СЕЛО ЧЁРНЫЙ ТАШЛЫК
В конце июля 1937 года мы приехали к родителям Захара в колхоз имени
Крупской села Чёрный Ташлык Ольшанского района Одесской области.
Со дня приезда прошло всего три дня, как в окно постучал бригадир
колхоза с требованием идти пропалывать свеклу, что мне выделена
делянка. На мои слова, что у меня маленький ребёнок, поэтому я не
могу идти на работу, получила ответ: «Ты теперь являешься
колхозницей. В колхозе обязаны работать и беременные и только
родившие. Некоторые женщины в поле рожают!». Дело в том, что
каждый колхозник должен был заработать определённое количество
трудодней, чтобы не забрали приусадебный участок. На своём
приусадебном участке колхозники работали по вечерам, а то и ночам,
после работы в колхозе. Работу в колхозе оценивали в трудоднях.
Считалось, что на основе трудодней осуществляется справедливый
принцип оплаты труда: за равный по количеству и качеству труд –
равная оплата. Но оплаты как раз никакой не было, на трудодень
давали 150-200 грамм зерна, которые колхозники сами мололи.
Работать в колхозе должны были все, даже подростки. Рабочий
день (трудодень) отмечался в конторской книге палочкой. Отсюда
и выражение появилось в те годы «работать за палочки».
Выживали крестьянские семьи только за счёт собственного
приусадебного хозяйства: огород, корова, куры, свиньи. Но и оно
облагалось налогом. Каждый крестьянский двор обязан был
поставлять молоко, яйца, мясо, шерсть, кожу.
Кроме того и денежный налог. Но где взять деньги, если колхоз ничего
не платил? Приходилось ехать в город и продавать то, что
производилось в приусадебном хозяйстве. Налог накладывался даже на
каждое плодоносящее дерево. Я вставала рано, рано утром доила
корову, кормила поросят и кур, готовила еду. Захар утром рано,
рано, тоже убегал на работу в колхоз.
На работу я ходила с Раечкой июль, август, сентябрь. В поле собирала
огромные лопухи, на них клала девочку, здесь её пеленала, кормила
грудью. В октябре мне назначили работы в сыром амбаре: здесь
перебирали картошку, свёклу, морковку, теребили кукурузу. Так мне
пришлось оставлять в начале октября трёхмесячного
ребёнка старшим сестричкам: семилетней Зиночке и трёхлетней
Галочке. Захар сделал люльку, подцепил к потолку. Зина должна была
качать люльку, давать соску, кормить молоком из бутылочки с соской.
Я урывками прибегала, чтобы перепеленать ребёнка, проверить, что
делают старшие дети. Поздно вечером я возвращалась с работы в
колхозе и усталая начинала работать на приусадебном участке:
собирала урожай, полола, копала, готовила корм для свиней, кур.
Очень тяжело было доить корову: в кровавых подтёках пальцы не
сгибались, приносили нестерпимую боль.
Ночью Раечка не могла уснуть, что влияло на всех членов семьи. Захар
решил проверить, что делают дети днём. Притаившись, он увидел,
как Зиночка дала соску с молоком Раечке, потом стала шлёпать её,
качать не люльку, а тело из стороны в сторону, брызгать изо рта на
неё воду и кричать: «Дождь, дождь! Капает! Капает! Спи! Спи!».
Убедившись, что девочка уснула, Зиночка побежала с поджидавшими
её подружками на речку. Захар взял вывалившуюся изо рта уснувшего
ребёнка соску с молоком и обнаружил в ней не только молоко, но и
самогонку. В те времена почти все колхозники варили самогонку. Моя
свекровь, узнав, что Раечка не может уснуть ночью, посоветовала
на ночь темечко головки немножко смачивать самогонкой. Я
категорически отказалась это делать, но, видимо, это услыхала
Зиночка, вот и стала в молоко добавлять самогон. Захар жестоко
наказал Зину. Когда я пришла с работы, увидела жуткую картину:
Захар зажал голову Зины между своих ног и по оголённой попе наносил
ремнём удары со словами: «Вот тебе речка, вот тебе дождь, вот тебе
капает, вот тебе подружки…». Я бросилась защищать.…
Через много лет Зиночка сказала, что несколько недель она не могла
сесть на стул или скамейку. Отец очень часто и сильно наказывал
Зину. Зина была очень смышленая, но и очень шкодливая. Её называли
«клоуном». У дяди Мити, брата Захара, ноги были «калачиком». Зина
показывала, как ходит дядя Митя, все покатывались от смеха. Зина
любила гулять с подругами, любила речку и летом и зимой. В школу
пошла в 1938 году. Но почему-то не любила ходить в школу:
пропускала занятия. Уговоры, наказания не помогали. Однажды в
наказание Захар одел на одну её ногу валенок, а на другую – сапог.
Вместо дороги зимой Зина часто шла в школу по льду, могла там
кататься пока не заканчивались занятия в школе.
Однажды я поздним вечером возвращалась с работы. От усталости
хотелось лечь на землю, чтобы отдохнуть.
Кто-то произнёс: «Добрый вечер!». Я узнала, я узнала
этот голос, который часто слышала во сне! Но это был не сон.
Передо мной стоял самый дорогой для меня человек – Анатолий.
Мне кажется, это было летом 1939 года. Анатолий долго разговаривал
с нами: шла речь о войне, о назревавшем конфликте между СССР и
Финляндией. На мой вопрос есть ли у него жена, дети, Анатолий
отрицательно покачал головой. Я предложила стать крёстным
отцом моей младшей дочери – Раечки. Он с радостью согласился.
Перед войной в наш колхоз зачастили гости. Конечно, в первую очередь
к председателю колхоза, то-есть к Захару. Однажды в наш дом
прибыло четверо молодых мужчин. По их указанию в сарае, где были
ясли для коровы, был выкопан окоп, в котором размещаться могло до
пяти человек. Окоп копали ночью, чтобы никто, даже родители, не
знали; землю разбрасывали по всему огороду. На мой вопрос, кто
прислал их, получила ответ, что их прислал центр.
С начала войны из центра был получен приказ об эвакуации скота на
Восток до безопасных районов страны. Из всех колхозных ферм
началась эвакуация. Коров из личных приусадебных участков не
трогали. Колхозники, особенно женщины, с болью, не скрывая слёз,
провожали стадо. Коровы уходили от войны. К сожалению, через
неделю Захар и мужчины, сопровождавшие скот, вернулись в село: от
бомб немецких самолётов коровы в ужасе разбегались, падали в
образовавшиеся от бомб ямы, калечились. Собрать коров, продолжить
их эвакуацию было выше человеческих сил. Дни, оставшиеся до
захвата фашистами села, Захар занимался созданием партизанского
отряда.
После освобождения села от немцев Захар вернулся и снова стал
председателем колхоза. Послевоенные годы для советских колхозов
были страшными. Зачастую требовалось по плану сдать столько
сельхозпродукции, которую колхоз не в состоянии был произвести.
Люди выживали только за счёт приусадебного участка, но облагалось
всё, что находилось в нём: с каждой коровы столько-то молока, с
курицы и утки-яйца, с овцы - шерсть, со свиньи - мясо и шкуру. Кроме
того накладывался прогрессивный денежный налог. Захар, как
председатель колхоза, утаивал часть произведённого колхозом для
колхозников, чтобы они выжили.
Осенью 1946 года в районной газете была напечатана статья, в
которой сообщалось, что колхоз имени Крупской, председателем
которого является Безродный Захар, перевыполнил план по сдаче
государству мяса и молока. На деле колхоз не перевыполнил, а
недовыполнил план по всем видам сельхозпродукции, в том числе по мясу
и молоку.
Нашлись «доброжелатели», которые написали опровержение о
данных в статье. Если бы направили комиссию для проверки, Захара
лишили бы не только председательского кресла, а получил бы он за
саботаж очень суровое наказание.
Но по-другому Захар поступить не мог. Были сообщения, что в
некоторых сёлах от недоедания пухнут дети, имелись сведения о
людоедстве, поедании трупов, шло тотальное вымирание сёл. Так
пришло у нас решение, уехать из села до осени, до сдачи государству
сельскохозяйственного налога.
ГОРОД КРАСНЫЙ ЛУЧ
Летом 1947 года в июле месяце мы вернулись через десять лет
в город Красный Луч. Мы уезжали из села тайно и только благодаря
тому, что у нас были паспорта. Колхозники паспортов не имели,
поэтому уехать в город не могли, тем более устроиться в городе на
работу, были самой бесправной частью населения.
***
Несколько слов о паспортах
Первые паспорта появились при Петре I,
фактически, без существенных изменений, просуществовали
вплоть до февральской буржуазно-демократической революции
1917 года. Паспорта в царской России мужчинам выдавали в 18 лет,
женщинам в 21.
Советская власть отказалась от восстановления паспортной
системы царской России. Порядок поддерживали военно-
революционные комитеты (РВК).
В качестве документов, удостоверяющих личность, использовались
метрики, разные «мандаты», трудовые договора,
удостоверения, справки домоуправлений и прочее
В июне 1919 советская власть ввела обязательные трудовые книжки.
После гражданской войны трудовые книжки фактически стали
паспортами.
Паспорта начали выдавать только в 1932 году «в целях очистки
населённых мест от укрывающихся кулаков, уголовных и иных
антиобщественных элементов». К сожалению, выдавали паспорта
только горожанам. Окончательная паспортизация началась только в
1976 и закончилась к 1981 году, кроме военных.
***
Из нашего села Чёрный Ташлык удалось уехать родителям Захара, его
братьям и сестре со своими детьми. Постепенно деревня исчезала:
уходили люди. Время безжалостно стирало деревни, посёлки не
только с карты района, но из нашей памяти. Но я до пор помню село,
в котором прожила 10 лет. Правда, время уносит многие
воспоминания, мысли, чувства, жизнь тех десяти лет, которая
никогда не повторится и отличается от жизни сегодняшнего дня. Я
пыталась узнать, что случилось с моим селом. Нашла следующее:
«Чёрный Ташлык, сельский населённый пункт,
заброшенный, неиспользованный объект».
Итак, в июле месяце 1947 года мы приехали в город Красный Луч. Нас
приютила моя знакомая Мария. Её дом находился на севере города
около аэропорта.
РАССКАЗ ДОЧЕРИ ОЛЬГИ РАИСЫ:
"Родителям выделили землю для строительства
жилья. Всей семьёй мы отправились смотреть эту землю. Мы вышли
рано утром, спустились вниз к центру города, потом повернули на
запад и дошли до парка Машиностроительного завода. Мы шли по
парку, искрещённому канавами, лужами, правда, кое-где оставался
асфальт. Родители вспоминали, каким парк был до войны. Из
разговоров я узнала, что до войны в парке находились красивые
цветочные клумбы, множество скамеечек, детские качели, карусели.
Парк был любимым местом для прогулок, отдыха для пожилых людей,
молодых и детей. В конце парка мы увидели Дворец культуры
Машиностроительного завода, вернее то, что осталось от него:
фашисты разграбили, сожгли, частично уцелели только стены. Из
парка мы пошли по асфальту улицы «Заводской проезд». На этой улице
под номером 1 расположен Машиностроительный завод. Асфальт,
разбитый фашистскими снарядами, резко оборвался, пришлось идти
по дороге, размытой дождями.
Дорога пошла вверх: мы взобрались на пригорок. Перед нами открылась
огромная панорама чёрной земли без малейшей растительности.
Видимо, землю накануне вспахали. Посредине шла дорога, немного
покрытая гравием. По левую сторону от дороги, на равных
расстояниях друг от друга, вбиты в землю деревянные колышки
с надписями. По правую сторону колышек не было: на огромном
участке находилось большое недостроенное здание. Мы шли долго.
Наконец, колышки появились и по правую сторону от дороги: папа
остановился и поднял колышек, на нём было написано «Безродный».
Так мы нашли выделенную нашей семье землю для строительства
дома.
Каждое утро папа, мама, старшая моя сестра Зина уходили строить
дом, меня и Толика ни разу с собой не брали. Осенью 1947 года мы
поселились в построенное жилище, но это был не дом, это была
землянка. Я до мельчайших подробностей и сегодня помню эту землянку. По
ступенькам спускаемся вниз,заходим в первое помещение: высота не мене двух
метров, стены белые, по правую сторону на стене висит зеркало. Зеркало висело
высоко, чтобы посмотреть в него, я становилась на цыпочки,
поэтому мама прикрепила его ниже. Я впервые увидела себя и даже
понравилась себе. Меня обычно называли «белобрысой» или
«сметаной», последнее прозвище доводило меня до слёз. У задней
стенки, противоположной стенке у входной двери, огромный комод;
по левую сторону стены несколько ступенек вверх, открываем дверь и
входим в комнаты. Комнат две: в первой комнате - печка, рядом с ней
большое пространство, на котором мы спали и проводили время, когда
на улице было холодно. Я обычно спала около печки, рядом Толик,
около него Галя, потом Зина. Почти каждую ночь у меня из носа шла
кровь, Зина сразу же наклонялась надо мной, поэтому я кричала:
«Живая, живая». Почему так кричала? В селе мы спали на лежанке
русской печки. Однажды, когда я утром ещё лежала, Зина закричала:
«Мама, Рая умерла, а глаза смотрят!»
Земельный участок был большой, наверное, соток 15. На нём было
посажено много плодоносных деревьев, выращивали картошку,
помидоры, огурцы, капусту, всякую зелень. От землянки по правую
сторону участка шла дорожка к построенному папой туалету. Вдоль
дорожки росли большие разных цветов ромашки. Несколько шагов от
входной двери в землянку был палисадник, где буйно в своё время
расцветала персидская сирень. И всё это требовало воды. Папа сделал
тележку для привозки воды. Запрягалась обычно Зина, мы с Галей шли
для страховки по бокам, Толик шёл позади.
Воду набирали в балке, потому что только в ней была вода. Доезжали
до балки, Толик оставался около тележки, а мы с вёдрами спускались
вниз, набирали воду и шли наверх. Каждый из нас набирал столько
воды в ведро, сколько мог донести наверх, только Зина набирала
полное ведро. По дороге вода из вёдер выплёскивалась, оставшуюся
сливали в большую ёмкость и шли снова набирать воду. Возили воду до
вечера, несмотря на жуткую жару. Вечером мама занималась
поливом. В комнатах землянки в каждом углу - домашние розы.
Периодически их выносили на воздух: для очистки от пыли надо было
набирать в рот воду и брызгать на листочки. Мне не нравилось
поливать розы, брызгать.
На всю жизнь осталось запоминающееся событие: мама с папой
пошли покупать патефон. С радостью и волнением ожидали мы их
прихода. Родители принесли патефон и одну пластинку с песней
«Колыбельная». Мы её постоянно слушали. Я быстро запомнила
Текст песни и пыталась петь так, как пел её красивым голосом
мужчина. Мне стало даже казаться, что я пою точно, как он. Чтобы
проверить хорошо ли я пою, открывала дверь наружу, становилась
перед зеркалом, пела, потом выходила на улицу с надеждой, что кто-
то слушает моё пение.
Проверяю свою память.
Песня «Колыбельная» сегодня ассоциируется с исполнением её Анной
Герман. Но я помню, что на купленной родителями пластинке, пел
мужчина. Память меня не подвела. Песня «Колыбельная»
композитора Матвея Исааковича Блантера на стихи 1940 года
Михаила Васильевича Исаковского была впервые исполнена золотым
голосом России, лирическим тенором Сергеем Яковлевичем
Лемешевым и записана на грампластинку в 1949 году. Пластинки с
песнями Анны Герман записывались только с 1965 года.
С началом Великой Отечественной войны в сентябре 1941 года были
введены карточки на основные продовольственные товары. Как
только мы приехали в город, нам выдали карточки, по которым мы
получали хлебные пайки. Мама работала в столовой, папа на шахте и
по месту своей работы отоваривали карточки. Население было
разделено на четыре категории. Мы, дети, относились к четвёртой
категории, получали 300 грамм хлеба. Обменять карточки на хлеб
было непросто. Каждое утро Зина шла в магазин, к которому нас
прикрепили, выстаивала на улице жуткие очереди по 3-4 часа
минимум даже в холодные дни. Я, Галя, Толик ждали её прихода. Она
разрезала на равные кусочки чёрный хлеб. Хлеб изготавливался с
использованием картофеля и других добавок, съеденный мною, он не
заглушал постоянное чувство голода.
Я съела хлеб и, как и все мы, ждала маму. Мама, полученный паёк на
работе, не ела, приносила нам. Но однажды она пришла, но хлеб нам
не принесла. Рассказ мамы: «Я никогда не ела свою хлебную пайку,
которую по карточке получала на работе. Приносила своим голодным
детям. Как-то раз решила попробовать кусочек и не удержалась: съела
всё. Пришла, дети ждут. Я смотрела на глаза своих голодных детей и
не могла простить себя за съеденную пайку. Больше никогда я не
позволяла, есть полученный мною хлеб».
1 декабря 1947 года Зина пришла из магазина без хлеба: она потеряла
наши карточки. Потерял карточку – обрёк семью на голод. К счастью,
14 декабря 1947 года карточная система была отменена специальным
постановлением Совета министров СССР и ЦК ВКП (б).
Одновременно была проведена конфискационная денежная реформа.
Мама работала через день в столовой ночью: работники к утру
должны были приготовить для посетителей разную еду. Около
столовой был туалет. Зина ночью уходила на встречу с мамой и
приносила кое-что съедобное. Я неоднократно просила взять меня с
собой, наконец, она согласилась. Ночь, на улице мороз, мы шли долго,
зашли в туалет, Зина шепотом сказала, чтобы я молчала,
послышались шаги. Это мама зашла в туалет, быстро расстегнула
фуфайку и отдала Зине что-то наподобие сумочки. Сумочка была
сшита мамой, она привязывала её к животу и тайком клала туда
кусочки тех продуктов, из которых приготовлялась еда: кусочек
морковки, капусты, картофеля, лука, несколько штук фасоли, иногда
ложку-две-три готовой каши! Хлеба никогда не было. Почему именно
ночью и в туалете? Работникам столовой разрешалось ночью
выходить в туалет. Утром перед уходом со столовой каждого
тщательно проверяли.
Всю ночь, когда мама не шла на работу, раздавался звук работы
швейной машинки «Зингер». Это мама всю ночь шила фуфайки и
бурки. Иногда, проснувшись, я видела склонённую мамину голову на
машинке: так она спала. Мама эти изделия меняла в близлежащем
селе на зерно или картошку. Чаще всего из села приносила овёс. Зёрна
мы толкли в ступке и мололи в сделанной папой рушилке - ручной
жерновой мельнице. Так получалась мука, из которой мама пекла
пышки. Пышечки были очень вкусные, хотя изготовлялись на воде и
без масла: сковородку еле-еле смазывала кусочком сала. Иногда в
пышечках попадались маленькие колючки, которые невозможно было
разжевать. Их называли устюками: видимо, мы плохо размололи
зёрна.
Когда заканчивались осенью полевые работы, люди ходили собирать
оставшиеся на земле колоски. Наша семья тоже пошла на одно из
полей. Толику мама сшила небольшую сумочку. До поля мы добирались
долго: утром вышли и только к часу дня были на поле. Летом мы все
ходили без обуви. По полю ходить было непросто: стерня просто
жгла ступни ног. Стерня – это колючие остатки нижней части
стеблей злаков. Толик просто собирал колоски и их же клал в сумочку.
Мы из колосков выбирали зёрна и клали в маленькое ведёрко. Через
три часа мы сели отдохнуть. Вдалеке увидели конных всадников. Они
двигались всё ближе и ближе, вскоре остановились около нас. Один из
всадников вырвал сумочку у Толика, бросил ее, и она почему-то
загорелась. Маленькое ведёрко перевернули, находившиеся в нём
зёрнышки развеял ветер. Маму забрали. Вечером мы добрались домой
без мамы. Отец сказал, что маму посадят на 10 лет в тюрьму. Но
маму отпустили, домой она пришла под утро. Папины слова о том,
что маму посадят на 10 лет в тюрьму, говорят о том, что он знал о
«Законе о колосках». Мама, наверное, не знала, поэтому и пошли мы
собирать колоски. В народе этот закон называли «Закон о трёх
колосках». Это распространённое в публицистике наименование
Постановления ЦКК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране
имущества государственных предприятий, колхозных и коопераций и
укрепление общественной (социалистической) собственности». Всё,
что выращивалось на полях, считалось собственностью государства,
поэтому после снятия урожая нельзя было собирать оставшиеся
колосочки, это считалось воровством у государства. После введения
закона в силу на полях устанавливались дозорные вышки, высылались
конные разъезды и часовые с винтовками.
Когда наступали морозы, мы ходили на картофельное поле, искали
оставшуюся после уборки картошку. После уборки картошки лунки,
из которых выкопали клубни, заполнялись дождевой водой, они при
морозах покрывались льдом. Так мы находили эти лунки, вскапывали и
иногда находили мёрзлые картошечки. Мама, слегка обмыв их от
грязи, бросала на несколько минут в кипящую воду. Долго варить их
нельзя: мёрзлые картошечки растворились бы в воде. Они были
сладкие, вкусные! Добавляла мама мёрзлую картошечку в пышечки,
тогда они тоже были немножко сладенькими. Суп мама варила из
крапивы, лебеды и мёрзлой картошки.
Продавала мама сшитые изделия часто на базаре, здесь можно было
что угодно продать и что угодно купить, только « из-под полы», так
народ окрестил такие сделки. Она очень боялась финотдела, мы все
боялись, хотя я не понимала кто это или что это. Мы с Толиком
тоже ходили на базар: продавали воду, когда было очень жарко.
Недалеко от базара была колонка, из которой мы набирали воду.
Иногда была очень большая очередь за водой. Набрав ведро воды, я на
весь базар громким голосом кричала: «Ну, кому воды холодной, есть
холодная вода! Купить кружку не беда!» К нам тоже выстраивалась
очередь: Толик давал кружку воды, мне давали деньги.
ИНВАЛИДЫ - ЭХО ВОЙНЫ
На всю жизнь запомнились мне безрукие, безногие люди, инвалиды-
ветераны Великой Отечественной войны. Их было много. На рынке гул
стоял от самодельных тележек, изготовленных из досок и старых
подшипников. На этих тележках калеки приспосабливались кое-как
ползти, а на выцветших гимнастёрках сияли ордена и медали. Их
было много в людных местах, но более всего на рынках: они хотели
быть среди людей, а именно на рынке было много людей. То там, то
здесь раздавались звуки аккордеона, баяна, гармошки. Чаще всего
играли на этих инструментах те, у кого не было ног. Некоторые из
них не только играли, но и пели, в основном пели военные песни.
Однажды по всему базару раздалось: «Вставай, страна огромная» из
песни – символа Великой Отечественной войны поэта Василия
Лебедева-Кумача и композитора Александра Александрова:
«Священная война». Её пел молодой человек без рук, сильный
лирический тенор в сопровождении безногого аккордеониста! Они
стояли рядом, перед ними простреленная солдатская каска, в
которую кое-кто клал деньги, в основном монеты. Песня вызвала
невероятные чувства: со всех уголков базара стали присоединяться
баянисты, певцы. Вспоминаю сегодня этот концерт безногих,
безруких, слепых со слезами на глазах. И ещё пишу сейчас и не могу
также сдержать слёзы: к нам с Толиком молодая женщина
подкатила на тележке человека, у которого не было ни рук, ни ног. Он
попросил дать ему воду, Толик протянул кружку, её взяла женщина, он
выпил и сказал: «Спасибо, мама! Спасибо мальчик! Меня зовут Руслан,
будем знакомы». Для меня имя Руслан ассоциировалось с храбрым
богатырём Русланом из поэмы Александра Пушкина «Руслан и
Людмила», волшебной сказки, вдохновлённой древнерусскими
былинами. Я часто вспоминала эту встречу: Руслана на коляске без
рук и без ног. Когда родился сын, преподаватели и студенты моей
группы предлагали разные имена. Например, преподаватель
словесности настойчиво советовал назвать сына Романом. Когда
собралась моя группа, Светлана Некрасова предложила имя Руслан. Я
с радостью согласилась. Может, вспомнила поэму «Руслан и
Людмила», может, вспомнила Руслана на коляске. Все студенты
тоже проголосовали за это имя.
Когда наступали холода, мама не брала нас на базар. Пришла весна,
лето, мы снова продаём воду. Но! Базар изменился! Нет калек, ни
одного! Они исчезли! Не слышно привычного грохота самодельных
инвалидных тележек и скрипа протезов. Прошлым летом почти у
входа на базар ежедневно мы встречали женщину без ног, она
передвигалась, отталкивая руками какое-то приспособление, а вокруг
неё пыль, а в мокрую погоду – грязь. Прошлым летом тоже у входа
сидели дети. Некоторые из них показались мне полными, толстыми.
Мама пояснила мне, что они не толстые, а пухлые от голода. В это
лето исчезла женщина, детей тоже не было.
ВЕРНУВШИЕСЯ ЖИВЫМИ ВЕТЕРАНЫ
О моих родных в годы Великой Отечественной войны:
- Двоюродный брат Анатолий. Он приехал к нам в гости летом
1948 года. Жара, он снял гимнастёрку и попросил меня поливать на
спину и голову воду, чтобы помыться и освежиться. На его спине было
множество не понятных для меня дырочек. На мой вопрос Анатолий
ответил, что спина изувечена осколками, которые врачи извлекли, но
один осколок добрался до сердца и до сих пор находится около него.
Анатолий рассказал, как он попал на фронт: «В мае месяце 1941 мне
исполнилось 16 лет. Как только началась война, я пошёл в военкомат
по месту жительства с просьбой отправить меня на фронт, получил
отказ. Тогда, взяв свидетельство о рождении, пошёл в соседний
военкомат и заявил, что мне 18 лет. Предъявленное свидетельство о
рождении не стали проверять, на что я и рассчитывал. Так началась
моя война. Первое лёгкое ранение получил в январе 1943 года в
Сталинградской битве, были ещё лёгкие ранения, например, при
освобождении Киева, но всякий раз после госпиталя я возвращался в
строй. К исходу марта 1945 года Красная Армия освободила почти всю
территорию Советского Союза, а также Болгарию, часть Польши,
Венгрии, и дошли до Берлина! Битва за Берлин продолжалась недолго,
но ничем не измерить её накала, ожесточения и огромных
трагических наших потерь. Именно в битве за Берлин меня серьёзно
ранили в Панкове (район Берлина) в апреле 1945 года».
Моей сестре Зине исполнилось в 1948 году 18 лет, Анатолию-23года.
Они нравились друг другу. Анатолий был выше среднего роста,
голубоглазый с большой шевелюрой кудрявых, но седых волос. Сильный
духом, которому не раз приходилось смотреть смерти в глаза, иногда
так заразительно смеялся, что, казалось, он самый счастливый
человек на свете. Однажды Анатолий принёс букет полевых цветов
для Зины. Мама моя попросила его уехать. Почему? Не знаю. Мы
плакали и он тоже, когда прощались. Умер Анатолий в марте 1953
года, когда пришла весть о смерти Сталина: он так разволновался,
что сердце не выдержало. Конечно, сыграл свою роль осколок.
- Двоюродная сестра Варя, которую я никогда не видела.
Из рассказа мамы: «В июле месяце 1941 года Варе исполнилось 14 лет.
При отступлении наших войск был ранен молоденький солдат
Григорий. Родители Вари оставили его у себя. На чердаке сарая
обустроили жилище, Варя каждый день приносила еду, воду, делала
перевязки. Когда фашистов изгнали, Григория нашли, как и обещали,
отправили в тыл на лечение в госпиталь, к сожалению, у него
обнаружили туберкулез. Варя заболела двухсторонним воспалением
лёгких, которое спровоцировало туберкулез. Может, она заразилась
от Григория. Осенью 1945 года вернулся с фронта сосед Алексей в чине
старшего офицера с орденами и медалями. Он был поражён
изменением Вари: помнил её девочкой, которая к 18 годам стала
настоящей красавицей. Алексей предложил Варе стать его женой.
Родители и Вари, и родители Алексея были против: у неё туберкулёз,
она долго не проживёт! Ответ Алексея: «С любимым человеком
прожить три дня является счастьем!» Эти слова в нашей семье
часто повторялись. Варя через два года после замужества родила
мальчика, почему-то рыжего и глухонемого, назвали его Григорием.
Когда ему исполнилось 4 года, Варя умерла. Алексей больше не
женился: всю свою любовь отдавал сыну. Сын вырос, женился тоже
на глухонемой девушке. У них родился мальчик тоже рыжий, но не
глухонемой, назвали его в честь дедушки Алексеем. И считал себя
Алексей самым счастливым человеком на свете».
- Война не обошла стороной дядю Дмитрия, родного брата моего
отца. С первых дней войны был на фронте, попал в плен, бежал,
добрался до одного из партизанских отрядов Сидора Артемьевича
Ковпака, в котором находился до окончания войны.
- Мой отец сформировал небольшой партизанский отряд, который
находился в Голованевском лесу. Связной была моя мама и моя
одиннадцатилетняя сестра Зина. Во время Великой Отечественной
войны партизанское движение внесло огромный вклад в общую
Великую Победу!
- Двоюродный брат Кирилл, которого я никогда не видела.
Кирилл сын Ивана, родного брата моей мамы. Дядя Иван жил в
городе Новомосковск Днепропетровской области, часто приезжал к
нам в город Красный Луч на сконструированном им и его братом
Лёвой мотоцикле с коляской.
Кирилл в 1939 году был призван Фрунзенским РВК города Москва, погиб 4 января
1943 года. 19 января 1943 года отец, Рябоконь Иван Савельевич, получил
похоронку. В которой сообщалось: «В бою за Социалистическую Родину, верный
воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит при
выполнении боевого задания командования 04 01 43 года. Похоронен в
Шереметьевском парке Санкт-Петербурга».