Ночной звонок

Валерий Потупчик
                1

          Начало этой истории приходится на сентябрь 1970 года. В это время я находился с взводом лейтенанта Жолобова в Находке. А Находка - это главные торговые ворота на Тихоокеанском побережье нашей страны и единственный в ту пору открытый порт для иностранных судов. И по этой причине воинских частей в городе не было, чтобы торговые моряки из ближнего и дальнего зарубежья не смогли узнать нашу главную советскую военную тайну. Для нас же это было плюсом - нет частей, нет и патрулей. Стояла, конечно, пограничная часть, осуществлявшая охрану границы в порту, которую ежедневно пересекали иностранные моряки, но им и там работы хватало, не бегать же с собаками по городу.

          В Находке мы работали на "Союзтелефонстрой", прокладывали кабель по улицам и вводили его в жилые дома. И однажды совершенно безбоязненно болтаясь по городу и не опасаясь патруля я лоб в лоб столкнулся с Боцманом. В нашем случае Боцман - это не должность члена судовой команды, это кличка моего знакомого уфимского пацана. И, чтобы все стало понятнее, я из Находки перенесусь в Уфу во времена, предшествовавшие моей службе в армии, поскольку помимо Боцмана нам предстоит познакомиться еще с одним персонажем, который появится во второй части этого рассказа.

          В Уфе я жил на северной ее окраине в Черниковке в большом пятиэтажном доме с пятью подъездами, построенном в пятидесятые годы (везде цифра пять!). И был этот дом в близлежащей округе по своему уникальным.
 
          Во-первых, был он обособленным, не входил в состав каких-нибудь дворов и существовал сам по себе. С востока его ограничивал базар с примыкавшей к нему площадью северного автовокзала, с запада шла улица Ульяновых, с юга возвышался забор дома культуры "Строитель", переименованного потом в "40 лет ВЛКСМ", но для нас своего первоначального названия так и не утратившего, а с севера тянулась улица Горького с проходившей по ней трамвайной линией. За Горького левее была деревня Дежневка, а справа выстроился ряд бараков и железнодорожный тупик. А за ними на десятки километров раскинулись корпуса нефтеперерабатывающей, химической и прочей "дымо и газо вырабатывающей" промышленности. Слово экология мы в ту пору уже знали, но было оно ругательным и имело империалистическое происхождение. А также знали слово диоксин, потому что американцы уже применяли его во Вьетнаме, но только мы не знали, что наш родной уфимский химпром этим самым диоксином травит Уфу и в особенности ее северную окраину.

          Вторая неординарность нашего дома - демографическая. В истории нашей страны не было (и вряд ли будет!) такого многочисленного поколения, к которому и я принадлежу, родившегося после Великой Отечественной Войны. Фронтовики, вернувшиеся с войны, и труженики тыла заводили семьи и, радуясь мирной жизни, плодили детей. Но в нашем доме в заполненных битком коммуналках старшее довоенное поколение взяло повышенные соцобязательства и на некоторых лестничных площадках у нас бывало более десятка лиц подрастающего потомства. А в целом по дому нас набиралось аж под две сотни.
               
          В первом подъезде жил Толик Алферов, с которым мы вместе закончили сержантскую школу в Ангарске. Но потом армейская судьба разбросала нас в разные концы страны. Я прокладывал кабели на Дальнем Востоке, а Толя в должности старшины роты телефонизировал столицу нашей Родины Москву.

          А в четвертом подъезде жил Шамиль Фазлыев - дворовые клички Шома или Шамулька - это уж кому как нравится. Были мы с ним одного года рождения, но в армию он пошел на полтора года позже меня по двум причинам. Причина первая - был Шамиль второгодником и двоечником. После восьмилетки пришел он к нам в школу номер 62, где мы с Толей Алферовым учились, в девятый класс. Поучился немного, а потом подошел ко мне и сказал: "Знаешь что, Вака, уйду я отсюда, уж больно здесь все умные". И ушел он в вечернюю школу, а там необходимо заканчивать одиннадцать классов, что и отсрочило его призыв на один год. В стране к этому делу подходили серьезно - школу давали заканчивать всем.
 
          Ну а осенью 70-го года, в год столетия со дня рождения В.И.Ленина, он не очень культурно обошелся с памятником пламенного революционера и наркома тяжмаша Серго Орджоникидзе - главного памятника северной части Уфы. И пока ему пытались прилепить политическую статью, сроки осеннего призыва уже прошли. Вот так и дотянул он до весны 71-го, до той поры, когда я уже фактически в армейской иерархии стал стариком. Шамиль и является вторым уфимским персонажем нашего рассказа.
 
          Обособленность и демография и сделали наш дом уникальным. И по причине самодостаточности в другие дворы мы не ходили, а вот к нам, как это ни странно, стекался народ со всей округи. Приходили из-за восьмиэтажек, от дворца "Орджоникидзе", шли "горьковские" и "ашханские". А из-за базара, где сплошь находились бараки  и двухэтажные деревянные дома (в этих домах проживал Вася Терентьев из рассказа "Теперь вы кукарекайте", но Вася не являлся аборигеном здешних мест, был он пришлым) , к нам приходили "молотовские", прозванные так по улице Молотова, видного партийного деятеля, хорошо известного по "пакту Молотова - Риббентропа". Молотова свергли с пьедестала народного героя, улицу переименовали в Кольцевую, но название по имени народного деятеля за аборигенами осталось. Эти "молотовские" были шпаной отпетой и в их компании всегда крутился толстый пацан по имени Вова и кличке Боцман. Вот с ним то я и столкнулся за многие тысячи километров от дома на краю земли в городе Находка.
 
          Для нас обоих встреча эта была большой неожиданностью. Я то ладно, человек подневольный, куда пошлют, там и служу. А Боцман был одет в форму моряка торгового флота и, как выяснилось, приехал в Находку учиться.
 
          Уже по приходу из армии узнал я у "молотовских", что маман Боцмана, женщина умная и волевая, видя как компания, в которой ошивается ее сын, уменьшается в численности, пополняя зоны и колонии для малолеток, силком отправила его к тетке в Находку учиться в мореходном училище на моториста. Вырвала из цепких лап улицы. Так что на побережье Японского моря он попал тоже не по своей воле.
 
             А встрече мы оба обрадовались и проговорили долго. И еще договорились встретиться на следующий день вечером. Напрасно я ждал Боцмана. Ни в назначенное время, ни позже в условленном месте он так и не появился.


                2

          А теперь самое время перенестись на Камчатку в город Елизово, главные воздушные ворота полуострова, в июль 1971 года. В это время я был во взводе лейтенанта Азаревича, мы прокладывали кабель по городу и устанавливали якоря под вышки на радиостанции в поселке Заречном.
 
          И вот в один из теплых летних июльских дней я получил телеграмму следующего содержания: "Приглашаетесь главпочтамт переговоры Рубцовском Алтайского края ... часов 00 минут мск времени". Я перевел время из "мск" в местное и получилась у меня полночь. А потом стал гадать, кто же это меня так любит в Алтайском крае, что даже переговоры заказал. И тут до меня дошло: да это же Шамулька, недавно призванный в армию и только что прошедший курс молодого бойца, от которого из Рубцовска я уже получил пару писем.

          Телефонизация страны в те годы шла полным ходом, но в квартирах советских граждан такая роскошь была еще в дефиците. Как, впрочем, и многое другое. Вот и я, будучи призванным в армию, живота своего не щадил в этом святом деле. Наше Военно Восстановительное управление от границ западных до восточных прокладывало тысячи километров телефонного кабеля, да еще и ремонтировало хоть и старенькие, но действовавшие ПВЛС (постоянные  воздушные линии связи) - обыкновенные провода, протянутые на деревянных столбах. И армия телефонами была уже обеспечена, а вот лозунг "в каждую квартиру по телефону" Партия обещала исполнить только к 1980 году, году неизбежного построения коммунистического общества в нашей стране. И поэтому во всех городах и весях советского государства были устроены телефонные переговорные пункты, в которых два гражданина могли пообщаться друг с другом, предупредив заранее один другого телеграммой. Их отправляли из этих же пунктов.

          Но вот что меня удивило: как это салабон Шамиль собрался идти на переговорный? Да ему еще службу надо узнать, а не с дедушкой, каковым я уже являлся, по телефону за жизнь болтать. Ну да ладно. На самом деле мне с ним страсть как захотелось поговорить. Служба подходила к концу и я еще ни разу по телефону ни с родными ни с друзьями не разговаривал.

          Квартировали мы в артиллерийском кадрированном полку. Офицерами, пушками и снарядами часть была укомплектована полностью, а из солдат имелась в наличии только комендантская рота, занимавшаяся службой в нарядах, хозработами, транспортом и охранявшая склады, на которых хранилось все боевое оружие. В нужное время полк мог быстро развернуться в мощную боевую единицу, призвав на службу хоть срочников, хоть "партизан".  И накануне получения телеграммы от Шамиля я совершил бартер с артиллерийским старшиной роты, избавившись от ненужного уже списанного, но еще добротного, армейского имущества и получив взамен отличные плащ-накидки, в которых караул охранял склады в дождливую погоду.

          И тут такое дело: меня приглашают на телефонный разговор не только впервые за время службы в армии, но и вообще впервые в жизни. А это событие!  И я не медля призвал к себе Володю Кузина по кличке Кузя, бойца из нашего взвода.

          В нашей первой роте служили два Кузи и обоих звали  Владимирами. Они были одного призыва весны 70-го, но Кузьмин был из Кузбасса, а Кузин из Казани.  В январе 71-го Кузьмин в составе взвода лейтенанта Жолобова отбыл в Комсомольск-на-Амуре, а я чуть позже вместе с взводами старлея Кушнира и лейтенанта Азаревича (в котором служил Кузя казанский) улетел на Камчатку. Так что в нашем рассказе будет фигурировать Кузя казанский.
 
          Вторая кличка у Кузи была Бич камчатский. Но называли его так не часто, потому что Бичом еще называли славного бойца из взвода Азаревича Юру Кожина, пока в силу молодости не ставшего потомственным алкоголиком, но уже подававшего большие надежды. В первой же беседе с Азаревичем, пытавшемся всеми силами удержать его от пьянства, он заявил: "Я, товарищ лейтенант, с пятнадцати лет с отцом сижу за одним столом и пью наравне. И от своих жизненных принципов не отступлю".

          И Бич камчатский Кузин и Бич камчатский Кожин на ровном месте из ничего могли добыть деньги. Но Кузя пил водку не более остальных во взводе, а Юра ставил ее во главу угла, все остальное было для него вторичным. И потому мой выбор пал на Кузю, которому и было поручено превратить классные армейские плащ-накидки в неконвертируемую советскую валюту. А потом превратить валюту в водку и надежно припрятать в каптерке, для чего был выдан Володе запасной ключ. Уж больно захотелось отметить мне мой разговор с Шамилем, несмотря на то, что состояться он должен был ночью. Дело происходило в субботу, а в воскресенье будем и отсыпаться и похмеляться.

          И ровно в полночь сидел я в елизовском переговорном пункте и с нетерпением ждал звонка из дальних далей.
          - Разговор с Рубцовском Алтайского края, вторая кабина, - раздался неразборчивый гулкий голос дежурного оператора.
          Упрашивать меня не надо, через пять секунд я уже держал в руке телефонную трубку.
          - Шома, привет!
          - Здорово, Вака!
          - Это как же тебя, салага, на переговорный отпустили?
          - А я из части звоню. Мы в авиации можем по всему Союзу за бесплатно разговаривать.
          - А не слишком ли ты борзой для зелени болотной?
          - Да меня земляк один соединяет, - засмущался Шамиль, - я же еще только в ШМАСе (школа младших авиационных специалистов) учиться начал, а он уже черпак.
          - Ну то-то же, а то заливаешь дедушке мозги, гоняешь по ночам на переговорный. А дедушка уже старенький, у него дембель не за горами, ему по ночам спать надобно.
          - А у вас что, уже ночь?
          - А ты не знаешь, где солнце всходит и заходит? И за сколько тыщ километров от тебя находится Камчатка? - вопросом на вопрос ответил я и на этом перестал куражиться и разговор пошел уже без всяких "стариковских" подначек.

          Вот так вволю наговорившись с Шамилем (а куда спешить, разговор оплачивало Министерство обороны) я вышел на хорошо освещенный тротуар перед зданием переговорного пункта и опять лоб в лоб (хотите верьте, хотите нет) столкнулся, как и почти год тому назад в Находке, с Вовой по кличке Боцман. Я и сам с трудом в это поверил. Вот он толстый Боцман стоит передо мной и ошарашенно таращит на меня глаза. Да только одежка на нем была уже не морская, а обычная гражданская.

          - Боцман?!, - все еще недоверчиво воскликнул я, уже понимая, что не ошибся - какими судьбами?!
          - Да вот... я... это... приехал!, - запинаясь выдавил из себя мой уфимский знакомец.
          А на меня после ночного звонка нашло какое-то безудержное веселье.
          - Да тебе ж не в Елизово надо! Здесь пилоты, штурманы да бортинженеры требуются. Или ты в стюардессы податься решил?
          Володю, парня добродушного, заговорить было легко, несмотря на то, что обретался он в Уфе с малолетними ворами и уркаганами, в острословии с которыми еще и потягаться было не так просто. А я не унимался.
          - У меня в Питере ребята знакомые есть, к ним на баржу моторист требуется. Могу замолвить словечко. Да, кстати, что это за вид у тебя! Где твоя лихая бескозырка?!
          И уже видя, что Боцманом начинает овладевать легкое уныние, я перешел к спокойному разговору.
          - А я только что с Шамулькой Фазлыевым по телефону разговаривал и, кстати, рассказал ему как мы с тобой в Находке повстречались. А ты чего тогда ко мне на сходняк не приканал?
          - А где он, в Уфе?, - спросил Вова, игнорируя мой вопрос.
          - Да нет, на Алтае срок мотает, - понесло меня опять.
          - И сколько дали?, - округлились у него глаза.
          - Минобороны дало пару лет без условно-досрочного освобождения, - довольный своей шуткой заржал я, но тут же сбавил обороты. - Все, хватит, что мы тут торчим как три тополя на Плющихе. Водку будешь? Вот и айда за мной. Там в спокойной обстановке обо всем и поговорим.

          Идти предстояло не далеко. Пройти район двухэтажных домов и бараков, точь в точь такой, в каком проживал Боцман в Уфе. А дальше по узкой долине, образованной двумя грядами невысоких сопок, к южной стороне которой прилепилась часть пограничников, а к северной артиллерийский полк, к которому и был прикомандирован наш взвод. Можно было пройти и кружным путем, но для этого надо обогнуть артиллерийские склады, обнесенные не одним рядом колючки, забраться на сопку и уж с нее прямиком спуститься к дому, в котором мы квартировали. Да только кого ночью понесет по бездорожью в такую даль и высь? А на КПП дежурили хорошо знакомые мне ребята, которые без лишних вопросов пропустили бы гражданское лицо.
         
          Вот так и шли мы с Боцманом дворами по ночному Елизово, спрямляя и укорачивая путь, пока из-за развешенного на веревках и не снятого на ночь белья не раздались голоса, показавшиеся мне знакомыми.
          - Ну ка погоди, - остановил я своего спутника и добавил, - Что-то слышится родное...
          За белыми простынями под тусклым светом одинокого фонаря уютно пристроились на лавочке два Бича камчатских: Кузин и Кожин. А промеж них на той же лавочке одиноко стояла бутылка вина.
          Пока я оценивал обстановку, инициативу перехватил Кузя.
          - Старшина, я к тебе на переговорный шел, встретить хотел, вот и бутылку прихватил, все остальное в каптерке стоит, а на Юрку случайно наткнулся, - последовал кивок в сторону ухмыляющегося Кожина, а рука Кузи протянулась под лавку и под тусклый свет лампочки извлекла нераспечатанную бутылку вина. Хорошо приглядевшись я удостоверился, что этикетка на бутылке другая. А Кожин уже протягивал мне открытую бутылку и я, сделав пару глотков из горлышка, передал ее Боцману. Вторая бутылка тоже не заставила себя долго ждать. И самое время было идти до дома, где в каптерке находилась не только водка, но и закуска к ней.

          Теплой компанией мы пошли по пыльной темной дороге, освещаемой доносившимся сюда светом мощных прожекторов от тянувшихся справа от нас артиллерийских складов. А слева начинался забор части пограничников. Чем они занимались вдали от морских и сухопутных границ? Они охраняли границы воздушные.
 
          Весь полуостров являлся большой пограничной зоной. Попасть на Камчатку можно было только выправив бумаги в МВД, а уж потом ты проходил через сито погранцов. И при выезде с Большой земли и при прибытии в Петропавловск на теплоходе или в Елизово на самолете миновать их не было никакой возможности.
 
          Типичный образ советского пограничника был создан пропагандой на основе легендарного, но реально существовавшего Карацупы: он должен пробегать вдоль нейтральной полосы десятки километров в день, отлавливать или уничтожать сотни хитрых и злобных шпионов, и за ним повсюду должен следовать верный пес Барбос. В Елизово нейтральной полосы не было и пограничное начальство, чтобы бойцы не закисли от легкой службы, отправляли наряды бегать вокруг части, отлавливая бойцов своих и сопредельных частей, находящихся в самоволках. Барбосов в наряды не назначали, дабы они не покусали мирное гражданское население, но злобный лай из-за забора доносился.

          И надо же было такому случиться, что уже на подходе к КПП артиллеристов из ночной темноты на нас выскочил доблестный пограничный наряд. Парни они тренированные, против них у нас был один прием - быстрые ноги. Стайер я не плохой, но и на коротких дистанциях  мог придать телу нужное ускорение. Кузя на пол головы выше меня и длинные ноги бегу не помеха. А доходному отравленному алкоголем Кожину и толстому Боцману тягаться в беге с погранцами было трудно. Мы с Кузей успешно оторвались от погони и канули в ночной темени. Спокойным шагом пошли назад в сторону города, обогнули склады с пушками, забрались на сопку, спустились к дому и в спокойной обстановке стали пить водку.

          Юру Кожина погранцы отправили в комендатуру, а оттуда он попал на губу. Боцмана, как мирного гражданина, отпустили и больше ни на тихоокеанском побережье, ни в родной Уфе я его не видел и ничего о нем не слышал. И до сих пор не знаю, какие пути-дороги привели его на Камчатку.

          Мой друг Шамиль Фазлыев, закончив срочную службу в авиации, пошел работать на авиапредприятие. Он мотался по служебным делам по всем городам нашей необъятной страны и всегда звонил мне с военных аэродромов за государственный счет.
 
          Сейчас, в эпоху сотовой связи, увидев в телефоне вызов от Шамиля, я сбрасываю звонок и сам делаю ему вызов. Традицию, освященную десятилетиями, нарушать нельзя - Шамиль за разговоры со мной не платит.