Странный он был человек – дед Иван.
Будучи мужем родной сестры моей бабушки, он приходился мне пусть и не родным, но всё же дедом.
В то лето гостевали мы с бабушкой в его доме за городом. Было мне тогда семь лет, и я вовсю каникулировал, впервые хлебнув от школьной неволи.
Вместе со своим старшим двоюродным братом Андрюхой, мы все дни напролёт гоняли на великах, рыбачили и ходили войной на чужую клубнику. Возвращались же из своих походов лишь к обеду и ужину, да и то под угрозой конфискации великов. Наскоро ели и вновь неслись за околицу.
В сам дом мы заходили только по необходимости, потому что там, на террасе, на старом диване отдыхал он – дед Иван. Облик его был устрашающий, а голос громкий и повелительный.
Когда же нас с братом всё же заставляла нужда проникнуть в дом, то хозяин неизменно просыпался, как бы тихо мы не крались, и вопрошал рыком старшего медведя, почуявшего горемычную Машу: «Это, каких ещё оборванцев занесло в мой дом!»
Мы с Андрюхой столбенели, и если бы не смеющиеся дедовы глаза, то наверняка бы тут же кидались вон, подальше от этого Бабая.
Бабушка Нина – жена «великого и ужасного» иногда проводила с нами разъяснительную беседу, желая уберечь детскую психику от ненужных потрясений: «Да вы его не бойтесь! Это ж он, чёрт старый, только с виду грозен. А на самом деле очень добрый и ласковый дедушка!»
Однако в доброго дедушку нам верилось с трудом.
Больше всего дед Иван любил попотчиваться жаренными в сметане лисичками. Он так и говорил: «Й-е-е-ех! Люблю я рыжих, да насметаненных!» - при этом он неизменно хлопал своей лапищей бабушку Нину пониже спины. На что тут же получал отпор тем, что было у неё в руках.
Когда же в доме кончался грибной запас, он отправлял нас с Андрюхой в горелый лес, в командировку, предварительно вызвав соседского Сашку восьмиклассника и утвердив его над нами начальником.
Пожелав же нам удачи и пообещав Саньке, что если что, то он с него три шкуры спустит, дед вновь ложился отдыхать!
Лишь иногда бабушка Нина заставляла его встать с любимого дивана, приказав натаскать воды в кадушки или же отработать трудодни в огороде.
При этом она шумела, размахивала руками и даже выкрикивала специальные волшебные слова – матюки.
Моя же бабушка, глядя на обряд «воскрешения из мёртвых», всегда говорила: «Да-а-а! Эти двое друг друга стоят!»
Но как бы там ни было, дед Иван послушно вставал и, понурив буйну голову, отправлялся на исправительные работы.
Когда же через пару дней у него кончался завод, и некие внутренние пружины вновь ослабевали, он опять укладывался на диван, ожидать готовности своего грибного лакомства.
Но однажды дед пропал из террасы на весь вечер и на всю ночь. А на вопрос моей бабушки,
- А где у нас Иван? – хозяйка вскинула брови и выпалила, - Где, где?! На химзаводе! Опять по морю затосковал!
Как мы с Андрюхой поняли позже, химзаводом бабушка Нина называла старый покосившийся сарай, где дед время от времени химичил с дрожжевыми жидкостями, выдавливая из них «слезу». «Слёз» он делал много, про запас, и возвращался в дом напробовавшимся их горечи.
Вот в такой-то день я впервые и услышал, как дед Иван говорит по-кубински!
Мы все сидели за столом и ужинали. Дед, опрокинув лафитничек, поддел вилкой милый его сердцу грибочек и, глядя на нас с Андрюхой, вдруг ни с того ни с сего настойчиво вопросил: «Хумбэ – хамбэ?!.. М-м-м?»
Мы обомлели, не зная, что на это сказать. А он всё смотрел и смотрел на нас и вновь требовал ответа на поставленный вопрос: «Хумбэ – хамбэ?!»
Не дождавшись от нас ни звука, дед скушал грибок и пояснил: «Это по-кубински.… Как дела спрашиваю…»
Кода бабушка Нина вернулась за стол, проводив своего боцмана к себе в кубрик, Андрюха спросил,
- А что дед Ваня сейчас с нами по-кубински разговаривал?
- Да какой там! – отмахнулась бабушка Нина, - По-кубински…. Да и нет такого языка. Это он с вами по-Иваньски, спьяну болаболил.
Она немного посидела молча и чуть погодя объяснила,
- Он у моря родился. Под Севастополем. Всегда мечтал моряком стать – ну, чтоб страны повидать, иностранные языки выучить…. А всю жизнь по земле пешком ходит. Две войны прошёл и обе в пехоте, так что моря этого своего с мальства не видел.… Тоскует.… А порой сильно тоскует – вот и мелит языком всякую чепуху…
***
А через несколько лет дед Иван умер. Умер тихо, лёжа на своём диване.
На похороны собрались родственники, и когда могилу закопали, мой отец, держа в руке заупокойную рюмку тихо сказал,
- Земля тебе пухом, чтоб была мягкой как твоё море, - потом выпил и выдохнул в стылый морозный воздух, - Хумбэ -хамбэ….