* * *
Мгновенное впечатление, озарение – оттиск. Я вижу человека, и вокруг него вдруг начинает разворачиваться призрачный мир ещё не написанной, ещё не созданной повести. Мир, идеально подходящий для того, чтобы познавать его всё глубже и глубже.
Смотри! Я возьму от тебя вот это и это слово, в них морщинки вокруг твоих глаз и та улыбка, с которой ты счастлив. Ты что-то сказал однажды, и нитью тянутся за твоими словами мечты и сны, отголоски связанных с тобою судеб, боль и горечь расставаний.
Я буду двигаться наощупь, вперёд по лабиринту произнесённых слов, пока не увижу своего собственного отражения. Пока не увижу себя.
Тогда оживающий благодаря моему слову человек станет зеркалом. Он откроет мне редкую мимику, даст уловить подступающее чувство, промелькнувшую в глазах мысль.
В этот миг мы созвучны.
Я вижу его, и я вижу себя со стороны, какая я есть. Это настоящее, не поддающееся описанию чудо: я касаюсь человеческой души.
Вечности.
* * *
Я привязываюсь к тем, кого написала, как к родным. Я не желаю отпускать их и однажды ненароком начинаю протягивать сюжетные нити в окружающую меня действительность, вплетать их в полотно своей собственной жизни. Это практически нити судьбы, – слишком драгоценная материя, чтобы выпускать её из рук. Кто когда-нибудь держал в руках нити Клото? А кто ткал из них свой собственный узор?
Тогда, силой собственной воли и упрямства, я запускаю череду творческих реинкарнаций, в которой реальные люди продолжаются как персонажи, чтобы снова потом стать людьми.
Это особое, моё тщеславие: думать, что даришь жизнь, овеществлять, изъявлять свою волю. Так, чтобы улыбки стали объёмными. Чтобы забились человеческие сердца.
Здравствуй, друг. Если бы ты знал, сколько слов уже сказано о тебе, сколько чувств зависло в воздухе, ожидая искры единственного живого взгляда.
Ты пришёл на зов слова, и я нисколько не сомневаюсь в том, к т о позволил тебе прийти.
* * *
Ты ходишь, дышишь, разговариваешь… ты существуешь и не подчиняешься законам моего воображения.
Одним фактом своего существования ты вызываешь настоящую физическую боль от того, что ты сам по себе, вне меня, свой собственный. Нас связывают цепочки образов и метафор, – словесная пуповина, которую я от страха потери стремлюсь сделать всё более и более материальной; а быть живым – чертовски больно. Живым людям. Живым связям.
Я слишком полагаюсь на вес своих слов, поэтому однажды рискну сказать тебе всё, что смогу, в отчаянной надежде, что в силах буду приручить твою, чужую – чуждую волю. Мне покажется это возможным.
Я почти присвою тебя. Почти.
* * *
Даже если моё слово стало плотью, в её воле не иметь ко мне ни малейшего отношения. Вовремя бы понять, что на самом деле я ничего не способна сделать с этой волей ни в одной модальности.
Не могу, не смею, не должна.
Вовремя бы понять…
* * *
Но если мне дан талант овеществлять людей и чувства, мне хочется верить в одно: когда-нибудь моё желание быть прощённой будет произнесено не только вслух, но и в жизнь.