Глава девятая
Ахмет
- Эй, Ахметзянов! Курва твоя мать! Пошто сидишь-коптишь? Тебя Их превосходительство господин граф О. вызывают, а ты в халате тут расселси! – Над головой юного адъютанта шел пар. Ахмет в кавалерийской школе числился наставником верховой из крымцов, о настоящем звании адъютанту знать было не положено. Он и не знал.
- Билят твоя морда! – Добавил адъютант по-татарски, чтоб, значит, Ахмету стало понятнее.
Румяный и конопатый подпоручик Ртищев уже неделю как назначен был адъютантом к начальнику школы, графу О. Ноябрь в Елисаветграде задался несуровым, но Аристах Ртищев-Ланской бегал в подбитой горностаем шубе, и ему было жарко.
Ахметзянов же сидел на своем любимом месте, завернувшись в свой любимый зеленый халат с подбоем, и курил длиннющую козацкую ляльку. Смотрел в никуда, и вспоминал давние дни. Рядом с ним сидел Ерошка, седой, курносый, со здоровенными пальцами на огромных руках, выцветшими голубыми глазами, и белыми губами под вечно подпаленными усами. Они сидели вдвоем. Это было их извечное развлечение. Ахмет рассказывал, а Ерофей слушал. Ахмет говорил всё больше про себя, где, когда и в чем участвовал, каждый раз углубляясь во чрево истории всё глубже и глубже.
Ерофей говорил всё больше жестами, потому как языка был лишен османами еще двадцати одного года. Изредка Ерофей кивал, еще реже спрашивал, вскидывая вверх правую ладонь с отрезанным по первую фалангу мизинцем
. Ерофей Семенихин в том годе, в котором был лишен языка, по недомыслию, попал в полон к литовцам, и сии литовцы попринялИсь извлекать из рязанца слова сим немудреным способом. Ахмет со своими двумя нукерами подоспел вовремя, любопытствующих литвинов поубивал, а главного дознавателя повесил на ближнем суку, на его же толстой кишке, еще живого. За Ахметом литвины, знамо дело, посылали два отряда, но, то была совсем другая история.
Граф Аристарх Пантелеймоныч Ртищев-Ланской прожил на этой земле уже осьмнадцать годков, три месяцы и два дни, из каковых осьмнадцать лет, два месяцы и единый день служил в гвардии Ея Величества. Образованиев был многих, но изрядных, бел лицем, скор на ногу, и востёр на язык. Аристарх грезил славой лихого кавалериста. Он мечтал прославить себя в боях с янычарами, или сложить геройски голову. Надобно сказать, что о втором юный граф мечтал менее. Пребывая в великих нетерпениях в угоду младости лет, Аристархушка наш, стоял, подбоченясь, заломив шапку, и нагайкою чертя возмущение на воздусьях.
- Monsieur! Vous devez travailler dur et de faire rapport sur la charte! – Сказал в ответ ему Ахметзянов, да так строго посмотрел в его очи, и до того взяла Ртищева оторопь, что даже будь он пред светлы очи Ея Императорскаго Величества, то и тогда испужался бы он менее. А тут стоит Аристарх, и будто бы уже и аркебузировали его, да разстреляли плохо, дурно, без молитвы и покаяния, и стоит будто бы не сам вьюнош, но лишь его безсмертныя душа. Стоит она пред Апостолом Петром, а тот ключи вровень глаз поднял, да по-хранцузски опять громовым гласом:
- Le jeune homme, au rapport, que je serai dans une demi-heure!
Убёг Аристарх докладать, а Ахмет вставая, выбивая трубку, и развязывая теплый халат, окончил свою мысль, каковую развивал допрежь того своему любимому спектатору.
- И вот, когда урысы хана Ивана-Большая-Голова пришли на Казань-град в третий раз. Тогда Великий Кормчий Шах-Али хан, ибн Шейх-Аулияр, из рода Ханкирмена, и дал приказ одному из моего Следа служить единому с Московией государству в течении Четырех Кругов Тэнри. Вот так вот.
Ерофей понимающе кивнул головой, потом почесал за ухом, посмотрел вслед убегающему Аристарху, вскинул вверх беспалую руку, и беззвучно вопросил: «Ты что, Ахмет, и французский знаешь?»
- Э, малай! Смешно говоришь, однако! Совсем не важно, что я знаю, важнее, то, что сам этот маленький надутый каз бебкесе знает! – И Ахмет затрясся и плечами, и животом, и шашкой на перевязи.
Аристарх же, доложив, как положено, начальству щелкнул каблуками, мигом побег в свою каморку, где не без удовольствия утвердился, раздемшись ненадолго и частию, что подштанников замарал совсем малость, отчего себя посчитал не самым трусливым созданием Господа. Ибо любой другой на месте Аристарха, пожалуй, и окочурился бы на месте. Но, всё же, на будущее, из крошечного ларца, подаренного при отъезде возлюбленной сестрицею Аннушкой, дОбыл образок, и поместил его себе на шею, рядом с таким же, но от маменьки, хоть это и не шарман совсем. После чего, форму прежнюю воспринял, подвязался, и вышел на прямых ногах, кои уже и не тряслись навовсе.
- Ваше превосходительство! По Вашему приказанию прибыл! – Ахмет звякнул шпорами.
- О, Ахмет! Исян месес! Проходи, садись. – Граф О., сняв очки, устало потер переносицу. – Хочешь чаю? Из Индии. Не побрезгуй.
- Не откажусь! – Ахметзянов сел рядом с графом. Разговор предстоял долгий, вслед за предложением чая всегда было так. Денщик выставил пузатый чайник с длинной шейкой и изящно изогнутым носиком, и сервис саксонского фарфору. Не преминув добавить халвы, орехов и меду, пахлавы, и еще Бог весть чего. Хозяин сласти жаловал, и на сие не скупился. Денщик мгновенно удалился.
- Ахмет! – Отхлебнув первого глотку, начал граф. – Генерал-фельдмаршал дает тебе, и твоим мОлодцам, срочный приказ. Догадываешься, о чем?
- Никак нет, Ваше превосходительство.
- Ты, Ахмет, Гасан-пашу помнишь? Царство ему небесное! – Граф О. глянул на образок в углу, и перекрестился на православный манер.
- Как не помнить, мы же его и зарезали!– Ахмет посмотрел туда же, и добавил. – Слава тебе, Господи, Царица Небесная! А при чем тут Гасан-паша? Миль пардон!
- Еще одно дело предстоит. – Сказал граф О., нажав на слово «дело», и прихлебнул чаю.
- Эвона… - Ответил Ахметзянов, и тоже прихлебнул из чашки.
- Блистательная Порта хочет выйти из игры. И выйти с потерями наименьшими. И пока мы Измаил-крепость не взяли, у султана это дело, скорее всего, получится, и все ратные труды наши пойдут прахом. – Граф О. откусил пахлавы.
- Григорий уж четыре месяцы Мехмет-Пашу взаперти держит, дожмет, небось. – Ахмет отщипнул халвы, халву он любил.
- Измаил русской армии – как кость в горле! Султан ее укрепил довольно, а защитникам, да и самому сераскиру Айдозле наказал пасть либо в честном бою, либо на плахе. – Граф О. отхлебнул ароматного чаю.
- Слушаю далее. – Ахмет лукаво улыбнулся.
- Тут новая напасть. В самом центре Европы, во Франции. В мае создан клуб кордельеров, а создан он теми же, кто сотворил в Америке конститусьён. Францию лихорадит, как больного в горячке. Государь французский слаб, и быть ему на престоле, боюсь, совсем недолго. Учитывая, что там заправляют масоны, сие означает великую опасность всему мировому порядку. Вот так: былО за окияном, стало за Буяном. – Граф О. задумчиво взял серебряную ложечку, посмотрел на нее, и положил на место.
- Русский аристократ в рот французу глядит. – Вставил Ахмет, и угостился шербетом.
- А вот сие – совсем плохо. Недолго сим жукам и на наш чернозем перекинуться – Согласился граф О., и подлил сам себе еще янтарной жидкости.
Ахмет, выжидая, промолчал.
- Светлейший почти что снял осаду с Измаила, перенес ставку в Яссы, готовится к переговорам с султаном. Блистательная Порта потирает руки. Вопрос надобно решать немедля. – Граф О. отпил горячего.
- Штурм? – Ахмет положил в рот меду, и зажмурился от удовольствия.
- Ты, Ахмет, - Граф О. коротко взглянул на собеседника, - Переводишься со своими орлами под начало генерал-аншефа, графа Ляксандра Василича Суворова.
- Эвона! – Подивился Ахмет. – Оне навроде как со Светлейшим ноне не в друзьях.
- Сие есть токмо видимость. Пусть смотрят, кому Господь гляделки дал. – Широко улыбнулся Граф О., и положил себе в рот преизрядный кус лукума.
- И еще, Светлейший на словах просил передать, чтоб ты всё там, что надобно, прихватил. – Граф О. изобразил некий жест, коим якобы охватил все приборы и все сласти, явленные на столе пред собеседниками. Вроде как сказал, что, мол, ну вот, мол, Ахметушка, что душа твоя пожелает, даже и сверх того. И это токмо от меня. В ответ секунд-майор лишь качнул главою из стороны в сторону, подобно как лошадь, что отгоняет в жару слепней.
- Ты, добрый человек Ахметка, сейчас поди, поди. Отдохни покуда. А по отдохновении всё, что надобно мне и отпиши бумагою. Всё честь по чести, подробно так, с чувством. Сёння у нас какое? Двунадесятое? Та-а-ак. А срок – чрез две недели дело-то. Да. Так что, ты иди, Ахметушка, отдыхай, сил набирайся, а потом и бумазейку мне и отпишешь. Да… Жду тебя чрез пол-чАса. Иди, друг мой, иди.
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/11/19/2029