« Скоро Новый год. Осталось совсем немного всего пять дней, а настроение ужасное», - думала я, уставившись на полыхающий огонь в печке.
- Ирка, чего молчишь? – икнув, спросила сменщица Зоя.
Я подняла глаза и посмотрела на неё. Зойка сидела на кушетке и, кутаясь в старый дырявый, пуховый платок шмыгала носом. Веки у неё припухли. Глаз совсем не было видно, только одни щёлки, которые временами при большом усилии раскрывались и где – то в глубине проскальзывали мутноватой полоской неопределённого цвета. Короткие волосы, торчавшие в разные стороны, пестрили своим разноцветием. Ярко – рыжими они были в середине, у корней перемежались с сединой и тёмно - коричневый цвет завершал эту гамму на кончиках волос. Нос, который издавал постоянное шмыганье, превратился в картошку с сизыми прожилками. Она, то и дело подносила к нему пузырёк с каплями и безжалостно капала то в одну, то в другую ноздрю.
« Сколько же можно закапывать эти капли? – думала я, наблюдая, как дрожащей рукой сменщица вновь берёт пузырёк с тумбочки. – Вот уже семь часов каждые пять - десять минут, она протяжно сморкается в платок и закапывает нос. И это на протяжении четырёх месяцев кряду» - продолжаю думать я.
- Пойду, почищу желоба, - сказала я, и встала со стула.
Сунула ноги в валенки, надела фуфайку, застегнула все пуговицы и медленно обмотала вокруг шеи длинный шарф. Вышла в предбанник и, прихватив с собой лопату, метёлку и скребок, шагнула за порог.
Зима в этом году наступила рано. Несколько дней по ночам шёл снег, и крупные искрящиеся в свете фонарного столба хлопья плавно и нежно падали на землю, укрывая её своим белым покрывалом. После вдруг завьюжило, заметелило. Пурга решила показать свой буйный нрав и снежная позёмка шумной, но лёгкой походкой добралась во все уголки нашего города. Дороги занесло, и трактора усердно работали, очищая город от выпавшего снега.
Холодный ветер пахнул мне в лицо и обжёг щёки. Я съёжилась от холода, но преодолев неприятные ощущения, плотно прикрыла за собой дверь.
« Пусть лучше я буду на свежем воздухе, чем эта нестерпимая мука быть рядом с Зойкой», – рассуждала я.
Зойку перевели к нам из цеха. Она вначале была диспетчером железнодорожного участка, но после за пьянку её перевели кладовщицей. Теперь же и вовсе за непрерывные попойки перевели к нам на переезд. Только благодаря своему мужу, она ещё держалась на работе. Он был хорошим сварщиком и слесарем, в общем как говорят: «золотых дел мастер». И поэтому она, приходила на работу и сидела в помещении безвылазно, ничего не делая. Зоя позволяла себе всё что угодно: говорить приказным тоном, сплетничать, рассказывать интимные истории про начальство, которыми когда – то делился с ней муж. И главное, она могла пить водку и спать всласть. Но водку, она пила всё таки из подтяжка и думала, что никто ничего не видит и не знает. Находится в одном помещении вместе с ней, было невыносимо. Жуткий водочный смрад с каплями «Нафтезина» и тошнотворные духи со сладковатым запахом назойливо окутывали меня с ног до головы. И поэтому в последнее время, когда я работала вместе с ней с утра, у меня было плохое настроение.
Конечно, я сразу поставила Зойку на место и запретила ей командовать мной, а тем более сплетничать при мне. Мне часто приходилось выходить на улицу и убирать снег, да ещё встречать тепловоз с цистернами. А наше маленькое помещение, где нельзя было повернуться, не задев друг друга, давало ей огромное преимущество в том, что она, как только появлялась на пороге, сразу же занимала кушетку, на которой постоянно сидела или лежала. Довольно длинная кушетка находилась у стены, рядом стояла тумбочка, где был телефон – единственная связь с диспетчером и у окна был стол со стулом, на котором мне приходилось время от времени сидеть. Стул располагался напротив печки, которая занимала большую часть помещения. И когда я в заснеженной одежде заходила, то мне приходилось отогреваться сидя на стуле.
Но сегодня светило солнце и хоть ветер был холодным, всё же было приятно дышать свежим воздухом. Однообразная работа давала мне время, на размышления, можно было думать о чём угодно и сколько душе нужно. Широкой снежной лопатой загребаешь снег, и кидаешь его в сторону, и так до бесконечности, пока не выступает пот и не начинает стекать струйками по спине. Вот тогда вспоминаешь, что настала пора греться.
Я открыла дверь и зашла в небольшой предбанник, наполовину он был заполнен поленьями для топки печи. Стряхнула снег с валенок и ватных штанов, но заходить в помещение сразу не решилась, просто приоткрыла немного дверь. Картина была всегда одна и та же. Зойка спала на кушетке и сопела, выпуская сиплые гортанные звуки с неприятным перегаром. Когда свежий воздух немного наполнил помещение, я зашла.
Открыла заслонку у печки и подбросила полено. Тлеющие угольки засверкали, заискрились и, обхватив полено ярко – красным пламенем стали разгораться. Пока сменщица наслаждалась сном, я смогла сменить мокрую кофту на сухую и развесила одежду сушить. Правда ватные штаны вешать было некуда и поэтому они остались на мне.
«Ничего, - думала я, когда Зойка уйдёт домой, смогу нормально подсушить всё.»
Тут Зойка зашевелилась и открыла глаза. Мутный взор уставился на меня, и я, чтобы не видеть этого тупого взгляда громко сказала:
- Просыпайся спящая красавица, уже пора домой.
Она села, потрясла головой, осмотрелась, и когда сознание вновь посетило её, ответила:
- Я не спала.
- Ну, да просто сопела с закрытыми глазами, - ответила я и отвернулась, давая ей понять, что разговор окончен.
Сменщица довольно быстро натянула на себя фуфайку и валенки и выскочила на улицу. Дверь в туалете скрипнула и захлопнулась.
Когда Зойка заскочила в помещение, она словно бы торжественно объявила, что на улице очень холодно.
- Надо было тебе снег покидать, тогда стало бы тепло, даже жарко, как мне, – с сарказмом произнесла я.
- Я так болею, и у меня нет сил, – нагло глядя на меня сказала она, и быстро протиснулась к кушетке.
- Болезнь называется хитрость? – ехидно ответила я, уступая ей дорогу. - Не вешай мне лапшу на уши, она не высшего качества.
Я вышла в предбанник и стала заносить дрова. Возле печки был небольшой уголок, где дрова оттаивали и согревались. А после уже просохшие поленья можно было класть в огонь.
Тут на улице раздался лай собак. Приоткрыв дверь, я высунула голову наружу. Их было шесть: высокие и худые, а посреди них была одна маленькая и толстая. Неуклюже шевеля своими короткими лапами, она передвигалась как - то осторожно, всё время тыкаясь носом в землю словно боялась оступиться и как бы прощупывала местность. Я не сразу поняла, что она была слепой.
Собаки словно по команде подняли головы и уставились на меня. И тут произошло невероятное. Слепая собака пошла в сторону дороги, но один резвый пёс устремилась ей наперерез и носом стала подталкивать её в противоположную сторону подальше от дороги. Другие же забегали, закружили рядом и затявкали. Именно затявкали, словно говорили ей и подсказывали, куда надо идти. Я накинула фуфайку и вышла. Стая окружила маленькую собачонку со всех сторон и, поднимаясь на невысокий пригорок, стала удаляться от меня в сторону железнодорожного полотна. И тут вдруг слепая собака повернулась и пошла в мою сторону. Стая разделилась: две собаки пошли рядом со слепой. Остальные остались на месте, словно бы застыли в ожидании. Я заскочила в домик и схватила со стола недоеденный мною бутерброд с колбасой и вновь ринулась на улицу. Мне в след прозвучало:
- Ты куда?
Времени на ответ не было, да и желания тоже.
В тот момент как будто смутные чувства руководили мной, и я не понимала, что надо делать, но была готова на любой безумный поступок.
Ведь вначале я подумала, что все эти собаки пытаются задирать маленькую собачку, но когда я поняла, что она слепая, то осознала, какую заботу они проявляют к ней. То одна, то другая собака подталкивали её в том направление, куда шли сами.
«Они не бросили её и подкармливают, раз она такая толстая», - подумала я.
На глаза у меня навернулись слёзы. Я подошла к слепой собаке и наклонилась. Протянула руку, на которой лежал кусочек колбасы и ласково сказала:
- Ешь.
Собака потыкалась носом и лизнула мои пальцы. Язык был шершавым и тёплым. Осторожно она попыталась взять колбасу, но кусочек выпал изо рта и я поняла, что у неё нет зубов. Её дымчато - серая шерсть была густой и вся усеяна колючками, которые остались ещё с осени. Они достаточно прочно сидели в шерсти, что вылизать их языком она явно не могла. На морде так же были колючки и это доставляло ей видно большие проблемы. Я взяла собаку на руки и пошла в домик. Две собаки, которые были с ней пошли за мной. Рыжая собака с умными и добрыми глазами подошла прямо к двери, которую я открыла и попыталась заглянуть в неё.
- Куда прёшь? – прозвучал резкий окрик Зойки.
Собака, навострив свои широкие с чернотой уши зарычала, показывая острые передние клыки.
- Не переживай всё будет хорошо, - тихим голосом проговорила я, глядя собаке в глаза.
Она словно бы поняла мои слова и отошла. Я зашла и закрыла дверь. В окно я видела, как собаки ринулись к остальным и стая, немного потоптавшись, тронулась в путь.
- Ты сдурела тащишь её сюда, - визгливо крикнула сменщица.
- Не ори, не дома. И это не твоё дело, - грубо ответила я ей.
Скинув фуфайку, я достала хлеб намяла его в чашке и залила молоком из пакета. Когда хлеб немного разбух, я поставила чашку перед собакой. Потыкав её мордой в чашку, я стала ждать. Пухлявый комочек медленно, но уверенно съел всё. Я взяла кусочек ваты обмакнула её в заварку, которую налила в бокал и стала протирать глаза собаке. Она повизгивала, но не вырывалась из рук.
Зойка пренебрежительно смотрела на меня и молчала. Когда же я взяла ножницы и стала выстригать из шерсти колючки и кидать их в огонь, она не стерпела и сказала:
- Ну, ты точно дура.
Границы терпения имеет каждый человек, и пересекать их не стоит ни кому.
В моих глазах горел огонь ненависти, когда я подняла их на сменщицу.
- Заткни свою пасть, бесчувственная дрянь, - грозно словно прорычала я ей в ответ. – Ведь сама дома держишь собаку. Все уши прожужжала о ней. Это ведь тоже собака! И как ты относишься?
- Это грязная собака, - писклявым голосом произнесла она.
И тут предо мною встала картина, как белый пёс с чёрными пятнами на спине и боках преграждает путь слепой собаке и носом подталкивает её подальше от дороги…
« До чего же злыми бывают люди? – подумала я. И какая забота у животных.»
- Вали домой, - тихо, но угрожающе процедила я. – А то я за себя не ручаюсь.
Зойка как то странно на меня посмотрела, но ничего не ответила. Было видно, что мои слова долетели до неё, и она поняла, что ей надо промолчать.
Она стала собирать сумку и, наклонившись так, чтобы я не могла видеть, вновь отхлебнула горячительной смеси из бутылки, которую держала там.
Я сделал вид, что ничего не вижу. Мне было противно и в то же время жалко её. Кроме водки её ничто не интересует, да и вообще водка – это только средство, которое притупляет её суть.
Когда я закрыла за Зойкой дверь, наступила тишина. Развесив свою одежду и сняв, наконец, ватники, я присела на кушетку. Вытянула ноги и проговорила:
- Ну, вот теперь мы с тобой одни. Как же так получилось, что ты ослепла и оказалась на улице?
Ответа не было, да я и не ждала его. Я стала говорить и говорить о том, что люди порой бывают так жестоки. Не видят, что происходит у них под носом, зато замечают, что делают другие.
- А вот твои друзья видно очень хорошие и помогали тебе, - жалостливо произнесла я.
И вдруг собака навострила уши и взвизгнула. Я поднялась с кушетки и подошла к ней. Она лежала возле печки в углу, и, подняв голову, повернулась в мою сторону. Присев на корточки, я погладила её. Её тело содрогнулось в судороге от моего прикосновения. Ведь эти жесты были ей знакомы с детства. Когда – то за ней ухаживали, кормили, ласкали, играли и гладили, проявляя заботу, а теперь она стала не нужной.
Я продолжала её гладить до тех пор пока её спина не расслабилась и она не почувствовала спокойствие и заботу.
Оставшиеся четыре часа пролетели быстро, и когда пришла сменщица Люба, то я всё рассказала ей и попросила оставить собачку у нас. Та просто ответила мне:
- Ну, пусть останется.
Когда же я пришла на следующий день на работу в ночь, то узнала, что утром Зойка выгнала собаку на улицу и пинками прогнала её прочь. Я злилась на Зойку, что она такая жестокая. Злилась на себя, за то, что не забрала собаку к себе домой. Выходные дни пролетели в беспокойстве и предновогодней суете.
31 декабря, я пришла на работу с утра. До Нового года осталось несколько часов. Посмотрев в угол, где совсем недавно лежала собака, я вдруг неожиданно заплакала. В моей памяти ярко всплыла картина, как рыжая собака заглядывает в проём нашей двери и с умными глазами смотрит на меня, словно спрашивает:
- Всё ли будет хорошо?
И я отвечаю ей:
- Всё будет хорошо, не переживай.
И вдруг тут же я осознаю, что сегодня вечером, когда пробьют куранты, наступит год Собаки.
- Боже! – шепчут мои губы. - Как же я об этом могла забыть?
Словно кто – то нарочно закрыл в моей памяти тот факт, что наступает год Собаки.
Новый год прошёл для меня не весело. Конечно, я радовалась, но на душе был осадок, и было противно и как – то гадливо за то, что мы разумные люди, а порой поступаем так, словно где – то потеряли свой разум…
Но на этом история не заканчивается, она только начинается и несёт в себе для каждого свою череду событий.
Для меня: настало время показать свои возможности и развить талант в организаторских способностях. Я умело собирала свой коллектив на все праздники и удачно готовила весёлые программы, так что никому не приходилось скучать.
А вот для Зои…
В конце января она очень сильно заболела. Позже я узнала, что её муж встречается с другой женщиной и в доме у них постоянные скандалы. Она много пьёт, и муж стал её поколачивать.
В начале июня я выходила из заводоуправления и неожиданно столкнулась с ней нос к носу.
Я не сразу смогла узнать Зою, только когда она тихо произнесла:
- Ир, ты чего не здороваешься?
Я остановилась и ответила:
- Здрасте!
Так и не поняв, кто передо мной. И только когда она вновь произнесла:
- Это же я Зоя!
В моих ушах прозвенела знакомая нотка её голоса и только тут я внимательно посмотрела на неё. Шок, который я получила, был написан на моём лице в виде открытого рта и округлившихся глаз.
Она сильно похудела. Наверное, я не правильно выразилась, похудела - не то слово, которое можно было отнести к этой ситуации. В сравнении с тем, что до болезни она была что называется «женщина в соку». То теперь она была ужасно худой. Сморщенная кожа сделала её лицо неузнаваемым. Морщины собрались в уголках её глаз, избороздили щёки, лоб, цвет лица был пепельно – серый, а волосы, белыми редкими прядями слегка покрывали голову. Она стала какой - то маленькой, словно девчушка лет шестнадцати. И ярко – красная кофта - туничка, в которой я видела её раньше, была не просто просторной, она висела на ней и если бы не плечики, которые еле держались на худых плечах, кофта стала бы платьем.
Зоя, опустила глаза и хрипловато произнесла:
- Вот болею и похудела сильно.
И тут она подняла рукав кофты до самого плеча, и я увидела худую руку, обвисшую, сморщенную кожу в тёмно – синих пятнах и прожилках. Плечевой сустав выпирал острой косточкой. Словно скелет обтянутый кожей. Зрелище было ужасающим.
Я едва смогла сказать:
- Лечись, да выходи на работу.
Сама понимала, что говорю какую – то чушь, но лучшего придумать не смогла.
Зоя подняла на меня свои зелёные глаза с белой поволокой и грустно усмехаясь, проговорила:
- Я уже никогда не выйду на работу.
Тонкие, холодные пальцы легли на моё запястье и слегка сжали его. Этот трогательный едва уловимый жест с такой силой и такой болью пронзил меня изнутри, что к горлу подкатил ком и мои глаза увлажнились.
Она словно прощалась со мной. В её взгляде скользнула тоска и безнадёжность. Не в силах этого видеть, я осипшим голосом сказала:
- Пока, мне надо бежать.
- Да, да, - убирая руку, тихо ответила она, отворачиваясь от меня.
Я шла на рабочее место, и словно наяву предо мной возникла серая слепая собачка и неожиданно словно стрела, пущенная заботливой рукой, ко мне прилетела мысль:
«Всё возвращается, словно бумеранг. Вселенная посылает нам знаки, и только нам решать принимать их или отвергать.»
В конце месяца Зоя умерла.