Шатовы, всем семейством, собрались в отпуск в Крым. Пока ждали состав, пока заносили чемоданы в вагон, Лёшка рассматривал паровоз, который давно уже пускал пар, фыркая от нетерпения. Едкий чёрный дым, выползая из трубы, застилал округу. К запаху дыма примешивался ядовитый запах креозота, которым пропитывают шпалы. Лёшка с наслаждением нюхал воздух. Красные колёса, соединённые длинными дышлами с блестящим поршнем, подавляли своими размерами. Лёшка хотел было примериться, но тут из будки высунулся машинист в чёрной форменной фуражке. Выставив локоть, он затягивался папиросой и с высоты поглядывал на прохожих. Почувствовав его взгляд, Лёшка отпрянул от паровоза и направился в другую сторону. Почему-то его любопытство всегда вызывало у взрослых тревогу и недоверие. Дойдя до тендера с углём и водой, Лёшка окончательно решил быть машинистом. Тем временем объявили отправление. Родители загнали Лёшку в вагон. Паровоз дал свисток, состав вздрогнул; скрежет вагонных сцепок пробежал от головы до хвоста. Поехали! За окном поплыли концлагеря Лабытнанги: колючая проволока, караульные вышки, бараки. Вот посёлок закончился. Показались Уральские горы. Состав, изогнувшись дугой, миновал Харп, обнесённый колючей проволокой. Промелькнул знак с двумя стрелками: Азия — Европа.
— Мам, мы уже в Европе? — радостно спросил Лёшка, отрываясь от окна.
— В Европе.
— Мам, а Крым тоже в Европе?
— И Крым тоже.
Горная гряда ушла далеко вправо, поезд бежал через тундру, уже европейскую, но такую же пустую и плоскую, как под Салехардом. Изредка проскакивали мимо белёные дома с выбитыми окнами, щиты для снегозадержания, узкие речки, над которыми оглушительно грохотали мосты. Паровоз бойко сучил стальными локтями, блестящими от смазки, и резво крутил колёса. Колёса стучали на стыках рельсов и разговаривали. «Куда-д-куда?» — спрашивали передние, «Туда-д-туда!» — отвечали задние.
На большой станции состав остановился напротив другого поезда. На платформе на корточках сидели заключённые, с вещмешками, в телогрейках и кирзовых сапогах. Вокруг них стояли солдаты с автоматами и с собаками, которые, натягивая поводки, лаяли беспокойно.
— Мам, почему они так сидят? — спросил Лёшка.
— Чтоб не сбежали.
На другой вечер в поезд загрузились демобилизованные солдаты. В конце вагона стало шумно от их голосов, хохота, песен! Лёшка убежал к солдатам. У них пахло пивом и сапогами. Пустые бутылки катались по полу. Один солдат, кучерявый балагур, разливая пиво по стаканам, перехватил пытливый Лёшкин взгляд.
— Пьёшь пиво?
— Пью, — чистосердечно сознался Лёшка.
Воины дружно рассмеялись. Лёшка тоже хихикнул. Самый старший в компании, коренастый парень в суконной гимнастёрке, с офицерским ремнём, со значками на груди, нахлобучил на Лёшку пилотку.
— Носи!
— Это мне? — удивился Лёшка, обеими руками придерживая пилотку на голове.
— Тебе!
Лёшка запрыгал от счастья. Настоящая пилотка! Он решил, что когда вырастет, то будет служить в армии. Довольный своим отражением в окне, он подсел к дарителю и стал разглядывать его награды. Одна из них, с красным знаменем и надписью «Гвардия», соблазняла эмалевым блеском и яркостью красок.
— Дяденька, а подари орден.
— Это не орден. Знак гвардейской славы.
— А это?
— Значок отличника. Этот — значок классности.
Лёшка начал догадываться, но всё же уточнил:
— А ты на войне воевал?
— Как-то не привелось…
Лёшка скривил губы. Его обескураженный вид неожиданно развеселил балагура, разливавшего пиво. Солдат разогнул отвороты на пилотки так, что они закрыли Лёшке уши, и наставил на него указательный палец.
— Фриц под Сталинградом! —
Все рассмеялись. Лёшки выпалил ему в лицо:
— Я не «фриц». Я Лёшка Шатов. Ты нехороший! Мой папа тебя в окно выкинет!
Балагур осклабился и вдруг смахнул пилотку с Лёшкиной головы. Пилотка улетела в окно. Со слезами на глазах Лёшка убежал к себе.
— Мам, солдаты плохие!
— Сядь на место! — строго сказала Нина.
— Я папе всё скажу, — продолжал Лёшка. Мать молчала. Тогда он спросил: — А где папа?
— На станции остался твой папа!
— Как остался? А мы? Надо стоп-кран дёрнуть!
— Я тебе дёрну! Прижми хвост!
Лёшка ждал отца. В стакане, позвякивая в такт колёсам, прыгала ложка. За окном стемнело. Бойкий официант больше не бегал мимо и не дразнил вкусными запахами из судков. Пассажиры раскладывались ко сну. В конце вагона раздавались глухие голоса солдат. Поставив ладошки вдоль щёк и отгородившись от зеркального электрического света, Лёшка смотрел в окно. Фантастические тени вдалеке проносились перед его взором. А близко, по откосу, бежали косые прямоугольники света из соседних окон вагона. Мрачный мир и пугал, и манил. Казалось, из тьмы выскочит страшный зверь и погонится за поездом. Вместо этого на чёрных холмах насыпи показался костёр, освещённые пламенем фигурки детей... Один мальчик помахал рукой. Лёшка встрепенулся, но костёр уже остался позади, мрак сомкнулся. Отражение пламени медленно догорало на самом дне Лёшкиных глаз...
Проснулся он утром. Николай уже был тут и весело рассказывал, как засиделся в ресторане на станции, и как догонял поезд на такси. Нина слушала его со слезами на глазах и безотчётно гладила по голове Любочку. Лёшка сунулся к отцу:
— Пап, у меня солдаты пилотку выкинули…
Отец даже ухом не повёл. Лёшка унёс обиду на верхнюю полку. Глядя в окно, он считал столбики, вбитые в красные звёзды на откосе. С каждым километром Чёрное море становилось ближе. «Не пойду в армию, — решил Лёшка, — буду машинистом».
Снимок из интернета