Заплутавший во времени май очень южного города. Афиши с рекламой фильма
небезызвестного кинорежиссёра Андрея Кончаловского - о драматичной юношеской любви
и рисковой романтике военно-морской службы - в сопровождении потрясающих песен
того времени. Бездонный голос молодого Градского попросту выворачивает наизнанку
окрылённые души, и мощью, грезится, рассеивает самые глубокие облака! А на выходе
из кинотеатра, осоловелую толпу, из распахнутых настежь окон скученных хрущёвок,
топит дерзким темпераментом – хриплый тембр Высоцкого, с магнитных лент.
Под впечатлением патриотичного сюжета и лирических песен парни толпами спешат
служить. А это было, надо отметить, крайне почётным долгом. Каждый день мы провожали
кого-то из друзей - во все концы нашей необъятной отчизны. Весенние южные ночи,
цветущие сады и молодость - дурманили бесшабашные наши головы. Мы как мартовские
коты, прощаясь с беззаботной юностью, горланили песни, кто-то невпопад, сотрясая
этим дружным, порой нетрезвым рёвом, безмятежно спящий город…
В ту весну мне удалось неплохо распеться - бесконечные тусовки под гитару,
и я довольно сносно освоил репертуар вышеупомянутых авторов… А "пипл хавал" -
да ещё как! Восторженно вознаграждая мои ремейки неистовыми воплями…
Трудно представить теперь, но всё это происходило в центре далёких-далёких
Кызылкумов. Там, где и сегодня, если повезёт, можно встретить в реалии горбатые
"корабли пустыни" – пасущихся верблюдов.
Священная и Благородная - величественная древняя Бухара!
Город - поэтов, писателей, музыкантов, учёных, зодчих, мудрецов!
Со своими уникальными перепутанными узенькими улочками - вдоль глинобитных дувалов,
видавшей виды крепостной стеной, городскими воротами, площадями, мавзолеями,
минаретами, арками и куполами.
Где на пиках самых высоких строений, символом вечности и бессмертия, приютились
в почтенных гнёздах миролюбивые белые аисты.
Множество властителей сменил город на своём тернистом пути, но всечасно оплотом
ему служила могучая крепость Арк!
Для недругов - облачённая в незыблемые доспехи из жжёного кирпича, коронованная
убедительным оскалом грозных бойниц;
она восхищала званых гостей - радушием орнаментальной резьбы на дубовых воротах,
овеянных шуршанием мистических чёток в руках божьих дервишей.
Не случайно в тенистых крылах этих покатых стен - сказочной роскошью павлиньего веера
гостеприимно простиралась взору базарная площадь.
Воздух сотрясал гомон торгующихся и зевак:
изысканная речь персидских народов мелодично сливалась
с тюркскими, арабским, индусским - языками,
таинственно переплетаясь с местным еврейским диалектом
и редким, для здешних мест, славянским наречием.
Издревле призрачным эхом от стен отражаются:
зычные возгласы глашатаев, неистовое ржание коней, цокот копыт иноходца,
грохот большеколёсой арбы по брусчатке.
В дымке походных очагов стелятся горбатыми миражами тени развьюченных верблюдов -
не единожды покоривших Великий Шёлковый путь.
Господствующим стражником города устремляется ввысь достопочтенный - минарет Калян,
овеянный молитвами древних религий.
Облака рвут в клочья торжественным рыком медные ритмы карнаев;
трель дойры и затейливые нотки сурная зазывают радужными звуками оценить трепетное
зрелище - смелый кураж ловкого канатоходца, завораживающее искусство восточных борцов,
и лихость силача, с завидной лёгкостью подбрасывающего увесистые гири до небес.
Под животрепещущее журчание арыка, заросшего по берегам осокой и душистой мятой,
в упоительной прохладе притаилось - царство поющих сверчков.
В уюте спасительной тени кустарных мастерских, увенчанных арками, взгляд завораживают
пластикой движения - волшебные пальцы старого гончара, слух ласкает мелодичный ритм
художника-чеканщика, а искусные руки усто (мастера резьбы по дереву и ганчу) чаруют
душу тайной сказочных орнаментов.
В лавках струятся изысканной прозрачностью китайские шелка;
праздничной роскошью переливаются ткани хан-атлас и бекасам;
восхищают изощрённой гаммой бухарские ковры и золототканые ханские халаты;
пламенеют на солнце калёной сталью знатно инкрустированные клинки.
Под раскидистой кроной скрученного веками тутовника, на просторном лягане, поверх
бархатных персиков и сахарного инжира, в ауре пчелиного жужжания - развалились
по-хозяйски тяжёлые грозди янтарного винограда.
Свежесть арбуза, сочно треснув свободой, слилась с пьянящим ароматом божественных бухарских дынь.
В расписных пиалах струится лёгким дымком чай с каймаком - в хороводе восточных
сладостей, вяленых плодов и орехов. Где среди прочих доминируют притягательным вкусом
абрикосовые косточки – надколотые седым жаром подсоленной золы.
И весь этот праздник жизни венчают - хлебный дух свежевыпеченных в тандыре лепёшек,
смак курдючной самсы с пылу, душистый плов в громадном казане и невероятно аппетитный
шашлычный дымок, сдобренный искристостью пряной зиры.
Изнуряющий зной широко струится с песчаной позёмкой из недр, дышащих
огнём Кызыл-кумов, тщетно лаская шершавым языком - неподвластную времени кладку
стен и нетленный блеск голубых куполов.
И так из века в век, из тысячелетия в тысячелетие…
Эта таинственная легенда долгие годы окружала мои безмятежные годы.
Но время неумолимо, и меня стали теснить эти сказочные корявые улочки
с потрескавшимися дувалами, на которых, порой, и две-то арбы не разъедутся.
Путь мой далёк. И кто знает, вернусь ли я сюда…
Поезд плавно тронулся, и на глазах провожающих - родителей, подруг, оставшихся
друзей - навернулись слёзы. Когда теперь свидимся! Вдоль перрона, под нарастающую
перекличку колёс, пригнувшись загрустили в шеренге фонарные столбы - первый-второй,
первый второй… Парни жадно цепляются взглядом за очертания родных "берегов",
стремясь запастись всей этой безмятежностью впрок... А за окнами, на смену
оазису, уже зашуршал песком пустынный ландшафт, чаруя душу сдержанностью тонов.
Будто неведомый художник забыл зафиксировать свою пастель и она пылью потянулось
за грузовиком, гребущим по рыхлой колее, припудрив на прощанье охрой
живописный халат и тюбетейку достопочтенного аксакала на семенящем ослике...