http://www.proza.ru/2014/11/06/1542
Летом 39-го мы вчетвером – папа, мама, трёхлетний Глеб и я – приплыли к Бабусе и Дедусю в Касимов по реке (я тогда ещё не знал, что она называется Ока) на пароходе «Емельян Пугачёв» из Москвы; у нас была отдельная четырёхместная каюта.
Однажды мама вдруг спросила Глеба «ты кого больше любишь, папу или маму?», и он ответил, что - маму. Я же, чисто в пику ему, сказал, что – папу. Помню, родители о чём-то заговорили, а я посмотрел на Глеба, как победитель.
Однажды после войны я спросил у мамы про Глеба, и она рассказала, что он развивался очень быстро, был не по возрасту толковым ребёнком. В конце 38-го или в начале 39-го года вышел фильм «Руслан и Людмила», и мама взяла в кино нас обоих. Кое-что я помню из этого фильма, он был цветной.
Красиво одетые женщины ходили и пели красивые песни (видимо, хоры «Ах, ты свет-Людмила, пробудись-проснися…»), а один противный бородатый старикашка хотел поймать красивую Людмилу. Но она надела шапку и исчезала, а страшная очень большая Голова надувая щёки дула на Руслана и его коня. Глеб всё понял и потом говорил маме «я Руслан, а ты моя Рудмила»...
Ещё цветным был фильм «Сорочинская ярмарка», в нём глина, которой швырнул один парень в противную тётку, ехавшую на телеге, была синего цвета. У нас же, в очаге, глина была серой…
В Касимове случилось несчастье: Глеб заболел туберкулёзным менингитом. Сколько ни боролись за его жизнь мама и лучший касимовский врач доктор Кауфман, всё оказалось бесполезным… После того, как Глеб почему-то исчез, я во время случившейся в Касимове бури видел шаровую молнию.
В тот вечер я стоял у раскрытого окна на лестничной площадке второго этажа каменного дома, в котором жили Клименки и Дедусь с Бабусей, и смотрел на техникумский двор; меня уже несколько раз звали в комнаты. За окном хлестал, ну просто, небывалый дождь, его мотало из стороны в сторону ветром. И вдруг с двух направлений - сверху и справа - появились два блестящих мячика, они быстро перемещались и столкнулись перед самым окном. Не передать, какой был удар грома, и как я испугался! Я влетел в комнату и забился под полог: над всеми кроватями были навешены пологи из марли, защита от мух... (В Касимове мухи, в отличие от ленинградских, обладали не только хоботком, но также жалом, и больно, хотя и безвредно, кусались).
Буря бушевала весь вечер и всю ночь, а наутро от нескольких десятков деревянных столбиков, крепивших склон близлежащего оврага, осталось только два. Остальные вместе с землёй и травой все были смыты потоками дождевой воды, и край оврага стал значительно ближе…
Обратно в Ленинград мы снова ехали через Москву. Меня удивили безрельсовые трамваи – троллейбусы - в Ленинграде их ещё не было; я только видел, как навешивались провода, "троллеи" на набережной Фонтанки и возле Витебского. Через круглые изоляторы. На двухэтажном троллейбусе прокатиться не удалось, а вот на таком, на одноэтажном, удалось.
Тогда же я впервые попробовал неизвестные мне раньше фрукты – бананы и ананасы, и очень мне они понравились.
И как-то совершенно спокойно прошёл мимо моего сознания сам факт: а что же Глеб? Видимо, папа с мамой всё сделали для того, чтобы само исчезновение брата я перенёс возможно безболезненно и вскоре почти забыл об умершем брате. Нет, не то чтобы забыл: меня всё больше стало интересовать всё вокруг!
http://www.proza.ru/2013/11/07/683