фото из интернета (не моё)
Лёшка сидел за столом в своей комнате и делал домашнее задание по арифметике. Битый час он мучился с задачей на движение.
— Из пункта «А» в пункт «Б» вышел поезд, а ему навстречу вышел другой поезд из пункта «В», — бубнил он. — Через сколько времени они встретятся?
Лёшка откинулся на стул, посмотрел на потолок. Ответа не было. Он взлохматил волосы.
— Чтоб тебя порвало! Из пункта «А» в пункт «Б» вышел поезд…
В прихожей послышались шаги: одни были тяжёлые, отцовские, другие — шаркающие, незнакомые. Выглянув в коридор, Лёшка увидел своего отца, Николая, с пухлым портфелем в руке и седого мужчину в лётчицкой форме. Лёшка поздоровался. И точно в ответ ему, в отцовском портфеле звякнули бутылки. Заводя гостя на кухню, Николай обернулся и не в меру заботливо спросил у сына:
— Чем занят?
— Арифметикой.
— Ну-ну. Учись.
Вернувшись к себе, Лёшка нервно кружил перед письменным столом с постылыми учебниками и тетрадями. Учись, когда такой гость в доме! На Мостострое его знали все. Борис Весловский, герой войны, лётчик-истребитель! Любопытство выперло Лёшку в коридор. Он навострил слух. Голос Весловский звучал глухо, бесстрастно. Говорил почему-то не о боях и подвигах, но о том, как попал в немецкий плен и как бежал из него; как ещё раз попал, и ещё раз бежал; и как из-за этого плена сидел потом в наших концлагерях.
— И поверишь, Николай: в немецком лагере было легче. Наши измывались хуже фашистов. Звери. Сколько же они людей сгубили, самых лучших, самых умных... Я тоже гнил бы сейчас в земле, если б усатый не сдох вовремя.
— Н-да… Скажи мне, Борис, как коммунист коммунисту: Сталин палач?
— Палач. Будем живы!
— Будем!
Слышно было, как они чокнулись стаканами. Весловский продолжил:
— Про восстание в Норильском лагере слышал?
— Смутно.
— Я там тоже был. Они же войска пригнали…
Во входную дверь постучали. Лёшка юркнул к себе. Отец открыл дверь в сени.
— А Лёшка выйдет гулять? — прозвучал голос Юрки Жигалова.
— Да забирай его! Я разрешаю.
Лёшка топнул ногой. Принесли черти этого Юрку! Не дал дослушать. Его новый друг, жил с родителями и сестрой в доме напротив. Они приехали в Салехард в начале лета и понемногу привыкали здесь. У Юрки были полные плечи, широкое лицо и большой, как у сома, рот. Смеялся он редко, но громко. Лёшка тиранил его за слабохарактерность, тот огрызался. Иногда они ссорились, но через день мирились.
Накинув на себя пиджак, Лёшка вышел с Юркой из дома, и сменив гнев на милость, принялся бахвалиться:
— Знаешь, кто у нас? Весловский! Лётчик. Фашистов бил. А потом «мёртвую дорогу» строил.
— Какую-какую?
— Железную дорогу Салехард — Игарка . У нас тут одни «зоны» были, ну, знаешь, концлагеря. «Зеки» дорогу строили. Уже и поезда ходили, а потом всё забросили. Одни рельсы остались.
— Поезда? Врёшь?
— Да я там тысячу раз был. Жуткое место.
— Покажешь?
— Вообще-то мне некогда. Задачу на движение надо делать. Не решается, зараза! Голову сломал уже.
— Варя поможет, я попрошу, — сказал Юрка, имея в виду свою сестру. — В арифметике она сечёт.
— По рукам.
И Лёшка повёл Юрку к «мёртвой дороге». Через пару улиц город закончился. Дальше была тундра, вся в разноцветных пятнах вереска, толокнянки, арктоуса, багульника, — утыканная, точно вешками, редкими берёзками да ёлочками. Ягель пружинил под ногой мягко и упруго, как перина. Мальчики шли по узкой тропке. Лёшка плёл небылицы о жизни в Салехарде. Юрка недоверчиво слушал. Вот они пересекли густую лесополосу, и сразу за ней открылась железная дорога.
— Оба-на… — присвистнул Юрка. — И правда, мёртвая…
Одноколейка выползала из небытия и, вильнув пару раз, уползала в неизвестность. Казалось, миновала добрая сотня лет с той поры, как пользовались ею. Вид был ужасен: ржавые рельсы; серые потрескавшиеся деревянные шпалы; костыли, как грибы, торчащие из рыжих от ржавчины прокладок; насыпь, поросшая травой под полотном и на склонах…
— Погоди, ты ещё мост не видел! — бодро сказал Лёшка, направляясь на север. Полотно железной дороги то вздымалось горбом, то проседало, как в яму, а то и вовсе сползало вбок.
— Что это? — спросил Юрка, мрачно глядя перед собой.
— Вечная мерзлота. Это она пучит насыпь. Того и гляди кости вынесет.
— Какие ещё кости?
— Заключённых. Думаешь, их в мерзлоте хоронили? Не-а. Прямо в насыпь закапывали.
— Ври-ка?
— Под каждой шпалой по мертвяку лежит. О, смотри! Видишь?
— Скелет?
— Надпись! — сказал Лёшка, приседав на корточки и тыча пальцем в рельс, на котором, сбоку, было выдавлено: «ДЕМИДОВА.1905 ГОДА. СТАЛ». — Сталь. При царе сделали. Понял?
Юрка с умным видом покачал головой. Они снова пошли, но за ближайшим поворотом стали, как вкопанные. Насыпи не было. Метров шесть железнодорожного полотна висели над пропастью.
— Это твой мост? — спросил Юрка.
— Это задница, — ответил Лёшка. — Мерзлота насыпь заглотила, понял?
— Назад пойдём?
— Какой назад. Только вперёд!
Лёшка наступил на полотно. Рельсы дрогнули, шпалы закачались. Некоторые шпалы едва держались на гвоздях-костылях. Опустившись на четвереньки, Лёшка пополз по рельсам.
— А как же я? — недоумевал Юрка.
— Дуй за мной.
Но Юрка топтался на месте. Лёшка перебрался через провал, и радостно отплясывал чечётку, хлопая себя по груди, по бёдрам, по голове.
— Ползи! Не дрейфь! — кричал он приятелю.
Юрка оглянулся, будто прощаясь с прежней жизнью, вздохнул печально и, припав к рельсам, пополз. На полпути он всё же оробел. Остановился. Опять бернулся.
В это миг рядом оторвалась шпала и повисла на четырёх костылях на одном рельсе. Она качалась из стороны в сторону, постепенно слезая с костылей и вдруг вся выскочила, улетая на дно. Юрка испугался и припустил вперёд. Лёшка встречал его, как героя-покорителя космоса.
— Молодец! Я верил в тебя, Юрка!
— Да, ладно уж…
Вдруг издалека донёсся треск мотора. Мальчики переглянулись. Мотор приближался. Он был совсем рядом.
— Атас! — в голос крикнули мальчики и кубарем скатились под откос. Мимо по рельсам пронеслась дрезина с двумя пассажирами.
— Видел? — сделав круглые глаза, сказал Лёшка. — Два покойника сидели.
— Покойники не ездят.
— Ещё как ездят! Дорога-то мёртвая.
— И куда они поехали, по-твоему?
— Куда-куда… Своих посчитать. Днём прячутся под шпалами, а ночью выходят. Посчитаются и дорогу чинить идут.
— Враки.
— Мне какой интерес врать. Люди говорят. Сам увидишь. Как раз темнеет. Т-сс! — Лёшка, приложив палец к губам, оглянулся. Вот песок съехал с откоса, прошуршав: ш-ш-ш. Вот со дна провала донеслось: бум-бум. Как будто там упало что-то тяжёлое и подпрыгнуло. Вот как будто вздохнул кто-то протяжно. — Понял? — прошептал Лёшка. — Покойники проснулись. Теперь нам кранты.
Он ярко представил такую картину: насыпь шевелится, встают скелеты, встряхивают конечностями, идут. Один несёт молоток, другой катит тачку, третий размахивает лопатой. Идут гуськом, стуча ступнями по шпалам, вращая черепами, щёлкая зубами… Лёшка в ужасе вскрикнул и кинулся наутёк, да налетел невзначай на Юрку. Они оба упали. Лёшка поднялся первым и сиганул в тундру. За ним понёсся Юрка. Петляя по тундре, между берёзок, они бежали, пока не увидели город. Лёшка остановился, схватился за бок (под ложечкой кололо), обернулся к Юрке.
— Ты чего бежал?
— Думал, это… за нами гонятся, — задыхаясь, ответил Юрка. — А ты чего?
— А я думал, раз ты бежишь, значит, от кого-то удираешь. Друг друга напугали. Вот хохма.
Лёшка деланно рассмеялся. Юрка улыбнулся, вытирая испарину.
— Айда к Варе. Задачку на движение добьём, — сказал Лёшка, положив руку на Юркино плечо. — Мёртвую дорогу я тебе показал. Теперь твоя очередь. Жалко, до моста не дошли.