Летом 1981 года Игорь и Галина Петровы решили ехать отдыхать в Батуми. Не потому, что этот город оказался привлекательнее других курортных мест, а просто так сложились обстоятельства. В Батуми, на сборы, ехала их тринадцатилетняя дочь Инна. Она уже несколько лет серьезно занималась плаванием, тренер возлагал на нее большие надежды. Но при этом девочка все свободное от школы время проводила в бассейне и в спортзале, так что даже с родителями побыть удавалось нечасто.
Вопрос с жильем тоже решился легко: в травматологическом отделении, которым заведовал Игорь, работала Этери, грузинка, родственники которой жили в Батуми и могли сдать комнату Игорю с Галиной. Родители Этери жили в Гонио, живописном поселке недалеко от Батуми. Его посещение тоже могло быть очень интересным. И хотя Галину пугала высокая влажность, присущая этой местности, перспектива провести лето с дочерью превысила все опасения.
Родственники Этери только что закончили строить свой дом. Он был новенький, чистенький, кое-что еще достраивалось и доделывалось. Петровым была выделена просторная комната на втором этаже. До моря – пятнадцать минут пешком. И столько же – до школы, в которой разместили приехавших на сборы пловцов. Правда, с дочерью все равно виделись мало: режим тренировок был очень жестким. Влажность, действительно, была высокой, купальники не высыхали за ночь, да еще донимали комары, живущие и во дворе, и в доме. Но все искупало море, солнце, такая редкая в жизни Петровых праздность и гостеприимство приютившей их семьи. Это была замечательная семья. Хозяина звали Константин, жена звала его Котик, при этом «и» произносилось как «ы», твердо, а «к», напротив, мягко, так что получалось «Котыкь». Он был грузин, а жена его, Майя – абхазка. Константин – небольшого роста, лысый, с выраженным животиком, длинным носом и слегка кривыми ногами. А Майя – настоящая красавица! Идеальная фигура, ярко-синие глаза с густыми темными ресницами, ровные тонкие брови, четко очерченные пухлые губы, небольшой прямой носик – все полно такого очарования, что хотелось смотреть и смотреть на нее, не отрываясь. Была она на десять лет моложе мужа. Она рассказала, что Костя ее «украл» из дому, после чего она уже не могла не выйти за него замуж. Между тем, отношения у них были прекрасными, Майя постоянно подчеркивала, что решения в семье принимает Костя, что его слово – закон. К этому же приучались дети. Их было двое. Старшего звали Мазик, его полное имя Анзор, но дома его почему-то звали Мазик. Он был очень похож на маму: такой же синеглазый, с правильными чертами лица, весь стройный, ладненький, рассудительный и серьезный. У Мазика недоставало одной фаланги на указательном пальце правой руки: в трехлетнем возрасте любопытный ребенок сунул пальчик в заднюю панель телевизора, телевизор взорвался, ребенок покалечился. Мазик этим летом собирался в первый класс. Родители научили его держать ручку и карандаш и писать красивые буквы, несмотря на отсутствие фаланги. Второй мальчик, Тимурчик, был на два года моложе брата. Очень шустрый, непоседливый, проказливый, с живой и подвижной мимикой, он напоминал маленькую обезьянку. Он был любимец и баловень Кости. Случалось, Тимурчик не успевал ночью проснуться вовремя и утром жаловался на бдительную бабушку: «Совсем спать не давала. Каждую минуту: ты писать хочешь, ты писать хочешь?»
Интересно, что в семье говорили по-русски не только в присутствии квартирантов, но и между собой, и с детьми. Говорили правильно, хотя и с выраженным акцентом. Мазика записали в русскую школу. По-грузински говорила бабушка, мать Кости, а дети переводили ее слова Гале с Игорем. Иногда переводы были весьма оригинальными. Так, однажды, когда бабушка ругала за что-то нашалившего Тимурчика, он хладнокровно перевел: «Она говорит: чтоб тебя земля покушала!». Майя говорила, что дети понимают и по-абхазски.
Хотя Галя с Игорем заплатили за квартиру, жили они, скорее, как гости. По вечерам ужинали все вместе во дворе дома, Костя разливал вино и произносил тосты. Первый тост всегда был за народ. Второй – за тех, кто не вернулся с войны. Этот тост обычно был длинным: Костя вспоминал отца, который погиб на Великой Отечественной, ругал Гитлера, развязавшего войну.
- 700 тысяч грузин воевали с фашистами, - говорил Костя.- Грузины – храбрый народ. Не зря почти 100 – герои Советского Союза. Пусть мои дети не увидят войны, но я хочу их воспитать, чтобы они ничего не боялись, чтобы были настоящими мужчинами и себя не жалели, как не жалел себя мой отец. Хочу, чтобы он всегда был примером для них, как пример он для меня.
Третий тост обычно был за дружбу – дружбу грузинского и русского народов, дружбу Кости и Игоря, Майи и Галины.
Очень уговаривали Костя с Майей своих квартирантов переехать жить в Батуми.
- Тут очень ценят русских врачей! В Грузии как учатся? Плати за каждый экзамен. Заплатил – сдал, а знаешь-не знаешь, не важно. Вот наша племянница Этери на медсестру здесь выучилась, а на врача учиться к вам поехала, сказала: знания хочу получать, зачем покупать оценки? А к тебе, Игорь, очередь будет стоять, год пройдет – машину купишь, два пройдет – дом свой поставишь.
-Я что, взятки, что ли, брать буду?- удивлялся Игорь.- Зарплаты у врачей везде одинаковые.
-Зачем взятки? Почему взятки? – горячился Костя. –Люди сами нести будут, наши люди благодарные, наши люди за все платят.
Особенно зауважали Игоря Майя с Костей после того, как соседи, прослышавшие что у них живет врач, попросили Игоря посмотреть их маленькую дочку. Девочка лет трех тихонько постанывала, ее левая ручка висела как плеть.
- Дернули за ручку?- строго спросил Игорь.
- Клянусь, не дергал, - оправдывался перепуганный отец, - идти не хотела, потянул чуть-чуть, совсем немножко потянул, а она все плачет и плачет.
- Подвывих в лучезапястном суставе, - констатировал Игорь. Взял девочку за больную ручку, слегка повернул, малышка вскрикнула и вдруг улыбнулась. Боль прошла.
Напрасно Костя убеждал Игоря, что, отказываясь от денег, он обижает родителей – денег Игорь не взял. Назавтра соседи принесли и отдали Косте для Игоря бутылку чачи и бутылку молодого виноградного вина. «Не хочет денег, пусть выпьет за здоровье нашей дочери!»
Через несколько дней приехала в отпуск Этери и пригласила Игоря с Галиной погостить у них в Гонио. Заехали за Инной, тренер отпустил ее на два дня. Инна выскочила из школы и кинулась на шею родителям.
-Мама, папа, как здорово, я так рада, что вы здесь!
Девочка была в возрасте «гадкого утенка»: длинноногая, длиннорукая, носатая, нескладная – бесконечно любимая и родная. В перспективе – два дня вместе. Уже наметили посещение Гонио-Апсаросской крепости, совместное купание; да просто побыть рядом, пошептаться с мамой, понырять с папиных плеч – два дня счастья.
Этери была дочерью Костиного двоюродного брата Автандила, Авто, как звали его дома. Она работала медсестрой и училась в мединституте на вечернем отделении. Маленького роста, смуглая и черноглазая, Этери просто излучала доброжелательность. Игорь говорил, что лучше и исполнительнее, чем она, нет медсестры в отделении. Этери уже два года жила в России и говорила почти без акцента. По-грузински гостеприимная, любезная, она с удовольствием везла гостей домой и по дороге рассказывала о своем поселке и о своей семье.
- Вот ты видела когда-нибудь буйволицу?- спрашивала она у Инны.
- В зоопарке видела.
- А сейчас посмотришь на воле: у нас дома держат двух буйволиц, у них молоко вкусное, жирное, попробуешь.
- Их доят, как коров? – удивлялась Инна. - А я думала, они дикие.
По дороге пограничники проверили у всех пассажиров паспорта: все-таки поселок приграничный. Доехали быстро, меньше, чем за час. В самом радужном настроении вся компания двигалась к дому, где их уже ждали. Неожиданно на фоне чистого безоблачного неба появилось небольшое темное облако, поднялся ветер, воздух мгновенно нагрелся настолько, что стало трудно дышать. А темное облако стремительно приближалось, и уже было ясно, что это не облако, а туча песка, и она несется, словно гонится за ними.
- Пойдемте быстрее,- заволновалась Этери, - наш дом уже совсем близко.
Быстро темнело, солнца уже не было видно, завыли собаки, замычали коровы и буйволицы, мелкий песок заполнил воздух, он забивался в рот, нос, в глаза. Люди торопливо закрывали окна и двери.
Взволнованные родители Этери ждали гостей, стоя возле самой двери. Несмотря на то, что все двери и окна были плотно закрыты и завешены, песок находил щели и постепенно покрывал подоконники, пол, все горизонтальные поверхности. Духота была невыносимая. Хозяева о чем-то переговаривались по-грузински, Этери сказала, что ни она, ни родители не помнят в Гонио такой бури.
Заплакала Инна:
- А вдруг нас тут занесет песком, и мы не сможем выбраться?!
Конечно, ни о каком ужине не могло быть и речи. Напрасно мать и бабушка Этери провели весь день в летней кухне, готовя угощение для русских гостей. Русские гости, измученные и испуганные, скрылись в отведенной для них комнате на втором этаже и до утра безуспешно пытались заснуть. На кроватях было нестерпимо душно, попробовали лечь на полу, но песок был внизу, под ними, и сыпался сверху, а духота была не меньшей. Но в довершение ко всему в середине ночи у Резо, деда Этери, возникла острая боль в животе и открылась рвота «кофейной гущей». Позвали Игоря, он посмотрел и определил, что налицо все симптомы желудочного кровотечения. Родственники подтвердили, что отец давно страдает язвой желудка. Вызвать «скорую» было невозможно: видимости никакой, дороги засыпаны песком, проезда нет. Резо становился все бледнее. Игорь велел положить ему на живот пузырь со льдом, заставил глотать кусочки льда из холодильника, но больному становилось все хуже.
Дождались утра. Буря постепенно стихла. Небо прояснилось, словно и не было на нем никакого песка, вместо горячего воздуха дул ласковый теплый ветерок. Люди открыли окна и двери и выметали из домов песок. Уже не выли, а весело лаяли во дворах собаки, жизнерадостно взмукивали коровы и буйволицы, и только в курятниках было тихо: к утру все куры лежали мертвыми. Не стало в поселке и мух: они, дохлые лежали на полу и на земле, среди песка.
Приехала машина «скорой помощи» и увезла в Батуми, в больницу, Резо. С ним уехал и Автандил. Вернулся Авто вместе с Костей. Рассказал, что отца положили в больницу, готовят к операции. Но есть еще одна неприятность, которую надо обсудить. Врач требует, чтобы кто-то сдал кровь, она может понадобиться на операции.
- Он сказал: хоть кто,- рассказывал взволнованный Авто.- А группа? Я же знаю, что нужно, чтобы группа подходила и этот еще... вот – резус, а он говорит: хоть кто. Вот скажи, Игорь, ты знаешь, как это: хоть кто?
- Дело в том, - начал объяснять Игорь, - что вашу кровь могут перелить другому больному, кому она подойдет.
- Ты хочешь сказать, что мою кровь перельют неизвестно кому? Я так не согласен!
- Да, но чью-нибудь кровь перельют вашему отцу, - попытался продолжить Игорь, - если ему понадобится.
- Как «если понадобится»? А если не понадобится? Я просто так должен отдать свою кровь неизвестно кому?! Она у меня что – лишняя? Нет, я так не согласен!
- Я могу сдать кровь, - предложил Игорь, быстро поняв, что объяснить он все равно ничего не сможет, - я много раз сдавал для больных, если группа подходила, прямо на дежурстве, прямым переливанием.
- Вот видишь, - возбужденно ответил Авто, - сам говоришь: если группа подходила. Но тут группа ни при чем, ты наш гость, наш гость не будет сдавать свою кровь.
Совещание длилось долго, и хотя в нем участвовала вся семья, ясно было, что последнее слово останется за Автандилом. Он был старшим, чувствовал себя в отсутствие отца главой семьи, да и выглядел совсем не так, как маленький и сутулый Костя. Авто был высоким широкоплечим красавцем, несколько полноватым, но довольно моложавым. О том, что он или Костя могут сдать кровь, речи не было. Женщины вообще в расчет не принимались.
Мужчины долго шумели, переходя с русского на грузинский, пока Авто не сказал, что он сам все решит. Он не допустит, чтобы операцию отложили из-за этой справки.
- Какой справки? – не понял Игорь.
- Им нужна справка со станции переливания, что я сдал кровь.
После обеда Авто и Костя уехали, а Петровы, и с ними Этери, пошли купаться. Берег был усыпан мелкой галькой, непонятно, откуда вчера взялась эта уйма песка. Море было спокойное, ласковое, но купание не доставило удовольствия: измученные тяжелой бессонной ночью, обеспокоенные состоянием Резо, они уже не могли радоваться, слишком тревожно было у всех на душе. Инна, которая так ждала этих двух дней, сидела на берегу притихшая и расстроенная.
Авто приехал под вечер. Сказал, что отца завтра берут на операцию. Игорь посмотрел на него с уважением:
- Вы сдали кровь?
- Нет, конечно! Я купил справку. Много заплатил, но разве мне для отца жалко? Мне для отца ничего не жалко!