Танкоград

      Роман

Пройдут года — над веком небывалым
Потомки совершат свой поздний суд.
Железо назовут они Уралом,
Победу назовут они Уралом,
И мужество Уралом назовут.

(Михаил Львов, доброволец Уральского добровольческого танкового корпуса)

                Предисловие

Война закончилась почти семьдесят лет назад, но среди людей старших поколений не найти человека, которого она бы не затронула. Погибшие на фронте родные, обезлюдевшие сёла, сгоревшие города, горе десятков миллионов не может так просто взять и уйти из памяти народа. И  те, кто говорит, что скоро можно будет относиться к самой чудовищной и самой опустошительной из войн двадцатого столетия, как к Отечественной войне 1812 года, просто не понимает масштабов чудовищной трагедии, которая нестерпимо больно ударила, отозвалась в сердцах большинства наших граждан.
Хорошо понимаю чувства немногих оставшихся в живых ветеранов, наблюдающих за вакханалией возродившегося нацизма, который, осмелев от западного покровительства, сбрасывает с постаментов памятники истории, оскверняет могилы советских воинов и возносит на пьедестал почёта палачей. Декларации о превосходстве одной нации над другой, гонения на инакомыслящих, факельные шествия с избиениями политических противников, запрет на выражение своего мнения, цензура в печати и на телевидении, наконец, убитые мирные граждане, расстрелянные в затылок и лежащие в многочисленных рвах...

Это ничего не напоминает?

Неужели история повторяется? И неужели жертвы, которые принёс для победы над нацизмом наш многонациональный народ, напрасны?

Хочется верить, что нет. Убеждён также: без правильной оценки трудового подвига нашего народа в тылу в годы Великой Отечественной войны не понять, какой ценой досталась нам Победа. Наш город был одним из крупнейших тыловых центров, где ковалось оружие возмездия захватчикам. Хотя про огромную роль Челябинска во время Великой Отечественной войны сказано немало, и многих людей не удивишь ни впечатляющими цифрами выпущенных здесь танков и самоходных артиллерийских установок, ни динамикой увеличения выпуска боеприпасов и дизельных моторов, которые в начале войны производились только здесь. Тем не менее, важно осознать: история города, население которого за годы войны выросло с 270 до 650 тысяч человек, неотделима от драматических страниц этого периода истории страны. 
 
На базе более двух сотен эвакуированных в 1941 году предприятий, которые сливались с местными производствами, создавались гиганты индустрии: ЧКПЗ, ЧМК, ЧТПЗ. В Челябинске с 1941 по 1945 год размещался народный комиссариат танковой промышленности, один из крупнейших промышленных наркоматов СССР. Кроме того, в городе размещались наркомат боеприпасов, наркомат среднего машиностроения, наркомат электростанций. 
 Из кровопролитной войны Челябинск вышел одним из ведущих центров военно-промышленного комплекса страны и танкостроения, в частности. Однако трудно представить, что до 22 июня 1941 года рабочие и инженеры ЧТЗ понятия не имели, как делать танки в промышленном масштабе. Несмотря на то, что в 1940 году на ЧТЗ были созданы танковый отдел для подготовки производства танков КВ и специальное конструкторское бюро, в которое, кроме челябинских специалистов, вошла группа командированных ленинградцев, дальше опытной сборки первого танка «КВ» 31 декабря 1940 года дело не пошло. Строительство специального корпуса для сборки танков только начиналось. 
Сказать, что достижения Танкограда дались ценой невероятных усилий, означало бы отделаться скороговоркой. История не знала примеров такого перемещения людей и производственных мощностей.
В Челябинск, на ЧТЗ, были направлены Ленинградский Кировский завод и харьковский станкостроительный завод им. Молотова, московский  станкостроительный завод «Красный пролетарий», завод шлифовальных станков, цехи завода «Динамо. Позже, в 1942 году, прибыли Сталинградский тракторный завод им. Дзержинского и Воронежский завод резинопаранитовых  изделий.
Уже в начале войны Челябинск обрёл второе, неофициальное имя — Танкоград. Всё огромное производство переключилось на выпуск танков. Сначала это был тяжёлый танк серии «КВ». Но в связи с изменением обстановки фронту был больше необходим танк «Т-34», массовое производство которого в Танкограде было освоено всего за 33 дня. Впервые в мировой практике танкостроения сборка танков здесь была поставлена на конвейер.
С 1943 года на ЧТЗ выпускались «САУ-152, а затем и истребительные самоходные установки «ИСУ-152». Всего за годы войны на заводе было произведено более 18000 боевых машин. Предприятия Танкограда в годы войны производили дизель-моторы, боеприпасы (патроны, мины, бомбы, фугасы, реактивные снаряды), электрооборудование для боевых машин, детали для танков КВ и автомобилей ЗИС.
Эту продукцию, наряду с мужчинами, делали подростки, женщины и старики, которые сутками не выходили из цехов. С 1 июля 1941 по 30 апр. 1945 коллектив завода освоил производство 13 типов боевых машин: тяжелых танков «КВ-1», «КВ-1С», «КВ-85», ИС-1, ИС-2, ИС-3; огнеметных танков КВ-8 и КВ-8С; ср. танка Т-34; тяжелых САУ СУ-152, ИСУ-152, ИСУ-122, ИСУ-122С.   
В связи с заявленным жанром книга не претендует на точную историческую детализацию, поскольку главное в ней – судьбы и поступки героев, сделавших всё возможное и невозможное для приближения Великой Победы. 

                Пролог

Вслед за еле слышным звуком разрыва высоко в небо над Луганском поднялся чёрный столб дыма, а спустя мгновение огромной силы взрыв оглушил окрестности. Трое ополченцев на блокпосте, который находился на окраине города, привыкли к канонаде и к звукам далёких разрывов. Но одно дело, когда артиллерия стреляет по армии, а совсем другое...
– Из гаубиц бьют, гады! – бросил средних лет ополченец, – лупят по городу. Прекрасно понимают: там мирные люди! А вчера озверели – реактивной артиллерией, «градами» – по жилым кварталам!
– Нацисты... – гневно отозвался бородатый мужчина лет пятидесяти в камуфляже.
Третий ополченец – подросток лет шестнадцати с карабином «Сайга» за спиной сплюнул на асфальт, повреждённый гусеницами танка, и ничего не сказал. Он напряжённо всматривался не туда, где разрастался очаг пожара – в глубину другой улицы, как будто надеялся увидеть там нечто необычное.
– Когда дед подъедет? – спросил у юноши бородач, перехвативший его взгляд.
– Скоро, – ответил молодой боец, – утром говорил, осталось топливный насос проверить и траки подтянуть. 
– Класс! – голос бородатого ополченца потеплел, – будет у нас ещё один танк. 
– Мой прадед на такой «тридцатьчетвёрке» воевал. 
– Рассказывал тебе, наверное.
– Конечно! Как танки делал в Харькове, а потом в Челябинске. Как воевал на них. Про Львов – как освобождал, говорил. Интересно!
– Боевой у тебя прадед!
– Был... меня в честь его и назвали. Но умер. Он ведь ещё под Фугдином на китайско-восточной железной дороге в 1929 году сражался. Правда, тогда в пехоте. Когда я в школу пошёл, прадед приходил на встречу в старшие классы, а потом уже не мог. Заболел.
– Возраст, что поделаешь.
– Но рассказы его я запомнил. Хорошо запомнил. Он хорошим механиком, говорят, был. Как и дед. 
– Наслышан. Читал про них в газете. Это что получается, династия?
– Не совсем. Прервалась – отец на шахте погиб. Но тоже любил технику. И я до этой войны хотел стать механиком, как дед и прадед. Сначала думал в техникум пойти, потом в институт.
– До войны, ты сказал... А теперь?
– Теперь? Хочу стать снайпером. Мне бы винтовку настоящую. Вот Витьку с нашего двора позавчера их снайпер убил... А 10 июля 2014 года мы восемнадцать лет хлопцу отметили.
На блокпост подошли ещё несколько мужчин с ружьями и автоматами АКМ и ППШ – кто в камуфляжной форме, кто в гражданской одежде. Сухо поздоровались. Заняли свои позиции за мешками с песком, напряжённо всматриваясь в сгущающиеся сумерки. Укрепления ополченцев Новороссии отличались от тех, которые оборудовала украинская армия и части национальной гвардии: на востоке посты чаще длинные и зигзагообразные. Это заставляет машины медленно проезжать между противотанковыми ежами. Каратели оборудуют блокпосты исключительно для обороны – кладут в ряды мешки с песком и ставят вокруг БМП.   
Послышался лязг гусениц. Миновав здание, в котором зияла огромная пробоина, к блокпосту подошёл танк «Т-34» с только что покрашенной красной звездой на башне. Открылся люк и из него показался ополченец в шлеме. Из другого распахнувшегося люка выглянула седая голова в обычной фуражке. Сергей подбежал к боевой машине:
– Дед!
– Привет, Сергуня. Ты видел – звёздочку я краской подновил?
– Видел! 
– Этот танк стоял на постаменте в районе «Острой могилы». Мы его отремонтировали!
– Даже не верится!
– Ничего, он ещё повоюет с неонацистами. Мы на него новые пулемёты поставим. Помнишь песню, которую любил петь мой отец и твой прадед? «Броня крепка, и танки наши быстры»?
– Помню. Как бабушка?
– Плохо пока. Лежит в реанимации. Туда пока никого не пускают.
– Что врачи говорят?
– Ничего они не говорят. Много крови потеряла. 
– В сознании?
– Да, шепчет что-то.
– Что?
– Вспоминала годы оккупации. Сравнивала. Говорит: тоже бомбили. Так там немцы были. А тут – свои.
– Да какие они свои! Бандеровцы – те же фашисты!
Просвистела шальная пуля, и Сергей инстинктивно пригнулся. Григорий Сергеевич тихо сказал:
– Пуля, что свистит – не твоя. Вспомни – так твой прадед говорил. Свою – не услышишь. Ты береги себя, ладно?
Низко пролетел украинский штурмовик. С вражеской стороны опять заработала реактивная артиллерия. Раздались звуки разрывов снарядов. За куполом православного храма – справа и слева – разгорались огоньки...   

                Война моторов

Поезд шёл на восток. Точнее, полз, часами простаивая на узловых станциях и небольших разъездах, пропуская воинские эшелоны, спешащие на запад, к линии фронта. Вот и сейчас состав замедлил ход и замер на полустанке, напротив небольшой деревеньки с ветряной мельницей. Встречный воинский эшелон умчался на запад, а поезд с эвакуированными людьми и техникой застыл на безымянном полустанке рядом с небольшой мельницей, лопасти которой на его глазах сначала ускоряли вращение, но потом вдруг замедляли его, словно попадая в обволакивающую паутину.   
Время представлялось Сергею Марченко именно такой мельницей и сейчас на его глазах как будто резко замедлило бег. А давно ли неслось – как птица. Сергей прекрасно помнил и такие дни. С середины сентября 1941 года после получения приказа наркома В.А. Малышева о срочной эвакуации завода со станции Балашовская с заводских железнодорожных путей отправлялись эшелоны, состоящие из платформ с оборудованием и вагонов для людей. Их в народе прозвали теплушками – внутри вагона присутствовали печки и были установлены простейшие нары.
Механик Харьковского дизель-моторного завода Сергей Марченко выглянул из теплушки и тяжело вздохнул. Печальный опыт первых суток дальней дороги в Челябинск подсказывал: такая остановка может быть долгой. И это несмотря на то, что эшелон считался литерным – он должен пропускать только воинские составы.
Но сколько их уже повстречалось на пути, воинских, – не перечесть. Страна посылала на запад всё новые и новые силы – шла великая война. По встречному пути прогрохотал ещё один такой эшелон, и Сергей успел хорошо разглядеть в окнах вагонов молодых бойцов в новенькой форме защитного цвета, а на платформах – танки, орудия, автомашины и даже полевые кухни.
«Необстрелянные ещё ребята, – пронеслась мысль,  – скоро, очень скоро встретятся они с врагом лицом к лицу».
В свои тридцать три Сергей Марченко успел понюхать пороха на действительной военной службе в октябре 1929 года на Китайско-Восточной железной дороге в районе Фугдина. Он ощутил сильное желание очутиться рядом с этими солдатами и вновь непроизвольно вздохнул. Его просьба отправить на фронт была отклонена. Механик Марченко подпадал под бронь.
– Понимаю, у тебя брат погиб, понимаю, – положив огромную заскорузлую ладонь на плечо, утешал военком, – верю, не утратил боевой опыт. Но пойми: танки стране вот как нужны... – немолодой офицер провёл ребром ладони по кадыку. Бережно разгладил на сукне стола похоронку на брата, а потом вернул её Марченко. Убрал в папку заявление Сергея, протянув на прощание руку:
– Ты с дизель-моторного, так? Эта война будет войной техники... войной моторов. Уверен в этом. Против немца с трёхлинейкой не пойдёшь...   
 Сергей, как механик цеха, хорошо запомнил совещание у  директора Кочеткова. Дмитрий Ермолаевич собирал всех руководителей у себя в кабинете, ставил главные задачи, выслушивал мнения. В числе первых эшелонов на восток отправлялось сложное оборудование для производства топливной аппаратуры и заготовительных цехов – литейного и кузнечного. Следом планировалось вывезти металлообрабатывающие станки и оборудование для термических печей. Линия фронта приближалась с каждым днём, и заводчане дизель-моторного понимали нависшую угрозу. Всё чаще и всё злее каждую ночь Харьков бомбила вражеская авиация.
Спасти ценное оборудование необходимо было в нереально сжатые сроки!
– А что не вывезем – придётся взорвать, – рубанул рукой наэлектризованный воздух суровый директор, – это приказ.
Дмитрий Ермолаевич вышел из-за стола, прошёлся по кабинету, успокаивая натянутые нервы.
– Государственный комитет обороны поставил задачу: организовать чёткую эвакуацию, – продолжил он, – так, чтобы завод смог выпустить максимальное количество двигателей. Нужны моторы! Без них танк – груда металла. Продумать каждый шаг, каждую мелочь.
Слова руководства заставляли ценить каждую минуту. Приказом наркома было установлено: проводить эвакуацию в две очереди, обеспечив ежесуточный выпуск не менее 25 дизельных моторов. Приказ гласил: рабочие и инженеры выезжают в тыл вместе с оборудованием в самый последний момент...

***

... Паровоз издал гудок. Поезд дёрнулся и потянулся на восток. А в памяти Сергея, как уплывающая вдаль мельница и меняющиеся картинки за окном, пронеслись недавние события. Вспомнил цех, ускользающее время, неистовую работу на нервах. Как пытались демонтировать гигантский кузнечный пресс, а фундамент не поддавался. Ломики отскакивали, оставляя на крепком железобетоне лишь небольшие зазубрины. В час по чайной ложке.
А фронт гудел совсем рядом. Ладони Сергея горели от прорвавшихся мозолей, через полотно рукавиц проступала кровь, только вот толку не было...
Мастер всплёскивал руками:
– Хлопцы! Нам без него... никак! Вы же понимаете.
Хлопцы понимали. Рабочие в замасленных робах, взмокших от пота, без привычных перекуров угрюмо и ожесточённо долбили железобетон. Кто-то выругался и в запальчивости бросил:
– Как железо. Гранатой не возьмёшь!
Взорвать? Это мысль. Если закрыть ценное оборудование стальными листами... попытаться направить дикую энергию тротила в нужное место!
Сергей побежал к начальнику цеха. Тот схватил трубку телефона, лихорадочно стал набирать номер...
Мощный взрыв, поднявший в воздух стаи птиц далеко за заводом, решил эту, казалось бы, невыполнимую задачу. В этот же день пресс – без единой царапины – погрузили на платформу очередного литерного поезда. И увезли на Урал. 
 Сергей Марченко не знал и не мог знать, что этот поезд, как и его литерный, был одним из шестидесяти эшелонов, отправленных Харьковским  дизель-моторным. Сергей не задумывался, что его теплушка была одним из полутора миллионов вагонов отправленных на восток. Эта эвакуация приняла такие масштабы, которых не знала мировая история. Десять миллионов человек – население средней по размеру европейской страны было перевезено на восток. И среди них был Сергей Марченко – рядовой инженерный работник одного цеха из полутора тысяч эвакуированных предприятий страны.   
Сергей чувствовал, как огромная страна начала приходить в движение, но не мог знать: массовая эвакуация заводов из западных районов страны на восток была ещё впереди...
Историки потом приоткроют эту страницу. Как и другой факт. Разрабатывая планы блицкрига, ставка немецкого командования планировала захватить в первые месяцы войны не только индустриальный Донбасс, но и промышленные центры Урала. Осуществить эту операцию предполагалось силами восьми танковых и четырёх моторизованных дивизий при активной поддержке авиации. Несмотря на фантастичность плана, Адольф Гитлер искренне верил в реальность его воплощения.
Но развитие событий пошло по другому сценарию. Несмотря на катастрофические потери самолётов и бронетехники советская армия оказала ожесточённое сопротивление и ценой огромных людских потерь сдержала невероятный вражеский натиск, сорвав планы блицкрига.
Сергей Марченко достал из кармана фотографию брата-танкиста и снова вгляделся в родное лицо. Артём месяц не дожил до своего тридцатилетия. Все окружающие в один голос говорили: они с братом сильно похожи. Такой же прямой нос с небольшой горбинкой, открытый лоб, зачесанные назад соломенные волосы и серые глаза. Точная копия. Разве что не было у Артёма шрама от осколка на шее, царапнувшего старшего брата под Фугдином. Повезло ему тогда. Чуть бы левее – и конец...
Видно, не судьба... разминулись они со смертью, а Артём вот... погиб.
Марченко непроизвольно сжал кулаки. Ничего, мы ещё повоюем. 

***
Сергей вернулся из тамбура в вагон. В теплушке присел на краешек нар. Сидевший напротив усатый токарь Василий Петрович Ершов уловил его тревогу и внимательно взглянул на попутчика:
– Ничего. Вот скоро доедем до Челябы, там скучно не будет.
– Наверно.
– А то! Не бывал там-то?
– Нет. А ты, Петрович?
– Было дело. В тридцать втором...
Петрович отхлебнул из металлической кружки горячий чай, вздохнул, словно уносясь в далёкие годы.  И мечтательно продолжил:
– Эх, Серёга. Это ж видеть надо было, какое дело завернули! Такой гигант на пустом месте отгрохали. На окраине Челябы – среди берёзовых перелесков. Ты вдумайся только, Серёга – тысяча двести двадцать девять станков.
– Ого! – не сдержался Марченко, – читал я в «Правде», что Серго Орджоникидзе, говорил на XVII съезде партии. Мол, такого огромнейшего и роскошнейшего завода нет не только в Европе, но и в Америке.
– Так и есть! – с гордостью подтвердил Петрович, – в тридцать третьем его пустили, но и сейчас очень даже современное производство. Механосборочный корпус – любо дорого взглянуть: настоящий завод в заводе. Новейшие станки лучших мировых фирм. Цинциннати, Вандерер… Глиссон… Менесман… Полуавтоматы и автоматы. Один станок – одна операция. Всё продумано. Каждый станок пролёта даёт для конвейера подготовленную деталь… 
– Как оркестр в филармонии, – улыбнулся Сергей.
– Точно! – согласился Петрович, – только теперь будет играть этот оркестр не мирные пьесы, а военные марши.
– Скорее бы, – вздохнул Сергей в тот самый момент, когда поезд снова замедлил движение и остановился на очередном полустанке, – ползём еле-еле.
– Потерпи, брат, приедем. Главное – под бомбёжку не попасть!
Петрович задумчиво посмотрел в окно и неторопливо продолжил:
– Скоро, очень скоро ты сам всё увидишь. К примеру, литейный цех. Как механосборочный – тоже целый завод чугунного и стального литья. И какой завод! Нет ему равных в Союзе. Да что там – может, даже и во всём мире. Ты только представь себе, Серёга. Почитай завод из литейного и формовочного отделений, отделения обрубки и больших складов песка и кокса… мне спецы говорили: таких конвейеров для чугунного и стального литья и в самой Америке не увидишь. А мощные электропечи с механической завалкой шихты.
– Читал, сорок тысяч тракторов в год, – отозвался Марченко, – американцы дают пять, максимум семь тысяч «катерпиллеров».
– Вот погоди, Серёга, приедем – поведу тебя в кузницу! Своими глазами увидишь лёгкие и тяжёлые молоты, ковочные машины. Покажу штампы. Небывалая у них производительность – три-четыре тысячи звеньев гусеницы в сутки. А инструментальный цех! Ты не представляешь, сколько там станков. Но больше всего полюбились мне люди – рабочей закваски. Уральцы – молодцы. Они – умельцы. С такими орлами не пропадём!
Поезд дёрнулся, и по цепочке вагонов прошла судорога.
– Поехали! – радостно воскликнул Марченко.
Двое харьковчан радовались этой мелочи. Они не могли в полной мере знать всю ситуацию, но подсознательно понимали свою сопричастность к великому переселению на восток, к масштабной эвакуации харьковских заводов конца сентября – начала октября 1941 года. И их эшелон, следующий в далёкий Челябинск, один из многих составов с оборудованием и рабочими Харьковского дизель-моторного завода. Как понимали важное: от них тоже многое зависит.
 Эти двое мужчин, которые ехали на восток в теплушке, вряд ли знали, что ещё 7 июля, на семнадцатый день войны, руководство их завода было предупреждено о предстоящей эвакуации в Челябинск. Тогда это не все понимали и принимали, потому что враг находился далеко от Харькова. Но именно это предупреждение создало крепкие предпосылки для осуществления всей труднейшей операции по перебазированию большого завода. Ни Петрович, ни Сергей этого не знали. Они хотели только одного: скорее добраться до места назначения и работать, работать, работать для фронта и для победы!

  ***
Ни Петрович, ни Сергей Марченко, конечно, не могли знать и о том, что в начале июля 1941 года штаб танковой армии Гота докладывал о выходе из строя половины бронемашин. Не лучше дело обстояло в танковой армии генерала Буле и в других бронетанковых частях гитлеровцев.
Многие танки Советской армии, вышедшие из строя, также скорбно стояли на полях сражений, но на удивление немцев навстречу их войскам с востока появлялись всё новые и новые бронемашины. В  июне 1941 года начальнику генерального штаба немецких сухопутных войск генерал Гальдеру доложили о появлении нового типа тяжёлого танка противника. 
Немцы получили информацию: параллельно с Кировским заводом русские собираются начать производство танков типа «КВ» на Челябинском тракторном заводе. Разведка врага получила сведения, что планы выпуска тяжёлых танков всё время пересматривались в сторону увеличения, но знали они и то, что пока только Кировский завод производит такие бронемашины в промышленном масштабе.   
Немцы рвались к Ленинграду, к Харькову и строили далеко идущие планы захвата производства русских дизелей – такие моторы были нужны им, как воздух и предназначались для комплектации средних танков. Об этом немецкие генералы, успевшие уже столкнуться с легендарным «Т-34», оснащённым мощным дизельным мотором, в специальном письме просили Гитлера. Харьковский дизель-моторный завод производил огромное количество моторов, и в планы немцев входило, если не помешать захватить, то, в крайнем случае – уничтожить это предприятие, чтобы лишить возможности комплектовать дизельными двигателями русские танки «Т-34» и «КВ».
Сергей Марченко и Петрович этого не знали, но зато прекрасно понимали:  захватчикам в Харькове достанутся лишь покинутые заводские корпуса и голые стены, с которых были удалены даже электрические розетки. Даже электропроводка была снята и вывезена. Всё, что не удалось отправить на восток, было взорвано и уничтожено...
В ночь с 17 на 18 сентября с харьковского вокзала ушёл на Урал первый эшелон с людьми и оборудованием, а 18 октября, буквально за неделю до захвата города врагом – двадцать шестой, последний. За месяц Харьковский дизель-моторный завод был перебазирован на новое место, но это было только начало труднейшего и ответственного дела – предстояло нарастить выпуск дизельных моторов, остро необходимых фронту.
Спасти военную промышленность и наладить выпуск оборонной продукции – такое дальновидное решение было принято советским руководством, исходя из верной оценки ситуации. А вот немецкая верхушка переоценила возможности блицкрига – враг не ожидал, что встретит такое яростное сопротивление и что промышленность СССР можно восстановить.  Имея в своём распоряжении промышленный потенциал всей Европы, значительно превосходящий довоенный потенциал СССР, политическое руководство Германии не только не приняло своевременного решения о мобилизации промышленности, но, напротив, в ожидании быстрой победы сократило выпуск некоторых видов военной продукции, прежде всего боеприпасов. Так, в августе 1941 г., по сравнению с июнем того же года, производство мин для 81-мм минометов уменьшилось на 38 %, 105-мм снарядов для легких полевых гаубиц — на 78 %, т. е. почти в пять раз. Выпуск 150-мм снарядов для тяжелых полевых гаубиц сократился на 43 %, 100-мм пушечных снарядов – в три раза!
В СССР, в отличие от Германии, стратегический характер будущей войны был определен в целом верно. Благодаря этому стало возможным заблаговременно осуществить подготовку страны к длительной ожесточенной войне и принять уже в ее первые дни важнейшие решения о мобилизации промышленности и эвакуации предприятий народного хозяйства.  Спустя годы историки скажут и об этом. Марченко Сергей был одним  из миллионов простых тружеников, которые осенью 1941 года творили историю, спасая мир от нацизма. 
Эшелон упорно продвигался на восток, и с каждым днём южане чувствовали изменение погоды. Казалось, они въезжают в осень. Порой на рассвете северный ветер проносил за окошком теплушек снежок, кое-где покрывавший пока ещё тонким слоем землю.
Долгая, утомительная дорога, наконец, окончилась. Прибывших харьковчан временно селили по общежитиям, спортзалам и подсобкам школ, отводили помещения в клубах. В актовом зале школы фабрично-заводского образования разместился штаб по приёму и распределению людей, эвакуированных из Харькова и других западных областей страны.
Мужчин-заводчан часто сразу же направляли на разгрузку и монтаж оборудования своих заводов. Время не просто поджимало – оно уже было упущено, и приходилось навёрстывать. Сергей Марченко прекрасно понимал это, и, видя горы заготовок, сотни станков, сгруженных на заводском дворе, суровел лицом: ничего, управимся.
Его семью – худенькую дочурку Настеньку, крепыша Гришку и молчаливую жену Татьяну, учительницу, давно уже не удивляло, что муж и отец возвращался за полночь. Падал на койку в комнате заводского общежития, чтобы рано утром, запив кипятком пару картофелин, отваренных в мундирах, убежать на завод.
К монтажу оборудования Харьковского дизель-моторного завода приступили прямо в недостроенном корпусе. 
– Огромный какой! – не сдержал изумления Петрович,
– Да уж, – поддакнул ему пожилой челябинец Фарид Нигматуллин, из тех, кто был придан в помощь, – хотели тут газогенераторы делать, но...
Залетевший в пролёт ветер заглушил его слова. Но харьковчанам и так было понятно: в этом светлом корпусе, крыша которого не была полностью остеклена, а на полу лежали кучи строительного мусора, предстояло смонтировать и пустить в ход точнейшие станки, обеспечивающие доведение до зеркального блеска гильз цилиндров. Здесь предстояло установить уникальные фрезерные станки, обрабатывающие шатуны, смонтировать многошпиндельные полуавтоматы для глубокого сверления распределительных валов. Необходимо было в кратчайшие сроки возобновить изготовление топливной аппаратуры дизеля, требующее лабораторной чистоты и точности.
В недостроенный цех залетал снег, в помещении не было отопления. Не работал ни водопровод, ни канализация. Но нужно было давать фронту продукцию – армия ожидала  от них дизельные моторы.

***
Моторы, моторы...
Сергей Марченко оглядел пустой цех. Время бежит, а у них только стены и станки во дворе. А Гитлер прёт танковыми армадами, давит авиацией. Сергей не смог сдержать глубокого вздоха. Он прекрасно помнил первые дни армейской службы. 1928 год. Его командир с простой русской фамилией Иванов, напомнивший русских крестьян, приезжавших торговать на базар в Харьков: рыжеусый, коренастый и улыбчивый, как-то достал на занятиях из полевой сумки две небольших книжки – первую и вторую часть «Боевого устава пехоты».
– Война будет теперь другая, товарищи бойцы, – медленно проговаривая каждое слово, будто сообщая важную военную тайну, сказал он, – и большая роль отводится танкам и авиации.
 – Товарищ командир! Разрешите? А кавалерия? – не удержался от вопроса Сергей.
– Кавалерия? Она останется, – спокойно ответил Иванов, – только у неё будут свои задачи. Прорыв вражеской обороны будут делать танки. Так мне говорил прославленный красный командарм Михаил Тухачевский. В новом Уставе чётко написано...
Командир раскрыл книжку на одной из страниц, которая была отмечена закладкой:
– Вот... здесь... читаю: танки будут действовать в тесном взаимодействии с пехотой во всех видах боя. Важнейшими условиями успеха являются: внезапное появление танков в составе атакующей пехоты...
Иванов строго посмотрел на бойцов:
– Пишите: одновременное и массовое применение их на широком участке с целью рассредоточения артиллерийских и других противоброневых средств противника. Записали? Эшелонирование танков в глубину при одновременном создании из них резерва, что позволяло развить атаку на большую глубину; тесное взаимодействие танков с пехотой, которая закрепляет занятые ими пункты. Всё успели записать?
– ... развить атаку на большую глубину, – повторил тогда Сергей.
А командир поделился информацией:
– Мне вчера комдив сказал, скоро придёт в войска временная инструкция по боевому применению танков. Она уже издана. Но давайте, товарищи, запишем, что в Уставе сказано...
Он стал диктовать дальше под запись сухие положения Устава. Прошёлся по помещению учебной части, поскрипывая начищенными сапогами. Со вздохом сказал, ни к кому из бойцов не обращаясь:
– Жаль мало у нас пока танков. Но ничего, дай срок... 
Уверенность Иванова запомнилась Сергею. Дай срок... именно так. Танки у Красной армии в нужном количестве будут! Непременно будут!
Возможности и потенциал броневых машин при умелом взаимодействии с другими частями войск Сергей ощутил на своём личном опыте в Манчжурии в октябре – ноябре 1929 года. Именно при поддержке танков «МС-1» 18 ноября 1929 года бойцы 35-й и 36-й стрелковых дивизий Красной Армии сумели сломить сопротивление противника прежде, чем предполагалось командованием. А остатки войск гоминдановцев были уничтожены кубанскими кавалеристами.
– Красная армия наращивает броневой кулак, – загорелись карие глаза Иванова, – в 1927 году в Красной Армии был всего один танковый полк. На его вооружении было что? Устаревшие танки и даже трофейные бронемашины Мк-IV и Мк-V. Разве дело воевать техникой, захваченной  ещё в Гражданскую? Ну, есть ещё шесть бронедивизионов с устаревшими бронеавтомобилями «Остин-Путилов» и «Путилов-Гарфорд». Но теперь у нас будет не один полк – танковые армии.
Учитывая боевой опыт, полученный в военном конфликте на КВЖД осенью 1929 года, руководством страны был взят курс на механизацию армии. Совершенствовалась тактика, модернизировалось вооружение, Были созданы уникальные боевые машины «Т-34» и тяжёлый танк «КВ». Сергей гордился тем, что советский конструктор Михаил Ильич Кошкин придуман такой высокоманевренный средний танк «Т-34», укомплектованный крупнокалиберной пушкой и не уступающий по скорости лёгкому танку, а по броне и вооружению – тяжёлому. А танков, подобных «КВ», у немцев в начале войны вообще не было.
«Отчего же отступаем, в чём дело?», – этот вопрос не давал покоя. И следом за ним в сознании вереницей пронеслись другие тяжёлые мысли.
Механик Сергей Марченко внимательно слушал сводки Совинформбюро, но в их сухих сообщениях не мог найти ответ на свой вопрос, как не могли найти его миллионы сограждан.
Сергей оглядел помещение ещё раз. Пустынно, холодно, мрачно. И, тем не менее, именно здесь, нужно было наладить производство топливной аппаратуры и другого уникального оборудования для дизельных моторов. 

                Завод на линии фронта

Первые немецкие самолёты ленинградцы увидели в начале сентября 1941 года. Бомбардировщики не были особенно настойчивы и, наскоро отбомбившись и не сумев прорваться к центру города, ушли на запад, провожаемые огнём зениток. Сосредоточив на подступах к городу дальнобойную артиллерию, враг уже 4 сентября произвел первые выстрелы по городу из 240-миллиметровых орудий. Этот день запомнился всем ленинградцам, жившим в это время в городе, как начало трагических испытаний – многолетней блокады.
Огонь в тот день производился со стороны Тосно, и снаряды попали на территорию заводов  «Большевик», «Салолин» и ГЭС № 5. А 8 сентября в 19 часов немецкая авиация  произвела ожесточенный налет на город, сбросив тысячи зажигательных бомб. После чего в 22 часа 30 минут тяжёлые бомбардировщики неприятеля сбросили 48 фугасных бомб массой до 500 кг. К 10 сентября линия фронта вплотную приблизилась к Ленинграду. Возникла опасность появления вражеских войск на окраинах города.   
А 10 сентября на жилые кварталы и промышленные предприятия города был совершён массированный авиационный налёт невиданной силы. Казалось, враг стремится за один день, за одно жестокое нападение подавить и запугать граждан города на Неве – фугасные и зажигательные бомбы сбрасывались десятками.
В этот день в десятом часу вечера директор Кировского завода Исаак Зальцман услышал мощный взрыв совсем рядом. Со стены посыпалась штукатурка. Директор снял трубку телефона:
 – Бомба на парашюте? – переспросил Зальцман, – пожар? В конструкторском? Есть погибшие? 
Он продолжал задавать краткие вопросы, потом коротко бросил:
– Сейчас буду.
Выяснилось, взрыв произошёл в непосредственной близости от здания, в котором продолжали жить на казарменном положении и работать конструкторы танков во главе с главным конструктором Жозефом Яковлевичем Котиным. Взрывная волна была такой силы, что не только вышибло все стёкла, и посекло стены осколками, но обрушило некоторые перекрытия в здании. Среди находящихся там людей было много раненых и контуженных, и среди них, к несчастью, оказался и главный конструктор Котин.
Зальцман остановился у огромной воронки между двух цехов, приказал подошедшим сотрудникам:
– Немедленно огородить. Затем засыпать.
Он прошёл туда, где комсомольцы тушили здание столовой, забрасывая очаги пожара песком и землёй, заливая водой. Потом распорядился:
– Конструкторов после оказания медицинской помощи – в Дом культуры. Всех разместить, уточнить, что им необходимо.
Зальцман понимал: там тоже покоя от бомбёжек не будет, но пока остановился на этом варианте.
Кировский завод, выпускающий танки, оказался почти на линии фронта. Разведчики докладывали: до врага не более пяти километров. Однако работа не останавливалась ни на минуту, и боевые машины прямо из сборочного цеха шли на фронт. И всем было ясно: за налётом 10 сентября последуют и новые бомбардировки. Возможно, более злые и ожесточённые. 
В этот день 10 сентября в Ленинград прилетел новый командующий Ленинградским фронтом генерал Жуков. Когда он доложил в Ставку по прямому проводу: «В командование вступил», Сталин попросил к телефону Жданова и предложил эвакуировать Кировский завод на Урал, считая, что немцы не дадут работать. Учитывая конкретную обстановку в Ленинграде, Жданов и находившийся в его кабинете директор ЛКЗ Зальцман просили Сталина временно не трогать ЛКЗ и взяли на себя обязательство в ближайшие дни выпускать по 10 танков в день и восстановить производство полковых пушек в необходимом количестве. Предложение Жданова и Зальцмана было принято, и они слово сдержали.
«Удивительно мужественно», по словам Жукова, дрались войска и ленинградцы, оборонявшие ближние подступы к городу. Прославленный Кировский завод не только продолжал давать продукцию – тяжелые танки КВ и полковые пушки,– но и посылал на фронт бойцов. У порога родного города под огнем противника ополченцы превращались в опытных солдат. 
 12 сентября был создан штаб обороны завода. Возглавил его, конечно, Зальцман. Как он успевал везде – никто не понимал. Будучи директором оборонного завода, являлся членом Комитета обороны Ленинграда, ответственным за сооружение оборонительных сооружений и обеспечение их орудиями и пулемётами. Зальцман также был командиром истребительного батальона, и казалось, его кабинет был эпицентром мощной деятельности. Невысокого роста, подвижный и собранный, готовый мгновенно взяться за любое самое тяжёлое дело, он излучал огромную энергию, но в умных, проницательных глазах прежняя острота взгляда приобрела оттенок тревоги и обеспокоенности. 
 Он порой ни днём, ни ночью не покидал стен предприятия. Его директорский кабинет был подлинным командным пунктом, откуда рассылались молнии указаний, подсказок, срочных приказов – осуществлялось руководство сложнейшими боевыми операциями. Зачастую из кабинета директора с оружием в руках кировцы шли защищать подступы к своему заводу.
Казалось, выпавшую на его долю миссию он воспринимал легко, а проблемы решал так быстро, словно играл хорошо знакомую шахматную партию или диктовал таблицу умножения. И мало кто догадывался, какое огромное напряжение нервной системы крылось за каждой фразой и чётким, с металлическим отливом распоряжением тридцатишестилетнего директора Кировского.
Это был его завод, и это был его город. Сюда он приехал в 1933 году сразу же после окончания Одесского индустриального института. Работал сменным мастером и гордился, что трудится на заводе «Красный путиловец» – так в те годы называлось предприятие.
Зальцман помнил день, когда он решительно постучал в кабинет начальника отдела кадров, прекрасно запомнил он и тот короткий разговор.
– Комсомолец?
– Да.
– Пойдёшь мастером в ремонтный цех. 
В ремонтный? В то время, когда на «Красном путиловце» ещё с 1924 года освоено  производство тракторов, и можно работать в цехе, где делают мощные машины или детали к ним. Исаак знал: год назад заводу поручено изготовление танка «Т-26», принятого на вооружение Красной Армией. Вот бы туда попасть!
Но в кадрах не предложили иного выбора, выбирать не приходилось. Он сказал:
– Хорошо.
В памяти пронеслись картины прошлого. Ремонтный цех. Если бы Зальцман мог видеть себя со стороны. Его увлечённость делом нравилась рабочим и инженерам. Молодой смуглый и энергичный мастер сразу же выделился своим темпераментом и быстро обратил на себя внимание кипучей энергией, глубокими инженерными знаниями и невероятной смекалкой.
Вскоре способного выпускника одесского вуза назначают заместителем начальника турбинного цеха, потом – главным инженером. Это было время ответственных дел. Кировскому заводу поручают всё новые и новые задания правительства. Завод с честью выполняет их, совершенствуя технологию производства лёгких танков «Т-26» и «БТ-5». В 1936 году начинается Гражданская война в Испании, и здесь бронетехника Кировского завода проходит боевое крещение. В боях с войсками генерала Франко советские танки показали превосходство в маневренности, но обнаружилось и печальное обстоятельство: их броня легко пробивалась противотанковой артиллерией противника.
Большие надежды правительство Советского Союза возлагало на многобашенный танк «Сергей Миронович Киров». Работа над ним также была поручена Кировскому заводу. В это же время сугубо по своей инициативе конструкторское бюро, которым в тесном контакте с Зальцманом руководит конструктор Жорес Котин, создает танк «Клим Ворошилов» – знаменитый танк «КВ». С 1938 года Исаак Зальцман после ареста прежнего руководства завода в 33 года становится директором Кировского завода, главного оборонного предприятия Советского Союза. 
Двадцать лет назад он, юный рабочий свекловичных плантаций, и мечтать не мог о том, что сам сядет за управление мощным танком «КВ». В 1939 году коллектив прославленного Кировского завода запустил в массовое производство тяжёлые танки «КВ» и ряд других. Молодой директор – а было ему тогда тридцать три – уверенно занимал место механика-водителя, заводил мощный мотор и уверенно выжимал рычаг главного фрикциона. 
Во время войны с Финляндией Исаак Зальцман и Жорес Котин выезжают на фронт – им нужно своими глазами увидеть, как их тяжёлые танки ведут себя в бою, как проявляет себя броня, как грозные исполины проламывают укрепления линии Маннергейма, которая считалась непреодолимой. По итогам боёв в конструкцию танка «КВ» вносятся изменения, и он впоследствии принимается на вооружение армии. Но сколько вместилось драматических эпизодов в этот период!
Зальцману запомнился разговор на передовой финской войны.
Чумазый танкист ловко спрыгнул с брони танка позднейшей модификации «КВ-2», представился:
– Артём Марченко, командир танка.
– Ну как? – поинтересовался Зальцман, представившись. .
– Мощно! – поднял вверх большой палец военный.
– Что именно? – уточнил Исаак Моисеевич.
– Орудие. Поначалу в экипаже пугались – при выстреле такая отдача! Того или гляди танк разнесёт.
– Не разнесёт, всё рассчитано. Корпус прочный, с запасом, – улыбнулся Зальцман.
Первый печальный опыт использования лёгких и средних танков в войне с Финляндией показал: броня толщиной 30-40-мм уже не обеспечивает защиту от огня противотанковых пушек. Толщину брони у танков «КВ» увеличили. Этот танк стал выпускаться с башней двух типов: сварной из листов толщиной 75-мм или литой с толщиной стенок 95-мм. В ходе производства бронезащита корпуса была усилена дополнительными 25-мм экранами, а толщина стенок литой башни доведена до 105-мм.
Зальцман был доволен ответами. Хотя понимал: у танка ещё немало недостатков, не достаточно надёжна коробка передач и большой вес, который часто приводил к разрушению мостов и дорог. Но тут уж ничего не поделаешь, приходилось задумываться, как лучше использовать такой исполин. В целом – хвалили. 
А в декабре 1939 года Зальцману приходилось выслушивать и не столь положительные отзывы. Первые боевые испытания опытного образца танка «КВ» в ожесточённых боях на Карельском перешейке показали: броня танка выдерживает попадания снарядов финских противотанковых орудий. Но 76-милимметровое орудие оказалось недостаточно мощным для борьбы с бетонными укреплениями. Поэтому Военный совет Северо-Западного фронта высказал Кировскому заводу требование: установить на четыре танка КВ из установочной партии крупнокалиберное орудие, способное разрушать доты и бетонные противотанковые надолбы.
Проект требовалось разработать очень быстро, потому что Красная Армия серьезно увязла в финской обороне. Зальцман распорядился: всех конструкторов перевести на казарменное положение, сам подавал пример, и они работали также по 18 часов в сутки. И сделали невозможное: смогли полностью закончить проект всего за две недели.
Новую модификацию КВ решили вооружить 152-мм гаубицей М-10 образца 1938/1940 года. Установить ее в стандартную башню КВ было невозможно, поэтому инженеры СКБ-2 создали четырехугольную башню больших размеров. Причем эту конструкцию, которая была чуть ли не вдвое больше обычной башни, ставили на тот же самый погон!
Танки КВ были разделены на два типа. Машина, оснащенная 76-мм орудием, именовалась в документах как «танк с малой башней». Модификацию со 152-мм гаубицей называли «танк с большой башней». 
В феврале 1940 года танки из установочной партии КВ-2 прибыли на Карельский перешеек. Они были сведены в отдельную тяжелую роту под командованием капитана И. Колотушкина. Кроме КВ-2, в состав роты также был включен один экспериментальный двухбашенный тяжелый танк Т-100. К сожалению, проверить эффективность новых танков против бетонных укреплений и огневых точек не удалось, потому что ко времени их появления в зоне боевых действий основную полосу финской обороны уже успели взломать. Тем не менее, по докладам экипажей КВ, советским «тяжеловесам» за время боев удалось уничтожить 14 противотанковых орудий и 11 дзотов.
При стрельбе по гранитно-бетонным противотанковым надолбам оказалось, что если надолб не зарыт в землю, а просто установлен на поверхности (к примеру, на шоссе), то взрывом 152-мм снаряда его просто переворачивает или разбивает на большие куски. Так или иначе, проход для танка все равно сделать не получалось, и приходилось звать на помощь сапёров.
Как и во время боевого испытания в декабре, подтвердилась чрезвычайно высокая устойчивость КВ к огню противотанковой артиллерии. Случалось, что финны вообще переставали вести огонь по танку после нескольких попаданий, не давших эффекта. Зато очень серьезной проблемой были мины. Как и полагается штурмовому танку, КВ-2 шел впереди и первым попадал на минное поле. Типичными повреждениями от подрывов были разрушенные гусеницы и оторванные передние катки.
С танком « КВ-2» образца 1940 года ситуация была непростой. С первых же часов его применения во время финской войны вскрылись серьезные недостатки конструкции танка. Из-за большой массы КВ-2 часто наглухо застревали в мягких грунтах. Громадная тяжелая башня и слишком мощное орудие требовали, чтобы танк вел огонь, только стоя на ровном месте. Выстрел из 152-мм гаубицы на ходу или в наклоненном положении приводил к повреждениям танка. К тому же из-за малого диаметра погона категорически не рекомендовалось стрелять с башней, развернутой перпендикулярно корпусу.  Как минимум при нарушении этих требований машину ждала заклиненная башня. В более серьезном случае танк получал такой удар отдачей, что выходили из строя узлы двигателя и трансмиссии.
 Зальцман лично осматривал бронетехнику и старался собрать как можно больше информации. Беседовал с танкистами после боя, интересовался управляемостью машин, впечатлениями о вооружении. Дотошно спрашивал – чуть ли не каждого:
– Что нужно сделать, чтобы танк стал ещё более сильным?
Этот вопрос задавал и офицерам, и рядовым. И, конечно, самому себе.
За особые заслуги в советско-финской войне, за обеспечение фронта танками и пушками завод был награждён орденом Красного Знамени, а И. М. Зальцман – орденом Трудового Красного Знамени. Победа в ту войну далась нелегко, а Зальцман прекрасно понимал: впереди у его страны ещё более тяжёлые испытания.
В начале войны с фашистской Германией Кировский завод в несколько раз увеличивает производство тяжелых танков. А Сталин требует постоянно наращивать  производство бронетехники. Началась война – тон верховного главнокомандующего стал не просто более жёстким – категоричным.
Увеличить выпуск танков! Честно сказать, он больше думал, как попросту не остановить предприятие при бесконечных бомбежках и артиллерийских обстрелах? Кировский завод в сентябре 1941 года по существу был на линии фронта – передовая проходила в четырех километрах к югу от границы предприятия.
Зальцман лично проверял, как прямо на территории завода строилась линия обороны, как минировались цеха. Всем было понятно: завод могут в любой момент  занять немцы. Но ставка требовала, чтобы предприятие работало и выпускало танки «КВ», которые шли прямо на фронт.
Снаряды разрывались порой рядом. Они ложились всё ближе и ближе. Не исключено – один такой придётся на его кабинет. Можно ли продолжать работу?
– Опасно, но можно! – рубил воздух на совещании Зальцман, – немцы – народ педантичный, стреляют по квадратам. Вот, посмотрите, я тут отметил: утром начинают они с этой территории, – палец директора уткнулся в прямоугольник на карте, – потом обстреливают этот квадрат, потом вот этот. И так изо дня в день. Часы можно по фашисту проверять. Приказываю: так организовывать работу, чтобы риск подвергнуться артиллерийскому обстрелу был минимальным. Начальники цехов – остаться для получения инструкций, остальные – свободны.
Зальцман продолжал руководить заводом в самое тяжелое для Ленинграда время. 19 сентября 1941 года за исключительные заслуги в создании и освоении выпуска новых типов танков, за умелое руководство строительством оборонительных сооружений правительство присвоило Зальцману звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
Директор Кировского завода прекрасно понимал: наградили не столько его, но фактически весь коллектив ленинградцев – людей, которые под бомбёжками продолжали производить танки, работали на износ, отдавая все силы для победы. Запчастей порой не хватало, смены увеличились, а тут ещё тревожные сводки с фронта. Многие на себе ощутили смертельно опасное дыхание жестокой войны, а кто-то даже получил похоронки на родных и друзей.
13 сентября немцы захватили Красное Село, и рабочие, проживающие в этом населённом пункте, не смогли вечером возвратиться к родным домам. Директор распорядился разместить их в общежитии. 17 сентября наши войска оставили Павловск и Пушкин. Кольцо вражеских сил сжималось вокруг города. Директору приходилось продумывать все варианты, в том числе и такую вынужденную меру как эвакуация. 
Каждый раз, смело шагая в утро жёстких решений, Зальцман слушал сообщения Совинформбюро. И всегда особенно внимательно внимал информации об обороне милой сердцу Одессы – любимого города студенческой молодости. Уже 5 августа румынская армия поступила к городу, а вскоре город был окружён на суше со всех сторон. Снабжение осуществлялось транспортными судами и боевыми кораблями Черноморского флота, которые также поддерживали оборону огнём своих орудий.
А ещё раньше, 20 июля, по радио с холодом, пробежавшимся по коже, он узнал: его малую родину – небольшое селение Томашполь Винницкой области, расположенное на высоком мысу у слияния двух небольших рек и окружённое с трёх сторон глубокими долинами, оставили советские войска. Зальцман лучше многих понимал, чем это грозит населению, среди которых было немало людей его национальности. 
Нацисты не щадили его народ в собственной стране, ещё более разнузданный террор развязали в Польше – об этом ему было хорошо известно. То же самое будет теперь на Украине. Смертельная опасность грозит он мирным гражданам еврейской национальности в первую очередь, поскольку в первый же месяц войны многие еврейские мужчины были призваны в армию. Он узнал об этом из писем – на фронте теперь сражались его лучшие друзья и родственники, его земляки.
Зальцман не знал и не мог знать, что при подходе немецких частей к Томашполю советские власти предоставили желающим эвакуироваться только несколько подвод. Люди метались по селению и не знали, что делать. У кого был свой транспорт – тому повезло. Но подавляющее большинство беженцев не смогли уехать далеко и вернулись свои дома, обнаружив их жестоко разграбленными.
Зальцман не знал, что в тот день, 20 июля 1941 г., в Томашполь вошла передовая вражеская пехотная часть. Немецкий офицер велел собрать всех на площади и сообщил на ломаном русском языке, что отныне все проживающие в селении должны носить белую нарукавную повязку с нашитой на неё шестиконечной звездой. 25 июля были расстреляны первые шесть евреев. За что и почему – никто так и не узнал. Взяли, кто подвернулся, и казнили.
Не знал Исаак Зальцман и про события августа 1941 года. То, что украинские националисты могут отличаться ещё большей жестокостью, нежели немцы, ему довелось увидеть собственными глазами в конце 1917 года, когда местные поборники чистоты украинской нации в Томашполе начали громить еврейские лавки. В 1919 году четырнадцатилетний Зальцман видел и зверства деникинцев, но следующий, 1920 год оказался для евреев ещё более кровавым.
В конце февраля 1920 г. Румыния отказалась пропустить на свою территорию отступающие части Добровольческой армии. Деникинские войска избрали другой путь и пошли через многострадальный Томашполь в направлении на Польшу. А по пути громили еврейские дома и пытали евреев в поисках ценностей. Солдаты насиловали женщин в присутствии членов их семей, а затем убивали свои жертвы. В результате погромов 25 человек было убито, 210 ранено, а тихое и уютное местечко подожжено.
Эта война – это Зальцман понял сразу – по жестокости к его народу затмит предыдущие. Вышло так, что ранним августовским утром 1941 года в Томашполь прибыл карательный отряд украинских националистов, возглавляемый эсэсовцами. Ранним утром был собран сход представителей украинского населения, с тем, чтобы решить вопрос о евреях.
Те за свою судьбу переживали, но надеялись – коль скоро на сход пришли известные в Томашполе люди, может, оно и обойдётся.
– Евреив потрібно знищувати, як гниле мясо, оскільки вони завжди жили за рахунок українців*, – вдруг услышал пожилой еврей, из любопытства подошедший поближе к сборищу, голос своего соседа, влиятельного станичника. Это означало: евреев надо уничтожать, как гнилое мясо, поскольку они всегда жили за счёт украинцев.
Сход загудел одобрительно и единодушно вынес своим соседям – евреям смертный приговор.
Вскоре на центральную улицу Томашполя выбежала старуха-украинка, и закричала-заголосила во весь голос:
– Люди добрі, біжіть, світ за очі, тому що вас хочуть вбивати*
(* – Люди добрые, бегите, куда глаза глядят, потому что вас хотят убивать)
Но бежать было поздно и некуда. Дома евреев со всех сторон окружила украинская полиция. Они грубо выгоняли людей из домов и потом погнали в сторону еврейского кладбища. А затем послышались звуки выстрелов. Слабых и больных убивали лопатами, многих заживо засыпали землёй. Так погибло около 150 евреев.   
Про это Зальцману сведения поступили позднее. Взволнованные рассказы случайных очевидцев заставляли замирать сердце и до онемения сжимать кулаки. Душой он чувствовал и раньше: война начинается такая, какой ещё не было в истории, и всё существо его было подчинено главному – сделать максимум возможного для победы.
Зальцман был закалён физически, и его выносливости могли бы позавидовать любые марафонцы. В минуты короткого отдыха мысли уносились в Одессу или в родной Томашполь, где он родился в 1905 году. Детство было тяжёлым и безрадостным. Постоянная нужда и каждодневная борьба за выживание запомнились ему с первых лет своего осознания на этом свете.
Он прекрасно понимал, почему родители смогли дать ему только начальное образование – у них просто не было другого выхода. С 14-летнего возраста пришлось Исааку начать трудовую жизнь, но он никогда не упускал возможности учиться. Старинный томашпольский сахароваренный завод, открывшийся ещё в 1870-х годах 
Четыре года Зальцман работал на свекловичных плантациях и на сахарном заводе. В июне 1920 г. в области установилась советская власть, которая дала надежды на перемены и на стабильность. В 1923 г. Томашполь стал районным центром. Зальцман без колебаний вступил в комсомол, его заметили, он включился в деятельность ячейки и почти сразу был направлен на комсомольскую работу.
 – Учиться тебе надо, хлопец, – похлопав по плечу, сказал как-то ему секретарь партийной ячейки, – есть в тебе талант организатора. И мыслишь ты по-нашему, и закваска у тебя трудовая. Надо больше ваших хлопчиков из местечка в комсомольскую ячейку привлекать, а то уйдут к раввинам... они не дремлют.
Парторг имел в виду тот раздражающий его факт, что наряду с участием еврейской молодёжи в комсомольской организации, в Томашполе до конца 1920-х годов продолжали работу сионисты: в 1923 – 1924 гг. здесь насчитывалось 15 членов «Гехалуца» – организации, которая была призвана подготовить молодёжь к сельскохозяйственному труду в коммуне Эрец Исраэль.
Раздался далёкий взрыв, и этот далеко не первый, но всё равно страшный звуковой символ жестокой войны вернул Зальцмана в июль 1941 года. Может, зря он так упорствовал перед Сталиным на заседании Государственного Комитета Обороны, когда прозвучало предложение: срочно эвакуировать из Ленинграда в Челябинск Кировский завод. Зальцман тогда не согласился, пообещав резко увеличить выпуск танков «КВ», и уже в августе он отправил на фронт двести тяжёлых танков. И вот теперь снова нужно крепко задуматься над предложением Сталина. 
С одной стороны – немцы угрожающе близко подошли к цехам предприятия. С другой стороны – любая эвакуация сопряжена с остановкой производства продукции, остро необходимой фронту. Как смелый человек и волевой организатор, Исаак Моисеевич, склонялся больше к первому варианту и, вероятно, оставался бы в блокированном городе до тех пор, пока он держит оборону.
Задание по выпуску танков было не просто напряжённым – оно не допускало ни минуты простоя. Уже на четвёртый день с начала войны Совнаркомом СССР и ЦК ВКП (б) принимается постановление о резком увеличении выпуска танков «КВ» и «Т-34» в третьем и четвёртом кварталах 1941 года. И в этот же день Зальцман вылетел в Челябинск в составе правительственной комиссии, которую возглавлял заместитель председателя Совнаркома и нарком среднего машиностроения В.А. Малышев, перед которым Сталин поставил задачу невероятной сложности.
– Сколько мы производим танков в месяц? – спросил его Сталин.
Вячеслав Александрович на мгновение задумался:
– Не более трёхсот, Иосиф Виссарионович!
– Плохо! А фронту нужно сто танков в день! Надеюсь, Вы меня понимаете?
Как не понять! Сталин выражался предельно ясно. Да и без него война брала за горло мёртвой хваткой, требовала невероятной собранности и накопления такой силы, которая позволила бы одолеть жестокого врага. Шапкозакидательство быстро кончилось – с каждым оставленным городом росло понимание: так просто немца не одолеть! Теперь практически вся Европа на него работает. Нефть из Румынии, руда из Норвегии, танки из Чехии, комплектующие со всех стран, включая Францию.
Потом историки подсчитают: более 6,5 тысячи предприятий в 11 оккупированных Германией странах в июне 1941 года выдавали продукцию для гитлеровского вермахта. 
В Челябинске Зальцман впервые увидел ЧТЗ. И поразился – знал про то, что на Южном Урале построен современный завод, но такого размаха увидеть не ожидал. Просторные корпуса, современные металлообрабатывающие станки, мощные прессы. Но выпускал ЧТЗ пока только тракторы, которые также были остро необходимы армии – их использовали в качестве тягачей для буксировки тяжёлых артиллерийских орудий. 
Зальцман знал: еще в 1940 году на ЧТЗ был образован танковый отдел, в задачу которого входила организация производства танков «КВ» в случае необходимости, и засекреченное конструкторское бюро, в которое помимо челябинских специалистов вошли командированные инженеры из Ленинграда, – этому особому заводскому подразделению предстояло подготовить документацию применительно к условиям ЧТЗ.
22 – 23 сентября ушли из-под Ленинграда на юг избитые у стен невской твердыни танки группы Гота, которой предстояло наступать на Москву. 22 сентября Гитлер отдал директиву: «Стереть с лица земли город Петербург... Город надлежит блокировать и путем обстрела артиллерией всех калибров и непрерывными бомбардировками сравнять с землей. Если в результате этого город предложит капитуляцию, ее не принимать».
Так началась блокада Ленинграда. В связи с систематическим беспрерывным обстрелом завода с расстояния четырех километров обком партии и Военный совет фронта в эти дни предложили эвакуировать Кировский завод на правый берег Невы с расположением его в нескольких местах. И кировцы сделали невозможное. Они рассредоточили завод в течение трёх ночей.
4 октября 1941 года Сталин позвонил в Смольный, точнее, в кабинет Жданова, в котором в это время находились командующий фронтом Жуков и члены Военного совета фронта  Здесь же находился директор Кировского завода Зальцман. Переговорив с Жуковым об обстановке на его участке фронта, Сталин попросил к телефону Зальцмана и сообщил, что есть решение ГКО: эвакуировать Кировский завод на Урал.
Зальцман хорошо помнит этот разговор. Он стал убеждать Сталина, что Кировский завод, находясь в Ленинграде, теперь в состоянии оказывать помощь Ленинградскому фронту, поставляя танки и орудия. Но Сталин прервал его словами:
– Вы, товарищ Зальцман, в романтику не играйте. Да, Ленинград уже вне опасности. Но нам нужно много танков, а не десять штук в день. Эвакуируйте завод: людей, грузите машины, эшелоны, а то оборудование, которое возможно, отправляйте самолётами. Жукову передайте, чтобы обеспечил всем необходимым для эвакуации. И ко мне! Как только прилетите в Москву, сразу же приезжайте.
Так началась эвакуация Кировского завода в Челябинск...

                Стоять насмерть!

– Товарищ Марченко! – Сергея догнал запыхавшийся Фарид Нигматуллин, – в клуб новую фронтовую кинохронику привезли, перед фильмом крутят и там, знаете, что, – Фарид с трудом сдерживал волнение, – скажите, старший лейтенант Артём Марченко не брат вам?
– Брат! – подтвердил Сергей, – он погиб. Под Ленинградом. Ещё в августе.
– Геройски погиб, – отозвался грустно пожилой рабочий, – вот и все, кто кадры эти видел, сказали: до чего же на вас похож! Вы хронику посмотрите... целую колонну уничтожил, его экипаж... один – двадцать немецких танков. Всё показано. Дымят фрицы. И пушки покорёженные их. Немцы не прошли!
Комок застрял в горле Сергея. Он не мог вымолвить ни слова... Только кивнул в ответ.
***

В середине августа 1941 года командир танковой роты I танковой дивизии старший лейтенант Артём Марченко получил личный приказ от комдива: перекрыть три пути, которые вели к Красногвардейску со стороны Луги, Волосово и Кингисеппа.
– За нами Ленинград. Стоять насмерть! – сдвинул брови генерал, – выполняйте! 
Основу роты Марченко составляли тяжёлые танки «КВ-1». Эта боевая машина могла успешно бороться с танками, которыми располагали немецкие войска в начале агрессии против СССР. Толстая броня и мощное 76-миллиметровое орудие делали этот советский танк грозой вражеских бронемашин.
Артём знал лучшие и худшие стороны «КВ», прекрасно помнил свою встречу во время финской кампании с директором Кировского завода Зальцманом. Многое было усовершенствовано, но самый серьёзный недостаток тяжёлого танка «КВ-1» – далеко не лучшая маневренность – был налицо, поэтому наиболее вероятной тактикой было организация засады. Для выбора этого метода борьбы была и другая веская причина – танков в Красной армии не хватало, поэтому имеющиеся в наличии бронемашины от боёв в открытом поле нужно было по мере возможности оберегать.
Танк, даже самый лучший, побеждает врага тогда, когда им управляет решительный и смелый профессионал. И командир роты старший лейтенант Артём Марченко считался среди командования и среди рядовых танкистов именно таким командиром. С неподдельно жгучим интересом внимал рассказам брата Сергея о боевых действиях на КВЖД. А кумиром обоих братьев был знаменитый полководец Михаил Тухачевский. 
 «Возможно, и ход этой войны был бы иной, и начало страшного противостояния могло бы пойти совсем по-другому, если бы в июне 1937 года не расстреляли такого гения военного искусства, – размышлял Артём. Его полковой командир как-то в доверительной беседе признался, что маршал ещё в 1935 году, за 6 лет до нападения Гитлера предупреждал, что Германия при нападении на СССР применит тактику «танковых клиньев». Более того, что в то время казалось и вовсе невероятным, Тухачевский указал направления основных ударов этих клиньев. Это не было уверенностью провидца, а всего лишь удачной попыткой поставить себя на место противника, исходя из новых методов ведения войны. Конечно, в данном случае Тухачевский просто исходил из железной логики и поставил себя на место немецких стратегов.
Артём не знал, да и его полковой командир вряд ли был осведомлён, что Михаил Тухачевский, между тем, обладал некоторыми способностями провидца. Свидетельством этого мог послужить случай, произошедший с Тухачевским осенью 1914 года.  Находясь на фронте, Тухачевский почувствовал: с отцом несчастье. Он не имел никакой возможности получить достоверные сведения, но был уверен в том, что это именно так и выбил у начальства краткосрочный отпуск в Москву на два дня. Так и было: отец Тухачевского скоропостижно скончался, но сёстры Михаила не успели сообщить Михаилу об этом несчастье. Как он узнал? Это очередная загадка, говорящая о феноменах человеческого сознания. 
Артём Марченко ещё учился в начальной школе, когда в 1931 году Михаил Тухачевский, опираясь на утверждённую ВКП (б) программу строительства тракторных заводов в СССР, будучи руководителем Управления вооружений Красной Армии, запланировал к концу 1932 г. довести количество стоящих на вооружении в РККА танков до 40 тыс. штук. В своем письме Сталину еще 19 июня 1930 г. он писал: «По моим расчетам, для организации нового типа глубокого сражения необходимо по мобилизации развернуть 8-12 тысяч танков…. Необходимо иметь в виду, что в танковом вопросе у нас до сего времени подходят очень консервативно к конструкции танка, требуя, чтобы все танки были специально военного образца... Танки, идущие обычно во 2-м и 3-м эшелонах, могут быть несколько меньшей быстроходности и большего габарита... А это значит, что такой танк может являться бронированным трактором… Военное производство может в основном базироваться на гражданской промышленности... Я исхожу из стремления минимальных затрат в мирное время, путем изыскания способов приспособления мирной продукции и органов хозяйственно-культурного строительства для целей войны» 
В 1939 году немецкие танки за 18 дней поставили Польшу на колени. Однако в СССР в конце 1939 года танковые корпуса расформировали, что явилось самым  убедительным доказательством непонимания высшим руководством страны и РККА новых требований войны и оперативного искусства, которое продемонстрировал вермахт в Польше. Красная армия не приняла идеи Тухачевского о танковых клиньях и глубоких прорывах, и за это расплачивалась большой кровью. Война с Финляндией стала этому ещё одним подтверждением. 
 Так получилось, один маршал Жуков в начале войны осознал кавалеристским умом роль бронетехники в прорывах обороны и продемонстрировал это понимание в 1941-м под Бродами, когда контратаковал механизированными корпусами наступающего врага, спутав немцам планы блицкрига. Идеи Тухачевского были востребованы. Но позднее. А после казни маршала гнались только за количеством танков и самолетов, забыв о необходимости обеспечить танковые войска и авиацию хорошо обученными кадрами бойцов и командиров и достаточными средствами управления. 
Артём Марченко начинал службу в пехоте. Однако Красной Армии были необходимы танкисты, и способного молодого солдата отправили в Орловскую бронетанковую школу имени М.В. Фрунзе. В 1936 году Марченко окончил эту школу с отличием и в звании лейтенанта был отправлен на службу в Ленинградский военный округ.
Первый бой Артём принял на советско-финской войне, которую начал командиром танковой роты. Танки бригады, в которой он служил, первой вышли на линию Маннергейма, и рота Марченко оказалась на острие удара. Именно тогда Артём первый раз горел в танке. Повезло – контузило легко, и он быстро встал в строй. В бою у озера Вуокса Артём вновь вырвался со своей танковой ротой вперед. Успел подавить одно орудие финнов, другое... И снова его танк вспыхнул – опять пришлось спасаться из горящей машины. Третий раз он горел при рейде на Выборг. И каждый раз возвращался в строй. Был за мужество представлен к награде, украсив гимнастёрку орденом Красного Знамени.
Войну с немцами встретил в воинской части у Ленинграда. А новую боевую машину получил прямо на Кировском заводе. Здесь же, на предприятии, в отдельном учебном танковом батальоне формировались и танковые экипажи. Каждый из них принимал участие вместе с рабочими в сборке своей машины. Материальную часть учили прямо в цехе. Дистанция обкатки была от Кировского завода до посёлка Средняя Рогатка, после чего боевая машина с новым экипажем направлялась бить врага на фронт.
Чувствуя приближение кровопролитной схватки, Артём Марченко, уже понюхавший пороха, неистово и упорно тренировал свой экипаж. Засекал время загрузки боеприпасов, требуя невозможного; нещадно бранил механика-водителя за малейшую нерасторопность. И танкисты вслед за командиром усваивали суворовскую заповедь. Тяжело в учении, признавали они, ещё как! Но ничего – зато в бою шансов выйти живым больше. Понимали: жизнь танка коротка по определению. И надо успеть поразить врага. Повезло: экипаж танка старшего лейтенанта Марченко, подобрался дружный – успели танкисты приобрести и опыт, и умение. А ведь двое было недавно призванных в РККА. Осознали сразу: храбрость надо сочетать с трезвым и точным расчётом, а технические преимущества грозной боевой машины дополнить приобретёнными качествами сплочённого воинского коллектива.
На приёмке машины в цехе Артём столкнулся со старым знакомым – директором Кировского – Зальцманом. Довелось познакомиться на финской войне. На передовую руководитель прославленного завода приезжал не раз. Зальцман сильно похудел, под глазами легли тёмные тени, скулы обозначились ещё резче. Ещё более короткая стрижка, не такие глаза с весёлыми искорками, как раньше, но тот же волевой и громкий голос, который он услышал с другого конца пролёта огромного цеха.
Исаак Моисеевич  сразу узнал Артёма. Поздоровался первым. Узнав про цель посещения, внимательно расспросил про опыт боёв. Марченко рассказал о своих фронтовых впечатлениях.
– Нет у немцев такого мощного танка, как «КВ», – заключил Артём.
– Пока нет, – поправил Зальцман, – думаю, они над этим напряжённо работают. А мы должны идти на шаг впереди – сделать новую машину более маневренной, надёжной и достаточно простой в изготовлении. Думаю, у нас это получится. 
Марченко знал о возможной скорой эвакуации прославленного предприятия, но так не хотелось в это верить. Враг рвётся к Харькову, где находится его брат Сергей, и он в это время тоже, наверное, готовится отправиться на восток. Недавно он получил от него письмо, но не успел написать ответ.   
Времени совсем не хватало. Получив приказ комдива, Артём поставил экипажу боевую задачу: во что бы то ни стало преградить путь вражеским танкам.
– В каждую из пяти машин роты загрузить по два боекомплекта бронебойных! – прозвучало по цепочке боевых машин.
Осколочно-фугасных снарядов на этот раз экипажи брали на борт в минимальном количестве. Что это значило, танкисты догадывались: бой предстоял жаркий и кровопролитный, и мишенью должны стать в основном танки врага. При этом боевой приказ надо выполнить любой ценой.
Правильная и своевременная оценка обстановки имеет в деятельности командира решающее значение. Прибыв в тот же день на поле неподалёку от строений совхоза, старший лейтенант Марченко решил расположить два тяжёлых танка роты на Лужском шоссе, а двумя бронемашинами роты перекрыть шоссе на Кингисепп. Сам Марченко решил находиться в центре и обеспечить центр обороны, контролируя приморскую дорогу. Не доходя до птицефермы, она поворачивала почти под прямым углом и затем вела к Мариенбургу.
Намётанным взглядом Марченко оценил ситуацию на местности, отметив, что по  обеим сторонам дороги, ведущей к Мариенбургу, тянулись обширные болота, рядом поблёскивала вода небольшого озера с водоплавающей птицей. Утки с утятами беспечно плавали по поверхности, ныряя за кормом, словно не было вокруг войны, а всё было так безмятежно и спокойно, как раньше. 
Основную дорогу пересекала ниточка грунтовки со следами сена – вероятно, по ней вывозили его с полей местные крестьяне. Да не все удалось убрать – тут и там виднелись  высокие стога.
У Артёма появилась одна идея. Сбегав на соседнюю ферму, отодрал сукно со стола в одном из кабинетов. Обмотал два черенка лопат, воткнул в стога сена около дороги – чем не орудия, торчащие из сухой травы? Издали очень даже похоже.
«По грунтовке немец, заметив болотистые места вокруг, не пойдёт из опасения завязнуть в почве. Вряд ли он захочет стать удобной мишенью – они рисковать понапрасну не любят», – подумал Артём. И выбрал место засады так, чтобы в секторе огня был самый длинный, хорошо открытый участок дороги. 
Танковый окоп экипаж Марченко оборудовал в 300 метрах от перекрёстка. Грунт оказался в этом месте неожиданно крепким, и танкисты быстро набили мозоли. Однако к наступлению темноты удалось спрятать танк и даже оборудовать запасную позицию, после чего танкисты тщательно замаскировали не только машину, но даже следы от траков. Теперь осталось только ждать.
Артём вспомнил последнюю беседу с комдивом. Генерал нарисовал ему нерадостную картину: ещё в начале августа 1941 года вражеская группа армий «Север» начала активное наступление на Ленинград. Один вражеский моторизованный корпус из состава 4-й танковой группы и другой армейский корпус немцев нанесли внезапные сильные удары по населенным пунктам Ивановское и Большой Сабск, продавливая нашу оборону в направлении Кингисеппа и Волосово. А затем враг вплотную подошёл к шоссе Кингисепп – Ленинград, захватил станцию Молосковицы и перерезал железную и шоссейную дороги Кингисепп – Ленинград. Немцы форсировали реку Луга на правом фланге фронта, и Ленинград оказался в смертельной опасности. Дивизии врага получили возможность выйти непосредственно к городу, а 16 августа пали Нарва и Кингисепп.
10 августа немецкий моторизованный корпус атаковал советские войска в районе г. Луга. Оборонительные бои с рвущимся к Ленинграду противником развернулись на новгородско-чудовском направлении. На следующий день немцы прорвались к реке Оредеж. В этом случае враг угрожал левому флангу советских войск, обороняющих лужский сектор. 16 августа немецкие войска заняли западную часть Великого Новгорода. Кольцо вокруг Ленинграда сжималось всё плотнее и плотнее. 
Заблаговременно Артём вызвал командиров танков к себе и провел с ними рекогносцировку, указав огневые позиции и приказав отрыть для каждой машины по два укрытия – основное и запасное, а потом тщательно замаскировать их. Связь с командиром роты экипажи должны были поддерживать по рации.
– Ориентир первый: две березы в конце перекрестка, ориентир второй – сам перекресток, – скомандовал Артём, выбрав ориентиры так, чтобы уничтожить головные вражеские танки прямо на перекрестке и не позволить остальным машинам свернуть с дороги, ведущей на Мариенбург.
Марченко понимал: в случае прорыва к этому городу, немцы могли ударить в тыл советским войскам, державшим оборону на рубежах Красногвардейского укрепрайона, а затем выйти по старинным гатчинским паркам к Киевскому шоссе и беспрепятственно продвинуться вплотную к Ленинграду. Нельзя допустить прорыва.
Ближе к полуночи подошло боевое охранение во главе с молодым и необстрелянным лейтенантом. Марченко приказал разместить пехотинцев позади танка, но так, чтобы солдаты не попали под орудийный огонь врага.
– Понимаю, что темно и ничего уже не видно, но позиции боевого охранения должны быть хорошо замаскированы, – строго сказал он лейтенанту пехоты, – от этого жизнь бойцов зависит.
Молоденький лейтенант вытянулся в струнку:
– Есть!
– Прошу запомнить: открывать огонь по противнику после того, как мы начнём стрелять из танков, – строго посмотрел на новобранца Артём. – Это приказ! Вопросы есть? Выполняйте!
Артёму в эту ночь не спалось. Он понимал, что ему нужно набраться сил для завтрашнего боя, ворочался на самодельных, наспех сколоченных нарах у танка, но сон не шёл. В мыслях он вновь и вновь возвращался в родной дом в Харькове, где теперь осталась его семья. Там работал брат Сергей и жила его семья.
Осторожно выскользнув из-под шинели, стараясь не разбудить экипаж, Артём долил солярки и зажёг самодельную лампу-коптилку, сделанную из крупнокалиберной гильзы. Толстый фитиль, сделанный из стропа, сначала зачадил, но потом загорелся относительно ровным светом, и Марченко достал из планшетки листок бумаги и карандаш.
Завтра предстоял смертельный бой. Но Артём, разумеется, не стал сообщать об этом, как и о многих деталях военного быта – их всё равно вычеркнет бдительная цензура. Он написал о главном. Наказал беречь сына, сказал, что всегда думает о Насте – самом родном и близком человеке. Написал и брату. Коротко. Сообщил, что воюет и бьёт врага. Попросил беречь себя и в случае чего... последнее предложение Артём, подумав, зачернил – ни  к чему раньше времени себя хоронить!
Сложив два треугольничка, убрал в планшет и прислушался. Ночь под Ленинградом была на удивление тиха, но в отличие от ночей на Харьковщине, которые поражали своей насыщенностью, отливала серебром.
Артём достал сигаретку, закурил. Он летел из Прошлого в Теперь, и на этом пути была война – эта и финская, дни, города, лица. В этой жизни – так уж получилось – ему был неведом покой, как и крадущийся страх. Собственно, страх раньше был – Артём прекрасно помнил, как кидал первую гранату, и после того, как выдернул чеку, что-то внутри его ёкнуло, а по спине пробежали мурашки. Однако он пересилил самого себя, и потом вспоминал свои ощущения с улыбкой. Страх есть у каждого, лишь полный дурак ничего не боится. Наверное, в сердце находится нечто такое, волшебное. Можно назвать это волей, которую он способен опять мобилизовать, чтобы завтра встретиться с жестоким врагом и победить, поспорив с самим собою. Покурив, Артём вспомнил рассказы брата о войне. Сергей может быть уверен: младший брат не подведёт, как не уронил честь семьи в финскую.
А затем, прикрывшись старенькой шинелью, командир роты уснул крепким сном. Однако спать ему оставалось совсем недолго – скоро на востоке начало светлеть. Командир роты вскочил на ноги и всмотрелся вдаль. Земля, остывшая было за ночь, впитывала чистый поток, вбирала лучистую энергию. «Конечно, эта родная земля всегда на их стороне – она постарается защитить складками местности, укрыть от смерти», – подумалось Марченко.
На рассвете 19 августа 1941 экипаж Артёма Марченко, установив связь с товарищами, был готов встретить врага, превосходящего по численности и технике. Танкисты наблюдали за шоссе и местностью. Враг скоро должен появиться и в огромном количестве. «Ничего! Воюют не числом, но умением» – пронеслась в голове Артёма суворовская заповедь.
Долгое время стояла гнетущая тишина, но около десяти часов послышались орудийные выстрелы слева, и Марченко сообразил – это соседняя рота. Но у них было по-прежнему спокойно. Заговорила рация. Пришло сообщение, что «соседи» отразили  атаку немецких танков.
Два часа напряжённого ожидания. В полдень на шоссе показались вражеские автомашины.
 – Приготовиться к бою! – скомандовал Марченко.
Быстро закрыв люки, танкисты заняли свои места. Командир орудия сержант Семёнов, оторвавшись от прицела, доложил:
– Ориентир второй двести метров – три мотоцикла с колясками, девять фрицев.
– Не стрелять! – отреагировал Артём, – пропустить разведку. 
Немецкие мотоциклисты от перекрёстка повернули налево и на высокой скорости помчались в сторону Мариенбурга, не заметив стоявший в засаде замаскированный КВ. Выполняя приказ Марченко, не стали стрелять по передовому дозору врага и пехотинцы боевого охранения, приданного танкистам.
«Можно было с этой позиции расстрелять их из пулемёта, но нельзя выдавать себя раньше времени, – подумал Артём, – ничего, придёт и их черёд».
– Танки! – доложил Семёнов, – два, три... целая колонна, товарищ командир.
– Понял. Вижу. Радист, доложи комбату: вижу колонну танков. 
– Есть, – ответил танкист.
На шоссе один за другим появлялись вражеские танки, окрашенные в темно-серый цвет. Между ними были небольшие дистанции, а левые борта располагались почти строго под прямым углом по отношению к орудию танка «KB»
– Идеальные мишени, – будто угадав мысли командира, бросил Семёнов, – двадцать машин.
– Понял: двадцать. Бронебойным заряжай!
Враг приблизился так близко, что Артём различал лица немцев, сидящих на броне. Люки вражеских танков были открыты. Когда первый танк вражеской колонны въехал на перекрёсток, Артём громко скомандовал:
– По головному – огонь!
Старший сержант Антон Семёнов к началу войны был опытным танкистом. Призванный в Красную Армию в 1938 году, повоевал уже в должности помощника командира взвода одного из артиллерийских полков на финской войне. А потом Семёнов окончил специальную школу командиров орудий тяжелых танков и стал танкистом. 
– Есть! – не удержался от эмоций старший сержант, заметив, что головной вражеский танк загорелся с первого выстрела, даже не успев полностью миновать перекресток.
Вторым выстрелом был подожжён второй немецкий танк. Возник затор. Немцы наверняка заметили болотистые места справа и слева. Надо воспрепятствовать отходу колонны противника назад по шоссе!
– По замыкающему бронебойным! – скомандовал Артём.
– Есть бронебойным! Есть по замыкающему! – прозвучали голоса танкистов.
Колонна вражеских танков остановилась с минимальными интервалами. Марченко оценил обстановку – желая окончательно запереть танки врага на участке шоссе, коротко бросил:
– Бей в хвост!
На этот раз удача изменила Семёнову – перелёт. Антон быстро откорректировал прицел и уничтожил предпоследний танк. Враг первое время не мог определить, откуда стреляют и посчитал, что советские танки спрятаны в стогах сена. Оба стога вскоре были разнесены прямыми попаданиями, остатки сена горели на поле. Марченко удалось, обманув врага, выиграть драгоценное для танкиста время. Вскоре загорелись ещё три танка немцев. При этом вражеские танкисты, покидающие машины, уничтожались пулемётным огнём танка Марченко и из пулемёта пехотинцев, окопавшихся неподалёку.
Противник, оказавшийся в ловушке, вскоре определил, откуда ведётся стрельба, и обнаружил точное место засады. Вражеские танки изрыгали огонь, а снаряды один за другим долбили по 25-миллиметровой броне дополнительных экранов, установленных на башне «КВ». Маскировка давно уже была уничтожена. Артём и его экипаж задыхались от пороховых газов и глохли от многочисленных ударов болванок о броню их танка. Заряжающий работал в нечеловеческом, просто бешеном темпе, загоняя в казенник пушки снаряд за снарядом. Семёнов, не отрываясь от прицела, продолжал вести огонь по немецкой колонне.
Перекрывая грохот боя, Артём докладывал обстановку. Командиры других машин, державших оборону ещё на трёх соседних дорогах, сообщали, что на их участках также развернулись жестокие бои. Из донесений складывалась такая картина – было уничтожено более 25 танков, при этом танкисты I роты не потеряли ни одной машины! На счету танка Марченко было 16 машин врага! Многочисленные прямые попадания вражеских снарядов не причиняли особого вреда советской машине – превосходство танка «KB» над немецкими танками по силе огня и в толщине брони было налицо.
«Молодцы кировцы!» – мысленно благодарил заводчан Артём, вспоминая разговор с Зальцманом. Тот рассказал танкисту во время их последней встречи, что по бронированию корпуса «КВ-1» образца 1941 года уступал только лишь английскому «Черчиллю» I.
Артём знал: толщина брони лобовых и бортовых листов корпуса и башни советского тяжелого танка «КВ-1» достигала 75 мм, а у экранированных машин 100 мм.  Неудивительно, что броню его машины не могли пробить короткоствольные 75-мм и 50-мм пушки немецких танков.  Зато 76-мм пушка Ф-32 танка КВ-1, пробивала с дистанции 500 метров 60 мм, а с 1000 метров – 52-мм броню, уверенно поражая танки врага. 
Впрочем, Артём не обольщался первому успеху, зная, что немцы уже вызвали подкрепление. Так и есть – на помощь пылающим немецким танкам пришли двигавшиеся вслед за колонной пехотные подразделения. Марченко увидел – немцы выкатывают на дорогу два противотанковых орудия.
– Осколочно-фугасным – заряжай. По расчётам орудий огонь! – скомандовал он.
С просачивающейся немецкой пехотой вступили в бой приданные Марченко пехотинцы – слышался треск автоматных очередей и звук пулемёта.
«Молодцы, ребята, держатся», – подумал Артём.
– Есть одно орудие! – отметил прямое попадание Семёнов.
– Огонь! – командовал Артём.
Расчёт второй противотанковой пушки немцев успел тоже выстрелить. И  корпус танка «КВ» потряс сильный взрыв снаружи. Вышел из строя панорамный перископ, из которого Марченко наблюдал за боевой обстановкой. Башня оказалась заклиненной.
– Куда ты?! – прокричал Артём вслед Антону Семёнову, который под пулями быстро выскочил на броню и установил вместо поврежденного перископа запасной. Он спрыгнул в люк, и тут Марченко заметил на правом рукаве его комбинезона кровь:
– Ранен?
– Навылет! – ответил Антон.
– На запасную позицию – скомандовал Марченко, быстро перевязав рану.
Артём заметил, что второе немецкое орудие не стреляло, значит, они успели повредить её и уничтожить расчёт. Но их танк теперь потерял возможность маневрировать огнем. Прицеливание орудия танка вправо и влево можно было теперь производить лишь путем поворота всего корпуса танка.
– Мы теперь стали самоходкой, а тебя, Семёнов, надо наказывать, строго сказал командир, – изнутри можно было заменить.
– Не факт, – возразил сержант, – я ещё хотел про бронеколпак узнать.
– И что?
– Сбит.
– Ладно, потом поговорим.
 На глазах у немцев советский танк задним ходом выбрался из своего укрытия, взял быстро чуть в сторону и опять поехал задним ходом, а затем наполовину спрятался подготовленном окопе.
Теперь пришлось изрядно поработать механику-водителю. Выполняя распоряжения Семёнова, он жал на рычаги управления и педаль газа.
– Ещё чуть левее, ещё. Стоп! – корректировал Антон.
– Есть.
– Ещё один горит, – удовлетворённо заметил Артём, – три осталось, – неужели не справимся? Огонь!
Наконец последний двадцатый немецкий танк был уничтожен.
– Докладываю, бронебойных снарядов осталось два, осколочно-фугасных пять, – доложил Антон.
Боекомплект танка «КВ-1» образца первой половины 1941 года составлял 114 снарядов. Это означало, что во время часового боя старший сержант Семёнов выпустил 107 снарядов.
Марченко связался с другими танками и облегчённо вытер пот со лба, сообщив экипажу:
– На участке нашей роты врагу прорваться не удалось!   
На связь с экипажем вышел командир батальона:
 – Марченко, доложи обстановку! Вижу: горят.
– Хорошо горят, товарищ комбат! Потерь в роте нет. Но удерживать позицию не могу. Заклинено орудие на моей машине. Почти израсходован боекомплект.
 – К тебе идут танки II роты. Продержись немного.
– Понял, товарищ комбат.
– Привезли два орудия, – закричал Антон.
– Ну, ребята, не подведите! – бросил Марченко, – ошибаться нам никак нельзя, – бей гадов осколочно-фугасным!
– Правее, ещё правее, стоп, – передавал указания водителю Антон.
– Огонь!
Ни Антон, ни Марченко, ни другие члены экипажа советского танка уже не увидели, как от разорвавшегося осколочно-фугасного снаряда взметнулись столбы дыма и языки пламени, разбросав немецкий расчёт – в тот же момент времени снаряд второго вражеского мощного противотанкового орудия поразил их танк. Они не слышали  ожесточённую перестрелку советских пехотинцев, которые не сдали своих позиций и не пропустили немецких мотоциклистов.
На шоссе горела колонна вражеских танков... враг не прошёл, и это было самое главное. 

                Котлован

– Строиться!
Команда разнеслась по огромному углублению в теле земли, заставив работающих там людей прервать работу и потянуться наверх, где за бойко кружащимися снежинками угадывалась фигура бригадира Егорыча. Сам он, в командирской шинели со споротыми погонами, прихрамывая, прохаживался вдоль кромки большой ямы.
Комсомолец Алексей Голицын воткнул в землю кирку, окинул взглядом сегодняшнюю выработку. Задел неплохой, но до дневной нормы ещё работать и работать. Конец октября 1941 года выдался в Челябинске холоднее обычного – мёрзлый грунт поддавался всё хуже и хуже.
Бригада быстро  собралась наверху.
– Товарищи комсомольцы! – чуть хрипловатый голос начальника дрогнул, – сынки... Вы слышали, наверно, последние сводки информбюро. Враг на подступах к Москве – столице нашей Родины. Захвачен Киев. Наши войска оставили Одессу, Харьков. Немец угрожает Ленинграду, обстреливая город. Враг рвётся к Волге. И для вас нет задачи важнее – сдать котлован под заливку бетоном. Всем понятно?
– Понятно... понятно, – пронеслось по шеренге.
– Знаю, большую норму делаете. Понимаю: тяжело, – продолжил бригадир, но надо закончить котлован за три, максимум за четыре дня.
– Четыре дня! Три! – прошелестело по качнувшемуся строю, – вместо недели?
– Нет времени, – Егорыч сурово оглядел комсомольцев, – совсем нет. Армия просит: дай моторы, дай танки, дай снаряды. Здесь будет цех. Его продукцию ваши отцы и братья там, на фронте, ждут. Сдадите котлован – будет премия, дам выходной, что ещё кому что надо – говорите. Сейчас говорите.
– Махорки бы, – выпалил бесшабашный Васька Серов, – плохо без курева.
– Если можно, талоны бы нам на обувку, – наша-то совсем измочалилась, ноги мёрзнут, – вежливо попросил бывший студент из Ленинграда Пётр Милославский.
– А мне тулуп, – широко и белозубо улыбнулся Рашид, – малахай худой совсем, – да и валенки хочу. Знобит!
Смуглолицый паренёк быстро распахнул халат и показал такое же смуглое худое тело с проступившими рёбрами. Комсомольцы рассмеялись. Алексей тоже высказал просьбу – рукавицы от напряжённого труда пришли в ветхое состояние, руки сбились до кровавых мозолей. Надо новые!
Бригадир выслушал всех, пометил в блокноте карандашиком.
– Вопросы постараюсь решить. Махорку выпишу, рукавицы доставлю. Насчёт одежды сложнее. Видел на складе старые шинели, сапоги. Только вот с размерами можно не угадать. Ну да поменяетесь, да обмотки ещё намотаете, не впервой.
  Молодёжь повеселела. А Серов ещё более осмелел:
– Пайку бы за ударный труд увеличить! Мы ж теперь до полночи кажен день тут. Раньше не управимся.
– Передам начальству, сынки. Но ничего пока не обещаю. Вы же понимаете: война идёт, кровавая война. Сейчас главная задача – сдать котлован. Вот на соседнем объекте даже женщины с Харькова лопаты и кирки взяли и трудятся, помогают своим мужьям и братьям. По заводскому радио вчера передавали: Ульяна Сергеевна Саблева, жена конструктора, лопату в руки взяла. И трудится наравне с мужем. Время нынче такое. Представьте – враг идёт на ваших отцов и братьев, прёт танками, а они с винтовками да автоматами. Цех, который вы строите вот как, – Егорыч провёл рукой по кадыку, – необходим, ведь фронт просит дизельные моторы. На танки приходится ставить авиационные, да ещё и отработавшие по двести часов... вот так ...
Егорыч вдруг побледнел, схватился за бок, где сидел осколок, оставшийся в нём с финской войны, но выпрямился. Поиграл желваками на скулах, махнул рукой:
– Ладно, сынки! Верю – у вас получится. Давайте – за дело!
И пошёл, прихрамывая, вдоль насыпи. Комсомольцы посуровели, стали спускаться вниз. Работа быстро возобновилась, и из ямы наверх снова потянулись тачки с грунтом. Чуть в сторону от площадки,  где под хмурым небом стояли ряды станков.
Замелькали кирки, застучали лопаты, заскрипели колёса тележек. А ветер из союзника, каким был в знойные дни короткого, уральского лета, превратился в злейшего врага – пробивал насквозь ледяным дыханием, обжигал лицо и потрескавшиеся губы.
В день, когда бригадир сообщил об увеличенном плане, работали при свете костров до полуночи. Но всё намеченное сделали. На одном из редких  и коротких вечерних перекуров, затянувшись едким дымом от скрученных самокруток – а Егорыч сдержал обещание – все думали, кто и на каком транспорте будет добираться домой. И тут один из местных комсомольцев Серёга Веткин заговорщически подмигнул:
– Тут колодец теплотрассы рядом. И забор. 
– Тепло – это хорошо, тепло я люблю. А забор зачем? – недоуменно спросил Серов.
– А ты чё, прям на горячих трубах ночевать будешь – Веткин сплюнул в стелющуюся по земле мимо костра позёмку, – забор, говоришь, зачем? Доски с него возьмём. Потом на место поставим.
– Молодец, Серёга! – оценил Пётр, – варит котелок. Пацаны, прошу не забывать: нам ещё три дня надо такой напряг выдержать.
– Два! – выпалил Васька Серов, – что бригадир сказал? Надо за три дня закончить!
– Я разве против! – усмехнулся экс-студент – только вот какая петрушка выходит. Я, например, сразу поделил свою работу примерно на четыре части. И сегодня уже больше тебя сделал. Пока ты танки с кавалерией на перекуре сравнивал, я землю долбил.
– Ладно, посмотрим! Наверстаю, –  Серов загасил самокрутку подошвой кирзача, ухватился за кирку.
Было видно: слова Петра задели Ваську, не терпевшего явного приоритета других, за живое.
–  Посмотрим. Это точно, – Пётр подмигнул Серову и быстро направился на свой участок...
В ту ночь спали в колодце теплотрассы на необструганных досках, снятых с забора. Духота не помешала – настолько вымотались за трудный день на морозном воздухе. Алексей сколотил себе наспех временные нары на трубах, упал на пахнущие сосной доски и сразу провалился в глубокий сон.
Под утро приснился Алексею сон. Вдали виднелся город, похожий на Москву. Большое поле – совсем рядом с многоэтажными домами – пересекала траншея. В ней находились наши бойцы. Они поджидали вражеские танки, надвигающиеся тёмной стеной. Советские солдаты были одеты в такое же обмундирование, которое Алексей видел на военных на железнодорожном вокзале, и были они вооружены такими же винтовками. Где же наши танки? Их не было! Не было и немецкой пехоты. Большое поле. И танки врага против наших солдат!
Немецкие бронемашины грозно урчали моторами, приближаясь всё ближе и ближе. Вот один наш боец выдернул чеку и метнул в сторону танка гранату – она разорвалась рядом с ним, не причинив вреда. Второй советский солдат тоже быстро бросил гранату. И на этот раз удачно: танк загорелся. Но вторая гитлеровская бронемашина, изменив направление, двинулась на бойца, стреляя из пулемёта. Почему он медлит? Солдат повернулся к Алексею, и тут он узнал отца. Он прокричал: «Гранату, быстро, сынок! Гранату!»
Гранату! Но у Алексея ничего не было! Он был безоружен. А танк скрежетал гусеницами, стрелял, надвигался ближе и ближе. Вот из жерла его пушки полыхнул огонь, и раздался сильный взрыв. Алексей проснулся.
Липкий пот стекал по спине за нательную рубаху под свитером и телогрейкой. На соседних нарах закашлялся, забормотал во сне по-своему Рашид. Алексей поднялся с досок. Осторожно, стараясь не шуметь, чтобы разбудить спящих товарищей, поднялся по металлической лестнице. Выбравшись из колодца теплотрассы, жадно вдохнул морозный воздух, подхватил горсть снега, скопившегося у досок, умыл им лицо.
Позёмка успокоилась, но мороз усилился. Невдалеке курились трубы индустриального гиганта – он трудился днём и ночью, прирастая новыми цехами, которые не сегодня-завтра должны были тоже заработать для фронта, для победы.   
«Жуткий сон, – пронеслась мысль, – приснилось: отец под Москвой. Однако ни раньше, ни в последнем письме отец не сообщал, где он. Писал, что жив, здоров и скучает. Спросил, как мы тут. Сказал, что всех очень любит. И ни слова о том, на каком участке фронта находится – у Полярного Круга, в осаждённом Ленинграде, под Москвой или в степях Украины. Наверное, такие сведения передавать в письмах нельзя».
Ночь разлила чёрный бархат, зачернив громады домов, но восток начал светлеть, а полоска света расти и шириться. Алексей присел на доски, стараясь успокоить кровь, стучащую в виски. Он попытался отогнать от себя тревогу, но в его сознании одна за другой возникали самые страшные мысли. Странный и страшный сон не выходил из головы. Надо думать о чём-то хорошем, ведь таких дней было много.
Почему-то вспомнилась рыбалка на Смолино. Рыбная ловля вдвойне хороша, когда известны все заветные места. И отец знал их, показав укромную заводь с пугливыми чебаками и омут, где отрывисто и резко хватает наживку прожорливый окунь. Схватит – и резко вниз и в сторону. И тут уж не зевай – подсекай!
Алексей непроизвольно вздохнул. Сколько тогда ему было? Лет десять – двенадцать. Несмотря на все старания делать всё так же, никак не удавалось ему догнать отца по счёту выловленной рыбы. И расстояние от поплавка до наживки то же, и наживка одинаковая, а улов разный. Поплевав на червячка, отец хитро прищуривался, ловко закидывая наживку поближе к водорослям. И вытаскивал то окуня, то чебачка.
Солнце только вставало ещё над зелёными прядями деревьев, а они уже возвращались домой с богатой добычей. И мать тут же приступала к разделке свежей рыбы. 
Алексею на мгновение показалось: происходило это не в этой жизни. Но он решительно отогнал эту мысль. Сходим мы ещё на рыбалку, отец. Вот прогоним врага, и непременно встретим зорьку на одном из красивейших уральских озёр.
На таком водоёме познакомился он в туристическом походе с Валюшкой. Конец мая 1941 года. Наступили тёплые деньки, и ребята из их класса решили: в поход. Рядом с их палаткой расположился шатёр девушек. С одной из них он вместе пошёл за водой. Разговорились. И надо же такому случиться совпадению! Выяснилось: живёт она в соседнем доме, а учится в техническом училище.
Алексей неожиданно осмелел – вдруг пригласил бойкую и красивую девчонку в кино. А она не возражала. Сходили на кинокомедию. Алексей, провожая, даже поцеловал Валю. Робко, застенчиво. Валюшка отчего-то засмеялась. И сама вдруг поцеловала его в ответ. В губы! Первый раз было это у него. Договорились пойти на другое кино и в следующее воскресенье.
Но в тот день началась война.
Несколько раз забегал он во двор Валюшки, кидал в окошечко мелкий камешек – условный знак. Но она в оконном проёме не появлялась. Повстречался с ней месяцем позже в заводской столовой и не узнал улыбчивую хохотушку. Под глаза легли тени, лицо осунулось. Хотя красоты не потеряло. Пять минут всего оставалось до конца перерыва, вот уже и друзья по бригаде потянулись к выходу.
Поэтому тот разговор получился коротким. Однако узнал Алексей многое.
– Некогда мне сейчас. Работаю и хожу на курсы медсестёр. Скоро уезжаю, на фронт, – коротко сказала Валя.
– Ты?
– Да. Почему нет?
– А я просился на фронт. Отказали – говорят, что пока не время. Да и семнадцать только. 
– Мне разрешили. Восемнадцать недавно исполнилось.
– Поздравляю. Прости, не знал. Заходил в твой двор, встретиться хотел.
– Я это знала. Но теперь, наверно, уже после войны. Ты знаешь, на отца две недели назад пришла похоронка, а вчера – на брата. Погиб под Москвой.
Алексей почувствовал: ему надо сказать что-то Вале, как-то утешить её. Но не смог подобрать слова. В горле пересохло. Только взял ладонь Вали в свою и крепко сжал. Но она всё поняла:
– Спасибо... – Валя вдруг порывисто обняла его и будто приняла важное решение, – а знаешь что... заходи ко мне. В воскресенье... попрощаться. Посидим. У меня даже вино есть.
– А твоя мама? Не будет против?
– Она... умерла, сердце. Сразу после второй похоронки. Я теперь осталась одна.   
Когда они прощались после той единственной ночи, когда он стал мужчиной, а она женщиной, Валюшка обняла его на прощание и сказала:
– Ты знаешь... у меня больше нет никого. Можно я тебе с фронта писать буду? И ещё вот что, – голос девушки дрогнул. – Давай я в личном деле твой адрес, как родственника, укажу... если что.   
– Укажи. Но даже не думай... об этом. Если что! Ничего с тобой не случится! Ты вернёшься, обязательно вернёшься, и мы поженимся. У нас будет много детей. 
– Да. Иди, а то опоздаешь на работу. И попадёшь за опоздание в дисбат.
– Бегу. Буду тебе писать. 
– Я тоже.
Два письма от любимой, всего две весточки Алексей хранил во внутреннем кармане. Перечитывал. И рассказывал ей о себе. Хотя о чём тут говорить. Разве сравнится его тяжёлая, но простая работа с тем, что выпало на долю Вали? Она сейчас под пулями и бомбами. Алексей вытащил из внутреннего кармана последнее письмо, вгляделся в родной почерк. 
Из колодца теплотрассы вылез наружу Серёга Веткин:
– Не спится?
– Да... сон плохой видел.
– И я.
– Про войну?
– Про войну. Закурим?
– Давай. Скоро уж подъем.
– Насыпь махорки, моя там лежит, с вещами. Не хочу ребят тревожить – пусть поспят лишние пять минут.   
– Газетка есть?
– Тоже там.
– Ладно.
Алексей достал кисет. Разорвал пополам газетную бумагу. Сергей взял клочок газеты:
– Тут слова какие-то. Химическим карандашом поверх букв. Так это стихи! Кирка и лопата! Работа, ребята! Немыслимо – надо! Враг у Ленинграда. Ты написал?
– Ну да.
– Хорошие! Правильно сказал, Лёха. Немыслимо – надо! И складно. Я в поэзии плохо понимаю. Но думаю, жалко такие стихи на самокрутку. Ты их лучше сохрани. Отнеси в заводскую стенгазету.
– Ничего, – Алексей улыбнулся, –  газетки-то, кроме этой, больше нет. И другой бумаги нету. Только письма, с фронта. А ты не переживай. Серый. Я по памяти все стихи свои помню. Так что – крути. 
– Уговорил. А письма с фронта нельзя на курево. Это святое.
– Тем более, от девушки.
– Как? Она там?
– Санинструктором.   
– Серёга присвистнул:
– Ничего себе! А у меня нет пока девушки, – он выпустил клуб дыма, задумался. Потом взглянул в глаза Алексею:
– Спросить хочу. Ты ей стихи, наверно, тоже сочинял, да?
– Было дело.
– А почитай их мне.
– Не, брат, не могу. Это личное.
– Ладно, без обид. Держи пять, – Серёга крепко пожал руку, – пошли – надо  собираться на работу. Пора ребят будить.
Он отворил массивную железную дверь, и Алексей хотел было уже спускаться вниз, как Сергей сказал:
– Да вот что хотел сказать. Рашидка, похоже, сильно захворал. Горячий весь, кашляет нехорошо, бредит.
– В больницу ему надо!
– Как же! Пойдёт он! Ты знаешь, почему он здесь?
– Нет.
– Есть в Узбекистане такой город – Алмалык. Это под Ташкентом. Рашид оттуда. Его с товарного поезда, который на фронт шёл, военный патруль снял. Отец Рашидки под Смоленском без вести пропал. Рашидка так рассказывал мне: мать плачет, сестра плачет, братья хмурые. Совсем плохо. Ну, и Рашид – как старший сын и главный теперь в семье – слово дал: отца разыщу. Да только вот не добрался до фронта. Чуть не расстреляли, как диверсанта. Хотя потом поверили. Он простодушный – его насквозь видно. Фронт хочу, твердит. И теперь попасть туда – во что бы то ни стало – его главный план. И ему комиссар обещал – стукнет восемнадцать и будет набор добровольцев, пошлёт воевать. Кстати, он говорил, что хороший наездник. Только вот как там Рашид своего отца отыщет. Он не понимает пока. А в больницу – нет, не пойдёт. Ему медицинскую комиссию скоро проходить, он сказал, а могут по здоровью после больницы забраковать.
– Ясно. Что делать будем? Не дай Бог, умрёт.
– Отлежаться ему надо. Давай его норму на всех поделим. Нас десять человек. Без Рашидки – девять.
Бригада предложение одобрила при девяти голосах «за» и одном голосе «против». Возражал сам больной, но грубый Васька Серов положил ему на плечо тяжёлую руку и жёстко сказал:
– Сказали тут лежать, значит, надо лежать. Не хочешь – иди на больничную койку.
Но увидев неподдельную грусть в глазах узбека, добавил:
– Держись, брат. Мы из столовки тебе хлебца принесём.
Рашид что-то пробормотал трагическим голосом на незнакомом языке, словно молился.
– Твоя задача, Рашид, скорее на ноги встать! – попытался разрядить обстановку дипломатичный Милославский. 
– Ты же не передумал на фронт? – точно ударил в цель Сергей.
– Фронт? Да! Хочу! Я... 
Рашид закашлялся.
– Я забегу в медсанчасть после обеда, принесу тебе лекарство, – пообещал Алексей.
– Бинтов захвати, мозоли кровят, – попросили сразу двое.
– Хорошо.
В этот день был не такой сильный ветер, и он не так рьяно сбивал пламя костров. Но не только поэтому им удалось сделать больше обычного. Хотя многих одолевали сомнения: удержим ли темп, уложимся ли в три дня вместо недели?
– Надо пахать, безо всяких базаров, – бросал на коротком перекуре Васька, – бригадир нам что говорил: сдадим котлован – и на выходной? Так? Значит, на крайняк у нас ещё целая ночь в запасе. Бетонщики же ночью не придут – только утром. Пашем, пацаны. 
Вгрызались в мёрзлый грунт с остервенением. Задыхались, махая киркой, но держали темп. Быстро грузили лопатой в тачку и бегом отвозили наверх вынутый грунт. Бригадир заглянул на минутку, принёс сапоги, две солдатские шапки-ушанки с красными звёздочками, большой пакет махорки и две старых газеты. Покрутил прокуренный ус, улыбнулся:
– Опережаем график! Молодцы, сынки!
Выдержать бы такой неистовый темп, не сломаться! – вот о чём все подумали. А ничего не сказали. Да и говорить некогда – время дорого.
– Что-то я Рашида не вижу, – осмотрелся вокруг Егорыч.   
– До ветру пошёл, – быстро нашёлся Васька.
– До ветру, – эхом отозвался бригадир, – а чего не тут? Женщин нет поблизости.
– Так это, по большому он, стесняется, – выкрутился Васька.
И все молодые землекопы дружно, как по команде, засмеялись, не отрываясь от своих дел. Молодец Васька!
Медпункт, куда Алексей забежал после обеда, не обрадовал. Бинт ему сразу дали: кровавые мозоли на ладонях Алексея говорили сами за себя, взывая о немедленной помощи. А на вопрос о средстве против кашля суровая фельдшерица только развела руками. А потом строго оглядела землекопа с головы до ног и добавила:
– А самолечением заниматься я вам не советую, молодой человек. Если больны, товарищ Голицын, приходите на медицинский осмотр, как положено. Но только после разрешения бригадира.
«Как положено», – звучал голос фельдшерицы в голове Алексея. Если бы сейчас всю работу тоже делали, как положено, а не через «не могу». Он бегом догнал своих, коротко сообщил о случившемся.
Васька выругался, нехорошо обозвав фельдшерицу, а Милославский рассудительно заметил:
– Надо всё же бригадира известить, пусть даже сам Рашид против этого.
Когда подошли к котловану, всех ожидал сюрприз. И мало кто сразу понял, что происходит. У одного из костров хлопотал больной узбек. 
– Ты никак сусликов наловил? – удивился Алексей, узнав в двух тушках зверьков известных ему по виду грызунов – немало хлопот доставляли они его бабушке!
– Вчера ещё два нора видел, силки поставил, – узбек ловким движением снял шкурку с первого грызуна, положил вторую тушку на бок, сделал ножом надрезы по брюху от головы до хвоста, – жарить мясо буду, всех кормить.
– Нервных просят не смотреть, – прокомментировал Милославский.
Алексей увидел внутренности зверьков, и его чуть не вырвало.
– Тут главное – знать и строго соблюдать технологию, – пояснил вчерашний студент, – насколько я осведомлён из университетского курса, суслики съедобны. Многие дикие племена употребляют в пищу их мясо и даже кровь. При этом необходимо очень осторожно отделить желчный пузырь, не повредив его. Кочевники не выбрасывают ни одной части туши, а внутренности используют в качестве приманки в ловушках для крупного зверя или в качестве наживки для рыбы.
– Вот ты как завернул, будто учёный прохвессор, – поморщился Васька, – ладно, хватит базарить. Кому как, пацаны, а мне такой хавки не хочется. На вот лучше хлеба, Рашид. Как сам-то?
Молодой узбек с поклоном принял кусок серого хлеба:
– Кашляю, да. Но работать могу.
– Да ладно тебе! – Васька положил ладонь на лоб Рашиду, – а температура высокая.
– Моя уже лучше, – отозвался Рашид, – вечером мясо кушать будем, да?
– Спасибо, брат, но как-нибудь в другой раз, – поморщился Василий, – если кто из пацанов хочет, я не возражаю, конечно. Но сам что-то не хочу.
– Ты зря так, лучше сначала попробуй, – Милославский положил свою руку на плечо Васьки, – может, очень даже ничего.
– Ладно.
Котлован встретил другим сюрпризом: грунт по мере продвижения в другую сторону стал более каменистым. Кирка высекала искры, осколки камней отскакивали и только чудом не повредили никому лицо или глаза.
– Налегай, братцы! – кричал Васька, – норму мы сегодня всё равно дадим.
– Дадим! – яростно отзывались со всех сторон.
– Ломиком тут лучше, ломиком, – бросал на ходу один другому, – подковырни!
Снежок падал в костры, огонь плясал бликами на лицах.
– Маленько осталось, – кричал Серёга.
– Давай, давай, – тараторил Рашид, который приготовил уже жаркое и впрягался в тяжёлую тачку. Его отгоняли – он не шёл.
– Быстрее сделаем работа! – отзывался Рашид, обутый в новые кирзовые сапоги. Он гордо носил только что принесённую ему «от бригадира» красноармейскую ушанку со звездой. И очень ею дорожил – ведь точно такая же шапка должна быть у его отца, находящегося в армии.   
Когда начало смеркаться на котлован пришёл Егорыч. Да не один – с незнакомым штатским. Разговаривали они негромко, но ветер донёс до Алексея несколько фраз.
– Сами видите, товарищ Марченко, ребята работают на грани человеческих возможностей, – горячился бригадир.
– Вижу, всё вижу, – недовольно отвечал его собеседник, – но и вы меня поймите, с меня требуют. Жёстко требуют. На последнем совещании директор завода Зальцман положил на стол пистолет и прямо заявил: «Кто не выполнит моё задание – расстреляю прямо у забора!»
– Но ведь никого пока не расстрелял.
– Пока! У вас же бывают свои строительные оперативки. Разве там не оглашали приказ – наркомат требует разместить и пустить моторное производство на площадке ЧТЗ за полтора месяца. Мы с Харькова эвакуировали тысячи станков, молотов, печей ванн. Часть уже установили, и они дают продукцию. А пока идёт строительство нового корпуса, танки собираются на морозе под открытым небом.
– Видел, день и ночь горят костры.
– А что делать? Как ещё отогревать обледенелый металл брони.  Надо в кратчайшие сроки наладить выпуск боевых машин. Люди работают по 16-18 и даже 20 часов. Систематически недосыпая и недоедая, с полной отдачей сил. Не покидают рабочих мест, пока не выполнят две-три нормы в смену. Москва в опасности – надо дать  больше танков! Разве не знаете. Танков, моторов, снарядов, другого оружия не хватает. Голыми руками будем воевать?
– Знаю, товарищ Марченко, всё знаю.
Они ушли, а Алексей понял: не только он слышал, о чём говорили эти двое. Другие молодые землекопы даже перекуривать старались на бегу, и казалось: такой темп выдержать просто невозможно. Техника, которой им не дали – её просто не было – сломалась бы. Но человек сильнее техники.   
К полночи намеченный фронт работы на этот день закончили, немного перекрыв свои же наметки, и сели ужинать неподалёку от котлована, расстелив по земле брезент. К удивлению всех, кто слышал реакцию Васьки, он с аппетитом уплетал жареное мясо и вдруг сказал:
– Жирновато, но ничего. Жаль, только два зверька, вот ещё бы пару таких куриц. Вкусно! 
– Правда, да? – Рашид пытался в свете костра заглянуть в глаза Васьки Серова, чтобы окончательно для себя удостовериться в том, что он не шутил, как и в правильности принятого решения.
– Правда-правда! – заверили наперебой справа и слева.
– Пустая баланда в столовке до чёртиков всем надоела, – добавил Сергей, – если не отравимся и по туалетам не забегаемся, хоть какое-то мясо.
– Белок и жир, – уточнил Милославский, – совершенно необходимые компоненты для питания землекопа в экстремальной ситуации.
– Ты завтра, Рашид, опять силки поставь, да пошуруй возле нор, – засмеялся Васька, – нечего им тут, рядом с будущим моторным цехом, зимовать. Кстати, бригадиру нам придётся сказать, что ты заболел. Лекарства-то нам не дали в медпункте.
– Не нада гаварить бригадир, я даже плясать могу, – Рашид вскочил и исполнил несколько фигур из узбекского танца, – видишь, да?
Васька расхохотался, да и остальная молодёжь повеселела. Рашид вдруг закашлялся, закончил искромётный танец и уже серьёзно сказал:
– Моя всё понимай, харашо, завтра буду лежать, поставлю только силки ловить эта зверёк. Не нада гаварить бригадир. Моя фронт нада.
Ветер к ночи успокоился окончательно. А тучи ещё днём куда-то ушли, и над людьми зажглись яркие звезды. Одна звезда умерла очень странно: загорелась вдруг ярче остальных. А потом вдруг погасла.
– Видел? – показал на небо Алексею Сергей, – не к добру это.
Но тот только махнул рукой. Рухнули на нары и погрузились в глубокий сон. Алексей летал всю ночь из Прошлого в сегодняшний день, видел хорошие сны. Война ему в эти часы не снилась, и он проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо:
– Лёха, Лёха!
– А, что?
– Рашидка умер.
Бригадир, забравший тело утром, скоро вернулся и выдавил три слова: крупозное воспаление лёгких. И сообщил, что похоронят Рашида неподалёку, на кладбище.
– Вот возьми, – Васька протянул Егорычу ушанку Рашида, – положи на могилку. Очень эта шапка ему нравилась.
Слёз ни у кого из девяти оставшихся землекопов видно не было. А может, они и были, но злой ветер быстро высушил влагу. Да и горевать было некогда.
– Надо работать! – вздохнул Серёга.
Он мог это и не говорить, ведь все понимали: остановиться сейчас – значит предать сделанную с потом и кровью работу.
Если бы кто-то из историков мог бы поинтересоваться у синоптиков, они бы подтвердили: та последняя ночь на этом котловане выдалась само морозной из всех. Однако в эти часы девяти землекопам было так жарко, что казалось, что и на земле стало теплее. Котлован был сдан бетонщикам через трое суток и 6 часов. Иначе и быть не могло – армия истекала кровью, фронт требовал оружие.
Если бы существовала пресловутая машина времени, эти девять человек могли бы увидеть, как очень скоро на месте котлована поднялись стены цеха. Он работает и сегодня. Только выпускает не оборонную продукцию, а детали для двигателей мощных тракторов. Сюда часто приходит седой человек с тросточкой. Садится у входа в цех на скамеечку у небольшого деревца. Вспоминает тот самый котлован и горячие дни конца октября 1941 года.
Вспоминает многих, уже ушедших из жизни людей. В его памяти возникает лицо погибшей под Москвой Валюшки и слова баламута Васьки Серова, скончавшегося в госпитале от тяжёлых ран, полученных при освобождении Одессы. Немолодой ветеран на скамейке часто вспоминает безвременно ушедшего из жизни Рашида. Как и Петьку  Милославского и Серёгу Веткина, с которыми вместе промчались в составе одного экипажа по дорогам войны на танке Уральского добровольческого танкового корпуса. На той самой машине, которая была изготовлена здесь – в Танкограде.         

                Моторы для фронта       

Сергей Марченко в этот ноябрьский день проснулся раньше обычного. Осторожно, стараясь не разбудить детей, спящих на двухъярусной кровати, поднялся с одного из двух матрацев, постеленных на полу, и выскользнул из бывшей каморки школьной кладовщицы, где их временно поселили, в кладовку. Там на маленьком столике стояла керосинка, на которой они готовили еду. Сергей зажёг спичку и поставил чайник на пламя. Тоненько нарезал хлеб. Достал сало, отрезал острым ножиком прозрачный кусочек, положил на один кусочек хлеба, но передумал и вернул отрезанный ломтик к большому куску сала: пусть больше детям достанется. 
Заварка позавчера кончилась, в магазине неподалёку чая уже неделю не было, и Марченко, быстро разжевав чёрствый хлеб, запил разбавленным кипятком, быстро вышел на безлюдную в этот час улицу. Хорошо, что успел заскочить в трамвай.  Надо было спешить – сегодня с очередным эшелоном должны прибыть молоты, которые планировалось установить в кузнице. Для челябинцев серийное производство дизельного двигателя «В-2» было делом совершенно новым, и в освоении незнакомой технологии большую роль играли инженеры и рабочие эвакуированного Харьковского завода.
Механик Марченко был одним их тех, кто выполнял свою конкретную задачу. Он даже не задумывался о том, какая сложная реакция сплавления различных коллективов сейчас происходит в канун битвы под Москвой. Этот процесс синтеза не всегда совместимых технологий и приработки друг к другу коллективов разных предприятий на одном гигантском заводе, который впоследствии метко окрестят Танкоградом, вероятно, с его скромного поста оценить было сложно. Но Марченко видел, как отличаются эти сливающиеся воедино заводы: Харьковский дизель-моторный завод с его тонкой технологией, Кировский завод из Ленинграда, коньком которого было изготовление небольших опытных партий танков и сам ЧТЗ – завод, рассчитанный на поточное, массовое производство.
Сергею уже довелось пообщаться со многими эвакуированными. На его глазах люди приезжали из обожжённых войной городов и без промедления вгрызались в работу, не взирая на тяжелейшие бытовые условия. Танкоград позднее включит в свой состав московский станкостроительный завод «Красный пролетарий», ленинградскую лабораторию члена-корреспондента АН СССР В. П. Вологдина. В Челябинске на всю мощность заработает цех закалки деталей токами высокой частоты, который все называли сокращённо «ТВЧ».  Но всё это ещё будет.
А вот отдел по моторостроению Кировского челябинского танкового завода – так он назывался – во главе с инженером Я. И. Невяжским уже был образован – 7 октября 1941 года, и Сергей Марченко был рад, что его возглавил хорошо знакомый ему по работе бывший главный инженер Харьковского моторного завода Яков Израилевич Невяжский. Тот занимался налаживанием производства на ЧТЗ танковых дизелей «В-2» с  июля 1941 работал и стал начальником моторного производства эвакуированного конгломерата.
– Государственный Комитет Обороны требует от нас танки и в срочном порядке танковые моторы, – строго оглядывая присутствующих, говорил Невяжский на совещании. – Мы должны обеспечить моторами и Челябинск, и сормовичей, и сибиряков! Речь идёт о сорока-пятидесяти моторах в сутки. Планируется наладить производство дизелей «В-2» в Свердловске и приступить к строительству нового моторного завода в Сибири. Но пока мы одни...
Сергей хорошо помнил тот день, когда он впервые разыскал цех сборки моторов, находящийся на восточной окраине огромной производственной площадки ЧТЗ. Дул пронизывающий северный ветер, и Марченко с трудом разыскал нужное здание. Многое оборудование основных цехов было ещё в пути, а Марченко с другими специалистами под руководством Невяжского уже рассчитывали планировку станков и оборудования применительно к новым условиям. Прикидывали производительность, считали пропускную способность и выбирали вариант с наиболее рациональным размещением оборудования. Дважды за сутки начальники цехов докладывали Невяжскому о ходе подготовки моторного производства.
Подчёркнуто аккуратный, в строгом кителе, на котором поблёскивали ордена и который всегда застёгнут на верхнюю пуговицу, Невяжский буквально жил в цехе. Наблюдал за монтажом оборудования, требовал строжайшего соблюдения сроков, думал, чем можно заменить отсутствующие станки. И задавал подчинённым самые неожиданные вопросы:
– Представьте в цехе участки, где будут мощности для изготовления клапанов, втулок, коленвалов, уже действующими. Вот отсюда пойдут детали. Какие проблемы могут возникнуть? Как будете их решать?
Главная забота в октябре была о судьбе затерявшегося оборудования. Вместе со всеми моторостроителями Марченко сильно тревожился о судьбе 12- и 15-тонных молотов для поковки коленчатых валов. Они не пришли с Украины вместе с основным оборудованием, их спешно искали, привлекая даже наркома В.А. Малышева. Руководители звонили по всем станциям Поволжья и Урала. 
Сергей также прекрасно понимал: если мотор «В-2» — это сердце танка «КВ», то коленвал — деталь, которая должна обеспечить работу сложной системы трансмиссии, выдерживающей колоссальные нагрузки. Таких молотов на ЧТЗ не было, и заменить их было нечем. Время шло, хороших вестей долго не было.   
Но сегодня Марченко ехал на завод, как на встречу с дорогим, но живущем далеко другом, который собрался вдруг в гости. Ночью сообщили: нужный эшелон на подходе, и, наконец-то молоты прибыли. К его удивлению он увидел у вагонов Невяжского и самого наркома Малышева. Они оживлённо беседовали.
Казалось бы, дело сдвинулось – отыскался нужный для ковки коленчатых валов молот. Но перед наркомом Малышевым, который хорошо разбирался в технологическом процессе завода, сразу возник конкретный вопрос: как  поместить молоты в действующую  кузницу завода, не останавливая производство и ничего не ломая? Об этом нарком и беседовал с Невяжским.
– Нужно делать железобетонный фундамент весом в 1500 тонн и углублять его глубоко в землю, – говорил Вячеслав Александрович, – как это сделать? Вести монтаж в действующем кузнечном цехе нельзя?
– Начни копать – всё что стоит, может рухнуть, – согласился Невяжский. – Выключить на время краны тоже невозможно – без них встанет весь цех!
– Этого нельзя допустить! – заключил нарком, – кузница ЧТЗ – это кузница многих видов вооружения. Её продукция нужна в артиллерии и авиации. Но в то же самое время нам поставлена задача: запустить моторное производство за полтора месяца. 
– Тут нужен мозговой штурм, – ответил Невяжский.
– А может вызвать сюда главного кузнеца наркомата Владимира Глушкова? – поделился своими мыслями нарком. Ему сейчас около пятидесяти лет, но он мужик крепкий. В своё время работал в Америке на заводах Форда. Вернувшись из Америки, руководил постройкой новейшей по тем временам кузницы на Горьковском автозаводе. А потом участвовал в проектировании кузнечно-прессовых цехов для Московского завода малолитражных автомобилей.
– Не беспокойтесь, доставим кузнеца самолётом, – сказал Малышев, – а вы пока с челябинскими специалистами посоветуйтесь.
Сергея окликнул работник его цеха, прибывший к эшелону, и Марченко не услышал окончания разговора двух руководителей. Сергей прекрасно понимал: запасы деталей, вывезенных из Харькова, из которых собирали в Челябинске дизельные моторы, очень скоро кончатся. И тогда – полная остановка?
Этого нельзя допустить. Идёт война на уничтожение. Война без компромиссов и мирных соглашений. Вчера, уложив детей спать, они сидели с женой на кухонке-кладовке, и его супруга достала из сумочки газету «Красная звезда» от 9 августа 1941 года.
– Вот, Серёжа, прочти, – Татьяна указала на заголовок «Немецко-фашистские зверства во Львове», – беспокоюсь за Сонечку, эти твари и душегубы её не пожалеют.
Учительница Софья Цукерман была институтской подругой Татьяны Марченко. После окончания педагогического института в Харькове Сонечка вернулась во Львов.  Сергей взял газету и прочёл:
«В Советское Информбюро поступили многочисленные заявления и письма от группы львовских жителей, пробравшихся при помощи партизанских отрядов из г. Львова на территорию, занятую частями Красной Армии. Все эти граждане были очевидцами неслыханных чудовищных зверств немецких фашистов над мирным населением советского города. Свидетельства львовских граждан, живших несколько дней в оккупированном немцами городе, неопровержимо доказывают, что гитлеровцы сознательно истребляют население, захваченное немецко-фашистскими войсками. Ниже приводятся показания отдельных львовских жителей.
Учительница средней школы т. А. К. Ковальская рассказывает в своем заявлении: «Львов — старинный город. Он много видел на своем веку, но зверства фашистов затмили все, что когда-­либо творилось в стенах древнего города. Заняв город, фашисты начали загонять в кинотеатры и клубы арестованных профсоюзных активистов, стахановцев, членов семей работников общественных организаций. В кино «Европа» фашисты согнали около 500 человек. Немецкий офицер потребовал от них, чтобы каждый в письменной форме назвал всех известных ему лиц, принимавших активное участие в общественной жизни. Из 500 человек нашлось только шесть трусов, испугавшихся угроз фашистского офицерья. Все остальные граждане ответили на угрозы гитлеровца презрительным молчанием. Тогда фашисты начали хватать каждого пятого и выводить на улицу. Не меньше 100 человек было расстреляно в ближайших дворах».
Рабочий гильзовой фабрики «Аида» тов. И. Брянцев пишет:
«На моих глазах гестаповцы расстреляли из пистолетов 25 рабочих и служащих фабрики — членов фабкома и других активистов профсоюзной организации. Тридцать стахановок и активисток львовской швейной фабрики № 1 были убиты штурмовиками ночью на квартирах. Пьяные немецкие солдаты затаскивали львовских девушек и молодых женщин в парк Костюшко и зверски насиловали их. 15-­летнюю школьницу Лидию С. поочередно изнасиловали семь немецких танкистов. Истерзанный труп несчастной девочки фашисты бросили в помойку дома № 18 на улице Словацкого. Старика — священника В. Л. Помазнева, который с крестом в руках умолял пощадить население и пытался предотвратить насилия над девушками, фашисты избили, сорвали с него рясу, спалили бороду и закололи штыком».
Студент техникума В. Халецкий, сын торгового работника, был свидетелем мучительной казни, которой гитлеровцы подвергли его отца вместе с группой львовских торговых служащих. «Фашисты вывезли 35 человек, в том числе и моего отца, на окраину Львова, — пишет тов. Халецкий, — и заставили их рыть себе могилу. Когда яма была вырыта, фашистский офицер связал арестованным руки и ноги. Первым был сброшен в яму мой отец. На него фашисты сбросили остальных арестованных. Затем из соседних домов немцы согнали полтора десятка жителей и заставили их засыпать могилу. Из­под земли несколько минут доносились глухие стоны заживо погребенных, задыхающихся людей».
Рабочий кондитерской фабрики «Большевик» т. Г. Бармаш сообщает в своем письме о зверском издевательстве фашистов над рабочими их фабрики. «Фашисты в первый же день арестовали всех рабочих — руководителей профсоюзных и общественных организаций (МОПР, Красный Крест и др.). После мучительных пыток немцы расстреляли 18 активистов, а остальных бросили в тюрьму. Я был очевидцем, как в центре города около ресторана «Атлас» группа пьяных офицеров схватила пробегавшую мимо девушку 17 лет Галину Кочура. За то, что она сопротивлялась и пыталась вырваться, фашисты сорвали с нее платье и стали наносить ей удары рукоятками револьверов. Труп девушки с раскроенным черепом до утра валялся под окнами ресторана».
Беженцы — В. Жутина, В. Барвинский, А. Годованец, М. Балатрик и С. Мрачек утверждают, что фашисты расстреляли и замучили насмерть не менее 6.000 жителей г. Львова. Во дворе здания управления НКВД по Львовской области немцы расстреляли около 400 профсоюзных, советских и других общественных работников и членов их семей.
   Немецкие штурмовики беспощадно закалывали штыками каждого, кто пытался протестовать против бесчеловечного отношения гестаповцев к мирному населению. Озверелые фашистские бандиты врывались в дома, грабили имущество и насиловали девушек и женщин, после чего их приканчивали штыками и прикладами. Сотни жертв фашистского террора свозились со всего города в одно место, затем жители г. Львова под угрозой расстрела сгонялись для осмотра трупов, выдаваемых фашистами за «жертвы большевистского террора». Немецкие кинооператоры и фотографы снимали эти горы трупов и фабриковали фальшивки о «большевистских зверствах».
Сергей прочёл и почувствовал как застучала в висках кровь. Он ощутил как каменеют мышцы, напрягаясь в горячем желании всего организма ответить на гнусный вызов, но не получая для этого прямой возможности. Его ответ в эти дни – оружие для армии, сражающейся с нацистскими нелюдями. Марченко сжал кулаки и ничего не сказал Татьяне. А она достала с верхней полки другую центральную газету и тихо спросила:
– Я пыль протирала и случайно увидела. Ты специально сюда убрал, чтобы я не видела?
Это была статья о том, что творилось в родном городе Харькове: 
«Мы видим Харьков — индустриальное сердце любимой Украины... С балконов свисают трупы повешенных. Из подвалов гестапо глухо доносятся крики пытаемых. В «доме смерти» на Холодной горе немецкие сапоги топчут тела мечущихся в бреду военнопленных. Во дворах домов роют могилы — туда опускают трупы умерших от голода.
Первые дни фашистской оккупации ознаменовались массовыми расстрелами ни в чём не повинных советских граждан. 10 октября 1941 года в порту было расстреляно 27 рабочих судостроительного завода. В Ильичевском районе был расстрелян помощник начальника мартеновского цеха завода им. Ильича депутат Верховного Совета УССР тов. Пузырёв Никита Алексеевич. Его избили прикладами винтовок, а затем без допроса расстреляли вместе с двумя дочерьми. На заводе им. Ильича были расстреляны старые, известные всем кадровые рабочие тт. Пузачёв, Шабанов, Какута и многие другие. 19-летний комсомолец Кравченко был повешен, 15-летний Николай Горланов был расстрелян, там же была расстреляна депутат облисполкома тов. Минина. Всего же в этом районе в первые дни оккупации были расстреляны и повешены только на глазах у населения 71 человек. Замучив и расстреляв сотни советских граждан, украинцев и русских, немецко-фашистские разбойники в первые дни оккупации истребили буквально всё еврейское население города. 
9 октября 1941 года всему еврейскому населению было приказано надеть особые знаки, избрать из своей среды старост и представить списки по районам. 12 октября им было предложено сдать все ценности, вплоть до золотых зубов. А 16 октября всех евреев, проживавших в городе, загнали в здание бывшей военной казармы и 18 октября утром всех расстреляли на агробазе за городом. Такая же участь постигла всё цыганское население. Завершением этого было поголовное истребление вместе с детьми и тех женщин-евреек, которые были замужем за украинцами и русскими. Так, в числе многих была расстреляна вместе с ребёнком жена конструктора завода им. Ильича Аксёнова. Фашистские звери при умерщвлении детей смазывали им губы ядовитыми веществами.
Ворвавшись в город, немецкие солдаты и офицеры начали поголовный грабёж. Они грабили частные квартиры, срывали с граждан на улицах верхнюю одежду, разбивали окна и двери магазинов, расхищали продукты питания. В центре города ими были ограблены: магазин Горпищеторга № 1, Гастроном № 1 и даже магазин детских игрушек. Фашисты обыскивали проходящих по улицам граждан, снимали с них часы и другие личные вещи».
Марченко понимал: безумие нацизма само не улетучится и не пройдёт, как заразная, но излечимая болезнь. Его можно только уничтожить, и врагу, имеющему сильнейшую в мире армию, нужно противопоставить армию, превосходящую по силе. Пока такой армии нет, и до победы ещё далеко. Это стало ясно не только Сергею, но многим.
В начале четвёртого квартала 1941 года Танкоград переключился на крупносерийное производство танков «КВ». Постановлением ГКО производство тракторов на ЧТЗ прекратилось совсем, и была организована двухсменная работа с продолжительностью смены 11 часов. Выпуск тяжёлых танков резко увеличился, но их всё равно не хватало фронту.   
Нарком сдержал слово. Приехала живая легенда. Знаменитый Глушков, оглядев работающий цех, задумался, а потом уединился с руководством завода. Совместно с инженерами-челябинцами С. Я. Гельмонтом, Н. Ф. Баусовым он разработал совершенно неожиданный план работы и доложил его Малышеву:
– Николай Фёдорович Баусов выдвинул такую идею. А что, если мы используем свайную стену, сделаем кессон, как при сооружении мостов? Она воспримет давления от колонн, ферм, оградит всю выемку...
Нарком Малышев принял это предложение. Решили рыть котлован так называемым кессонным методом, как роют штольни при прокладке тоннелей или при закладке фундаментов под опоры мостов. 
Тяжело приходилось в эти дни Марченко. Пришлось заниматься тем, чем раньше не доводилось, например, срочной организацией технической учёбы – на завод был организован приём молодёжи допризывного возраста – приезжали люди из окрестных деревень, подростки, девушки, порой не дотягивавшиеся до станков. Им приходилось ставить специальные подставки. Но рабочих рук не хватало, миллионы мужчин воевали с жестоким врагом. 
Сергей понимал: мотор – воплощение творческих замыслов конструкторов и технологов – требует тщательной подготовки производства и высочайшего качества. Он не должен подвести в бою. Не утратится ли в погоне за количеством надёжность и смогут ли подростки и женщины пусть даже под руководством опытных мастеров выпустить изделие, которое и в мирное время отличалось невероятной сложностью? Марченко также ясно осознавал: Челябинский тракторный гигант был изначально сориентирован на поток, на вал, и множество новых операций было его работникам неведомо. 
Наблюдая, как подростки и женщины вручную притирают клапаны, как кое-где станок, наспех закрепленный на полу, но не залитый бетоном, начинал качаться, как замерзают и эмульсия, и руки рабочих, только что согретые над самодельным мангалом, подрагивают, Марченко тяжело вздыхал, а его лучший токарь Василий Петрович нервно курил. Они ни словом не обмолвились, но ощущали одно и то же гнетущее беспокойство. Марченко вертел в руках забракованную плунжерную пару и думал: из-за такой детали цех не выпустит двигатель, который не будет установлен на танк. И этот танк не пойдёт бить врага.
– Помнишь, в тридцатых годах мы эти претензионные плунжерные пары у немецкой фирмы «Вошь» покупали? –  спрашивал Петрович.
– Не претензионные, а прецизионные, – поправлял Сергей, понимая, что усатый ветеран производства говорит о фирме Bosh.
– Но ведь и сами можем, – задорно заключал Петрович, – ведь наши мастера, дай срок, всё сделают не хуже немца.
– Конечно, – убеждённо отвечал Марченко, а сам думал: « Можем, только сроку-то нам совсем не отпущено». 
В ноябре военная ситуация под Москвой стала угрожающей. Дошло до того, что Государственный Комитет Обороны принимает решение об эвакуации в Куйбышев (ныне: г. Самара) дипломатических представительств и миссий. Был запланирован срочный переезд многих наркоматов и ряда правительственных учреждений. Наркомат танковой промышленности эвакуировался в Челябинск.
В двадцатых числах ноября Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин спросил по телефону у представителя Ставки Г.К. Жукова:
– Вы уверены, что мы удержим Москву?
– Москву, безусловно, удержим. Но нужно ещё не менее двух армий и хотя бы двести танков.
 Разумеется, Сергей не знал об этом разговоре, но слышал от своего начальника Махонина, насколько критическое положение сложилось под Москвой и понимал: каждая минута теперь дороже золота.
В те тяжелейшие дни Сергея Нестеровича Махонина назначили начальником дизельного отдела. Выпускник Военной технической академии он накопил на производстве огромный опыт, а в качестве конструктора участвовал в создании первых средних танков. Был Махонин и начальником отдела технического контроля, знал конструкцию дизеля, его слабые и сильные стороны, а главное верил в будущее этого наиболее перспективного танкового двигателя.
– Дед тебя искал, – сообщал обычно Марченко Петрович, и тот понимал, что речь шла о Сергее Нестеровиче. Прозванный дедом за молчаливость, и суровость, Махонин отличался необыкновенно цепкой памятью и  крестьянской смекалкой. Он держал в уме множество «узелков на память», пристально наблюдая за всеми участками беспокойного  производства. Могучего телосложения, принципиальный и требовательный, но на первый взгляд добродушно-спокойный, Махонин в глазах многих был неприступной крепостью, а в глазах других – помощником и учителем. На протяжении работы главным инженером Харьковского завода, а затем главным инженером Танкограда эти два начала характера слились в одном человеке.   
Махонин был одним из многих командиров производства, и многие решения принимались сообща. Бывало и так, что намекнёт тот же Петрович – мол, покумекать бы над такой закавыкой, Марченко или Махонин задумаются, а кто-то ещё мысль подбросит – так и выходит новое, оригинальное и мудрое решение.
Так было, например, со сверлением отверстий распылителей. Моторостроители особо трепетно относились к этой операции. Топливная аппаратура дизельного мотора вообще сложнейшая штуковина, а на этой операции трудились часовых дел мастера. Детали обрабатывались по высшему классу чистоты.
– Ловлю микробов, – шутил Петрович, а Марченко прекрасно понимал: что опытнейший мастер имеет в виду «микроны», ведь для сверления отверстий используются особые свёрла диаметром в десятые доли миллиметра. Что говорить – и в мирное время они ломались чаще обычных, а теперь, когда ситуация заставляла спешить, такие свёрла выходили из строя в массовом порядке.
– Эх ты, бракодел, – подтрунивал над худеньким Федюней Петрович, – редкое и дорогое сверло опять сломал! А контролёр, поди, половину «бабок» зарубил? Ты это... поспешай медленно. Соберись! Этак будешь работать, мы план по распылителям не вытянем, и сборку остановим. 
Бабками называли эти самые капризные детали мотора. Фёдор, на лице которого и без слов было всё написано, молчал. А Петрович положил руку ему на плечо, неожиданно сказал:
– Ничего, паря, не всё сразу и у меня получалось, ты ведь можешь. Посмотри – студент Петя – Василий Петрович кивнул в сторону склонившегося над заготовкой Милославского – давно без брака работает. Да и Алексей Голицын молодец. Норму вчера перевыполнил. Ребята недавно со стройки, ничего нее умели, но как стараются!
Федя насупился, и строгий голос Петровича потеплел:
– Понимаешь, наш мотор на фронте ждут. У тебя ведь отец там?
– Да, – подтвердил паренёк, – уже два месяца.
– Понимаешь... самая лучшая помощь ему – твоя работа.
– Да я... понимаю... – Федя заволновался, не смог сразу взять себя в руки, – но вот у контролёра не все проходят. 
– Контролёр права  не имеет малейший брак пропустить, – строго глянул поверх очков Петрович, – ты представь: пропустит Клава такую деталь и соберут бракованный дизель. Поставят его в танк и отправят на фронт. И выйдет наш «КВ» против немецкого танка. Надо идти в атаку, а мотор – подвёл! Фрицу только этого и надо. А если в том танке твой батя?
– Он в пехоте...
– Не важно, – перебил Петрович, – пусть так. Твой отец пошёл на немца, а танк, который должен его прикрыть бронёй, встал? Как это?
Федя потупился. А Петрович потрепал его по вихрам:
– Ты не расстраивайся, брат! На фронте ещё тяжелее. Собери волю в кулак.
Медленно, тяжело, с невероятным напряжением нервов всего коллектива количество бракованных распылителей снижалось. Но брак был! У Фёдора он был ещё и не такой высокий. Другой сверловщик Ваня, бывший подпасок – как ни старался – сделать свою сменную норму не мог. По двенадцать напряжённых часов проводил за станком, изготавливал по тридцать и более штук, с трепетом нёс контролёрам, а те принимали по 3-4 детали. Слёзы были у Вани на глазах. И даже Петрович, поначалу ворчавший в усы «Руки не тем концом вставлены», только вздыхал. Перевели Ваню на менее ответственную операцию.
У кого впервые возникла идея попробовать на сверлении тончайших отверстий девушек, никто не помнит. Но Махонин предложение одобрил, и решили попробовать. Петрович охотно выступил наставником.
– Ну что ты ревёшь, – принимал он поднос у молоденькой Насти, – не боги горшки обжигают, вчера было больше браку. Зато ни одно свёрлышко не сломала.
– Я старалась, Василий Петрович, а...
Настя всхлипывала, а Петрович пытался сдержать глубокий вздох: кого приходится на сверление ставить. Им ещё учиться да учиться.
Петрович вытирал платочком слёзы у девушки, а та успокаивалась, провожаемая добрым напутствием:
– Лиха беда начало. Всё будет хорошо. Ты пойми: чем больше цех выдаст  топливных насосов и форсунок, тем больше будет танков.
Вскоре поломки свёрл почти прекратились, а брак резко снизился. А в декабре в Танкограде начался серийный выпуск танков «КВ». Сергей Марченко радовался, что буквально в считанные недели были налажены новые термохимические процессы, сборка топливной аппаратуры, высокоточное и фасонное литье.
До конца 1941 года Челябинский Танкоград выпустил более 500 тяжелых танков КВ. Марченко не верилось: на его глазах Челябинск становился центром производства танков, где располагался не только Наркомат танковой промышленности, но и головной проектный институт отрасли. Невиданными темпами разрабатывалась техническая документация, готовились задания на строительно-монтажные работы на реконструируемых и вновь создаваемых цехах.
То, что Москву не сдали, говорило: именно так победим. Но ни Сергей Марченко, ни Махонин, ни Зальцман, ни Петрович, ни другие рабочие и предполагать в то время не могли, какие тяжелейшие испытания выпадут на их долю, на долю города и завода танков, как длинна и насколько трагична будет дорога к великой Победе. 

                Думать и действовать!

Механик Сергей Марченко изучил дизельный мотор «В-2»  до каждого винтика. Сердце танка, в котором воевал и погиб его брат Артём, представлялось ему живым. Сергей ощущал себя врачом, который обязан знать, нет, чувствовать, где должна проявиться болезнь, если важнейший орган нагрузить сверх меры.
– Опыт первых боёв показал, товарищи, танку «КВ» нужен более мощный двигатель, – сурово чеканил на совещании Зальцман, – надеюсь, это всем понятно?
Директор, он же заместитель наркома, ставил конкретные задачи подчиненным, а Марченко и без его требовательного тона понимал ситуацию.
– А что, если форсировать мощность движка за счёт повышения оборотов, – Василий Петрович Ершов на коротком перекуре в курилке предложил самый простой вариант.
– Нельзя, Петрович, – мягко возразил ему Сергей, – конечно, теоретически так можно достичь результата. У челябинцев, кировцев и харьковчан золотые руки – сделают, как надо! Но уже при 2400 оборотах  в минуту на дизеле поршни часто ударяют в клапаны,
– Да уж, – выпустил через прокуренные усы крепкий, махорочный дым пожилой рабочий, – поршня и клапана играют в догонялки!
– Метко сказал – в догонялки! Есть у меня кое-какие мысли, Петрович, как крутящий момент при сохранении тех же оборотов увеличить. Но надо с начальством посоветоваться, да и на испытательном стенде обкатать. Фронтовики просят мотор 650 лошадиных сил. И мы здесь, в Челябинске, сделаем такой двигатель!
– Шестьсот пятьдесят! – присутствующий на коротком перерыве Алексей Голицын не удержался от восклицания.
– Так точно, – по-военному подтвердил Сергей, – фронту нужен такой мощный мотор для более грозного танка. – Думаю, надо подумать над тем, чтобы установить в дизель-моторе водяной насос повышенной производительности. Наши конструктора тоже высказали немало предложений по гильзам цилиндров. А товарищ Трашутин спрашивает, отчего большой расход масла? Проблем ещё немало. А фронт торопит: скорей! Ничего, сообща навалимся – все вопросы решим. Сделаем на Урале машину ещё лучше и побьём фрица. Вчера нам Зальцман говорил: «Технология – закон! С боевыми машинами шутить нельзя!» А ещё он сказал: «Из-за недостатка танков на передовой гибнут тысячи советских людей». 
Первая военная зима в Челябинске была такой же морозной, как предыдущие. Волны студёного воздуха прокатывались по вновь пущенным цехам Танкограда, но для тысяч рабочих и инженеров погода не играла уже важной роли. Директор Зальцман появлялся то в одном, то в другом цехе, и Сергей при очередной встрече поражался его умению чётко и ясно поставить самые главные задачи.
– Трудности должны преодолеваться сразу, – рубил воздух, встретившись с начальником цеха, Исаак Моисеевич, – не надо прикидываться честными дураками. причитая по каждой мелочи. Нужно думать, действовать без помощи сверху. Если что сложное, если сами не можете решить, заходите, всегда помогу.
Зальцман было отправился дальше, но повернулся и добавил:
– В Ленинграде условия ещё хуже, а они работают, в блокадном городе выпускают продукцию для фронта.
Видимо, прикипел замнаркома и директор и к городу на Неве, и к его жителям. Сергей видел только что прибывших ленинградцев, которые столкнулись с войной, пережили бомбёжки и обстрелы, а те, кто приехали последними, — и страшные тиски блокадного голода. Бледных, осунувшихся, ослабевших от истощения людей прямо из аэропорта или с железнодорожного вокзала отправляли в больницы. Кто покрепче направлялся в уже «уплотнённые» квартиры и частные домики челябинцев. Бывало и так, что в комнату, где уже жила семья, вселяли третью…
Сергей и его семья привыкли уже к своему новому жилью – подсобке школы. Его знакомые из Харькова, которые занимали подвалы, кухни, различные пристройки считали: им ещё повезло – приехавшие позднее и этого не имели. Но люди шли на работу, которая стала их фронтом. 
Завод получил опытные кадры. Кировцами в первую очередь были укомплектованы танковые цеха. Впрочем, тракторное производство вскоре сократилось, а в середине ноября было совсем прекращено. Танки КВ стали единственной продукцией, которую ждал от завода и требовал фронт. Огромнейший комбинат стал и оставался до конца войны единственным поставщиком для фронта тяжёлых танков и самоходно-артиллерийских установок.
Сергей испытывал чувство гордости, когда услышал, как фронтовики, приезжавшие сюда за получением новых машин, поражаясь размаху и масштабу увиденного, прозвали челябинский конгломерат заводов Танкоградом. Если в октябре в Танкоград прибывали в основном харьковчане, то в этом же месяце, а также в течение ноября и даже в начале декабря Челябинск принимал эвакуированных ленинградцев. Всего с семьями их прибыло пятнадцать тысяч человек.
Из Ленинграда через линию фронта их переправляли по воздуху или по воде через бурную Ладогу, а дальше везли в железнодорожных эшелонах. Они видели войну, испытали бомбёжки и обстрелы, а те, кто приехали последними, — и страшные тиски блокадного голода. 
Форсирование двигателя танка «КВ» провели в кратчайшие сроки. Если бы это случилось до войны, Сергей не поверил бы, что такое возможно – на это в предвоенное время потребовался бы не один месяц. Конструкторы выполнили огромный объём работы: разработали водяной насос повышенной производительности, усилили гильзы цилиндров, поставили более мощную пружину на центробежном регуляторе  топливного насоса дизеля.
Практически каждый день в ноябре, как правило, поздней ночью, Зальцману звонил Сталин и требовал, требовал, требовал машины сверх плана. Дизелей не хватало. Чтобы скомплектовать готовые танки «КВ», кто-то предложил использовать находящиеся на складах когда-то привезённые из Ленинграда бензиновые моторы «М-17». Но не так просто поставить этот мотор на место дизельного!
Однако из положения надо выходить. И срочно! Инженеры за сутки, отказывая себе во сне и даже в отдыхе, сделали необходимые чертежи всех переходных деталей, необходимых для установки этого мотора в танк «КВ». Срыв выпуска боевых машин был предотвращен. И хотя танки «КВ» с бензиновым мотором «М-17» во избежание перегрева и поломки могли двигаться только на невысоких скоростях, несмотря на то, что такие бронемашины были более пожароопасны, они сыграли свою роль в самое трудное время – помогли выстоять под Москвой.
И тут – новая беда! I Государственный подшипниковый завод эвакуируется из Москвы и перестаёт поставлять в Челябинск уникальные крупногабаритные шарикоподшипники для ведущих колёс танка «КВ»! Эти комплектующие выпускались только на этом заводе, и их требовалось по четыре подшипника на каждый танк. Неужели выпуск танков для фронта придётся остановить? Этого допустить никак нельзя!
Организовать выпуск на одном из предприятий Челябинска? Можно. Челябинцы справятся, только времени на это нет! Выход предложил Николай Леонидович Духов. Сергею Марченко нравился этот добродушный с виду, но требовательный руководитель, который прибыл из Ленинграда и был назначен заместителем главного конструктора по производству танков. Духов окончил Ленинградский политехнический институт, долгое время трудился в КБ Кировского завода. Сконструировал бортовую передачу новой конструкции для танка Т-28 и участвовал в создании тяжелого танка «КВ».
Смекалки Николаю Леонидовичу было не занимать. Марченко присутствовал на совещании и был уверен: Зальцман сразу же зарубит такое смелое решение: коль скоро изготовить нужные обоймы в условиях Танкограда  не было технической возможности, вместо заводского шарикоподшипника устанавливать на ведущие колёса ролики, нарезанные из заготовок для торсионных валов и скреплённые простейшим стальным сепаратором.  Как ни странно, когда это предложение Духов высказал на совещании у Зальцмана, где стоял вопрос о кризисной ситуации с подшипниками, директор необычную идею одобрил.   
Земляк Сергея Марченко, бывший харьковчанин Сергей Нестерович Махонин, назначенный в ноябре главным инженером и первым заместителем директора Кировского завода в Челябинске, словно угадал на совещании мысли Сергея и шепнул:
– Духов – кудесник, нашёл-таки выход.
Вскоре все убедились: народный «подшипник» доказал свою жизнеспособность. Сергей Нестерович, как и Зальцман, знал, кто что может. А тем более, знал он способности Духова. Встречался с ним ещё в начале июля 1941 года в Ленинграде. Тогда вместе с директором завода Зальцманом Махонин обходил цеха Кировского завода, посетил конструкторское бюро, участок сборки тяжёлых танков. Но для работы руководителем конструкторской группы в Челябинске Сергей Нестерович обобрал лишь одного из инженеров – Духова, мотивируя своё решение тем, что «машину Николай Леонидович знает лучше всех». 
Зальцман, бывший в то время директором ленинградского промышленного гиганта, конечно, в глубине души не хотел отпускать талантливого специалиста, но, подумав, дал согласие, поняв, что в Челябинске тот будет нужнее. Да и время было такое, что государственные интересы ценились выше заводских предпочтений.
Так получилось, вскоре все трое встретились уже на Урале. Духов в Челябинск выехал 10 июля 1941 года во главе группы конструкторов-ленинградцев. Вместе с ним в эвакуацию отправилась и его семья. 

                Сплав

В ноябре 1941 года был учреждён Уральский комбинат по производству тяжелых танков КВ. В него, помимо ЧКЗ, вошли Уральский завод тяжелого машиностроения Уральский турбомоторный завод (№76) (г. Свердловск), а позднее и броневой завод №200 (сегодня – Челябинский завод имени Серго Орджоникидзе). При этом директором и главным конструктором всего комбината были назначены И.М. Зальцман и Ж.Я. Котин.
Новый 1942 год представлялся директору Зальцману ещё более тяжёлым, чем год уходящий. Гитлера отогнали от Москвы, но он рвался в южном направлении на Украину и Кавказ, продолжая наступать ожесточённо и напористо. Немцы действовали танковыми клиньями, по-прежнему стремясь зажать советские войска в губительные котлы, в которых уже было перемолото немало наших частей.
Зальцман понимал: клин можно было вышибить только клином. Эта аксиома, хотя и с опозданием, но дошла до понимания военачальников Красной Армии и Сталина. Но для противодействия врагу нужны танки и в огромном количестве. И без грозных напоминаний Верховного Главнокомандующего Зальцман понимал: машины, которые выпускались в Челябинске, нужны были немедленно. Бывало так: один танк решал исход боя.
Как увеличить выпуск грозных машин в Челябинске? Исаак Моисеевич прекрасно понимал: он располагает лучшими силами танкостроителей со всего Советского Союза. К тому же на уральский завод, который и без того располагал прекрасной производственной базой, успели эвакуировать уникальное оборудование из Харькова, Подмосковья и Ленинграда. Кроме станков и механизмов, из Ленинграда прибыл и творческий коллектив конструкторов танков во главе с его старым знакомым – Ж.Я. Котиным. Он хорошо знал его.
С Жозефом Яковлевичем Зальцмана объединяла не только национальность и даже не такой свежий факт, чрезвычайно греющий душу, – 9 октября 1941 года за выдающиеся заслуги в организации серийного производства танков КВ на ЧКЗ и Зальцману, и Котину Всесоюзный Староста М.И. Калинин вручил орден Ленина и Золотую медаль «Серп и Молот». Оба, кстати, родились на Украине. Котин вырос в Екатеринославской губернии (Днепропетровской области). Как и Зальцман, успел хлебнуть лиха в юности и молодости: рос в простой рабочей семье. В 1923 году начал трудовую деятельность учеником, а потом работал подручным слесаря на котельно-механическом заводе «Труд» в Харькове.
После окончания в 1927 году вечернего рабочего факультета Жозеф Котин учился в Харьковском политехническом институте, откуда в 1930 году был направлен в Военно-техническую академию имени Ф.Э. Дзержинского, на факультет механизации и моторизации. Здесь Котин всерьёз увлёкся танковой темой, и она всецело захватила его. Дипломный проект защитил по колёсно-гусеничному танку, который предлагал производить на базе узлов грузового автомобиля «АМО-3».
На окончательной защите дипломного проекта Котина присутствовал сам М.Н. Тухачевский, личность легендарная. Разработку молодого выпускника рекомендовали к внедрению, а сам он приступил к работе в проектном секторе научно-исследовательского отдела академии. Вскоре по материалам дипломного проекта было изготовлено несколько танков «МС-1».
Затем Жозефу Котину дают другое ответственное поручение: создать пулеметную установку на базе мотоцикла. И молодой конструктор с честью справляется с заданием – установка с пулеметом конструкции Дегтярева демонстрируется на параде на Красной площади. С 1932 года Ж.Я. Котин трудился в научно-исследовательском отделе Военной академии механизации и моторизации РККА, занимая должности начальника проектно-конструкторского отдела и начальника отделения. Здесь он проявил свои блестящие способности и талант конструктора, участвуя в разработке конструкции сверхтяжелого и плавающего танка «Т-37». 
В мае 1937 года Зальцман и Котин встретились на Кировском заводе в Ленинграде, куда Котин получил назначение. В это время завод серийно изготавливал средние танки «Т-28». Заняв должность главного конструктора СКБ-2, Котин вносит принципиальные изменения в конструкцию этого танка, и его предложения позволяют повысить надёжность и эксплуатационные характеристики машины. Одновременно с этим Жозеф Яковлевич принимает участие в разработке нового тяжелого двухбашенного танка прорыва с противоснарядным бронированием «СМК» («Сергей Миронович Киров»).
В феврале 1939 года в СКБ-2, где трудился Котин, начали разработку тяжёлого танка «КВ». Многие технические решения конструкторов, работающих под началом Жозефа Яковлевича, были передовыми для своего времени, например, экспериментальная  индивидуальная торсионная подвеска, опорные катки с внутренней амортизацией, планетарный бортовой редуктор. Первый образец танка был изготовлен в сентябре 1939 года и вместе с СМК и другими машинами отправлен на Карельский перешеек для участия в прорыве линии Маннергейма.
Котин был на передовой вместе с Зальцманом и они убедились: танки с толстой бронёй показали в этой жаркой зимней военной кампании  неоспоримые преимущества, при этом выяснилось: танк «KB» с новым дизельным двигателем «В-2» оказался более подвижным и менее уязвимым, чем танк «СМК».
Зальцман знал по совместной работе: на Котина он может положиться как на самого себя. И когда после эвакуации Кировского завода в Челябинск Жозеф Яковлевич возглавил конструкторский коллектив Челябинского Кировского завода (ЧКЗ), для директора этот участок Танкограда был в надёжных руках. К конструкторам Ленинграда в Челябинске присоединились конструкторы из Харькова и другие специалисты, эвакуированные из разных городов страны. Объединенными усилиями была проделана огромная работа по переработке конструкторской и технологической документации в поисках возможности резкого сокращения трудоемкости изготовления КВ.
Зальцман ждал звонка Сталина. Ночью он обязательно будет звонить. И задаст сначала вопрос: сколько отгружено танков? А затем непременно потребует дать для армии хотя бы несколько танков сверх плана. Может спросить что угодно, но эти вопросы поставит обязательно.
Исаак Моисеевич заглянул в свои записи. В этом направлении удалось добиться невероятных результатов: если в мае 1941 г. на изготовление одного танка «КВ-1» уходило 23400 часов, то к началу января 1942 года этот показатель сократился до 9000 часов. Танки выходили из Танкограда, но строго говоря, это были уже не те машины, которые проектировали они в начале 1941 года.
– Посмотри, что происходит, – делился своими размышлениями с Жозефом Яковлевичем начальник Танкограда, – ввиду острейшего дефицита алюминия в стране нам приходится делать радиаторы из стали. Гусеничные траки теперь у нас стали литыми, а на ходовую часть танков ставим катки без резиновых бандажей. Я уже не говорю о том, что приказал вместо танковых радиостанций устанавливать авиационные.
– А что делать? – понимающе разводил руками Котин, – но хуже было бы, если бы танки таки застряли в Челябинске неукомплектованные.
Тяжёлые бронемашины били врага. И коллектив Танкограда делал всё возможное. И невозможное – постоянно Зальцману докладывали: рабочие падали в обморок у станков, засыпали после смены в раздевалках, едва присев на стул. Казалось, напряжение сил достигло своей кульминации, ан нет – завод продолжал наращивать выпуск танков. И назло врагу их выходило из ворот завода всё больше и больше.
Беспокоило Зальцмана ещё одна вынужденная мера: для экономии дорогостоящего проката, наряду со сварными конструкциями, с декабря стали делать для танка литую башню. В основу её конструкции заложили разработанную ещё в предвоенные годы башню производства Ижорского завода. Она была испытана ещё до начала войны.
«Словно готовились к такому повороту событий», – подумал Зальцман. Он прекрасно понимал: при сокращении сроков изготовления и экономии проката литьё башни имеет и отрицательные стороны – металл по своей структуре становится неравномерным, и нельзя избежать мелких внутренних дефектов. Это вызывало необходимость значительно наращивать толщину стенок отливки для достижения достаточной стойкости от вражеских бронебойных снарядов. На литой башне толщина стенок достигала 110 мм, а на сварной она составляла 75 мм у сварной. Дополнительный вес для тяжёлого танка – это дальнейшее снижение маневренности. 
Сталин был верен своим привычкам и позвонил далеко за полночь. Он связывался с Зальцманом в такое позднее время регулярно, начиная с тех самых тревожных дней осени, когда первые танки «КВ-1», оснащённые пушкой ЗИС-5, пошли в бой под Москвой. В этот опасный и драматический период войны почти все выпускаемые средние и тяжёлые танки направлялись в войска, защищавшие столицу, и эти танки сыграли огромную роль в ходе контрнаступления и разгрома вермахта под столицей.
Верховный Главнокомандующий на этот раз помимо информации о танках поинтересовался моторами. И Зальцман понял его беспокойство – вероятно, кто-то из смежников доложил об их нехватке. Дизель-моторное производство в Челябинске вместе с конструкторским бюро во главе с И. Я. Трашутиным обеспечивало и свой сборочный танковый цех, и другие танковые заводы.   
Не будешь же докладывать Верховному главнокомандующему о своих проблемах, связанных с дизелем, подумалось Зальцману. Одна из сложнейших – «чугунизация», как окрестили её конструкторы. Иными словами – удачные и не всегда удачные попытки заменить дефицитные цветные металлы чугуном. Иссаак Моисеевич не помнил точно, но кто-то из сотрудников конструкторского отдела назвал это хождением по лезвию меча на краю пропасти, ведь зарождение опаснейшей детонации – падение в пропасть.
Всем известно: война, да ещё такая, резко увеличивает потребность и расход цветных металлов и их сплавов. Особенно нуждаются в них предприятия, производящие боеприпасы. Эти заводы вынуждены, чтобы не останавливать производство, как-то выкручиваться, создавая, например, «биметаллические» оболочки гильз – двухслойные, но только с одной стороны медные. Авиационная промышленность также страдала от дефицита цветных металлов.
– Не телегу для колхоза делаем – танк, который в бой пойдёт, – так говорил подчинённым на совещаниях Зальцман, а сам понимал: одними призывами проблему не решить. Знал по опыту производственника: чугун может подвести там, где конструктор заложил изделие из бронзы, силуминовых сплавов или олова. Что может быть проще – надавить: «Берите чугун», но что получим в итоге?
Зальцман удивился, как механик Сергей Марченко, их харьковчан, смело возразил ему на совещании:
– Вы посмотрите: чтобы залить кокиль, рабочие по всем углам разыскивают старые «литники», алюминиевую стружку. Надо вопрос решать.
Зальцман при всех, конечно, отругал тогда харьковчанина, призвал не паниковать, проявлять больше инициативы, а на заметку взял: молодец. За дело болеет. Внедрил немало уже смелых рацпредложений. Пометил директор о проблеме в блокнот – надо срочно с этим разобраться.
Кстати, интересное явление отмечал для себя Зальцман. Поначалу ему было странно видеть, как сошлись в Челябинске люди всех эвакуированных заводов и челябинцы. На первых порах харьковчане-моторостроители, которые сохранили и руководство, и  основное оборудование, и на Урале держались на особицу. А вот ленинградцам пришлось сразу же в корне менять свои подходы – их производство было разноплановым, основанным на мелких сериях. Оно требовало точной, даже филигранной работы токарей и фрезеровщиков. Челябинцы же привыкли делать тракторы в огромном количестве на потоке.
Так сложилось, что с технологической стороны у челябинцев и ленинградцев был принципиально различный подход к производству. Ленинградцы славились выполнением сложнейших проектов – любой конструкторский замысел они могли претворить в металл. И не случайно правительство Советского Союза именно этому заводу поручало организацию изготовления сложнейших образцов. Постоянно меняющаяся номенклатура выпускаемой продукции при сравнительно небольшом выпуске не требовали от ленинградских производственников кропотливой технологической подготовки производства. Если нужно изготовить новую деталь, на кировском поручали это дело рабочему самой высокой квалификации, который легко справлялся с заданием без специальных приспособлений. Кировцам ни к чему было проектировать и изготавливать сложную и дорогую оснастку.
В Челябинске же много лет подряд выпускали одни и те же изделия. Выпуск их измерялся тысячами штук в год. На тракторном за специальными станками, как правило, стояли не высококвалифицированные рабочие-универсалы, а операторы-рабочие, умеющие вести обработку деталей только на одной закрепленной за ними операции. Здесь привыкли к серьезной подготовке производства, к проектированию и изготовлению специальных приспособлений, инструмента, моделей и штампов.
«И как соединить на одном танковом заводе моих родных путиловцев, любовно оттачивающих деталь за деталью, с челябинцами с их принципом конвейерного производства», – ещё осенью размышлял Зальцман. И отвечал сам себе: «Фронт требует танки, много танков. Из этого надо исходить в первую очередь». Если раньше Зальцману приходилось выступать третейским судиёй в спорах ведущих конструкторов и матёрых производственников, то в должности директора челябинского промышленного гиганта он должен в первую очередь устранять противоречия нескольких предприятий. И не просто сглаживать острые углы, а постараться извлечь пользу из богатого производственного опыта каждого коллектива. Ленинградцы с Кировского завода исторически не тяготели к крупносерийному выпуску – они славились искусными мастерами, способными творить чудеса обработки детали или тонкого литья. Жестокая война на выживание требовала огромного количества   комплектующих для вооружения, и некогда было заниматься не то что индивидуальным, но и мелкосерийным производством. 
  Зальцман всё больше и больше убеждался: танк «KB» – разработка Кировского завода, и создавался он без расчёта на такое массовое производство. Многие детали были достаточно сложной конфигурации. В этом тяжёлый танк «КВ» проигрывал «Т-34», который было поставить на поток значительно легче.
Но задачу резкого увеличения выпуска танков, которых ждал фронт, коллектив успешно решал ежемесячно и ежедневно. Зальцман не со стороны наблюдал – не только на его глазах, но с его помощью разрешался извечный конфликт между конструкторами и технологами. И, по сути, это был плодотворный спор между основополагающими принципами мелкосерийного и массового производства. Конструктор, влюблённый в свою модель, полагающий, что он достиг оптимальной компоновки и гармонии между броневой защитой, мощностью мотора и огневой мощью, заложивший массу других контрапунктов по ремонту узлов и эксплуатации, а также транспортировки, вдруг понимал: нужно принять во внимание не менее важные обстоятельства.
Однако производственники часто огорчают творца, говоря: конструкция того или иного узла такова, что производительность труда будет низкой, поскольку изготовление ряда деталей штамповкой затруднено, а многие детали невозможно отлить. Необходимо изменить этот узел!
Челябинцы, как сразу подметил Зальцман, упорно отстаивали свою позицию, и на их стороне была сама тяжелейшая ситуация – нужно было использовать штамповку и литьё для выигрыша драгоценного времени. Как можно меньше возвратных операций, штамповка и литьё – там, где это возможно. И максимально упростить движение – вывести скорее на поток, на конвейер.
Не сразу пришли к пониманию такой необходимости. Осенью в челябинских цехах танки стояли в тупиках, к ним доставлялись детали. До пятидесяти машин скопилось, начальники участков были озадачены: на этой машине не хватало одного, на той – другого. Зальцман вспоминал, как рабочие искали на тележках нужные детали, восстанавливая по памяти последовательность сборки. А детали в основном незнакомые бывшим тракторостроителям.
– Мы, мил человек, по старинке детальки называем, – пояснял в литейном цехе седой старичок Зальцману, – мой прадед рассказывал, еще в Каслинском заводе так было заведено – не по нумеру, значит, а по обличию. Вот смотри, – рабочий взял одну деталь со стеллажа, – на что похожа?
– Рюмка? – высказал предположение Зальцман, и старичок подтвердил:
– Точно так, товарищ начальник, –  а вот другая, на барабан смахивает, ведь так? А есть у нас клык, свинья, налим, гробик, уточка. У нас и струмент под своим названием. Ежели маненький – пестик, а покрупнее лом – так это мартынко!
Зальцман хорошо помнил, как ощутил, скорее почувствовав кожей, подсознательно, подавляемый изо всех сил взрыв возмущения кадровых рабочих, когда приказывал срывать с фундаментов станки, производящие только тракторную номенклатуру комплектующих. Надо было срочно устанавливать другие – гнать детали для танка. Да, он теперь отвечал за выпуск танков и достигал поставленной цели решительно, не считаясь с потерями, утратами. Производство тракторов было варварски остановлено – там и тут сиротливо стояли ненужные станки, а порой их выбрасывали, если не было свободных площадей, и на улицу. Объяснить можно было одним словом: война. И его понимали.
Опыт производственника заставлял особое внимание уделять конечным операциям, и Зальцман чаще всего бывал в сборочном цехе.
– Не поступили заготовки – срочно посылай туда людей. Иди в литейку, меня не волнует, как! Сам вставай к печи, – распекал он подчинённых, требуя от начальников механических цехов железной технологической дисциплины.
Руководители, сутками не выходящие из цехов, отмалчивались – возражать мало кто осмеливался. Да и чувствовали вину, хотя бы потому, что это был их участок ответственности.
– С кузнецами я ещё поговорю, а теперь спрос с тебя, как с начальника участка, срывающего поставки для фронта, – добавлял Зальцман металла в голос.
 Некоторое оборудование, прибывшее с запада, первое время работало без заливки фундаментов бетоном – физически не успевали. Надо было срочно делать продукцию. Но шлифовальные и зуборезные станки, требующие особой точности, успевали и в эти бешеные дни монтировать основательно – тряска на этих операциях категорически противопоказана.
Технология массового производства танков в таком количестве, которого ещё не знала мировая история, пробивала себе дорогу с боем и кровью. А ритмичность, которой удалось добиться к концу первого военного года, давалась огромным перенапряжением сил. 
Зальцман предвидел многое. Например, то, что когда-нибудь жалобы фронтовиков на бензиновый мотор, как временный заменитель дизеля «В-2» дойдут до Верховного Главнокомандующего. Но Сталин не высказал резких слов в его адрес. Он понял ситуацию и то, что иного выхода не было. Верховному Главнокомандующему и Зальцману на протяжении полугода кровопролитных боёв каждый день приходилось чем-то жертвовать и идти на компромисс, выбирая между многими опасными вариантами.
Конструкторам, тому же Котину, размышлял Зальцман, тоже несладко. Только-только испытают и опробуют узел, как война вносит свои коррективы, танкисты просят сделать более мощную пушку, увеличить маневренность – очень непросто сочетать стабильность производственного потока с необходимостью улучшения отдельных узлов и механизмов в условиях военного времени.  С одной стороны, проще выпускать серию и даже раздать узлы смежным предприятиям для увеличения выпуска. В этом случае оправдает себя кропотливая подготовка технологии, отличающая конвейерное, массовое производство. С другой стороны, необходимо вносить изменения в модель в ответ на тактику и новую технику врага.
Пожалуй, в декабре стало полегче, сделал вывод директор. И в октябре и в ноябре бешеный ритм и невероятное напряжение не спадало неделями. Для обеспечения выпуска танков приходилось маневрировать даже отдельными станками, перенося их из цеха в цех.    На совещании 3 ноября он заставлял перебрасывать оборудование, принуждая начальников цехов делать эту глупую, казалось бы, работу. Но иного выхода в тот момент не было.
Кропотливая, на первый взгляд замедленная работа челябинских технологов, готовивших поточное производство, постепенно оказывалась более полезной, чем кавалерийские наскоки ленинградцев с последующей подгонкой и доукомплектацией. Наступая на горло собственной песне, ощущая поддержку наркома Малышева, Зальцман  поддержал линию технологов-массовиков в становлении Танкограда. Вслед за первыми поточными линиями катка и балансира стали вырисовываться контуры других линий...
В итоге победил принцип массового производства, челябинские технологи А. И. Глазунов, С. И. Самородов, 10. А. Божко, С. А. Хаит доказали правильность конвейерной технологии производства грозных машин.
И к началу 1942 года  все коллективы – челябинские тракторостроители, ленинградские кировцы и харьковские моторостроители с подмосковными рабочими образовали прочный, неразделимый сплав, которому оказались по плечу неимоверные испытания.
***
Первой военной зимой Зальцман пережил немало трагичных и горестных дней. Ему докладывали о срыве производственной программы, он выслушивал по прямому проводу прямые и косвенные упрёки в связи с задержками и, понимая, что люди трудятся и так на пределе, был вынужден ежедневно и ежечасно подвергать их новым нечеловеческим испытаниям.
В один из дней декабря ему сообщили о смерти пятнадцатилетнего подростка – рабочего литейного цеха. Он стоял у щуплого, истощённого недоеданием и непосильной работой тельца юноши, совсем ещё ребёнка, в замасленной телогрейке, молча выслушивая объяснения начальника участка.
Можно было ничего и не говорить – Зальцман и без сбивчивых объяснений понимал до всей жуткой глубины трагизм ситуации. Как и то, что эта жертва не последняя, и война будет идти долго и тяжело, и от труда таких вот птенцов, пенсионеров и женщин, заменивших ушедших на фронт, он не может отказаться
В январе 1942 года тревожные известия с фронтов стали приходить всё чаще. Из действующих частей поступали жалобы на ухудшившееся качество изготовления танка. Директор понимал: случаи брака практически неизбежны при организации массового выпуска в условиях военного времени. Но сознавал он и то, что нельзя подводить фронтовиков. И любые аварии и поломки танков расценивал как грубый и недопустимый просчёт в работе, стараясь оценить причины, чтобы исключить повторение.
С того самого первого дня, когда Зальцман прилетел в Челябинск и принял руководство тракторным заводом, он старался совершать обход всех цехов, чтобы своими глазами увидеть истинную картину. И прекрасно помнил ту леденящую тишину, которая установилась в зале, в котором он велел собрать всех активистов и начальников огромного предприятия, когда без всяких предисловий рубанул правду-матку:
– Работаем мы пока что плохо. Мало, очень мало даем танков Красной Армии. Я хочу, чтобы вы все зарубили себе на носу одно: чем хуже вы работаете, тем больше пользы приносите Гитлеру.
Разве кто из присутствующих мог подумать о таком сопоставлении? И с первых дней в любом вопросе Зальцман оставался верен такой постановке вопроса: чем меньше танков завод даст фронту, тем легче будет врагу.
На том собрании поставил он и другую, вытекающую из главной, но не менее важную задачу:
– Нам сейчас очень нужны танки, а их нет. Без танков сейчас нельзя». Я обещал, что боевое задание Родины челябинские танкостроители выполнят с честью. Мы – ленинградцы, харьковчане, москвичи, уральцы – должны слиться в дружный коллектив и общими усилиями совершить невиданное чудо! Именно чудо! В кратчайший срок наладить выпуск КВ. Для этого нужно забыть обо всем на свете и работать не покладая рук, не думая ни о чем, даже о своей жизни... Не ешь, не пей, но делай танки! Всем нам надо забыть о своем доме, своей семье, своих друзьях – думать только о танках! Вы должны повести людей на трудовой подвиг, который будет равняться ратному. Танки! Танки! Танки! – вот ваше боевое задание.
Выпуск «КВ» был налажен, были организованы отделы, в которые вошли пять механических цехов, заготовительный цех и цех нормалей. Зальцман появлялся там, где чувствовал «узкое место» в любое время дня и ночи, проникая в суть проблемы и стараясь максимально быстро найти пути её решения. 
Зальцману доложили: считают, он чересчур жестокий. Так ведь не он жесток – время пришло такое злое, и жесткости требовал фронт. В первый же месяц директор выпустил ряд суровых распоряжений. Требовал по первому вызову являться в течение пяти-семи минут. «За опоздание к моему вызову буду немедленно увольнять с завода», – значилось в приказе. Несколько начальников цехов лишились должностей за невыполнение плана выпуска машин «КВ», которые выпускали только в Челябинске. И только Южный Урал мог один помочь тяжёлыми танками Москве в те дни.
 В декабре, можно считать, справились. Но в январе ситуация усугубилась. К тому же враг стал использовать для борьбы с советскими тяжёлыми танками новые виды бронебойных боеприпасов и противотанковые орудия большего калибра. Руководство гитлеровской Германии учло опыт боёв – немецкие танки противника оснастили длинноствольными пушками повышенной мощности. И теперь при прорыве неподавленной вражеской обороны танки «КВ «стали нести тяжёлые потери.

***

В начале кровопролитной войны на выживание страны каждый танк был на учёте. Если же даже небольшая партия боевых машин выходила из строя по техническим причинам, равно по вине завода или при неправильном обслуживании, можно представить реакцию Верховного главнокомандующего. По каждому такому случаю предписывалось немедленно доложить в Государственный Комитет Обороны, где в числе первых вопросов следовали: какие меры приняты и что собираетесь делать во избежание повторения подобного?
В марте 1942 года вышло Постановление ГКО о выпуске в Челябинске танков «КВ» с некачественными коробками передач. Разумеется, ни о каком вредительстве речь не шла. Коллектив челябинского Танкограда который месяц с невероятным напряжением сил в условиях постоянной нехватки самых необходимых материалов – от касторового масла для притирки клапанов двигателя до металла – делал все возможное и невозможное. Однако боевые условия высвечивали то, что не предусмотрели конструкторы и изготовители.
На столе у Зальцмана лежало очередное постановление ГКО. В апрельском документе говорилось о ряде недостатков танка «КВ-1», выявленных на фронте в ходе ожесточённых боёв весны 1942 года. Эта боевая машина, которая хорошо показала себя в первые месяцы войны и превосходившая немецкие танки по многих показателям, тем не менее, обладала невысокой маневренностью, которая зависела от соотношения веса машины к мощности двигателя.
Зальцман пододвинул листок бумаги к Котину:
– Что думаешь делать, Жозеф? 
– Вес можно снизить, если уменьшить толщину брони, но тогда ухудшится бронезащита танка.
– Нужен оптимальный вариант!
– Будем думать. 
Решили уменьшить толщину бортовых листов, нижнего лобового листа, днища и башни. За счёт этого вес танка снизился с 47, 5 до 42,5 тонны. Для определения оптимальной толщины броневых листов провели испытания советской брони толщиной 35, 45, 60 и 75 миллиметров высокой и средней твёрдости немецкими бронебойными и подкалиберными снарядами из противотанковых пушек. Выяснилось, что вражеские снаряды немецких орудий обладают высокой пробивной способностью. К тому же немцы всё чаще стали применять появившиеся к тому времени кумулятивные снаряды, против которых также нужно было продумать контрмеры.
После проведённых испытаний по их итогам совместно с металлургами и НИИ были разработаны мероприятия по улучшению бронезащиты при снижении общего веса машины. Однако и сам танк «КВ-1» нуждался в доработке с учётом всех особенностей его боевого применения. Конструкторы Танкограда разработали новую восьмискоростную коробку передач и новые пластинчатые радиаторы охлаждения. После испытаний двух первых опытных бронемашин ГКО постановил начать выпуск модернизированных танков под индексом «1С».
Не один и не два раза – постоянно – конструкторы Танкограда выезжали на фронт. Жозеф Яковлевич Котин всегда интересовался, как модернизированные танки ведут себя в бою, дотошно расспрашивал танкистов про сильные и слабые стороны машины.
Забегая немного вперёд, нужно сказать, что в декабре 1942 года инспекторы Главной инспекции Наркомтанкопрома, побывавшие на фронте и собравшие непосредственно в войсковых частях все замечания и предложения о танке «КВ-1С», доложили, что танкисты отмечают их заметно большая скорость, более высокая маневренность и чёткость переключения передач.
 Очередная победа Танкограда была всего лишь одной вехой на кровопролитном, долгом и трудном пути к Великой Победе. Группа создателей модернизированного танка была удостоена Государственной премии СССР, в том числе ведущий конструктор этой боевой машины Н.Ф. Шашмурин.

 
                Невозможное возможно...

Нарком Малышев, погружённый в свои мысли, ехал от Сталина по вечерним улицам Москвы. Состоявшееся совещание дало подтверждение многим его соображениям. Из анализа сложившейся обстановки и донесений разведки было ясно: потерпев поражение под Москвой зимой 1941 года, немецкое командование приступило к тщательному планированию весенне-летней кампании с учётом неудачи блицкрига. Для врага было полнейшей неожиданностью, что советская военная промышленность, значительное количество предприятий которой располагалось на европейской части страны, быстро оправилась от первых потрясений, а эвакуированные заводы начали выдавать необходимую продукцию. Немцы переместили центр наступления южнее Москвы, стремясь отрезать центральную часть страны от её южных районов.
Весенние бои показали, что тяжёлый танк «КВ» по-прежнему при грамотном применении, как и в начале войны, может нанести врагу серьёзный урон, однако наращивание брони у немецкой бронетехники и применение длинноствольных орудий начало заметно сказываться и снижало преимущества советского «тяжеловеса» на поле брани.
Враг рвался к Сталинграду, крупнейшему промышленному центру, где производилась многочисленная оборонная продукция, в том числе и танки «Т-34», причем, в больших количествах. Нарком понимал: если гитлеровцы подойдут к городу, многие заводы придётся срочно эвакуировать, в том числе и тракторный. Ничего не остаётся, как в кратчайшие сроки добиваться расширения производства Т-34 на других заводах страны.
Танк «Т-34» был создан почти одновременно с «КВ». Производство «тридцатьчетвёрки» началось в Харькове. До войны серийный выпуск этого среднего танка должен был освоить и Сталинградский тракторный завод. Но до июня 1941 года ни один танк «Т-34» не вышел из цехов этого предприятия.
По Постановлению Государственного Комитета Обороны об увеличении производства танков, изготовление «Т-34» было организовано в Горьком на заводе «Красное Сормово», а головным предприятием по танку «Т-34» был назначен Харьковский завод, эвакуированный в Нижний Тагил. Его КБ, возглавляемое преемником знаменитого конструктора танков М. И. Кошкина А. А. Морозовым, также получило права головного. Это означало, что все изменения в конструкцию машины должны вноситься с согласия головного КБ. Кроме того, рацпредложения, касающиеся «Т-34», также могли внедряться в производство только после получения согласия головного КБ. Подлинные кальки чертежно-конструкторской документации хранились, разумеется, в головном КБ.
В тяжелейшие летние месяцы 1942 года, когда Красная Армия с боями отступала на южном участке фронта, было принято постановление ГКО об экстренном освоении и начале выпуска «Т-34» на Уралмашзаводе в Свердловске и в Челябинске. И Малышев вылетел в Челябинск.
– Сроки? – нарком пристально взглянул на Зальцмана. – Самые минимальные, полтора месяца, – и для челябинцев задание будет тяжело вдвойне. Осваивая Т-34, ваш завод вместе с тем должен будет выпускать и танк «КВ-1С».
– Задание понятно, – коротко сказал Зальцман. 
Малышев был уверен именно в таком ответе и прекрасно понимал, какой невероятной сложности задачу предстоит выполнить челябинским танкостроителям. 15 июля 1942 года в зале заседаний завода собрались начальники цехов, конструкторы, технологи, партийные, профсоюзные и комсомольские активисты.
– Задача, которая поставлена перед нами здесь, в Челябинске, не имеет аналогов, – медленно и чётко проговорил с трибуны Зальцман, –   в производстве остается «КВ-1С». Одновременно с этим необходимо организовать массовый выпуск среднего танка «Т-34». История не знает таких примеров, чтобы за один месяц перестраивался весь завод на выпуск новой машины. Я разговаривал в ЦК партии. Мне так и сказали: «Да, технически это невозможно. Но Родине это нужно, и кировцы должны это сделать».
Производство нового танка в корне меняло технологию. От мелкосерийной работы, которая ещё сохранилась на отдельных участках, надо было переходить к массовой сборке. В считанные дни предстояло смонтировать 1200 прибывших на завод станков и около 700 переместить из цеха в цех, спроектировать и изготовить несколько тысяч различных штампов, моделей, приспособлений, обучить тысячи рабочих и мастеров.
Как только завод получил постановление Государственного Комитета Обороны о производстве в Челябинске среднего танка, был выпущен приказ об обеспечении цехов необходимой документацией. После этого был назначен ведущий инженер. На эту должность назначили опытного и талантливого конструктора Леонида Ефимовича Сычева.
 Для подготовки оснастки и приспособлений большой отряд технологов и конструкторов – почти 300 человек – работал с утра до 10 часов вечера без выходных, а многие не уходили домой неделями. Часто ночевали на производстве. 20 июля 1942 года производственные цеха получили из конструкторского отдела чертежи «тридцатьчетверки».
Но подготовка выпуска серийного танка не состоит только в том, чтобы получить продольный и поперечный разрезы деталей, а также чертежи узлов. Необходимо продумать порядок изготовления в механических и литейных цехах, составить график выпуска и сборки, и при этом дорога для деталей и агрегатов на конвейер должна быть минимально короткой и по расстоянию и по времени.
Конструкторы, которые трудились в Челябинске над подготовкой к серии «Т-34», понимали: их работа не прекращается с созданием первого её образца и выдачей всей документации. Они были хорошо осведомлены: во вражеских конструкторских бюро  также идет непрерывная работа над совершенствованием танковой техники. Специалисты заводов, выпускавших танки и дизеля, часто выезжали на фронт, а в некоторых частях постоянно находились их полномочные представители – полпреды. Девиз в этом случае один: только зная свою машину досконально и только понимая её возможности так же хорошо, как воин-танкист, конструктор может по-настоящему усовершенствовать танк, как инженер.
Государственный Комитет Обороны придавал качеству танков серьёзное значение. По его прямому указанию в рамках наркомата танковой промышленности создаётся Главная инспекция по качеству танков и дизелей, тесно связанная с воинскими частями. Её представители, в основном инженеры с разных заводов и испытатели, были на всех фронтах. Они помогали воинам быстрее осваивать боевую технику и собирали информацию о её конструктивных и производственных недостатках. К сожалению, они случались, но каждый случай брака или отступления от технологического регламента становился предметом тщательного анализа.
Зальцман знал: в мирное время на это ушел бы год, может, полтора. Но армия срочно требовала боевые машины, и челябинцы должны были сделать немыслимое: уложиться в полтора месяца.
«Как хорошо, что есть у меня Николай Леонидович Духов, – думал Зальцман, – его не зря Махонин называет кудесником. А какие у него орлы-конструкторы. Должны справиться в срок».
Более трёхсот конструкторов и технологов под руководством Духова приступили к подготовке изготовления в Челябинске «Т-34». К работе подключили группу опытных специалистов головного завода, выпускавшего этот средний танк под руководством заместителя главного конструктора В. Д. Дорошенко. Но Духов и тут остался верен себе – разве мог он ограничиться копированием серийно выпускавшегося образца танка. Николай Леонидович стал инициатором существенных улучшений в конструкции «Т-34», несмотря на то, что любое, даже небольшое изменение конструкции нужно было согласовать с представителями военной приёмки и конструкторским бюро головного завода.
«Духов не может иначе, – размышлял Зальцман. – да и я, наверное, не могу делить советские танки на свои и чужие, думая, прежде всего, об интересах дела. Да, нелегко в сжатое время внёсти улучшения в конструкцию, но это потом проявится в боях».
Среди новшеств, внедрённых в Челябинске на танке «Т-34», была, например, командирская башенка, улучшившая обзорность с боков и сзади. Теперь командир танка получил возможность путём быстрого поворота такой мини-башни, независимо от направления обзора приборов видения основной башни, видеть поле боя со всех сторон. Пятискоростную коробку перемены  передач, которая улучшала тяговую характеристику танка и облегчала переключение передач, головные конструкторы сразу же оценили по достоинству и приняли безоговорочно. Добрались и до воздухоочистителя, к работе которого были претензии.
В бою бронемашина часто передвигается в облаке пыли, и на танке «Т-34» примитивный воздухофильтр не справлялся. Духов предложил установить мультициклон, намного лучше очищающий от пыли поступающий в цилиндры воздух.
Все эти новшества, если разобраться, таковыми не являлись, и башенка для командира, и улучшенная конструкция коробки передач, и фильтр-мультициклон были опробованы на танке «КВ-1С». Изменения назрели. Фронтовики-танкисты не раз говорили как раз о необходимости их внедрения в конструкцию «тридцатьчетвёрки». 
В августе 1942 года у сборочного цеха стояли десятки танков без гусениц. Руководство завода нервничало: задерживалась отправка на фронт, истекающий кровью. Машины были готовы, но для такого количества «тридцатьчетвёрок» не хватало траков гусениц. Траки отливались, и технологический процесс литья отличался трудоёмкостью. Часто случался брак. Литейщики старались, но увеличенную производственную программу выполнить никак не могли.
– Надо не отливать, а производить траки штамповкой, – заявил на совещании Николай Леонидович, – это и более производительно, и более надёжно. И ничего особенного в этом нет. Траки для гусениц «КВ» штамповали на девятитонном молоте в кузнице.
Так-то оно так, но этот самый пригодный для штамповки траков сверхмощный  молот, который был единственно пригодным для такой технологической операции, всегда перегружен – на нём штамповали коленчатые валы для двигателей «В-2».
А если делать штамповкой не целые траки, а их половины? Это позволит изготавливать их на пятитонных молотах, которые меньше загружены. А затем собирать  гусеницу танка чередованием целого литого звена с составным звеном из половинок, за которым снова шло бы целое. Тогда отливать можно только клыковые траки, и производственная программа для них уменьшится вдвое. Эту идею тоже предложил  Духов, и она была успешно опробована: танк «Т-34» с «экспериментальными» траками прошёл от Челябинска до Свердловска без единой поломки.
Уязвимым местом в конструкции «Т-34» оказались траки. На фронтах стояли десятки «тридцатьчетверок», которым недоставало запасных траков. В то время, когда каждый танк был на учёте, приходилось снимать их с подбитых машин и переставлять на танки, которые могли идти в бой.
– Когда обеспечите траками? – с этого вопроса начиналось оперативное совещание у каждого директора завода, на котором выпускали средние танки. И неудивительно, что с началом производства «Т-34» в Челябинске тоже столкнулись с этой проблемой.
Ситуация сложилась катастрофическая. Траки были нужны в сборочном цехе, их напряжённо ожидали на фронте для замены изношенных и повреждённых. С конвейера сходили новые танки, но для них не было «обуви». 
Главная причина критического положения с траками состояла в том, что в металле для их изготовления были раковины, потому что эту массовую деталь для «Т-34» делали в литейных цехах. Литейное производство вообще отличается большой сложностью, а изготовление траков – в особенности. А танковая гусеница, как известно, эксплуатируется в чрезвычайно тяжелых условиях. Ей приходится выдерживать не только колоссальные –  несколько тонн – напряжения, но и двигаться по выбоинам, камням, противостоять ударам, преодолевая сильные силы трения.
И вместе со всеми вплотную траками занялся Духов. Во-первых, сразу обратил внимание на не всегда высокое качество металла, сообщив металлургам свою просьбу –улучшить его состав. Лично тщательно  проверял свойства металла в лаборатории. Отбраковывал одну марку, анализировал другую, третью, пока не нашёл оптимальную по нужным параметрам.
Сразу же после испытаний, подтвердивших стойкость выбранной марки металла против ударов и истирания, на сборку стали поступать качественные траки. Вопрос аварийного выхода из строя гусениц танка «Т-34» был решён. 

***
Сборочный конвейер любого завода гостям предприятия показывают, как конечный итог труда коллектива. И боевые машины Танкограда, выстроившиеся в ряд, у многих заводчан вызывали особую гордость. Алексей однажды побывал там, и с того дня появилась мечта: трудиться на конвейере. 
Заявление не сразу, но подписали. Мечта Алексея попасть на сборку сбылась. Сборка... Здесь был высокий темп, и огромная ответственность. Танки отправлялись на фронт, и каждая поломка могла стоить очень дорого.   
– Как считаешь, где начало конвейера? – пытал новичка Петрович. И, проследив за взглядом подопечного, сурово сдвигал брови:
– Нет, не так! Не в начале пролёта. Конвейер начинается в заготовительных цехах, и темп задается уже там. Вот подают корпус танка. Ещё предстоит поработать сварным.  Надо делать крепления бонок, кассет, снарядной части. Но уже ждут своего места элементы ходовой части. Они тут, рядом,– катки опорные, ленивец: нечто вроде бегунка в паровозе. Вот и мотор. Его и коробку передач надо точно отцентрировать, то есть коленчатый вал мотора и первый вал коробки необходимо совместить так, чтобы не было ни малейшего смещения.
Такая центровка у челябинских танкостроителей производилась на своеобразном приспособлении.
– Её  прозвали «самолетом», – улыбнулся старый рабочий. – А когда мотор и коробку передач закрепят в корпусе, танк идёт на башенный участок, где на погон ставится башня, крепится в башне пушка.
Алексей видел, как, ухватившись за пушку, рабочие крутили башню боевой машины. На него произвела впечатление густая сеть проводов, трубки, воздушно-вентиляционные системы – и всё это тщательно проверяется. Сколько же нужно знать, чтобы разобраться во всём этом! Вот взревел мотор танка, его гусеницы скрипнули. Боевая машина отправилась на следующий участок. Дело за контролёрами, которым доверено проверить взаимодействие всех механизмов.
Алексей пришёл на конвейер в дни, когда все готовились к выпуску первого среднего танка «Т-34». А 22 августа 1942 года первые серийные танки «Т-34» челябинского производства были отправлены в приемочный пробег. Так увенчался огромный труд технологов, рассчитавших множество технологических процессов, инструментальщиков, изготовивших сотни штампов и режущего инструмента, литейщиков, создавших новые формы, контролеров, сборщиков. 
 
 
                Непревзойдённый рекорд

Для гитлеровского командования явилось неприятным сюрпризом: большинство танков из числа тех, которые вторглись 22 июня на территорию СССР, к концу 1941 года были уничтожены. В ходе боёв лета 1941 года немцы осознали: кроме мощных противотанковых пушек, у них нет средств борьбы с тяжёлыми советскими танками типа «КВ». Танки вермахта, преимущественно лёгкие и средние в начале войны советским бронемашинам проигрывали.
Немецкий фюрер часто повторял: «Война должна быть выиграна тем оружием, с которым она начата», но стало ясно: этот лозунг провалился, необходимо срочно менять стратегию и идти на крайнюю в условиях войны меру – создание принципиально новых танков, среди которых особый акцент делался на тяжёлые бронемашины. Они должны были по огневой мощи и бронированию превзойти советские танки «Т-34» и «КВ».
Фердинанд Порше в пожарном порядке форсирует проект «Тигр». С это же время германское управление вооружений выдаёт такой же заказ «Henschel-Werke» – крупному немецкому машиностроительному концерну. Там также в срочном порядке разворачивается проектирование среднего танка Т-V, который был назван «пантера» по типу советского «Т-34». Любопытно, что немецкие конструкторы скопировали форму корпуса и башни этого нашего танка. Однако вес немецкой бронемашины достиг сорока пяти тонн, поэтому этот зверь оказался в другой весовой категории – в «клетке» для особо крупных зверей – тяжёлых танков.
Война конструкторских умов во время войны не терпит отпусков и проволочек. Уже к осени 1942 года заказы немецкой верхушки были выполнены, первые образцы новых танков изготовлены, а затем направлены на испытания. Неожиданно выяснилось: вариант фирмы «Хеншель» лучше. Именно её «тигр» принимается на вооружение вермахта. Но и работа Порше не пропала впустую: на её базе был выполнен проект самоходно-артиллерийской установки «элефант», то есть «слон», весом почти семьдесят тонн, с толщиной лобовой брони до двухсот миллиметров. Пушка его калибром восемьдесят восемь миллиметров обладала высокой начальной скоростью снаряда в тысячу метров в секунду…
Впоследствии самоходка в честь доктора Порше самоходная артиллерийская установка получила его имя и стала называться «фердинандом». Спроектировав и успешно испытав первые образцы «зверинца» гитлеровские конструкторы пребывали в полной уверенности: советские инженеры не в силах что-либо противопоставить новым моделям гитлеровских конструкторов. Они были убеждены: немецкий ум в противоборстве с советскими танкостроителями одержал определяющую победу и до этого неоднократно высказывали мысль о подавляющем превосходстве немецкого технического гения.
 
***
 Поздней осенью 1942 года Верховное командование нашей армии планировало повсеместное наступление на всех фронтах. Появились новые первостепенные задачи. 
Жозеф Яковлевич Котин вернулся из Москвы поздним вечером, однако тут же направился на завод и собрал ведущих конструкторов на экстренное совещание. Была уже глубокая ночь, когда началось совещание. За окнами работали цеха, производящие танки и двигатели, в кабинет долетал рабочий гул. В конструкторских бюро за  многочисленными столами и чертёжными досками трудились конструкторы второй смены  – с восьми вечера до восьми утра.
Генерал Котин внимательно посмотрел на сосредоточенные лица сотрудников, собравшихся в кабинете.
– Получено задание огромной важности. Должен предупредить: то, что я вам сейчас сообщу, является строжайшей военной тайной и не подлежит разглашению. Записей прошу не вести.
 Присутствующие поняли так, что их главного конструктора на этот раз принял сам Сталин. Котин сообщил: у врага появились новые тяжёлые танки «тигр» и «пантера», а также мощное самоходное орудие «фердинанд». Приведя технические данные этих машин: вес, бронирование, вооружение, скорость, Жозеф Яковлевич сурово заметил:
– Как видите, машины мощные и опасные. В этих условиях, когда на всех фронтах начнётся наступление, нужны новые машины прорыва. Наши танки «Т-34» и «КВ» не в полной мере отвечают стратегическим замыслам командования. В Государственном Комитете Обороны сказали: нужно сделать так, чтобы уже с начала 1943 года фронт стал получать в противовес вермахту новые танки и самоходки. Противник сделал ход, мы должны дать ответ.
Котин подчеркнул, что поскольку время ограничено, нужно максимально опираться на имеющиеся узлы и постараться максимально использовать уже проверенные комплектующие и механизмы существующих машин.
Времени катастрофически не хватало. Тут не до изобретений. 
– Прошу высказываться, – предложил Котин.
Николай Леонидович Духов напряжённо размышлял. Немецкие конструкторы пошли по пути усиления брони. У «тигра» лобовая броня – сто, у «фердинанда» – вдвое больше, двести миллиметров при весе пятьдесят пять и семьдесят тонн соответственно. Противник сделал ход. Пойти по пути немцев? Это бесперспективно, потому что в соревновании брони и снаряда снаряд всегда победит – для этого достаточно сконструировать и изготовить орудие и снаряды, делать пушку, способные пробить эту броню. Уже изобретены кумулятивные снаряды, которые поражают и более толстую броню. И малоподвижные немецкие монстры могут оказаться на поле боя всего лишь хорошими мишенями… А для этого…
– Нужна пушка, которая способна пробить броню толщиной сто миллиметров, – высказался Духов. — Если её установить в танк «КВ-1С», это будет хороший ответ немцам.
Котин вздохнул:
– Пока такой пушки нет, хотя есть гаубица конструкции Петрова калибра 152 миллиметра. Однако в танк «КВ-1С» вставить её не получится.
— У нас почти готов проект самоходно-артиллерийской установки с этой пушкой — СУ-152, — вступил в разговор заместитель главного конструктора Лев Сергеевич Троянов. — По расчётам, её бронепробиваемость — свыше двухсот миллиметров.
  Троянов отметил, что преимущества разработанной конструкции очевидны. И в производстве она проще: не нужен погон и шариковая опора для вращения башни.   
Не все присутствующие согласились со Львом Сергеевичем. Большинство конструкторов высказалось за форсирование работ по созданию нового тяжёлого танка, который может успешно бить новые немецкие танки.
– Где взять время? – бросил Котин, – на разработку такой машины уйдёт полгода, а нам нужно сделать танк прорыва к началу 1943 года, за оставшиеся полтора-два месяца.
Время, с которым они сражались на протяжении многих месяцев, вновь было против этих озабоченных людей, собравшихся в Челябинске. 
– «Тигр» уже появился на фронте, – продолжил Котин, – Один такой «зверь»  захвачен нашими солдатами под Ленинградом в районе станции Мга. Возможно, это пока лишь танк, проходящий войсковые испытания, но к весне немцы обязательно запустят новую машину в серию. И мы должны не только сделать новую машину, но дать её фронту в нужном количестве. У кого есть действительно конструктивные предложения?
По наступившей паузе Котин понял, что многие находят положение безвыходным. Котин посмотрел на Духова и по его лицу понял, что у того есть задумка, как найти выход из ситуации:
– Что скажете, Николай Леонидович?
– Можно вместо башни танка «КВ-1С» установить на её место прямоугольную просторную рубку, куда вполне поместится гаубица-пушка конструкции Петрова. Эта работа вместе с подготовкой производства займёт не более двух-трёх месяцев.
За окном забрезжил рассвет, когда закончилось совещание. Котин кратко подвёл итоги, объявив решение. Конструкторское бюро тут же приступает к разработке чертежей «СУ-152» на основе танка «КВ-1С». Ведущим конструктором самоходного орудия назначается Лев Сергеевич Троянов.
– К концу дня составить жёсткий график проведения всех работ, предусмотрев начало серийного выпуска машины не позднее января 1943 года, – подвёл черту генерал Котин.
В истории Танкограда было немало драматических страниц. Здесь в военные годы было поставлено немало трудовых рекордов, но этот остался непревзойдённым. В декабре начали выдавать рабочие чертежи в цеха, а в январе 1943 года – то есть в течение трёх недель – был собран первый опытный образец «СУ-152». От танка «КВ-1С» САУ отличалась намертво приваренной к корпусу боевой рубкой, в которой находилась  мощнейшая гаубица-пушка калибра 152,4 мм. Эти самоходные установки, созданные в Челябинске, впоследствии станут грозой вражеских танков и дотов и они будут незаменимы при прорыве обороны гитлеровцев в наступательных операциях, которые командование Красной Армии начинало планировать в конце 1942 года.   
Но всю свою боевую мощь и огромные потенциальные возможности «СУ-152» продемонстрировала в Курской битве. Пятидесятикилограммовые снаряды этой самоходной установки прошивали броню «тигров» и «пантер», срывали с них орудийные башни. Гитлеровцы не ожидали такого сюрприза из Челябинска и в изумлении наблюдали за её действиями, назвав советскую самоходку супертанком. А наши солдаты окрестили метким названием «зверобой».
Разработчики СУ-152 были удостоены Государственной премии. Это Ж. Я. Котин, С. Н. Махонин (он в качестве главного инженера возглавлял подготовку производства СУ-152), А. С. Троянов и конструкторы артиллерийской системы С. П. Гуренко и Ф. Ф. Петров.
Н. Л. Духова в списке не оказалось. Может быть, потому, что танк «КВ-1С», послуживший базой для новой САУ, до этого был отмечен Государственной премией. 

Танк прорыва

Челябинцев не удивишь ни долгими, морозными зимами, ни губительным зноем, приходящим с казахстанских степей, ни испепеляющей засухой. Лето 1943 года было именно таким – сухим и знойным. Танкоград ждал сводки с фронта, и особенно с курских полей, где разворачивалась невиданная война брони и моторов, битва поражающего масштаба. В цехах завода, у литейных печей и на сборочном конвейере, в конструкторских бюро люди коротко обменивались новостями. Не обращая внимания на невыносимую духоту, продолжали трудиться в высоком темпе, выдавая остро необходимую для фронта продукцию.      
  Гитлер в обращении к вермахту заявил:
«Мои солдаты! С сегодняшнего дня вы становитесь участниками крупных наступательных боёв, исход которых может решить войну. До сих пор в достижении тех или иных успехов русским помогали в первую очередь танки. Но вы теперь имеете, наконец, лучшие танки, чем у русских».
Враг мобилизовал лучшие умы Германии, понимая, какое значение будут иметь в войне новые боевые машины. «Тигры», «пантеры» и «фердинанды» по замыслу немецкого генералитета должны были уничтожить советские танковые армии и позволить взять Москву с юга.
В жарком во всех смыслах июле внезапно сменилось руководство Танкограда. Директором ЧКЗ снова назначили Зальцмана, который около года занимал пост Наркома танковой промышленности. К руководству наркоматом вернулся В. А. Малышев, бывший также заместителем председателя Совнаркома СССР. 
Николая Леонидовича Духова назначили главным конструктором ЧКЗ, а генерал Жозеф Котин возглавил Опытный завод № 100, оставаясь заместителем наркома танковой промышленности. Однако в качестве главного конструктора Наркомтанкпрома он координировал исследовательские и проектные работы на всех заводах отрасли.
Разделение одного конструкторского бюро Танкограда на два самостоятельных подразделения прошло быстро и безболезненно. Жозеф Яковлевич не объяснял ситуацию, все и так прекрасно понимали: он исходит из интересов дела, хотя как всегда, с плеча не рубил и старался, по возможности, учитывать личные желания. Его «гвардия Котина», работавшая на перспективу, ушла в новое КБ, а старому предстояло заниматься в основном хорошо знакомыми всем серийными образцами: танками «КВ-1С» и «Т-34», а также самоходной установкой «СУ-152».
Однако и серийная бронетехника нуждалась в совершенствовании и модернизации – этого требовала сама жизнь.  Танк «КВ-1С» нуждался в новой, более мощной пушке, и вопрос назрел, как только враг создал «тигры» и «пантеры». Как только появилось подходящее орудие  — длинноствольная пушка калибром 85 мм с высокой начальной скоростью снаряда и отличной бронепробиваемостью, КБ завода срочно выдало чертежи на установку на танк «КВ-1С» новой литой башни с новой пушкой. И уже в августе 1943 года на фронт вместо «КВ-1С» пошёл танк «КВ-85». Вопрос решился быстро и без остановки или сокращения производства, с минимальными изменениями конструкции и технологии.
Теперь танк «КВ-85» ни по огню, ни по броне не уступал «пантере» и даже «тигру».  Хотя этот немецкий танк имел стомиллиметровую лобовую броню и 88-мм орудие, но ввиду огромного веса он был малоподвижным и поэтому уязвимым. Советские танкисты не раз делились своими мечтами – они хотели иметь танк, способный не только противостоять фашистским танкам, но и во всех отношениях превосходить их. 
Утром в кабинет директора ЧКЗ Зальцмана вошёл Жозеф Котин:
– Мы тут посовещались. Самоходку сделали, это хорошо, но нужен танк прорыва, который превосходил бы «пантеры» и «тигры».
– Есть конкретные предложения? – напрямую спросил Зальцман.
Котин положил перед Зальцманом листок бумаги с тактико-техническими характеристиками нового советского танка.   
– Здесь, в Челябинске мы сделаем такую машину, которая сокрушит вражеские танки. Лобовая броня у него будет толщиной сто двадцать миллиметров, но вес на десять тонн меньше, чем у «тигра». Установим пушку калибром восемьдесят пять миллиметров, но в перспективе возможно ещё более мощное орудие. У этого танка будет высокая надёжность, вполне достаточная скорость, отличная проходимость. Одним словом, в конструкции мы соберём всё лучшее, что достигнуто в конструкции наших танков. 
– Звучит убедительно, – Зальцман просмотрел цифры. – За чем же дело стало?
– Вы же знаете, у челябинцев нет официального разрешения на эту работу. Нам запрещено отвлекаться от основной задачи – производства серийных танков.
Зальцман встал из-за стола, прошёлся по кабинету:
– Наша армия гонит врага, наступает, но ей трудно. Понимаю, как сейчас ей  необходимы более мощные танки. Но есть Постановление Государственного Комитета Обороны. И в этом документе ГКО о выпуске на Кировском заводе танков «Т-34» чёрным по белому сказано, чтобы конструкторы не отвлекались на побочные цели. Правда, бумага подписана давно, в прошлом году, – Зальцман загадочно улыбнулся, – вот недавно мы сделали «КВ-85», но мы тогда получили официальное задание.
– Переход на «КВ-85» прошёл без сучка и без задоринки, то есть без сокращения плана выпуска танков, – сказал Котин. – Здесь так не получится. Предположим, ходовая часть у нового танка такая же, как у «КВ», но корпус и башня — другие, трансмиссия — новая, введены планетарные механизмы поворота, увеличена мощность двигателя. В общем, серьёзной перестройки производства нам не избежать. Я тут с Махониным и с другими товарищами уже обсудил ситуацию. Реконструкция неизбежно приведёт к сокращению выпуска танков «КВ-85» и «Т-34», а также «СУ-152».
– Прикинули, во что это обойдётся?
– Да, – вздохнул Жозеф Яковлевич, – самые оптимистичные подсчёты показывают: потери будут равносильны остановке завода на полтора-два месяца.
– У меня есть предложение: обратиться за поддержкой к секретарю Челябинского обкома Патоличеву, – оживился Зальцман.
Так и сделали, отправившись на приём вместе с Духовым и Махониным.
– На это ГКО не пойдёт, – решительно сказал Патоличев, выслушав объяснение танкоградцев. – Нам никто не разрешит снизить план выпуска – ни на один танк! Идёт война, но давайте вместе подумаем, что можно сделать, – секретарь обкома оглядел всех присутствующих, – безвыходных ситуаций не бывает.
Посидев и поразмыслив, решили: не обращаться в ГКО сейчас. Проработать в инициативном порядке чертежи; изготовив на Опытном заводе образцы нового танка, испытать их. И только после этого представить будущий танк под маркой «ИС» (Иосиф Сталин)  Государственному Комитету Обороны.

***

Забегая немного вперёд, скажу, что три опытных образца танка «ИС» были изготовлены к началу сентября. Чтобы провести полную проверку систем машины, нужно было провести тщательные испытания. Решили не привлекать к новым машинам лишнего внимания, их угоняли с завода в окрестности Челябинска за несколько часов до наступления рассвета. Танки возвращались на завод также с наступлением темноты. И такие испытания продолжались круглосуточно.
Первые результаты обрадовали, и Зальцман не без волнения взял трубку телефона, намереваясь доложить наркому Малышеву:
– Танк «ИС» оправдал ожидания конструкторов.
– Вылетаю, – ответил нарком.
Малышев предпочитал всё увидеть своими глазами. Он внимательно ознакомился с чертежами, тщательно осмотрел танк в цехе; затем выехал вместе с испытателями в пробег. Сам сел за рычаги, завёл машину и попробовал новый танк в движении. После чего сказал:
– Машина хорошая. Доложу о ней на ближайшем заседании Государственного Комитета Обороны.
Вскоре он позвонил из Москвы и сообщил, что челябинцам дали сверху «добро» на производство танков под маркой «ИС-1». Но машины этой конструкции производились недолго. Этой же осенью 1943 года на танковом полигоне под Москвой прошёл испытания танк «ИС-2» с другой башней и более мощной  длинноствольной пушкой калибром сто двадцать два миллиметра.
В конце октября 1943 г. ИС-2 был принят на вооружение Красной Армии. Новый танк сочетал в себе подвижность «Т-34»с более мощным вооружением и броней. Он стал основным в гвардейских танковых полках прорыва. Специалисты и военные историки назовут «ИС-2» самым мощным танком Второй мировой войны и впишут в летопись случай, когда этот танк, выстрелив с дистанции в полтора километра по броневому корпусу «пантеры». Снаряд пробил лобовую броню, прошёл насквозь, оторвал по сварке кормовой лист и отбросил его на несколько метров. За разработку этой бронемашины Государственную премию получили Ж. Я. Котин, А. С. Ермолаев, Е. П. Дедов, К. Н. Ильин, Г. Н. Москвин, Г. Н. Рыбин, Н. Ф. Шашмурин и другие. Работа Николая Леонидовича Духова, которому вручили Государственную премию за усовершенствование конструкции тяжелых танков и под руководством которого было освоено производство нового танка «ИС-2», тоже была высоко оценена — он был награждён вторым орденом Ленина.
Челябинск в силу исторических обстоятельств стал средоточием изобретательской мысли и местом расположения нескольких крупных конструкторских бюро.
Коллектив конструкторов состоял из эвакуированного ленинградского СКБ-2, в которое в начале войны вошли специалисты СКБ-1, занимавшиеся разработкой газотурбинных двигателей, и часть конструкторов-артиллеристов. К ним в Челябинске присоединились сотрудники ЧТЗ и конструкторы челябинского танкового конструкторских бюро. КБ Челябинского Кировского завода по ленинградскому образцу стало называться СКБ-2.
Директор завода в годы войны И.М. Зальцман отмечал, что решающую роль в успехах Танкограда сыграла высочайшая концентрация научно-технических кадров, а так же наличие в структуре завода многочисленных научных конструкторских подразделений.
На каждые 5-6 рабочих Танкограда приходился один инженер.
 
                Добровольцы

У двери парткома завода в этот мартовский день случилось настоящее столпотворение. Прибывшие сюда люди оживлены и взволнованны.
– Серёга! Вот так встреча!
– Лёха!
– Рядом в  соседних цехах работаем, а давненько не виделись.
– Точно. Как ты?
– Так это... заявление в добровольцы, – Алексей Голицын показал листок бумаги, – читал статью?
Он бережно достал из кармана газетную вырезку. Вот смотри:
– ... рабочие индустриального Урала в начале 1943 года выдвинули идею создания добровольческого танкового корпуса... а тут... вот ещё – Алексей ткнул пальцем, –  «одобрена инициатива уральцев, идёт сбор средств на создание танковой колонны...» 
– У нас на стенде в цехе висит. Только непросто в добровольцы попасть. Столько желающих!
– Слушай, Серёга! – глаза Алексея блеснули, – знаешь, кто в комиссии?
– Кто?
– Егорыч!
– Ну!
– Точно!
– Егорыч  – мужик суровый, но правильный. Он нас хорошо знает. Думаю, замолвит словечко.
– Так оно. Только не он один решает, – грустно протянул Алексей.
– Надежда есть, – Сергей хлопнул друга по плечу, – если сладится, хорошо бы в один экипаж с нашими ребятами! С кем котлован долбили! Помнишь?
– Как не помнить! Здорово было бы! Только я слышал, Васька Серов на флот ушёл.
– Когда?
– Месяца два как... у него отец флотским был.
– А Петька-студент?
– Работает. Горе у него! Большое горе. Все родные в Ленинграде... от голода умерли.
– У меня батяня от ран скончался, в Сталинграде, – Васька сжал кулаки, – кстати, Петька хотел добровольцем. Собрание в цехе утвердило и его кандидатуру. Но сегодня у Петьки запарка в моторном. Не смог сюда вырваться. Но обещал.
– Дело! Ты забеги к нему. Вот бы в один танк!
– Заскочу.
Дверь приоткрылась, и девушка строго произнесла:
– Голицын!
– Удачи тебе! – Серёга Веткин подтолкнул друга, и Алексей, волнуясь, прошёл внутрь помещения парткома. 

***
9 мая 1943 бойцы и командиры Челябинской бригады Уральского добровольческого танкового корпуса построились на улице Кирова около центрального почтамта. Ни они, ни тысячи челябинцев, пришедших сюда проводить воинов на фронт, не знали и не могли знать, что ровно через два года наступит день, который будут чтить как великий праздник Победы. Но кто знает, может, это было и не случайное совпадение. 
Сергей Веткин, Алексей Голицын и Пётр Милославский стояли в новенькой форме рядом друг с другом. Люди заполнили площадь между трибунами и универмагом. Слово взял первый секретарь обкома Николай Семёнович Патоличев, по инициативе которого и было создано прославленное соединение добровольцев: 
– Родные наши сыны и братья, отцы и мужья! На свои средства снарядили мы добровольческий танковый корпус. Своими руками любовно и заботливо ковали мы для вас оружие. Дни и ночи работали мы над ним. В этом оружии – наши заветные и горячие думы о светлом часе нашей Победы, в нем – наша твердая, как Урал-камень, воля: сокрушить и истребить фашистского зверя. В горячие бои несите с собой эту волю. Помните наш наказ. В нем – наша родительская любовь и суровый приказ, супружеское напутствие и наша клятва. Не забывайте: вы и ваши машины – это частица нас самих, это наша кровь, наша старинная добрая уральская слава, наш огненный гнев к врагу. Вас ждут подвиги и слава. Ждем вас с победой!
Жители замерли, невольно переводя взгляд с волевого лица первого секретаря на ряды воинов. Один за одним на временную трибуну поднимались выступающие, и над старинной улицей Челябинска звучали их слова:
– ... Ждём вас с победой! И тогда крепко и любовно обнимет вас Урал и прославит в веках героических сынов своих.
– ... Земля наша, свободная и гордая, сложит о героях Великой Отечественной войны песни.
Перед боевым знаменем части и перед лицом земляков своих воины-добровольцы дали клятву:
– Мы, бойцы Уральского добровольческого танкового корпуса клянемся матери-Родине, советскому народу с честью и доблестью выполнять военную присягу, приказы и распоряжения командиров и начальников. Мы клянёмся очистить нашу священную советскую землю от немецких оккупантов, отомстить врагу за его злодеяния и надругательства над нашим народом.
– Мы клянёмся не теряя ни единой минуты, не щадя сил совершенствовать свое боевое мастерство, свою боевую выучку, укреплять советскую воинскую дисциплину. Всегда высоко держать честь гвардейского знамени, победоносно нести его до полного разгрома врага. Если потребуется, каждый из нас не пожалеет своей крови и жизни во имя победы над врагами всего прогрессивного человечества.
– Мы клянёмся хранить и умножать вековую славу Урала, славу русского оружия. С честью выполнять наказ трудящихся Сталинского Урала и нашу клятву им. Храбро и самоотверженно громить и уничтожать немецких захватчиков, до полного изгнания из пределов нашей социалистической Отчизны.
Три друга были счастливы, что их заявления о приёме в добровольцы были подписаны, хотя и пришлось поволноваться. А перед самой присягой им сообщили, что их командиром будет тот самый мужчина, который приходил в суровые дни поздней осени 1941 года на их котлован – Сергей Марченко.
– Боевой командир – воевал на КВЖД, – коротко сказал Егорыч при встрече, – только могут не отпустить с завода. Он рапорт за рапортом пишет, просится на фронт. Хочет отомстить за брата.
Но всё случилось как нельзя лучше – эти четверо оказались в одном экипаже танка «Т-34», который принял боевое крещение на Курской дуге в ходе Орловской наступательной операции. В течение 30 дней южноуральцы вели непрерывные бои на орловском направлении, и за боевые заслуги в первой же для себя Орловско-Брянской операции 244-я Челябинская танковая бригада переименована в 63-ю гвардейскую Челябинскую танковую бригаду.
В разгар жестокой битвы за свободу летом 1943 года на северном крыле знаменитой на весь мир Орловско-Курской дуги появилось соединение, отлично оснащённое военной техникой и укомплектованный лучшими сынами своей Родины.
Добровольцы Танкограда  – упорные и не теряющиеся в сложных обстоятельствах, смекалистые и настойчивые, горячо любящие свою страну – начали отсюда свой нелёгкий, ратный путь к Победе.

                Эпилог


Рассеялся дым от разрыва снарядов. За кварталами жилых домов Донецка – справа и слева – разгорались огоньки... 
В бомбоубежище, под которое переоборудовали подвал старого дома,  прижавшись друг к другу, сидели пожилые женщины, старики и дети. За это страшное лето и не менее ужасную осень они не смогли привыкнуть к грохоту взрывов, калечащих некогда богатую и благодарную землю Донбасса.
– Вчера сестра дозвонилась, – тихо произнесла старушка, перекрестилась, – по Шахтёрску тоже чем-то сильным стреляют, ироды. Её соседку ранило. А в Донецке вчера двенадцать человек похоронили.
– А двоюродную мою племянницу мать опознала. Во рву расстрелянная. Много их там, – прозвучал голос слева, – каратели в селении стояли. стреляли в затылок... 

Старичок рядом закашлялся, зашёлся в приступе кашля...

– Астма у него, – вздохнула бабушка, – а чем помочь? Лекарства давно кончились.
Сидевшая рядом старушка перекрестилась, забормотала молитву, словно только от Бога ожидая окончания страданий.
– По Шахтерску тоже чем-то очень сильным ударили, – произнесла женщина в чёрном платке, – а сына моего Серёжку ранило. Но сказал по телефону – не сильно. Вчера в направлении Марьинки и Петровского района Донецка воевали. 
– И как там?
–  Говорит, вчера каратели сильно наседали. Но ополченцы отбили все атаки нацгадов. Сын мой.... весь в отца. Он на шахте погиб, а мой отец – в этом августе... – она промокнула выступившую слезу, – похоронили... Последний раз звонил, говорил, стычки идут по всей линии фронта, но мы сдерживаем атаки противника. Давим гадов. Погиб... Свёкор мой, тоже, кстати, Сергей, войну прошёл, громил фашистов. Разве мог он предположить, что через семьдесят лет появятся новые, ненавидящие нас и говорящие о своём превосходстве... Старший Марченко танки делал в Челябинске. А потом танкистом был на войне. Сын и внук в него пошли... твёрдые, упёртые, правильные. Настоящие мужики. А внук мне три дня назад прислал сообщение. 

Лицо её, на котором лежал несмываемый налёт скорби, приобрело в то же время выражение непоколебимой решимости.

– Вот, – она достала мобильный телефон. На дисплее высветилось:

– БАБУШКА! МЫ ПОБЕДИМ. 

 Сергей Марченко-младший присылал очень короткие сообщения. Он привык писать их буквально за считанные мгновения, ведь в его теперешней жизни была дорога каждая секунда. Сергей привык к звукам разрыва снарядов, но не смог привыкнуть к тому, как бомбят его город.

Ополченцы к исходу дня отбили у противника ещё один квартал. Но война была не окончена... 

 
http://www.youtube.com/watch?v=t8StuhI4UKc
   

© Александр Кожейкин, 2014