II Цыганский король

Владимир Короткевич
Начало "I Цыганский король"  http://www.proza.ru/2014/11/19/534


II

 "Дворец" сиял огнями и плошками. В зале было почти пусто, стояли только столы, которые ломились от блюд, и простые скамьи. Более тонкой мебели тут не было никогда. За столами сидело уже десятка два гостей, а на конце стола, ближе к двери, загоновая шляхта. Сам Знамеровский сидел на возвышенности в кресле с высокой спинкой. Выглядел по-прежнему, только натянул на толстые ноги бархатные портки.

 - Опоздали, - рявкнул король. - Время начинать.

Два гайдука втянули из соседних дверей "митрополита" с сеном в волосах и косо надвинули ему на голову что-то похожее на митру. Митрополит свесил голову и тихо мычал, порываясь что-то сказать. Паюк, что стоял за креслом короля, положил перед святым отцом на пюпитр толстую библию.

 - Начинай богослужение, - сказал король.

Ответам было мычание.

- Вы что, не могли протрезвить человека?

- Ушат воды вылили, не помогло, - испуганно забормотал гайдук.

- Раскройте книгу и ткните пальцем где-нибудь. Он привыкший, не первый раз так, - посоветовал медикус.

И действительно помогло. Митрополит механически начал читать, водя осоловелыми глазами за толстым, как копыто, ногтем гайдука.

 - Второзаконие, раздел двадцать пятый. "Если бьются между собой мужчины и жена одного подойдет, чтобы отбить мужа своего из рук тех, кто бьет его, и, протянув руку свою, схватит его за срамной уд, то отсеки руку ее..."

 - Не то, кажется, - закрутил головой король.

Страницу перевернули. Шляхта, какая встала, и натянув шапки и вытянув из ножен сабли в доказательство того, что она готова защищать веру вплоть до самой кончины, тоже начала крутить головами. Митрополит опять начал бормотать:

 - "Любимый мой просунул руку свою через щель, и нутро мое волновалась от него".

 - М-м-м, - запирал Знамеровский, - листайте дальше, дьяволы.

 - "Ведь откроется сын мой Иисус с теми, кто с ним, и те, кто останется, будут тешиться четыреста лет. А после этого умрет сын мой Христос и все люди, что имеют дыхание".

Митрополит часто заморгал глазами, что-то взвешивая пьяной головой. После начал мелко креститься.

 - Так... так это мы 1400 лет тому назад все умерли... Боже мой!.. Бо-оже мой!.. А бо-го-го-го-же мой!.. И еще мало нам за грехи наши... Это получается, братцы мои, ад... И огни... А ты - на возвышенности - Люцифер.

Знамеровский начал подёргиваться. Гаркнул, наливаясь кровью:

 - А иди ты знаешь куда с твоей библией?

И бросил:

 - Кончай ритуал. Холера на вас, поповские хари.

Гости шумно начали рассаживаться. Митрополит тоже сел, и ему в неподвижные руки всунули чашу.

 - Слушайте, это же кощунство, - прошептал медикусу Яновский.

 - Ничего, сынок, учись, - тоже шепотом ответов медикус. - Они не уважают даже опоры своей. А сейчас увидишь, как они уважают себя.

Начали пить и закусывать. Подавали пиво черное и белое, настойку "трижды девять", кюммель и мед. Гости, что сидели у Знамеровского, ели медвежьи окорока, хребет осетровый, жареного лебедя и другие деликатесы. Загоновая шляхта - борщ с сосисками, разварную говядину, палатки, горох со свининой; сотнями уничтожали горячие, как огонь, наперченные битки. Несмотря на жирную еду, все скоро опьянели, поскольку пили так, как даже Яновскому не приходилось видеть. Он привык к ежедневной норме употребления вина шляхетской большой семьей - двенадцать бутылок. Первые четыре почти повсюду выпивали за первым обедом, в двенадцать часов дня. Вторые четыре - за вторым, в четыре часа. За ужином, который бывал, обычно, в 10-11 часов вечера, кончали норму и больше не пили. Двенадцать апостолов - двенадцать бутылок. А тут на стол все тянули и тянули бутылки "медведики", "вдовы", маленькие бочонки. Бутылки были разные: пузатые, длинные, сплюснутые с "талией" (чтобы удобно было держать в пьяной руке). "Медведики" были в виде медведей, баранов, львов - водка била у них изо ртов. Но интереснее всего были "вдовы", бутылки в виде бублика. Вдовами их называли потому, что такие бутылки действительно чаще всего употреблялись вдовами. Принарядится женщина, нальет в такую бутылку водки, надвинет на носик бублик, наденет бутылку на руку, ближе к локтю, и идет к овдовевшему куму развеять тоску.

Напились до того, что какой-то дворянчик начал хохотать, глядя на собственный палец, а второй сосредоточенно брал из тарелки пироги, выгребал из них пальцем начинку, а остальное бросал под стол, где крутились датские собаки-пиявки.

Но стержнем ужина была большая чаша, в которую входило пять бутылок вина и еще три в крышку. Настоящий питун должен был пить не глотая, чтобы вино просто переливалось в горло. Потому из крышки разрешено было пить только одним глотком, а сам бокал - в два приема. И никого не обходила горькая чаша сия.

После ее зал напоминал поле побоища, и гайдуки начали уже стягивать некоторых гостей, что оскорбляли аппетит сравнительно трезвых, в "мертвецкую". Чудо, но митрополит стал почти трезвый, и только избыток винных паров выходил через его голую голову, которая курилась, как вулкан.

Знамеровский сидел орлом. Отечные щеки подобрались, в карих глазах появился огонек, нос, похожий на трубку, мило краснел.

Все было хорошо. Государство его было великое, сам он был царь царей, экономика была в порядке, пили и ели сколько влезет. Даже эмигранты из других стран (в особе Яновского) припадали к его стопам. Величественный живот короля лежал на коленях, длинные руки были подложены под зад, на лице блуждала широкая улыбка, и даже глаза замаслились от наслаждения. И самые мысли были приятными.

Он сильнее всех, цыганы дрожат под его взглядом, власть над округом полная. Что может сделать ему король? Правда, царица подбирается к его земле, делит Польшу, но черт ее бери. Ему, Знамеровскому, и при царице будет не хуже. А если очень уж не понравятся новые порядочки - можно вместе с подданными откочевать туда, где еще будут золотые шляхетские вольности. Да нет, не допустит бог. Эта же такая сила, шляхта! Хоть бы и он даже?! А добрый мой народ всегда поможет. Он свое панство любит, дорожит, чуть не выше пана бога ставит. За девять лет власти никто серьезно даже и не думал возмущаться. А надумают - скручу.

 - Бокал сюда, свинтухайлы!

А медикус, сидя рядом с Яновским, вдруг спросил:

 - Знаете, почему тут так пьют... не на жизнь, а на смерть?

 - Люди тут такие, - растерялся Яновский, - тут уж ничего не поделаешь.

Медикус неприятно покосился:

 - Глупость! Мы любим пить не больше и не меньше, чем все другие люди на земле. Но мы - навоз под ногами чужаков. Даже в жизни своей никто в этом проклятом королевстве не уверен. А водка - это друзья, это - пять - двадцать - тысяча сабель таких собутыльников, поднятых на твою защиту, когда нападет более крепкий сосед. Нет твердой власти - господствует сильный, мы пьем. Простая механика? Пьянствуют люди - значит королевство гибнет. Верный признак. Пьют, чтобы забыть, чтобы залить горе и уничтожить неуверенность. Но главным образом, чтобы приобрести друзей.

И он испепеляющим взглядом посмотрел на дворянчика, который "скакал", отрывая на какой-то дюйм ноги от пола, крутил головой и извергал мерзкую ругань.

 - Глупые люди. Все не по-людски. С самого начала только и делают, что торгуют родиной. Могучее цыганское государство... Пьют, как свиньи. Дети рождаются идиотами: они еще во чреве матери отравлены водкой. Олухи и юродивые! И за все это заплатят потомки. Им еще рыгнется за каждую нашу чарку, за каждую ночь распутства. Они будут костлявые, слабые на тело и мозг.

Яновский хотел ответить ему, но увидел, что король зовёт его пальцем. Он подошел к нему. Знамеровский смотрел на него безумными веселыми глазами.

- Что , посол, тоскуешь?

- Наоборот, мне весело, великий король.

- А мне тоскливо. Насмеши ты меня, племянничек. Насмешишь - жалеть не будешь, искренне говорю. Затявкай, что ли...

Яновский молчал. В эту минуту он лучше дал бы себя разрезать на куски, лишь бы не смешить этого жирного кабана. Он упрямо сжал зубы.

Знамеровский зевнул.

 - Скучно мне с вами. Отрекусь я скоро от трона и пойду... в монастырь. Буду там себе бога молить, поскольку с дураками жить не хочу. Вас, дураков, и до Москвы не перевешаешь... Жить буду тихо, под колокола. Дам игумену куку в руку, чтобы похоронил меня в церкви. Бога, дурня бородатого, молитвами обману. Сидишь вот тут в меня, водку маю жрешь...

Яновский не выдержал. С им еще никто так не разговаривал:

 - Молчите, пан король. Как бы не пришлось вам козе под хвост смотреть... Задерешь сейчас пяты, черт гладкий!

Знамеровский заинтересовался этой перспективой:

 - А ну... а ну, давай. Попробуем. Вишь ты, нахал какой! Пришли в мою хатку и бьют моего папку... Ах ты, падла. Давай... попробуем, кто пяты задерет.

И крикнул гайдукам у дверей:

 - А ну, паршивцы, тяните сюда палки. Рыцарский турнир!

Через какую-то минуту обоим дали тонкие длинные палки, и Знамеровский с неожиданной ловкостью подвелся и стал в позицию. Оба стояли один против другого, как боевые петухи, и даже чупринка на голове короля очень напоминала гребешок.

Король сделал выпад - Яновский отбил его палку. Несколько минут они скакали один вокруг другого, сопели. Только и было слышно:

- Я тебе, балдавешка глупая, ноги в спину загоню.

- Я тебе, дяденька, дам на позвон.

- Мозговешку расквашу, голодранец.

- Вишь ты, король... (Трах-тах!) А у самого божок на ниточке! (Бах!)

- Свинья не нашего бога! (Стук-стук!)

- В башке зачахло.

В следующий момент ляпнуло, как палкой по кувшину. Вокруг захохотали, загоготали. Яновский, чувствуя, как на голове наливается огромная шишка, одержимо замахал палкой, шмякнул по чему-то.

Король мягко склонился и запахал носом пол.

На один момент приподнял голову, пощупал ладонью расквашенный нос и сказал тихо:

 - Наша взяла... и рыло в крови.

И лег на спину, показав небу круглый выпуклый живот.

К нему бросились, начали хлопотать, но только через несколько минут он приподнялся, сел за стол и, глядя на племянника, сказал:

 - Завтра в сумерках идем в наезд.

Через час король обнимал племянника, тискал его, лез мокрыми усами к его губам:

 - Братец ты мой! Хоть ты и тамтюр царя небесного, а я тебя люблю, ей богу, люблю... Даю свое королевское слово - отобьем твое поместье... Слышите, черти, король слово дает!.. Завтра же поедем. Вот только судный день учиню.

Яновский и медикус пошли из зала, не дождавшись конца гулянки.

Темное-темное небо лежало над дворцом. Из открытых окон долетал к им шум неукрощенной попойки.


Продолжение "III Цыганский король" http://www.proza.ru/2014/11/19/821