада – дети. Все прелестны: и крохотные комочки в колясках и те, что переваливаются на неокрепших ножках, и любители аттракционов, постарше. И его задача – охранять их. Раньше в парке часами просиживал на скамейке известный писатель, но теперь он очень болен.
... Но вот передо мной возникает тот, кто и сам избегает встреч. Я-то его знаю неплохо, но тоже отвожу взгляд. Вкратце его история такова. Работал на заводе, был мастером цеха, вполне уважаемым гражданином. Дом, жена, дети – все как полагается. Но состарился, вышел на пенсию. Дочка ничего, замуж вышла, зажила своим домом. А с сыном незадача: ни семьи, ни работы. А тут еще влез в долги, пришлось квартиру продать и снимать жилье где-то у черта на куличках. Там ни одного знакомого, а сидеть дома с женой тоскливо. И жалко ее, и стыдно чего-то, и говорить вроде не о чем – все переговорено. Потому и повадился каждое утро, как на работу, приезжать на прежнее местожительство и обязательно наведываться в парк. Там старички зимой и летом в нарды играют. Его же не только играть не приглашают, но и сесть не предлагают. Только и остается, что слегка наклонившись следить за чужой игрой. Все же какое-то занятие и развлечение. Лицо его приобрело выражение неведомо откуда приблудившейся собаки, а покорность судьбе сродни отчаянию. Было время – ходил к больному другу то ли в гости, то ли в качестве компаньона. Когда покормят, когда денежку дадут на дорогу, да и вообще – сидишь в тепле и уюте. Правда, несносный был характер у друга: нечестно играл в карты и нарды. Ссорились, но обоим деваться было некуда, и назавтра точный, как часы, приходил он снова. Да и жена друга-инвалида, к слову сказать, влекла неудержимо. Не отдавая себе в этом отчета, он грелся в лучах ее женственности, готовый служить, пока терпят его. Но, известное дело, друзья частенько предают. Вот и этот – взял да помер. Давно собирался, да как-то не верилось, что такое возможно. Но случилось как случилось. И осталось разве что бдение возле играющих в нарды. Как-то пофартило, помог жене умершего друга покупки донести до дому и просил-распинался всегда на него рассчитывать. Но больше ни на кого не обращает внимания. То ли от природной застенчивости, то ли просто не желает отвлекаться на ничего не значащие приветствия. Что толку в этом?
1
Но вот с недавних пор среди привычных примелькавшихся лиц я заметила новое – новое для меня лицо с каким-то непонятным отрешенным взглядом. Садился он всегда на краешек скамейки, как бы отмечая свою зону, производил впечатление неприкаянного полуинтеллигента. Одежда чиста и отглажена, но вроде случайно составлена из вещей, разных по стилю. Небритое лицо то ли дань моде, то ли небрежность, прическа вычурна и неряшлива одновременно. Он смотрел вдаль – по большей части, иногда же рассматривал свои руки и ногти. На вид ему было лет 30-35, этакий стареющий юноша.
Вскоре я на том же месте увидела женщину откровенно восточного типа, засаленную южную красотку. В ней угадывались тревога и ожидание, крылья носа трепетали, глаза беспокойно перебегали с предмета на предмет, не останавливаясь на посетителях, но явно подмечая и запоминая их. Все бы ничего, мало ли кто может оказаться в парке по пути куда-то, но молодой человек и женщина стали чередоваться, будто сменяя друг друга, и эта загадочность пробуждала интерес и смутную тревогу. Но времена настали непростые, потому удивляться ничему не приходится. Вот недавно во дворе ближайшего дома произошло убийство всеми уважаемого бизнесмена, благополучного и доброжелательного, прекрасного семьянина и друга. Но устроив ему королевские похороны, родные не сомневались: убийцу не найдут. Нынешние убийцы не похожи на злодеев в кино, у них самые обычные, порой симпатичные лица. Совесть ничем не отягошена, они искренне считают, что не делают ничего дурного. Работа, как и всякая другая, а рискуют они несравненно больше остальных. Киллер, интересно, какая это по счету древнейшая профессия.
Но вернемся к нашему парку. Кто еще меня в нем неизменно раздражает, так это дядечка, собирающий квартплату неведомо за что. И так умеет надоесть, что платишь – лишь бы отстал.
Как-то застала отрешенного мужчину и восточную красотку за беседой. Они стояли у входа в парк и, судя по недовольному выражению лиц, выясняли отношения. Я прислушалась.
- Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты близко к этому дому не подходила.
- Я просто шла мимо. И потом: меня там никто не знает.
- Но тебя могут запомнить. Ты женщина яркая...
- Спасибо за комплимент, но я даже глаз не поднимала.
- Ладно, встретимся как обычно.
Что-то в мужчине показалось мне знакомым еще до парка. И вспомнилось, что он /кажется, это был именно он/ пытался открыть дверь квартиры в нашем подъезде, но, заслышав шаги, стремительно ринулся вниз по лестнице, бросив мимоходом: - Кажется, ошибся адресом...
Как-то я, держась на почтительном расстоянии, увязалась следом, но он бродил бесцельно, подобно мопассановскому герою, выходил через дворы на улицу, заглядывал в магазины, равнодушно и не спеша оглядывая прохожих. Нет-нет, ни в чем конкретно я его не подозревала, просто вокруг него витал ореол тайны, и ее хотелось разгадать. На скамейку к нему я подсела лишь однажды, обратившись с дежурным вопросом о времени. Он вздрогнул, как бы возвращаясь из другого мира или измерения, ответил не сразу, долго вглядываясь в циферблат своих наручных часов. И все же – что может быть в парке интересного для молодых людей? Кто они, откуда? И воображение рисовало совсем уж неправдоподобную картину: она оседлая цыганка, он мелкий спекулянт, возможно, даже альфонс или, того хуже, сутенер. Но потом сама устыдилась своих мыслей. Что с того, что они знакомы, но не появляются вместе? У людей различные предпочтения, нельзя судить наобум.
Осенний воздух становился все прозрачнее, будто намекая на что-то. Заселенность парка пошла на убыль, хотя стало наряднее, чем летом. Золотистые ветки вперемежку с зелеными создавали причудливый убор, и хотелось укрыться в этом сказочном лесочке, подальше от забот и проблем. Через пару дней на скамейке в одиночестве сидела восточная пери и явно нервничала, сцепляя пальцы и ломая их. Я участливо спросила, не холодно ли ей так неподвижно сидеть, она взглянула на меня и вдруг разрыдалась. Моя растерянность сменилась сочувствием: - Могу вам чем-нибудь помочь? – Нет, нет, это я так, вспомнилось былое... Настаивать на более откровенном ответе было бы неэтично, и признаться, не очень-то и люблю монологи о прожитой жизни. Но и оставить женщину одну в растрепанных чувствах не могла, потому, легонько потрепав ее по плечу, принялась разглядывать. Одежда ее была не первой свежести, но подобрана со вкусом, видимо, особа эта знала лучшие времена. Пригласить к себе на чашечку кофе, но как потом отделаться от нее? Пока я разумывала, она взяла себя в руки: - Простите, просто я здесь очень одинока, сама-то я ростовская. – Вам надо найти работу, глядишь, и знакомые появятся. – Мне надо идти, - внезапно довольно сухо оборвала она меня. – Спасибо за участие.
После этого я обходила парк стороной, устыдившись своей минутной, столь несвойственной мне навязчивости, а там и зима подоспела, и по скользким квадратикам парка ходить было не совсем удобно. Местами палая листва слежалась, выступая неровными комочками, и бродячие собаки резвились, разгребая их.
2
Я не сразу их узнала в зимних вязаных шапочках, да и смотрели они сквозь меня, явно никого не замечая вокруг. Стояли понурые, чем-то то ли недовольные, то ли озабоченные и тихонько переговаривались.
- И снова никаких денег мы не получим.
- Я не виновата, он что-то учуял.
- А ты поласковее с ним, подпусти обожания.
- Слишком уж он противный. Да и всегда настороже, такого не проведешь.
- Слушай, или ты следуешь моим указаниям, или я найду кого-нибудь потолковее. Дело-то пустячное.
- Тебе легко говорить.
- Так вот: осталась одна неделя, потом он надолго уезжает, соберись, сосредоточься, ты же женщина в конце концов.
- Постараюсь.
Дело пахнет шантажом, решила я, теперь всего можно ожидать. Главный шантажист остается за кадром, а вперед выдвигает случайных людей. Это как в шахматах, пешки всегда впереди. Жизнь между тем шла своим чередом. Молодые женились, рожали детей, а иные старились и умирали. Но вот в доме напротив случился пожар. Хорошо, что нянечка успела вынести ребенка.остальные замешкались и задохнулись от дыма. Няня, молодая еще женщина, рыдала, прижимая к себе ребенка, и ей сочувствовали даже больше, чем погибшим.
- Людей они не боялись, это ладно, но страха Божьего в них тоже не было...
- Что ни говори, жалко их. Всего было вдоволь, им бы жить и жить, да вот – ребенок сиротой остался. Хорошо еще, что жив.
- Да, но что теперь ждет его? Наверное, родные заберут к себе, не в детдом же отдавать.
- А девушку они недавно взяли к ребенку, очень довольны ею были.
Я невольно пригляделась к девушке повнимательнее и узнала в ней ту самую молодую женщину из парка. Кусочки увиденного и услышанного складывались в мозаику, но сознание отказывалось рассмотреть цельную картину. Если вина лежит на ней, если она сознательно пошла на поджог, то к чему излишняя слезливая сентиментальность? Но ведь и раньше мне казалось, что эмоциональные чувствительные натуры на подлость не способны, жизнь однако не раз заставляла усомниться в этом.
Итак, парень и девушка по чьему-то заказу запланировали и осуществили преступление. По натуре своей они не преступники, их на это толкнула нужда. Времена-то непростые, каждый выживает как может. Но в огне могла сгореть и сама мнимая поджигательница, и ребенок, к которому она успела привязаться. Что-то не состыковывалось, и я решила на свой страх и риск начать расследование. Посмотрим, к чему приведет эта тоненькая ниточка.
Прежде всего надо определить их резиденцию. Где-то ведь они обитают. Но только «брала след», как он обрывался, и мои герои растворялись в одном из многочисленных близлежащих дворов. Как-то даже засекла подъезд, куда вошла моя Карменсита, одна, без сопровождения, но не успела отойти, как она тут же вышла оттуда и понеслась неведомо куда. Но я решила все же последить за этим подъездом. Когда на неделе женщина снова вошла туда, я незаметно последовала за ней. Позвонила она в дверь на третьем этаже /сама я остановилась на втором/, открыл ей мужчина с малоприметным лицом и, не пригласив войти, вынес небольшой сверток. Но что в нем – поди узнай. Перебрав несколько версий, я остановилась на следующей: в свертке лежат деньги за проделанную работу, а малоприметный мужичонка некий криминальный авторитет или посредник.
Стареющий юноша исчез на какое-то время, но весной появился снова, и лицо его приобрело выражение большей уверенности в себе. Энергично расхаживал по парку, заглядывался на играющих детей, и губы порой кривились в загадочной полуулыбке. И когда однажды к нему присоединилась женщина, выглядело это естественно и буднично. Молодые мужчина и женщина проводят вместе свой досуг, им это очевидно приятно, а остальное никого не касается. Но незаметно он исчез, будто испарился, а женщина присела на краешек скамьи в каком-то горестном недоумении. Затем осторожно встала и направилась неведомо куда. Укоряя себя за мнительность, я решила позабыть о них раз и навсегда – все равно это ни к чему не приведет.
Сказано-сделано. Тем более, что мы с приятельницей стали совершать и более дальние прогулки, открыли для себя некий запущенный лесок, павший наполовину жертвой строительства, смотровые площадки с видом на ущелья удивительной красоты. После таких прогулок я возвращалась разбитая, но с сознанием выполненного долга перед собой, природой, самой жизнью. Детектива из меня не получилось, это ясно, буду поддерживать себя по крайней мере в форме. Возвращалась домой обычно в сереющих сумерках, стараясь не смотреть по сторонам и поскорее очутиться в обманчивой безопасности своей не слишком-то уютной квартиры. Но как-то раз сумерки взорвались криком и шумом, и я увидела, как мужчина бьет по щекам женщину, осыпая ее проклятиями. Это была она, таинственная незнакомка. Женщина и не пыталась защититься, только всхлипывала в отчаянии: - Поймите, я не могу, не могу повторить такое... ее боль передалась мне и, желая хотя бы попытаться положить конец экзекуции, я направилась к ним, но они уже разошлись в разные стороны. Кто приобрел над ней такую власть, ведь она же, право, не рабыня, почему не покончит с этим, не уедет, наконец? Чужого горя не бывает, и долго еще томило сердце унижение, которому подверглась злосчастная особа.
3
И вдруг она стала появляться на моем пути веселая, под хмельком, в компании молодых и не очень мужчин, обращая на себя внимание шумными шутливыми перебранками и песнями. Пожилые люди, глядя на них, неодобрительно покачивали головой, остальные – с нескрываемым любопытством. Было что-то нарочито-театральное в этом шествии, будто затеянное именно для того, чтобы привлечь внимание. На какой-то миг наши взгляды встретились, и она не то чтобы узнала меня, но явно растерялась. Я быстро прошла мимо и, сворачивая к нашему двору, уловила обрывок реплики: - Наконец-то удалось... Что именно? Неужели преступление? Но вряд ли это был повод для радости. Или удалось поквитаться со злодеем, терзающим ее?
Но, как ни странно, я немного успокоилась. Если раскованность ее и была несколько наигранной, то уж во всяком случае не отдавала горечью и отчаянием.
За последнее время было несколько случаев отравлений, наездов со смертельным исходом, падающих в ущелья машин и людей. Так, один, исколовшись ветками, погиб в ущелье. У другого якобы внезапно подскочило давление. Все бы ничего, да вот моя героиня разоделась будто сказочная принцесса, ее не смущало ни повышенное внимание окружающих, ни нескромные взгляды мужчин. Появилась в ней какая-то бесшабашность, смелость, готовность ко всему. Как-то в парке я снова подсела к ней, напомнила о нашей встрече, когда у нее было какое-то горе.
- Что вам от меня надо? Что вы все выслеживаете, вынюхиваете, высматриваете? Живите своей жизнью...
- Но я переживала за вас. – Попытка оправдаться не увенчалась успехом.
- За меня есть кому переживать, позаботьтесь лучше о себе. И своей оставшейся жизни.
- Грубость не делает вам чести.
- А я за честью и не гонюсь. Честь – чего придумали. А что это такое – никто и не знает.
- Бог с вами, живите как хотите, надеюсь, хоть по щекам вас больше бить не будут.
Это был запретный ход, я знаю, но ей удалось вывести меня из себя. Она вдруг побледнела, сникла вся, из глаз выкатились слезинки. Очевидно, несмотря на наряды, проблемы оставались, и нешуточные. Неужели некому за нее заступиться?
- Вы не обижайтесь, - смиренно извинилась она, - но на душе так накипело, что кажется иногда я способна на все. Даже на убийство.
Я невольно вздрогнула.
- Ну что вы, я не вас имела в виду. Но в вашей жизни все разложено по полочкам, а у меня такие сплетения обстоятельств – сколько ни ломай голову, не разберешься.
Я не стала ей докладывать, что и у меня в жизни не все так просто, и вовсе не из праздного любопытства обращаюсь к ней, но смолчала.
- Да храни вас Бог, - только и сумела вымолвить я и встала.
Ночью она мне снилаясь трижды. Сплю я урывками, вот и возникала она то в моем доме, то на улице, звала куда-то, просила о чем-то, звонила и жаловалась на одиночество, даже называла конкретную дату рокового происшествия. Но в наших краях она больше не появлялась. Решила: раз ее заметили, лучше не возникать. Зато опять появился мужчина, заметно посвежевший и повеселевший. То и дело доставал он из кармана мобильник, звонил кому-то и затем садился удовлетворенный на скамью. Меня он, разумеется, не помнил, потому я могла без помех разглядывать его.
- Вы не поможете мне раскрыть зонтик, а то кнопка слишком тугая, - обратилась я к нему. В просьбе не было ничего необычного. Пожилой даме трудно справиться самой. Он охотно помог мне, улыбнулся и сказал: - Под этой водяной пылью и без зонта можно походить. А я даже под проливным дождем люблю гулять. Раньше я жил в Батуми, привык к воде. Он проглатывал некоторые звуки – то ли спешил выговориться, то ли из-за легкого дефекта в дикции. И оказался сверх ожидания словоохотливым.
- Нынче модно говорить о прошлой жизни. Наверное, в ней был я гладиатором, готовым на смерть в любую минуту. Да и сейчас не дорожу жизнью нисколько. Все повидал – хорошее и плохое, потому готов ко всему. Семьи у меня нет, детей тоже, и никто по мне убиваться не будет. И все же хочется, пока живу, совершить нечто яркое, необычное. Будет это подвиг или теракт – сказать не берусь – но в любом случае что-то неординарное. Когда-то я мечтал о военных подвигах, романтике битвы, крепкой мужской солдатской дружбе, но нынче что-то пообленился. Пусть это будет нечто звездное, но кратковременное. А то начну скучать. Не думайте, что рисуюсь перед вами, просто, сам не знаю почему, почувствовал доверие к вам. Вы мне тетку родную напомнили...
Пока во мне плескались его речи, я шла и думала: что же связывает мужчину с той женщиной? Тайная работа, чувства, расчет или желание властвовать над кем-то, подчинять себе другую личность и без особого напряга чувствовать себя мачо, а то и суперменом.
4
После этого я долгое время не видела своих героев и стала забывать их. Да и таинственность утомляла, раз все равно мне не дано постичь в этом ровным счетом ничего. Время между тем летело неудержимо, и вскоре опять наступила осень и с нею осенние заботы, нездоровье, бытовые проблемы. В парке я невзначай заглядывала в уютные беседки, ловила обрывки не всегда безобидных реплик. Раз послышалось: - И я им говорю: теперь он ваш, берите, убивайте... Может, это было иносказание, но становилось жутко. Со старушкой, явно приватизировавшей этот парк, я разговорилась, надеясь что-то узнать о пресловутой паре, но она вроде ни разу и не видела их, во всяком случае не запомнила, хотя неужели трудно заметить новые лица? Или она настолько погрязла в своих занудливых проблемах, что остальное ничуть не интересовало ее? Что же, решила я, перевернем и эту страницу, детектива из меня не вышло, снова подумала я. Пока сквозь узорную листву голубело небо или вспыхивали солнечные блики, было уютно, легко на душе и без видимой причины едва ли не радостно. Но осенняя хмарь развеяла ожидание мало-мальски приятного в жизни, на сердце камнем легла тоска, привычный маршрут соблюдался автоматически, не хотелось даже смотреть по сторонам. Но что это? Несколько мужчин говорят о преступной группе, показанной по телевизору, настолько громко, что невольно привлекают к себе внимание.
- Говорят, почерк один и тот же...
- Это не люди, это звери...
- И как все было рассчитано до минуты...
- И уже проверено: никого не найдут...
- Покарай их Бог, - это сухонькая старушонка, из тех, кто лишь на закате жизни вспоминает о Всевышнем.
Действительно, прослеживался знакомый рисунок: богатая по нашим меркам семья, всегда любезная с окружающими, впускающая в дом свой всех, кто пожелает, зверски зарезана кровожадным маньяком. Дело пахнет не то грабежом, не то местью и завистью, а то и просто хулиганством. Нет сдерживающих рычагов, нет нравственных начал – это понятно. Но неужели преступников не сдерживает обыкновенный человеческий страх – перед ответным ударом, законом, высшими потусторонними силами, наконец?
Ночью мне снова приснилась она, уже позабытая цыганочка, полуголая, с матовой смуглой кожей и странным черным нарядом с бантами, почти ничего не прикрывавшим.
- Вам не нравится мое платье?
- Признаться, не очень, но если оно необходимо для здоровья...
Черный цвет во сне означает скорую весточку или происшествие, неясно только, с каким знаком – плюс или минус. Вскоре, выходя из магазина, я буквально наткнулась на нее, и показалось, будто глаза ее припорошены пеплом. В какой-то полубезумной эйфории она сновала поперек улицы и не узнала бы даже родную мать. Я невольно замедлила шаг, ожидая продолжения довольно-таки тягостного затянувшегося спектакля, как вдруг она внятно и громко выкрикнула ругательство. Возмущенные тетушки принялись стыдить ее, но поняли тщетность своих притязаний. Она не видела и не слышала никого. Врачи утверждают, что душевнобольные все воспринимают в перевернутом виде, как бы низвергаясь вместе с водопадом. Тут появился мужчина и стал направлять ее шаги, взяв под руку. Она было поупиралась, но быстро сдалась, сделалась покорной, едва ли не ласковой.
- Но ведь расчешет себе руки до крови, я знаю, - произнесла она загадочную фразу.
- Успокойся, ты ее больше не увидишь.
- А малыша смогу повидать?
- Если будешь себя хорошо вести.
В чьих руках она стала игрушкой, кто сломил ее волю и довел до исступления? Человеку можно внушить все, толкнуть на любое деяние, даже целым народом можно манипулировать как угодно. Потому лучше держаться подальше от всего подозрительного и непонятного. А наутро сама она постучалась ко мне и попросила денег. Она была в таком состоянии, что не узнавала никого.
- Мне нужно для моего малыша много денег.
- А он что – болен?
- Не знаю, злые люди похитили его.
- И как тебе помогут деньги?
- Деньги могут все. Так говорят мудрые люди.
Я слабела от своей беспомощности, невозможности проникнуть в суть вещей. Как ее оставляют на произвол судьбы? Я почти не сомневалась, что она попала в лапы гангстеров и своим поведением может выдать их. Получив какую-то мелочь, она ушла, зажав деньги в кулаке. Еще через пару дней встретила в парке того мужчину и почему-то даже не удивилась. Он кивнул мне как старой знакомой, и я неожиданно для себя самой спросила:
- Ну как, удалось вам совершить нечто выдающееся?
- Это с какой стороны посмотреть, - невесело рассмеялся он. – Наверное, самое великое деяние – это постараться жить обычной жизнью, оставаясь верным себе самому. Но соблазнов много, и чуть зазеваешься, попадешь неведомо в чьи цепкие руки.
- А разве это не от вас зависит?
- В том-то и дело. Вначале кажется, что ситуация под контролем, но мираж быстро рассеивается, и ты кругом облеплен паутиной.
- Но раз у вас ни семьи, ни близких, что же вам мешает вырваться на волю?
- Я попытаюсь, но хочу спасти еще одного человека. Чувствую себя виноватым перед ней. Потому я уйду, уведу ее и тем разобью их ряды, вселив тревогу в сердца.
Говорил он о чем-то конкретном или давал волю воображению, трудно судить, но несомненно одно: он готов к решительным действиям.
5
... На суде я присутствовала дважды. Совсем еще юной на показательном процессе, когда женщину лишали родительских прав за измену мужу, а предполагаемого любовника сажали в тюрьму за наезд на супруга. Мои симпатии и сочувствие были на стороне влюбленных, ибо муж и свекор женщины оказались уж слишком непривлекательными. Муж, типичный подкаблучник, якобы говорил жене: - Хоть по мне ходи, только не бросай... А свекор делал невестке известные авансы, а теперь командовал парадом и требовал самых жестоких мер по отношению к провинившимся. Я долго не могла отойти от увиденного и услышанного.
Снова я попала на суд много лет спустя: был какой-то политический, точнее, политизированный процесс, суть которого заключалась в том, что подсудимый пытался вывезти из РА секретную информацию, но был вовремя настигнут бдительными спецорганами. Держался обвиняемый независимо и смело, и единственное, что мне запомнилось, его ответ на вопрос судьи о взаимоотношениях с женой: - Прекрасные, особенно за те месяцы, что я провел за решеткой. Супруга жеманничала, говорила еле слышным голосом и отказалась комментировать их отношения. Ему дали срок, кажется, пять лет отсидки, но я с облегчением узнала, что вскоре он вышел на свободу.
- Во мне сидит правозащитник, - сказал как-то очень почтенный высокоталантливый художник. – И я готов вступиться за любого, кто предстал перед судом, даже за отъявленного преступника... Не скрою, мне близка его позиция.
И вот я на суде, где в качестве ответчиков выступают мои герои. Я их узнала по глазам – так они исхудали и обтрепались. Судили их за чудовищные преступления – поджоги, убийства, шантаж, которым подвергались ни в чем не повинные уважаемые граждане. Речь прокурора была убийственно точной и меткой, резала как ножом. Мужчина и женщина сидели понурые, безучастные ко всему, казалось, они даже не прислушивались к обвинениям в свой адрес. Свидетелей было немного: соседи невинно пострадавших, случайные прохожие, шапочные знакомые, которым их поведение давно казалось подозрительным. Но все сходились в одном: все это не могло быть случайностью, подсудимые не маньяки, просто заблудшие души, которых кто-то целенаправленно толкал на злодейство. Потому надо отыскать саму преступную цепочку, как бы это ни было сложно. Обвиняемые почти не давали показаний, будто происходящее их вовсе не затрагивало. Адвокат напирал на психологическую сторону дела, на ответственность общества в целом за падение нравов, наконец, на таинственность всего происшедшего, что наводит на неоднозначные размышления. В зале сидели тихо. Никто не вскакивал с места, ничего не выкрикивал. Все понимали: столкнулись с чем-то неординарным настолько, что дух захватывает.
Ответное слово подсудимых поразило лаконичностью: они де не виноваты, большего сказать не могут. Вердикт был вынесен молниеносно: виновны, осуждены на 20 лет заключения. Люди в зале долго еще не расходились, переговариваясь почему-то шепотом. Все понимали, что самое главное осталось за кадром – уж очень не была похожа на преступников эта пара.
Я возвращалась домой с тяжелым сердцем. Возможно, если бы я вовремя вмешалась, твердила я, можно было бы спасти и моих героев, и их жертв. Тем не менее не верилось, что они главные действующие лица разыгравшихся трагедий. Молчаливые свидетели, даже соучастники – это да. Но кто-то стоит за этим и прикрывается беззащитными созданиями. Их настигло наказание за то, что они растерялись в этой жизни, не сумели занять активной позиции и попали под чье-то дъявольское влияние. Однако хотелось поскорее стряхнуть с себя увиденное и услышанное на суде и зажить обычной жизнью, где все и так непросто и невесело.
Вы думаете, история на этом закончилась? Как бы не так. Через пару месяцев разнесся слух о том, что преступникам удалось сбежать и теперь их разыскивают. Мнения разделились. Одни говорили, что они оказались хитрыми, прожженными авантюристами, не дали себя раскусить сразу, сыграли на доверии стражников и каким-то чудом ускользнули. Может, не обошлось без черной магии, недаром женщина смахивала на ведьму. Другие в этом опять-таки видели происки искушенной в таких делах  целой преступной шайки. Волна слухов, достигнув гребня, стала опадать. И все вернулись к собственным животрепещущим проблемам.
... А еще через некоторое время подтвердилось, что задохнувшаяся в гараже любовная парочка и есть сбежавшие арестанты. Принудили их таким образом к самоубийству? Добровольно решили они покончить с собой? Или черту под их незадавшейся жизнью подвела роковая случайность? Что ж, будем утешаться мыслью, что хуже им уже не будет и самое страшное осталось навсегда позади.
Пронзительная романтика наших дней.