Дом над рекой

               
               
 
     Верней, над двумя! С незапамятных времен смотрит он фасадом с высокого берега на речку Вырку, тут же, прямо под его окнами, ныряющую в реку Оку. Кто из купцов ли, дворян, либо разбогатевших на государевой службе казачьих атаманов выбрал самое живописное место на окраине древнего города Белёва, сие нашим с вами современникам уже и неведомо. Не ошибусь предположить, что человек был добрый, богобоязненный и сострадательный, а по сему точность исторических хроник здесь не играет никакой роли.
     Маниакально приверженные разрушению «всего мира насилия» большевики не тронули этот дом. Его миновала горькая участь храмов и дворянских поместий, которые в лучшем случае превращались в склады, мастерские артелей красных кустарей, тюрьмы, просто в свалки отходов «нового быта», в худшем сносились напрочь. Этот же дом как изначально, так и ныне служит богоугодному делу призрения немощных, сирых и убогих и называется Домом престарелых, или богадельней.
     …У однодворца сельца Ретюни, что в самой дальней глубинке нашей губернии, Андрона Быкова, выбракованного из солдатчины по причине пупочной грыжи и не  забритого таким образом на Первую мировую войну, 25 октября одна тысяча девятьсот семнадцатого года аккурат после вечерней дойки родилась двойня. Дарья Быкова толечко сподобилась переступить порог избы, как обронила подойник с молоком на пол и тут же разрешилась от бремени парнишкой Степаном и девкой Нюркой.
Степенный мужик Андрон на неделю ударился в загул. Спустил в лавке у купцов Дорофеевых два золотых червонца, на остатние гроши набрал печатных тульских пряников и по возвращении домой маленько отлупил Дарью вожжами. Понятное дело, пряников ей за Степку, вожжи – за Нюрку. Извечно так-то повелось на Руси: мужик в хозяйстве – к прибытку, девка – к разору.
     Хотя и бракованный, а хозяин Андрон был справный и человек по натуре совестливый. Еще прадед его, пушечный бомбардир, выслужил у полководца Кутузова привилегию однодворца, то бишь стал промежуточным звеном между крестьянином и мелкопоместным дворянином, что дало Быковым право на относительную свободу как от крепостной зависимости, так и от крестьянской общины. Потому-то Андрон и не вступил в коммуну, придуманную большевиками разновидность рабства. За что в конечном итоге и поплатился.
     По осени двадцать первого года наехал в деревню продотряд из губернии. Все девять человек при маузерах, в кожаных куртках и картузах с жестяными красными звездами. И все девять голодные, заморенные, что та лядащая животина у ленивого мужика. Андрон и Дарья прижалковали болезных, пустили к себе  в просторную избу на постой и три, почитай, дня откармливали крутыми кашами да щами наваристыми. Потом продотрядовцы принялись грабить крестьян, выметая подчистую все небогатые запасы в пользу и на поддержание революционного духа победившего пролетариата. Не обошли стороной и ячейку коммунизма – коммуну имени пламенного борца с тиранией, товарища Дмитрия Каракозова.
     Коммунары, как ни странно, первыми схватились за вилы и колья: очень не хотелось им помирать зимой голодной смертью. Продотрядники еле добежали до Андроновой избы и принялись через окна пулять в народ из своих блескучих маузеров. Андрон, тоже, кстати говоря, ограбленный пролетарскими засланцами до нитки, попытался предотвратить бойню, выступить, так сказать, парламентером, и тут же получил пулю в лоб. Пристрелили и Дарью, дабы своим воем не мешала держать героическую оборону от контры, костяк коей составляли, в основном, бабы да старики.
     Степку с Нюркой в последние минуты своей жизни Дарья спроворила засунуть в русскую печь и прикрыть заслонкой. Благо, перед тем выгребла на загнетку прогоревшие угли – ребята не задохнулись. Просто сомлели и уснули сладким сном.
Продотрядовцы одержали грандиозную победу. Оправившись от трусливого, истеричного драпа из бывшего барского имения – резиденции коммунаров – до Андроновой избы, они положили у Быковского плетня полдеревни, не потеряв со своей стороны ни одного бойца. Прибывшие из уезда на подмогу «чоновцы» (части особого назначения. – В.К.) расстреляли на площади у церкви еще десяток мужиков для острастки. На том дело и закончилось. Степку с Нюркой вытащили из печки и повезли в сиротский приют, откуда они через неделю сбежали, забрались в теплушку и доехали до станции Сухиничи, где и потерялись друг от дружки. Потерялись, вы не поверите, любезные мои господа читатели, аж на восемьдесят лет!
     Я бы тоже не поверил, не расскажи мне эту историю буквально под нынешний Новый год очевидец событий, бывшая сотрудница райсобеса (нынче данные конторы прозываются комитетами социальной защиты) Мария Николаевна Воскресенская. Тем паче, под Новый год все невероятные истории, как правило, оказываются реальными.
                Х              Х              Х
     В обязанности питерского дворника Пахома Нестеровича Непейводы среди прочих входила и такая печальная, как поиски на отведенной ему территории умерших беспризорников и доставка их трупиков в один из городских моргов. По зиме двадцать третьего года нашел он в угольной яме под домом и Степку. Обмороженного, но живого. Приглянулся малец бобылю Пахому. Выходил он его, откормил, приодел сколько мог и записал на себя. С того момента Степан Андронович Быков пошел по жизни как Степан Пахомович Непейвода.
     Той же лютой зимой, но уже в пригороде Оренбурга пригрела Нюрку возле себя профессиональная нищенка, а впридачу и юродивая, тетка Матрена. Четыре Пасхи встретила с ней Нюрка Быкова, а в пятую по счету зиму тетку Матрену в рамках борьбы с мракобесием упрятали в сумасшедший дом, а Нюрку определили в красный детский приют имени пламенной революционерки Розы Люксембург. Девочку зарегистрировали Анной Андроновной Быковой, как она сама и назвалась приютскому начальству.
     Парнишка Степан оказался смышленый, весьма к наукам способный, а больше тяготевший к математике. В тридцать восьмом году окончил артиллерийское военное училище, к началу Второй мировой войны получил досрочно очередное звание капитана. Участвовал в битве за Москву, дошел до Берлина. В отставку вышел полковником в возрасте шестидесяти четырех лет. И вот тут вдруг угораздила его нечистая сила жениться на двадцатичетырехлетней смазливой бабенке основательно легкого поведения и образа мыслей. Бес, как говорится, ткнул корявой пятерней в пресловутое ребро…
     Промучался с ней герой войны до начала двадцать первого века, попила молодая супруга из него кровушку, а потом сдала вконец немощного в богадельню, став полновластной хозяйкой немалого добра.
     Аннушка Быкова за долгую свою жизнь семьей так и не обзавелась. После детдома определилась ткачихой в славный город Иваново. Девка созрела красивой, сочной – кровь с молоком! Познакомилась с помощником мастера ткацкого цеха, парнем на загляденье, комсомольцем, отличником осоавиахима. Полюбили друг друга, а тут война! Любимый добровольцем ушел на фронт, где и сгинул в первом же бою. Больше никого и никогда Аннушка полюбить не смогла.
     Работа заменила ей личную жизнь. В тридцать пять лет стала Героем Социалистического Труда, в пятьдесят пять вышла на пенсию. И оказалась никому не нужна. До развала державы жила довольно-таки сносно в своей однокомнатной ( «хрущевской») квартирке, потом, пока были силы и  по три-пять месяцев не выплачивали пенсию, приторговывала у вокзала семечками. А когда иссякли последние силы, написала соседке дарственную на свою квартиру, поставив единственным условием оказание ей, старухе, помощи по устройству в Дом престарелых. Посчитала Анна Андроновна, что на миру и смерть красна. В общем-то, наверное, так оно и есть…
     Искали, пытались ли найти друг друга брат и сестра? Степан не пытался, поскольку помнил только имя свое и ничего больше. Ученые утверждают, что физиологически и умственно девчонки развиваются раньше своих сверстников ребят. Не знаю, так ли это на все сто процентов, однако в случае с Нюркой данное утверждение имело место быть. Выйдя из детского приюта, она несколько раз давала объявления в газеты. Но… искала-то она Степана Андроновича Быкова, и даже попадись оное объявление на глаза Степану Пахомовичу Непейводе, он не смог бы извлечь для себя ничего позитивного.
     Собравшимся в столовой к утреннему чаю ходячим обеспечиваемым нянечка сообщила, что сегодня к вечеру, по всему видать, старый хохол Непейвода преставится. Подобные новости среди богоделок не вызывали особых эмоций, но по заведенному обычаю следовало проститься со своим , так сказать, однокашником, сказать ему на прощание какие-то теплые слова, пожелать легкой дороги на пути в вечность. И после чая обеспечиваемые по одному потянулись в палату к Степану Пахомовичу. Дождавшись своей очереди, пошла к нему и новоприбывшая старушка Анна Андроновна Быкова.
     Говорят, когда встречаются родственные души, им не надо никаких внешних доказательств. Так оно и вышло. Степан и Анна встретились. Он узнал свою родословную и прожил еще аж целых девять дней! Как раз именно столько, чтобы успеть рассказать сестре о девяноста с лишним годах своей жизни и услышать от нее такой же рассказ. Умер он счастливым, если позволительно так сказать о смерти.    Умер Степаном Андроновичем Быковым!
     Постояльцы Дома над рекой вволю надивились в день похорон. Усопших обеспечиваемых, коли их не забирают родственники, хоронят обычно еще до подъема. Раненько поутру конюх запрягает лошадку в телегу, ежели это весна, лето, осень, либо в сани и вдвоем со сторожем отвозят они нетесаный голый гроб на одно из городских кладбищ, где и закапывают в дальнем углу под самой оградой. А тут с утра наехали солдаты с автоматами, с военным оркестром и гроб привезли кумачовым бархатом обитый. Да еще и венки от комитета ветеранов!
     Послушали военные Анну Андроновну, уважили старушку. Отвезли Степана Андроновича в Ретюнь и с почестями, подобающими герою войны и защитнику Отечества похоронили на деревенском кладбище. В полукилометре от того места, где когда-то стоял дом однодворца Андрона Быкова и где появился на белый свет младенец Степан.
Анна Андроновна пережила брата ровно на те же девять дней, что он подарил ей напоследок. На третий день после его похорон шофер из Дома престарелых свозил ее в Ретюнь. Она помянула Степана прямо на могилке. Не плакала. Улыбалась умиротворенно, да все поправляла, поправляла венки и обложила холмик свежими еловыми лапами. На девятый день сходила в Святотроицкую церковь, помолилась, поставила на канун свечку за упокой души раба Божия Степана. К обеду вернулась в богадельню, сама попрощалась со всеми старичками и старушками, потом легла на свою кровать и померла с улыбкой просветления на морщинистом, похожем на печеное яблочко, лице.
     Руководство богадельни пошло на непредвиденные, не предусмотренные бюджетом траты. Наняли в похоронном бюро спецавтобус, купили два венка: от начальства и от обеспечиваемых, отвезли обтянутый бязью гроб в Ретюнь и похоронили старушку рядом с братом.
     Такая вот история. Грустная? Безысходная? А это уж как посмотреть, дорогие мои господа читатели…