Капельки прозрения. Метки тьмы и сомнения.
Часто вспоминается сценка из моего далекого детства. Мне четыре года. Родители - на работе, а я в этот день, как, впрочем, и во многие другие, остался на попечении двух старших своих сестер. Родная сестра – Татьяна, старше меня на три года, а двоюродная, Нина – еще взрослее, аж на целых четыре. Преисполненные важностью порученной им миссии, они держали меня в строгости, выражающейся главным образом в том, чтобы не пускать в свои игры и не откликаться на хныкающие просьбы «мелкого балбеса». Ну и следить, чтобы он не лазил в кухонный шкаф в поисках иногда оставляемых там родителями на вечер карамелек. Но именно там, на самом верху шкафа среди пыли и паутины находился объект моего тайного вожделения – забытый всеми, но случайно мною обнаруженный брикет прессованного чая с сухофруктами (удивительная встречалась экзотика во времена, когда и молока не всегда можно было купить!). Добравшись до него и убедившись, что меня никто не видит, я тут же откусывал изрядный кусок, а потом бегал, морщась от чайной горечи, но довольный тем, что в этой удивительной жвачке явственно ощущался вкус кураги и изюма.
В тот день, как всегда улучив момент, я подставил к буфету табурет, а сверху водрузив и полено, вновь подобрался к своей добыче, и, о чудо, обнаружил на средней полке большое красное яблоко! Быстренько, пока не отобрали, с восторгом его и слопал. Но, на тебе – тут же был застукан своими сестрами, появившимися на кухне. «Атаман» Нина незамедлительно отвесила мне подзатыльник и с досадой воскликнула: "Ну, все, дурак, теперь помрешь сегодня, раз яблоко не помыл! У нас в школе один пацан так помер". И убежала во двор. «Жадина! Нам бы дал, мы бы его помыли!!», надув губки буркнула сестра Таня и, прижав к себе тряпичную куклу, вприпрыжку выскочила вслед за Ниной.
И вот я полдня ходил приговоренный к смерти. Горестно вздыхал, размышляя, кому достанутся мои игрушки. Только бы не противной Нинке! "Спрячу-ка я свой паровозик подальше, чтобы потом только мама смогла его найти и сестре Танюшке отдать. И вообще, как это я умру? Если я не буду видеть мир, разве он не погаснет вместе со мной? Как же он будет жить, если я не смогу его видеть?" Когда вечером пришла мама, я взял ее за руку и тихо попросил: "Мама, можно я не буду умирать сегодня? Я не хочу, чтобы ты погасла тоже".
Когда мне со смехом все объяснили, то я тут же на всякий случай побежал в свою кроватку, спрятался с головой под одеяло, чтобы страшная тётя-смерть не смогла меня найти и ушла в поисках других жертв...
Много позднее в повести Анатолия Приставкина «Ночевала тучка золотая» я впервые встретил упоминание о неком «гене смерти», который обязательно просыпается у ребенка до десятилетнего возраста, отчего его впервые посещает осознание неизбежного конца всех человеческих жизней. И СВОЕЙ ТОЖЕ! Это чувство леденящего ужаса, полагаю, является очень важной, знаковой вехой в жизни человека в череде других, предстоящих - первой влюбленностью, первым поцелуем, первой зарплатой, первым предательством со стороны тех, кому ты верил как самому себе (и даже больше!). То есть, одной из первых «капелек прозрения» в его сознании.
А вот еще один эпизод.
Летний кинотеатр калужского городского парка. В темноте зала я, пятилетний пацан, сижу рядом со своими сестрами и, еще не разобравшись как следует в происходящим на экране, с удовольствием уплетаю купленное для меня мороженное. И вдруг чувствую, что мне не только не до кино, но даже и до мороженого. А очень хочется в туалет. Потихоньку пробираюсь наружу и мимо контролерши бегу к дощатой кабинке сортира возле деревьев. "Куда? "вопрошает контролерша. «Тётенька, я сейчас быстро вернусь», на ходу кричу я. «Назад не пущу!», слышу вслед. Разве мог я подумать, что толстая тетка на стуле говорит это всерьез? И представьте себе - не пустила! Даже вышедшие сестры не смогли ее уговорить! Так и отправились мы домой ни с чем. До сих пор помню, как широко расплывалось ее лицо в злорадной улыбке(!) при виде моих слез.
Даже сейчас я не могу избавиться от смутного недоумения: а может я что-то не понял тогда, и была какая-то неведомая, важная причина? И вообще, что это было? Одно, по крайней мере, ясно - мне был дан некий урок жизни. Но к пониманию чего он меня, несмышленого мальчишку, должен был привести?
И вот эта «капелька прозрения» до сих пор расцвечивает предо мною целую радугу смыслов. Конечно, хотелось бы верить, что этот урок призван был научить ценить проявления добра как подарки судьбы, а не как обыденную данность бытия. Однако, справедливо предположить и некую проверку на «вшивость» – впитаю ли я в себя пример такого бездушия и жестокости в качестве жизненного принципа, чтобы потом применять его и к окружающим?. Слава богу, повезло – тот снаряд недоброжелательства в моей душе разрушений не произвел и тропинку к свету, похоже, не разрушил.
Вроде бы все хорошо. Но… куда деваться от других сомнений! Неужели для формирования нравственного иммунитета так уж необходима прививка направленной на тебя несправедливой жестокости и агрессии? Чтобы потом в каждую минуту ожидать какого-нибудь подвоха от окружающих? Даже от тех, кому ты хочешь всецело доверять? К сожалению, и многие другие события в жизни как раз заставляли в этом смысле постоянно напрягаться, оставляя в последующих воспоминаниях наряду с обидой и чувство страха - а если бы такое жизненное давление было бы чуть сильнее и ты его не выдержал?
Вообще, детство, где животное начало еще не взято в узды правил социального поведения, мне все более представляется неким чистилищем, проходя через которое, человек оказывается либо на светлой, либо на темной стороне мира человеческих отношений. Однако, на мой взгляд, чаще всего, он так и остается в терминаторной зоне предрассветного сумрака, успевая узнать ценность добра, но так и не избавиться от груза соблазнов животной простоты.
И даже теперь, на склоне лет, все эти проклятые мысли никак не дают душевного успокоения… А, главное, ответа на самый важный вопрос: в каком месте зоны сумрака нахожусь я сам – ближе к светлой, или темной стороне нравственных начал?