Любовь к театру

Любовь Папкова-Заболотская
Записки сумасшедшей учительницы

Я никогда не мечтала об артистической  профессии, считала, что в артистки стремятся пустые мещанки. Но любовь к театру жила во мне всегда, и желание как-то воплотить в школьную жизнь  эту любовь заставляло  придумывать сценарии  концертов, спектаклей, импровизированных гостиных.
Практика в деревенской школе, которая требовала оценки не только уроков русского языка и литературы, но и классного руководства, предполагала какую-то деятельность учащихся под руководством практикантки. Я решила приготовить Лермонтовский вечер. В нём ученики 9 класса, в прошлом году изучавшие творчество М.Ю. Лермонтова, вспоминали его стихи или учили заново, раздумывали над его поэмами и изображали героев произведений молодого поэта.
Вот звучат нежные стихи: «Русалка плыла по реке голубой, озаряема полной луной, и старалась она доплеснуть до луны серебристую пену волны»- и за марлевой занавеской (других тканей не было) танцует девочка в голубом платье (позаимствованном у старшей сестры) под нежную мелодию Шопена.
 Вот в чёрном одеянии (использовалась занавеска затемнения для окон) сидит у постели Мцыри монах и слушает исповедь юноши о страстном желании свободы.
Талантливая девочка поёт романс на стихи поэта «Мне грустно потому, что я тебя люблю», а сама практикантка поёт «Выхожу один я на дорогу». Скудно, бедно, но романтичность окрашивает действительность в розовую дымку.
 
 В деревенской школе, уже будучи самостоятельной учительницей, я  готовила сцену из «Ревизора» Н.В. Гоголя. Я  повторяла реплики за Добчинского и Бобчинского, добиваясь от двух круглолицых мальчиков точности подобострастной интонации. Десятки раз репетировали мы с Витей Л. монолог городничего: «Сосульку, тряпку принял за важного человека…», пока он  не рассердился на самого себя и не стал сжимать кулаки (кстати, крупные у семиклассника) и грозить себе за то, что принял за ревизора  глупого Хлестакова. Мы зашивали полы пиджачков назад, чтобы изобразить фраки, из занавесок девочкам собирали пышные юбки, смеялись и ссорились, и были счастливы.
 
Переехав в город, я придумала изучать на факультативе зарубежную литературу опять же через театральные сцены. «Мещанин во дворянстве» Мольера, «Фауст» Гёте, «Гамлет» Шекспира ребята-восьмиклассники прочитывали в течение месяца, искали в тексте интересные сцены, потом репетировали и показывали всему классу. И опять выдумывали костюмы: мальчики надевали девичьи береты, украшенные каким-нибудь пером, из  моих плиссированных юбок делали пышные  штанцы поверх трико, надевали на плечи какие-нибудь яркие платки, которые должны были изображать плащи. А шпаги мальчишки выстрагивали из веток дерева.

Подруга  Надежда Ивановна, такая же любительница спектаклей, будучи директором, придумала лицейские дни для старшеклассников. Она отремонтировала гостиную, украсив зеркалами и новой мебелью, и поручила мне готовить раз в четверть вечера. С увлечением старшеклассники читали стихи Есенина и пели романсы на его стихи. Молодые учительницы  приготовили спектакль о сёстрах Гончаровых, даже загримировали  мальчика, похожего на Пушкина, который, правда, появлялся на сцене без слов, важно поворачивался к зрителям то в профиль, то анфас. (Слов выучить не мог)
 Задумала Надежда Ивановна и спектакль большой – «Снегурочку» Островского. Я сократила  сцены, выбрали героев. Юноши-старшеклассники наотрез отказались играть. Бесшабашные восьмиклассники согласились, особенно привлечённые девушками из десятых классов и обещанием директора поставить «удовлетворительное» поведение (Подростки были не из примерных) Героев главных было пятнадцать, да ещё в массовых сценах должны были участвовать парни и девушки в национальных одеждах. Тут уж одежды шились на уроках домоводства.
Снегурочку играла Лариса Б., очень красивая девушка, нежная, талантливая, но бесстрастная, как и полагалось по роли. А Мизгиря играл восьмиклассник, стеснительный и нерешительный. Парней слободки, задиристых и воинственных,  восьмиклассники легко изобразили. Им нравились имена Курилко, Брусило. Они даже согласились на ритуальные, игровые  танцы, сохранённые в моей  памяти из далёкого детства. «А мы просо сеяли, сеяли. Ой, дид-ладо сеяли, сеяли»- пели девчата, наступая на парней. «А мы просо вытопчем, вытопчем» - соглашались петь парни, когда я им предложила  петь грозно и притопывать сапогами. Справились со своей ролью Бобыль и Бобылиха, карикатурно изображая жадных старика и старуху. Но центром спектакля стала Купава, не Снегурочка. Так страстно прочла она монолог перед царём Берендеем, что затмила всех артистов:
- Дай-ка спрошу тебя, батюшка, светлый царь:
Клятвы-то слушать ли, в совесть-то верить ли? – так отчаянно произносила Купава – Оксана К., что  зрители в конце монолога разразились бурными криками и свистом, выражая восторг.

Репетиции шли целый месяц, то не приходил один, то другой «артист». Кто-то на соревнованиях, кто-то сдаёт зачёты, кому-то надоело. Директор махнула рукой на задумку, а я всё репетировала, подбадривала ребят, требовала, страстно убеждала, хвалила и ругала.
И спектакль состоялся.
 «Умеешь ты добиваться цели. Не отступаешь!» - удивилась  ставшая бывшей подруга, директор.

  А уж в 90-ые годы, когда школа, где я работала, присвоила себе статус «Школа-театр», спектакль шёл за спектаклем. Конечно, я повторила «Снегурочку», правда, только две сцены, дважды  прошёл вечер Есенина, с разными выпусками. Работала-то со старшеклассниками всегда. Мне кажется, интересной была задумка вечера по Тютчеву и Фету. Ребята разделились на две  противные стороны, почитающих талант поэтов и  осуждающих по критическим замечаниям современников. Одного  судили за пристрастие к барству, другого за сломанную жизнь любимой женщины. Читались стихи, пелись романсы со стороны почитателей таланта. Я увлекалась, читала  сама, добиваясь у ребят вызова в голосе, в позах. Кто-то вскакивал, кто-то прохаживался по авансцене. Однажды я перешла границы дозволенного учителю, вообразив себя настоящим режиссёром. Надя О. вяло читала стихи Фета, посвящённые погибшей невесте.
- Надя! Ты потеряла маму, как и Фет любимую девушку. Вспомни свои чувства, вообрази, что ты о ней говоришь!
Надя заплакала и убежала со сцены. Я опомнилась, побежала за ней, обнимала и целовала, просила прощения. «Прости меня, Надя, и сейчас» Нет уже её на свете.
 
Ярким был праздник, посвящённый двухсотлетию со дня рождения А. Пушкина. Приняли участие двадцать ребят. Десять пар танцевали воображаемый экосез. Кто его знает, как он должен танцеваться?  Кое-какие па из фигурного вальса повторяли. Девочки в белых платьях невест, собранных по всем родным и знакомым, были очень хороши. Мальчики завязали платки на шеях, кто-то поднял воротник у пиджачка, кто-то шарф перекинул через плечо. Обошлись этим, фраков уже не изображали. Опять играли гостиную, в которой за чашечками чая, что разносила воображаемая хозяйка, сплетничали  о романах Поэта и читали, читали его стихи. (Некоторые мальчики всё-таки, несмотря на запрет, подготовили шпаргалки) Я опять вылезла из-за кулис, чтобы спеть «Я помню чудное мгновенье». Оля П., которая прекрасно пела романсы Фета и Тютчева и аккомпанировала себе на фортепьяно, уже закончила школу. В новом поколении  не нашлось певицы. Но память о спектакле осталась надолго в среде учителей и учеников, пока последние не закончили школу.

На снимке старшеклассницы на спектакле, посвящённом А.С. Пушкину.