(предыдущая глава http://www.proza.ru/2014/11/14/943)
– И что это было, милый? – парикмахерша Зинаида внимательно смотрела на Мандельблюма, прячущего глаза в чашке с кофе. – То есть, кто это был?
– Я же сказал, – бубня в чашку, ответил начальник цеха, – сестра двоюродная приезжала, с племянником моим.
– А чего ж уехала так быстро? – спросила Зина. – Даже чаю не попили? И со мной не познакомились.
– Я тебе потом все объясню, – буркнул Мандельблюм. – Мне на работу пора.
– Заодно подготовься, милый, – добавила парикмахерша. – У меня еще пара вопросов созрела. Почему у тебя паспорт новенький. Это раз. Почему на мне не женишься. Это два. И что ты делал у Машки-почтальонши дома позавчера днем! Это три. А неделю назад в Выборге заночевал, якобы на автобус не успел. И у кого ту ночь провел, не рассказываешь. А, милый?
– Все, Зиночка, спешу, – Мандельблюм влажными губами поцеловал подругу в щечку. – Никого не слушай, я только тебя.
***
На следующий день Пряхины сводили Сигизмунда и его маму на Райкина. У мичмана, легко купившего билеты, везде были связи. Нина ревновала Николая к этим связям, но тот только добродушно отшучивался: «Я ж для дела, Нинок».
Мама Сигизмунда сначала отказывалась, вздыхая, что нет настроения. Но Николай категорично заявил: «Настроение – не импотенция, дело поправимое!»
И они пошли в театр. Это было что-то!
А когда Райкин начал читать миниатюру «И я сказал себе: Сигизмунд!», наш одноименный герой даже чуть приподнялся над креслом. Он хотел крикнуть залу, что он тоже Сигизмунд. Но ограничился тем, что со значением посмотрел на Пряхина. Мичман в ответ показал парню большой палец, а после спектакля пожал руку и сказал:
– Имя-то не такое редкое, оказывается. Истории про него сочиняют. Надо будет выучить. Запишешь мне в тетрадку, Нинок.
А на следующий день вечером снова был поезд. Перед этим весь день Нина водила маму и Сигизмунда по магазинам. Покупали недорогие подарки бабушке и друзьям. И конечно же, апельсины. Две тяжеленные авоськи!
Мичман довез жену, у которой была рабочая поездка, и гостей до вокзала, занес вещи в вагон и сказал на прощанье:
– Не расстраивайтесь, дамочка. И забудьте про него. А ты, Си-гиз-мунд (могу, понял!), мамку береги.
***
Дорога домой всегда пролетает быстрее. Не замечали? Тем более, что в вагоне-ресторане ехала новая подруга Нина. Сигизмунд с мамой два раза приходили к ней покушать горяченького и поболтать. Настроение с каждым километром улучшалось.
***
А ничего и не изменилось. Будто и не было этой поездки. Нет, будто была поездка в Ленинград, в театр Райкина и за апельсинами. И ничего более.
Бабушка ни о чем и спрашивать не стала. Ворчала весь вечер себе под нос: «Говорила я ей, не трать деньги. И зачем? Ну, ничего. На развод подаст и найдет еще свое счастье. Таких Мандельблюмов, как семечек в подсолнухе. Ничего, и с ребенком возьмут. Еще за счастье дите готовое получить. И стараться не надо. Нет, пусть старается, конечно. Не мешало бы сестричку мальчику создать. И братика можно. Но внучку лучше. Хоть апельсинов привезли».
Сигизмунд отнес одну авоську цитрусовых Алику. Что ж он, зря, что ли, копилку с юбилейными рублями разбил! И с Вовкой поделились. Он хоть денег и не давал, но все же друг. Иначе нельзя.
А на следующий день неожиданно, впервые за пять лет, пришла другая бабушка. Папина мама. Сигизмунд играл во дворе в хоккей и пропустил ее приход.
– Что же вы меня не предупредили, – упрекнула она маму Сигизмунда, – что к сыну моему едете? Я бы ему носки шерстяные передала. Белье теплое.
Мама Сигизмунда покраснела и промолчала.
– Как он хоть там? – вздохнула другая бабушка. – На самом севере. Мерзнет, наверное?
– Не волнуйся! – воскликнула мамина мама, стремительно зайдя с кухни. – Его уже давно есть, кому согреть! Там целая очередь желающих выстроилась! Моя дочка тоже записаться хотела, но сказали, чтобы приезжала через полгода. Все занято!
– Зачем же вы так, – обиделась папина мама. – Мальчик запутался. Надо было с ним ласково, нежно.
– Мальчик? – возмутилась мамина мама. – Шоб этот мальчик наконец отморозил себе тот пальчик, которым он нервирует всех окружающих девочек!
– Не смей так говорить о нем! – закричала папина мама.
Мама Сигизмунда заплакала и выскочила из комнаты. Ее тут же забрала к себе мама Вовки Еременко, переживающая за нее в коридоре.
– Чего ты явилась? – закричала в ответ мамина мама. – Жили без вас пять лет и еще проживем. Мы завтра подаем на развод. Ясно?
– Зачем! – воскликнула папина мама. – Тогда он точно не вернется!
– И слава богу! Иди домой и фамилию свою забери!
– Что, бабушка приходила? – спросил прибежавший со двора Сигизмунд.
– Какая она тебе, – возмутилось было мамина мама, но вдруг осеклась. – Да, навестила нас. Жалко, что ты ее не застал. Но я ей от тебя привет передала и два апельсина.
– Надо было больше, – сказал Сигизмунд.
– Что? – воскликнула бабушка. – Ах, да, конечно. Я предлагала, но ей тяжело нести, она же старенькая. Старше меня на два года и три месяца.
***
Каникулы закончились, и жизнь вошла в свою колею. Если вы думаете, что мама Сигизмунда вскоре вышла замуж, то вы глубоко заблуждаетесь.
Она и на развод-то подавать не хотела. Хотя мамы Алика и Вовки в сговоре с бабушкой насели на нее. И доводы разные приводили, и уговаривали вместе и порознь. Ни в какую!
Тогда мамина мама тайком от дочери написала в поселок Лесной письмо. В графе «Получатель» стояло: «Главному коммунисту всего поселка».
«Товарищи, – слезами писала бабушка, – у вас проживает мой зять, Мандельблюм. Он бросил меня, мою дочь и своего сына Сигизмунда. Спрашивается, чем мне кормить семью? Пока зять прогуливает положенные нам алименты, мы питаемся все хуже и хуже. И скоро перестанем совсем. Так каждый будет рожать детей на просторах Советского Союза и безнаказанно игнорировать их воспитание! А как же ваш моральный кодекс? Я хоть и беспартийная, но не глухая и не слепая. Знаю, как в кино поступают настоящие члены партии! Присылать Мандельблюма к нам обратно не надо. Только его зарплату. Оставьте ему ровно столько, чтобы не умер с голоду, но чтобы сил не было на прогулки под луной! Горячо верящая в торжество справедливости в моем конкретном случае теща Мандельблюма».
И что вы думаете? Через месяц пришло ответное письмо от секретаря райкома поселка Лесной.
«Уважаемая теща товарища Мандельблюма. Мы рассмотрели ваши предложения на партийном собрании поселка. Члены первичной ячейки горячо осудили поступок вашего зятя. И вынесли ему выговор. На первый раз, без занесения в личное дело. С коммунистическим приветом, С. Митькин».
– А деньги? – резонно спросила у подписи С. Митькина бабушка. – Или на выговор можно купить курицу? Тем более, без занесения! Или мне на этом письме сварить бульон для ребенка?
Но бабушка на этом не остановилась. Она написала в Выборг, первому секретарю. Мамина мама хоть и малограмотная была, но советовалась со знающими людьми.
«Товарищ первый секретарь всех выборгских коммунистов, – писала бабушка снова слезами. – Ваш С. Митькин – бюрократ! Я у него конкретно попросила денег, и не его личных, а из зарплаты моего сбежавшего зятя Мандельблюма! А С. Митькин вместо денег прислал мне выговор без занесения! Я посылаю этот выговор вам обратно на север. Может, вам он нужнее. Будет, чем растапливать печку. Нам с дочкой и внуком ни к чему. У нас паровое отопление. А если и вы пришлете мне что-то подобное, то я напишу в город-герой Ленинград. И тогда алименты нам будут платить и Мандельблюм, и С.Митькин, и та сволочь, которая бросила меня молодой!»
Следующий ответ пришел через две недели.
Это был почтовый перевод на двадцать три рубля. А еще через неделю пришло письмо снова от товарища С. Митькина.
«Уважаемая теща товарища Мандельблюма. Спасибо за выговор с занесением в личное дело, который я получил благодаря вашей твердой позиции. Жаль, что не знаком с вами лично. Мне пятьдесят семь лет. Зовут Сергей Трофимович. Вдовец. Имею двухкомнатную квартиру в поселке Лесной. Пришлите фотокарточку. Если пожелаете, конечно».
– Мерзавец, – усмехнулась бабушка, глядя на подпись С. Митькина. – Зачем он мне с выговором. Они там, в поселке этом, наверное, все алиментщики со стажем и рецидивами. Впрочем, устрою счастье дочери, а потом погляжу.
А на следующий день от С. Митькина пришла посылка с копченой рыбой и двумя банками черной икры.
Всю переписку бабушка хранила в тайне. Сидела у окна и следила, когда почтальон принесет письма и газеты. Но перевод и посылку не утаишь! Тем более, что деньги на имя мамы Сигизмунда пришли.
– Что это? – спросила дочь у матери, дрожащей рукой вцепившись в бланк перевода.
– Алименты, наверное, – сказала бабушка, пожав плечами.
– Вот видишь, – улыбнулась мама Сигизмунда.
– Дурная! – крикнула бабушка. – И не надейся!
Она сбегала на кухню и принесла из тайника письма от С. Митькина.
– Ну и ладно, – сказала тогда мама Сигизмунда. – Будем жить дальше.
Сигизмунд об этой переписке и не узнал никогда. Только открыл на следующий день холодильник и банку черной икры увидел!
– Это на следующий Новый год? – спросил он у мамы.
– Нет, Сигизмунд. Это на сегодня.
– Гости придут? – допытывался мальчик.
– Только для нас.
– Праздник какой-то? – не унимался Сигизмунд.
– Праздник? – переспросила мама и улыбнулась. – Почему бы и нет.
– Не морочь ребенку голову! – вмешалась бабушка. – Сделай лучше бутерброд. И мне тоже. А я дверь на ключ закрою. Люди кругом. Неизвестно, что про нас подумают!
(Этой радостью мы и закончим первую часть нашей маленькой повести).
Вторая часть http://www.proza.ru/2014/12/11/835