Студенческая жизнь до отказа заполнена лекциями, семинарами, зачётами и устрашающими экзаменами во время сессий. А студенты залихватски скандируют, что им живётся весело от сессии до сессии. Не обходилось ни одной вечеринки, чтобы не спели «Бригантину», «Колумб Америку открыл» и ставшую студенческим гимном:
В первые минуты Бог создал институты,
Адам его студентом первым был.
Он ничего не делал, ухаживал за Евой,
И Бог его стипендии лишил.
Адам не растерялся, на станцию подался,
На станции вагоны разгружал,
Ах Ева, Ева, Евочка - хорошая ты девочка,
Но бог меня за это наказал.
У Адама драма, драма у Адама,
Вызвали Адама в божий деканат.
И на Землю прямо сбросили Адама,
Так пошли студенты, говорят.
От Евы и Адама пошел народ упрямый,
Ни в чем не унывающий народ,
От сессии до сессии живут студенты весело,
А сессия всего два раза в год.
Что за предрассудки есть три раза в сутки
И ложиться в мягкую кровать.
А мы без предрассудков едим один раз в сутки,
И на остальное наплевать!
Ночь мы прогуляли, день мы проболтали,
А потом не знаем ни бум-бум,
Так выпьем за гуляющих, за ничего не знающих,
За сессию сдающих наобум!
Аркадий и Виктор изредка посещали излюбленные студентами посиделки с гитарой, песнями и доступным по цене портвейном. Пили умеренно, никто не напивался. Пили для куражу, из желания взбодрить бойкое состояние. И спорили.
- Марксова теория о смене исторических формаций не подтверждается историей известных нам цивилизаций, - начинал Паша Стародубцев, который всякий раз ошеломлял однокурсников своим несогласием с тем, что вещали профессора на лекциях.
- Беспочвенное заявление, - яростно взрывался самый энергичный спорщик на курсе Миша Дмитриев. Он оспаривал всё и всех. Вызывал на спор профессоров, когда те заканчивали лекцию неизменной тирадой: «Будут вопросы?». Вопросов чаще всего не было. Редко кто придумывал вопрос преподавателю. Зато у Миши вопрос всегда находился. Да всегда такой, что профессор вынужден был задерживаться в аудитории после звонка на перерыв.
- Вот ты скажи, - атаковал Миша Павла, - Маркс, по-твоему, ошибался, построив теорию о общественно-исторических формациях и их смене в ходе исторического развития?
- Маркс создал общую схему исторического процесса. С тем чтобы обосновать неизбежность наступления коммунистической фазы развития человечества, - невозмутимо парировал Павел.
- Но ведь человечество действительно прошло через рабовладельческий строй, феодальный, капиталистический. А при социализме, первой фазе коммунизма, мы живём, - включался в спор самый прилежный и старательный студент Вова Щербина. Вова был единственный в группе студент, который конспектировал всю указанную в списках литературу к семинарским занятиям. Его конспектами пользовалась вся группа, частично переписывая, чаще устно отвечая по его конспекту. Ценный был студент. Хотя в спорах не считались с его эрудицией.
- Марксова теория исторического развития даёт объяснение лишь в первом приближении, - продолжал Павел. – Историки не знают ни одной цивилизации, которая вот так поэтапно прошла все стадии развития, как это фигурирует у Маркса.
- Это уже давно до нас объяснили неравномерностью развития стран и народов, - подавал голос всезнающий Миша. – Зачем индейцам проходить через все формации, если они столкнулись с американской цивилизацией, достигшей капитализма. Они сразу были вовлечены в капиталистическую формацию.
- Кстати, о стадиях развития есть теория американца Ростоу, - присоединялся к спору Саша Белоусов. – У нас её называют ненаучной, буржуазной. А по мне она получше Маркса объясняет ход и причины человеческого прогресса.
- Ты хочешь сказать, - обратился до сих пор молчавший Ваня Карамышев к Павлу, - что разработал теорию, которая опровергнет Марксово учение и вооружит историков новейшей теорией?
- Во-первых, я не опровергаю, а указываю на неё, как первое приближение к истине. А теорию такую разрабатываю. И не сомневаюсь, что смогу создать, - заносчиво отвечал Павел.
- Разъяснения о неравномерности развития читал у Троцкого, - заявил Миша.
- Нашел на кого ссылаться, - ответствовал Павел.
- А почему Хрущев не реабилитировал Троцкого? – раздавался чей-то голос.
- Не реабилитированы до сих пор Бухарин и Рыков, - поддержал другой.
- Избирательно подходит Никита, - резюмировал Павел.
- Я читал стенографический отчёт о процессе над Бухариным и Рыковым, - вклинился в спор эрудит Щербина. - Не надо быть правоведом, чтобы не понять, что все дело шито белыми нитками. Надо же додуматься, обвинить Бухарина в организации железнодорожных диверсий на Дальнем Востоке. Это член Политбюро, который был крупнейшим теоретиком социализма в партии. Ему это надо? Поступать на службу иностранных разведок, совершать диверсии?
Бесконечны студенческие споры о проблемах исторической науки, услышанных на лекциях, о проблемах и путях социалистического строительства в международном масштабе. Низвергали авторитеты, не соглашались даже с прописными истинами. Не просто подвергали всё сомнению, находили аргументы в доказательство своей позиции. Пусть не всегда удачно, не беда, что эти аргументы сами тут же опровергали. Спорили до хрипоты, спорили, стараясь перекричать других, не только чтобы быть услышанным, но в качестве самого убедительного доказательства своей правоты.
Аркадию и Виктору нравились эти бесшабашные студенческие сходки романтиков, убеждённых в своей способности обогатить науку необыкновенными открытиями и потрясающими исследованиями. Но жалко было времени. Не для того пришли в университет, чтобы выслушивать запальчивые идеи и ни к чему не обязывающие обещания великих открытий.
Спиртного Аркадий не употреблял, да и бедность не позволяла. Сестра ежемесячно делала небольшие переводы. Полностью взять на содержание брата не могла. Учительская зарплата невелика. Правда, удачно вышла замуж. Пошли дети. Так что и мужниной зарплаты хватало только на то, чтобы сводить концы с концами от аванса до получки.
Виктор был хорошо обеспечен. Ни в чём не нуждался. При случае выручал товарища, делился полученными из дома продуктами. Но Аркадий стеснялся пользоваться щедротами сокурсника. Старался обходиться самостоятельно. Не всегда получалось.
Скоро двадцать три исполнится, состоявшийся мужчина, танцевать толком не умеет. А тут объявление: приём на курсы современного и бального танца. При университете. Записался. Стал посещать занятия. Оказалось, что у него приличные способности. Руководитель, бывшая балерина, не достигшая сорока, легкая, изящная, при демонстрации фигур представлялась молоденьким студентам парящей птицей, после недели занятий перевела Аркадия из второй в первую группу, в которой танцоры показали более высокий класс обучаемости и способностей к танцевальному искусству. Целый месяц Аркадий упивался своими успехами.
Готовясь к очередному занятию, взялся отпарить брюки, навести стрелки. Чем-то отвлёкся, утюг всей плоскостью лежал на влажной марле, под которой своей участи ожидали единственные брюки Аркаши. Утюг сделал своё дело. Высушив марлю, прожёг брюки. В центре коричневого пятна ткань выгорела, зияющей пустотой обозначив дыру. Аркадий был в отчаянии.
Виктор посочувствовал горю. Дал денег, посоветовал в комиссионке что-нибудь присмотреть. У ребят из соседней комнаты нашлись брюки по размеру, чтобы выйти в город за покупкой. Купил и не дорого. В тех брюках до конца года потом щеголял.
Модных молодых людей того времени стилягами называли. Брюки зауживали до крайнего предела, а плечи пиджаков заполнялись ватой до умопомрачительных размеров, чтобы выглядеть широкоплечими. Стиляг высмеивали, критиковали, преследовали. Виктору и Аркаше не было никакого дела до стиляг. Они не обращали внимания на моду. После пропуска занятия из-за прожженных брюк Аркаша оставил затею с танцами. Во время учебы в университете обоим было не до танцев.
Изредка забегали в ближайший кинотеатр, посмотреть новый фильм. Иногда доставали дешёвые билеты в театр. Не из пристрастия к театральному искусству. Из любопытства. Хотелось выглядеть культурными современными людьми. Как можно прожить несколько лет в Москве, не посетив Большой театр? В музеи ходили. Остальное время просиживали в читальных залах библиотек. Особенно любили заниматься в главной библиотеке страны, носящей имя Ленина. Находилась рядом, в двух шагах по Моховой.
Сблизился на первом курсе с Сергеем Тихомировым. По малолетству худосочный, стройный, с приятным выразительным лицом, огненным взглядом карих глаз. Взгляд приковывал внимание слушателя. А Сережу надо было именно слушать. Он обладал даром поэта. Его стихи были благозвучны, как и его голос, мелодичный, приятного тембра.
Он не бубнил монотонно, без всяких интонаций, как принято у поэтов. Стихи в его исполнении звучали артистично, будто исполненные со сцены. В манере чтения не было крикливости, нарочитой азартности. Читал не громко, не претендуя на эффект. А Аркадий слушал с удивлением и недоумением. Как это он ловко подбирает нужные слова. Как умело находит звучные и непривычные выражения.
Безукоризненная рифма и чётко расставленные ударения. Никаких сбоев, никаких шероховатостей, которые часто встречаются у самодеятельных поэтов, когда при чтении растягиванием слова пытаются скрыть недостающий слог или не на месте стоящее ударение. Сережа ещё не печатался. Хотя написано было бесконечное множество. Читал по памяти. И не только свои, но и стихи неизвестных Аркадию поэтов.
Аркаша уважительно относился к поэзии. Он знал стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Многие наизусть, из того, что предусмотрено школьной программой. Знал стихи советских поэтов. Поэтов-песенников. Положительно привлекал лиризм стихов Есенина. Восхищался стихами Твардовского о Василии Тёркине.
К Маяковскому относился неоднозначно. Его огорчали вульгаризмы, а также слова, представленные первой буквой и последующими точками. Аркаша был убеждён, что в поэзии это недопустимо. Ему больше по душе мягкая музыкальная лирика Пушкина. Но кое-что нравилось и у Маяковского. Гордое провозглашение величия советского человека: «Читайте, завидуйте, я – гражданин Советского Союза». Это было созвучно настроению школьника, а теперь студента.
Аркадий с неподдельным интересом и нескрываемым восторгом слушал однокурсника. Поэт всегда нуждается в добросовестном слушателе. Аркадий был именно таким слушателем. Бескорыстным, не завидующем таланту товарища. Сам он и представить себе не мог, чтобы составить хотя бы одно четверостишие. Преклонение перед талантом было искренним. Это воодушевляло и Сергея.
Вот почему вечерами они целые часы проводили вместе. Сергей самозабвенно читал, а Аркадий после каждого стиха короткой репликой или мимикой выражал одобрение и не проявлял нетерпения из-за длительного общения. Сергей читал стихи поэтов, о которых Аркаша слышал впервые. Он не представлял, что поэтов великое множество. А Сергей не только читал их стихи, но рассказывал много интересного об их жизни и непростых судьбах.
Самая жуткая пора у студентов – это экзамены. Экзаменационные сессии вызывают неподдельный страх, ввергают в состояние безнадежного отчаяния даже самых ленивых и бесшабашных студентов, кто безалаберно и весело проводил время от сессии до сессии. Во время сессии лихорадочное усердие было всеобъемлющим. Такое усердие да на протяжении всего семестра. Большинство стремительно готовило «шпоры».
Чтобы ускорить и облегчить изготовление шпаргалок объединялись в маленькие группы и распределяли, кому какие темы готовить. На экзамене всегда можно обменяться домашними заготовками. Во время сессий родилась притча. Студенту задают вопрос: «Сколько нужно времени, чтобы выучить китайский язык?» - Он в ответ: «А что, завтра экзамен?» - Вывод: «Чтобы выучить китайский язык, студенту достаточна одной ночи».
Аркадий и Виктор равномерно занимались в течение семестра. Шпаргалок принципиально не составляли. Были уверенны в своих знаниях. Виктор то ли умело скрывал свои переживания перед экзаменом, то ли не сомневался в своём успехе. А вот Аркадий экзаменов панически боялся. То, что сдаст, вопросов не было.
Переживал за оценку. Во-первых, получившие на экзаменах хотя бы одну «тройку» лишались стипендии. Но у Аркадия было ещё одно основание. С Виктором числились хорошо успевающими студентами. Получить «тройку» было зазорно, затрагивало честь. А на экзаменах всякое случалось. Правда, с другими. Но это всегда и пугало Аркадия. Вдруг не повезёт. Вдруг попадется вопрос, который недостаточно проработал, не до конца. Большую опасность таили дополнительные вопросы преподавателя.
На экзамене по философии профессор Асмус стал допытываться: «Что значит, материализм древнегреческих мыслителей был наивным, а диалектика стихийной?» Аркадий хорошо понимал значение слов «наивный» и «стихийный». Но как это изложить в отношении позиции греческих философов? Как объяснить профессору?
Все попытки оказались тщетными, Асмуса они не удовлетворили. И схлопотал бы тогда Аркадий «трояк», если бы не блестяще справился со следующим вопросом. Ссылкой на Аристотеля, одну из книг которого успел прочитать целиком, снискал снисхождение самого Асмуса, метр удостоил «четверки», подтвердив своим историческим автографом.
Современному читателю не знакомо имя выдающегося философа советского времени. Ему не понятно, почему Аркадий с таким пиететом называет фамилию профессора МГУ. В эпоху полной и окончательной победы социализма в СССР, о чем
торжественно провозгласил в те далекие времена Никита Сергеевич Хрущев, все советские философы были марксистами. Собственно они были не столько философами, сколько преподавателями марксистско-ленинской философии.
Разных уровней и разных рангов, они непременно где-то преподавали, где-то вели этот необходимый для строителей коммунизма курс. Маркс со своим товарищем Энгельсом и Ленин создали единственно научную философию. Их труды являют собой Библию подлинно научного философского знания на все времена. Это как с Библией христиан. Никто ничего не может туда вписать или добавить. Все поколения богословов на протяжении всего времени существования человечества могут только разъяснять для своих современников и потомков истины, заключенные в этой Великой Книге.
В такое же положение были поставлены советские философы. Все истины философского знания открыты и провозглашены Великими Марксистами. Все дальнейшее развитие философии, как и всего человечества, в обосновании, разъяснении и следовании по пути, указанному основоположниками. Нового в философии ничего открывать не надо. На долю философов всех будущих эпох остается добросовестно изучить это бессмертное учение и довести в истинном виде до живущих на Земле. Задача ученых развивать то, что имеем, совершенствованию нет предела.
В этих условиях добросовестные советские философы продолжали честно трудиться, внося свой посильный вклад в победу марксистско-ленинского мировоззрения в сознании каждого члена социалистического общества, от академика до кухарки включительно. Не зря студенты называли популярный учебник по диалектическому и историческому материализму Афанасьева, по которому удобно было готовиться к экзаменам, учебник для домохозяек. Настолько незамысловато и доступно излагались в нем истины диалектического и исторического материализма.
Читателю не трудно понять, что в этих условиях подлинно философией можно было заниматься, обращаясь к истории философии. Философов прошлого приходилось преподносить с позиций марксистской диалектики. Но предоставлялась возможность исследовать философские проблемы. Вникать и развивать философские воззрения с позиций новейшей истории, новейшего времени.
Этим успешно воспользовались Асмус и Лосев. Советский период историки представят множеством имен состоявшихся, признанных официальной идеологией ученых-философов. Но в мировою историю философии войдет вряд ли более десятка, заслуживающих признания. Среди них окажутся названные мной.
Вот почему студент Аркадий мог гордиться, что сдавал экзамен самому Асмусу, у самого Асмуса получил «четверку». Профессор был скуп на оценки. Кто-то из профессоров на консультации перед экзаменами пошутил: «Философию на «пять» знает Бог. Маркс – на «четыре». Я, профессор – на «три». Остальное на долю студентов».
- Ты чего так всегда трусишь перед экзаменами? – недоумевал Виктор.
Аркадий ничего толком внятно объяснить не мог. Готов в преддверии экзамена следовать всевозможным студенческим приметам. Во всяком случае, однажды получив пятерку в простенькой незамысловатой рубашке, всякий раз на экзамен надевал только ее. По дороге на экзамен боялся споткнуться не на ту ногу. Единственно чего не делал, не клал под пятку пятак на счастье.
Все страхи кончались, когда взяв билет, быстро прочитывал вопросы. Садился, старательно готовился. Отвечая, привлекал на помощь всё своё красноречие. Пытался складными, убедительными рассуждениями склонить на свою сторону экзаменатора. А получив хорошую оценку, необязательно «пятерку», готов плясать от радости. Весь мир преображался, становился сверкающим и сияющим своим многоцветьем. Весь мир радовался успеху студента Титова.
Так день за днем проходила студенческая жизнь.
http://www.proza.ru/2014/11/07/1016