Городская сказка
I
Солнце отражалось в окнах домов, даря им часть своего тепла и света. Узкие переулки вели спешащих людей к широким проспектам, зная, что вечером им еще предстоит отвести этих же самых, но уже измученных, голодных и вялых людей домой. Город жил, как живут десятки ему подобных, как жили сотни до него и, возможно, как еще будут жить тысячи.
Асфальт почти высох, хотя низины оставались черными; в ямах лужи пытались украсть лучи солнца у ярких витрин бутиков. Прошел первый теплый весенний дождь – такой же мокрый и мелкий, как все предыдущие, но уже немного другой.
Женька, должно быть, первой заметила эту разницу. Кто, как не она, тут же выбежала из дома, едва заметив тонкие, чуть различимые струйки воды на оконном стекле? Кто смог бы так же танцевать под этим дождем, протягивая руки к небу, кто смог бы так звонко и искренне смеяться? Нет, это совершенно точно была Женька – первая, встретившая весну.
Возможно, это потому, что она больше всех любила весну.
Она любила ее, как самую жизнь: со всеми ее случайностями, сюрпризами, чередованием плохой и хорошей погоды. Каждый раз, когда начинали таять сосульки, когда на дорожках в парке появлялись первые ручейки, когда на землю падал самый-самый первый в этом году весенний дождь, Женька радовалась, как настоящему чуду, этим обыкновенным, из года в год повторяющимся явлениям.
Ей было девятнадцать лет.
Вся жизнь ее заключалась только в одном – бесконечном счастье своего существования. Она непрестанно, каждую секунду отведенного ей времени ощущала это невероятное, ничем не заслуженное ею счастье – счастье жить. Она просыпалась, с восторгом встречая новый день, с восторгом сознавая, что к календарю ее жизни прибавились еще сутки. Вообще, все, что бы она ни делала, было напоено этой радостью и тягой к жизни. С нею она кормила бродячих собак у подъезда, прибегавших к ней со всей округи, с нею читала книги в парке, с нею же вечерами сидела в обнимку с гитарой, подбирая аккорды для своих песен.
Отец Женьки целыми днями пропадал на работе, то и дело уезжая в командировки, зато и зарабатывая весьма порядочно. Мать не тревожила ее, сама справляясь с большей частью работы по дому, да Женька и не тяготилась физическим трудом, часто помогая матери на кухне и с уборкой. В общем, судьба, казалось бы, раскинула перед Женей такие счастливые руны, что та, окончив музыкальный колледж, решила, что с поиском работы можно и повременить, и вместо этого вплотную занялась творчеством, предаваясь мечтам о создании собственной рок-группы. Так она и жила – счастливой, легкой жизнью, с огромными надеждами на будущее и душой, распахнутой всему миру.
Как только дождь закончился, Женька на минуту забежала в дом: переобуться и накинуть ярко-зеленую куртку. Поцеловав в щеку мать и закинув на плечи рюкзачок, она тут же устремилась наружу, подобно маленькой яркой птичке, не привыкшей жить в неволе.
Мир улыбался ей каждой частичкой своего бытия.
Легкий ветерок играл с Женькиными кудряшками и шептал на ухо только им двоим понятные слова. Каждая лужица выражала полную готовность подарить ей свое маленькое заветное солнышко, но Женька только ласково качала головой: солнце уже принадлежало ей, а равно и весь мир. Радуге, протянувшейся над парком и устремившейся куда-то дальше, Женька кивнула, как старой знакомой – они обе вспомнили то время, когда маленькая Женя вырывала свою ладошку из маминой и бежала за радугой, надеясь в том месте, где она начинается, найти горшочек с золотом – купить матери тысячу и одну алую розу. Детство прошло, а мечта осталась. «Я найду свой золотой горшочек», - шепнула Женька. – «И подарю маме букет из тысячи и одной розы». «Обязательно», - отвечала радуга, и Женька, полная уверенности в собственных силах, упругой походкой пересекла парк, еще совсем пустой в это время суток, и оказалась на широкой улице.
Напротив торгового центра, пока закрытого, стояла молоденькая девушка и громко возмущалась: она была недовольна тем, что магазин открывается в одиннадцать.
- Что за часы работы? У нас в городе даже большие магазины работают с девяти!
Прохожих было мало, а девушка была настолько раздражена, что на нее старались не обращать внимания. Себе дороже.
Женька внимательно посмотрела на возмущавшуюся.
Она приехала издалека и почти не знала города: только те места, где они успели побывать с родителями за последнюю неделю. Во время одной из таких прогулок девушка успела заметить, где находится зоопарк, а также аниме-магазин, ради которого, собственно, и приехала. В зоопарке девушка больше всего хотела увидеть кормление животных, и рассчитала все так, чтобы обязательно успеть; но в фотоаппарате села батарейка, а ближайший известный ей магазин не давал возможности восполнить недостачу и вовремя добежать до парка.
Заметив, что является объектом чьего-то пристального внимания, девушка сделала пару шагов навстречу Женьке.
- А ты чего вылупилась?
Женя мягко улыбнулась и склонила голову набок.
- Прямо напротив зоопарка стоит большой многоквартирный дом; это недалеко. Обойдите его с правой стороны и пройдите два квартала. Справа вы увидите большой магазин с множеством отделов, а слева – Дом Художника.
Девушка молчала. Во время Женькиного монолога глаза ее все больше и больше расширялись. Непроизвольно она тоже склонила голову, повторив, как зеркало, движение Жени.
- Спасибо… - И тут же подозрительно поинтересовалась. – Вы случайно про Дом Художника упомянули?
- Нет, конечно, - улыбка Жени стала шире. – Но ваша папка говорит сама за себя.
Женька кивнула растерянной девушке и зашагала дальше, слыша цокот каблуков за своей спиной. Один день, один только день был дан девушке на самостоятельную прогулку по городу, а ее планы рушились один за другим. Как тут не расстроиться? Женька пожала плечами. В галерею девушка в любом случае не успеет: в четыре они с сестрой встречаются у одного из музеев. Жалко ее. Но надо уметь составлять график на день.
Впрочем, Женька никогда этим не занималась.
Когда на противоположной стороне дороги загорелся зеленый человечек, Женька приветливо улыбнулась ему и летящей походкой перебежала дорогу. Автобус приглашающе подмигнул ей, но Женя покачала головой: она предпочитала трамваи.
Стук-стук-стук…
Она любила бывать в тех районах, посетить которые девушке у торгового центра и в голову бы не пришло.
Стук-стук-стук…
Деревянные дома с заборами перемежались со старыми, облупившимися, но все же сохранившими остатки былой красоты зданиями. Женька не знала точно, но была уверена, что именно отсюда некогда брал свое начало город.
Разумеется, прогресс брал свое. Среди низеньких домов мелькали микрорайоны, буквально начиненные многоэтажками. Мимо то и дело проносились торговые центры. Женька не обращала на них внимания. Ее интересовало другое: старое дерево, засохшее еще прошлой зимой; белая в серых пятнах кошка, сидевшая на заборе и при этом ухитрявшаяся умываться; детская площадка в каком-то дворе, явно сотворенная руками жильцов дома. Лишь один раз Женька подняла глаза на стеклянный небоскреб, резко выделяющийся на фоне своих каменных собратьев, и не отрывала взгляда до тех пор, пока тот не скрылся за деревьями. Она знала, что в нем находится представительство ее любимого радио, и там же располагается заветная студия звукозаписи. На мгновение солнце выглянуло из-за облаков, и здание запылало, отражая его лучи. Это сияние слепило Женьку, но она продолжала упорно глядеть на средоточие всех ее желаний, говоря себе, что если она отвернется, то никогда уже не попадет в это чудесное место.
Стук-стук-стук…
Она вышла на остановке прямо напротив скопления пятиэтажек и подняла пакет, привлекший ее внимание из окна трамвая. При ближайшем рассмотрении на нем оказался большущий смайлик и надпись «Улыбнись!», что Женька немедленно и сделала, спрятав пакет в карман. Солнце вновь показалось среди облаков.
Женька помогла старушке подняться по высоким ступенькам трамвая и зашагала по направлению к тенистым дворикам. У подъезда высокая девушка в обтягивающих джинсах ссорилась со своим молодым человеком. Их ругань была слышна еще с остановки.
- Ты сказал, вчера был у Серого, я звонила ему утром, он сказал, тебя не было! Признайся, ты опять подсел, да?! Не ври мне, я вижу, какие у тебя синяки под глазами!
Женька остановилась и озабоченно взглянула на парня.
Он и в самом деле сорвался. Не выдержал ломки, снова связался с прошлыми «дружками» и выпросил дозу в кредит, после чего три дня бегал от Вики.
Весь предыдущий вечер она тревожила его совесть звонками, так и оставшимися без ответа. Чувствуя себя виноватым за нарушенное обещание, он с отчаяния купил спиртного и напился в хлам. Наутро он хотел было уйти из дома и отсидеться у приятеля, но не успел: у подъезда встретил Вику.
Парню было очень плохо. Голова нещадно болела после вчерашнего, и Викины крики отдавались тупой болью и звоном в ушах. Он был должен «дружкам», а денег не было; родители выставили его за дверь, когда он в прошлый раз пришел с просьбой дать взаймы. Очередной просьбой. Начальник грозил увольнением, а после всех этих отгулов-прогулов парень почти наверняка лишится работы. Он чувствовал себя настолько ужасно, что изо всех сил сдерживался, чтобы не накричать на Вику. Как бы то ни было, она оставалась его единственным островом в океане отчаяния, и парень это прекрасно понимал.
Понимала это и Женька.
- Здравствуйте, - подскочила она к молодым людям. – Вы-то мне и нужны. Понимаете, я провожу опрос среди людей различных возрастов, касающийся их ссор со своими вторыми половинками, чтобы выявить, есть ли зависимость между возрастом и толерантностью и уважением к партнеру. Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?
Все это Женька выпалила на одном дыхании, так что пара даже растерялась. Однако девушка быстро пришла в себя, и Женька немедленно услышала все, что та думает по поводу своего парня, а также подобных опрашивающих в целом и Женьки в частности.
Дослушав речь до конца, Женя вежливо извинилась и быстренько ретировалась. Выйдя на людную улочку, она представила, как девушка повернулась к парню и хмуро, но уже вполне миролюбиво произнесла:
- Все понял?
Женька облегченно вдохнула.
Ангел-хранитель юноши тоже вздохнул облегченно. Тот вариант судьбы, при котором парень накричал на Вику, та бросила его, а он пришел домой и вскрыл себе вены, стерся. Ангел с любовью посмотрел вслед Женьке, благодаря Бога за идею подкинуть на остановку тот смешной пакет с надписью «Улыбнись!».
Женька ничего этого не знала. Пакет грел ее карман, подобно маленькому солнышку, заставляя улыбаться всем прохожим. Прохожие удивлялись, но обычно улыбались в ответ.
Как от камня, брошенного в воду, расходятся водяные круги, так и от Женьки расходились круги улыбок, становясь все шире и шире по мере того, как все большее количество людей заражалось хорошим настроением, заражая им других, как простудой, только с пользой для себя и окружающих.
Но Женька не знала и этого. Ей просто было хорошо, и она неосознанно стремилась поделиться своим счастьем с людьми.
До тех пор, пока не встретила Витьку.
Тринадцатилетний пацан, стоя у церкви, выкуривал одну сигарету за другой.
Проходящие мимо взрослые раздражались, делали замечания и, видя, что они не достигают цели, распалялись еще больше, злыми и негодующими уходя прочь от того места, где заряжаются положительной энергией.
А парень все курил, зло, с каким-то диким наслаждением затягиваясь настолько глубоко, насколько это было возможно.
Женька остановилась, привычным жестом склонив голову набок.
В церкви за спиной курильщика в гробу перед крестом лежала его мать.
Никаких несчастных случаев или смертельных болезней. Она спилась. Вот так - просто и банально.
Банальным было и то, что отца у Витьки не было.
Этот ряд банальностей немного нарушал тот факт, что у него была двадцатичетырехлетняя сестра Надежда, милая, умная, получавшая второе образование дочь когда-то счастливых родителей. Впрочем, возможно, ее отец счастлив и сейчас – там, на небесах.
Надежда оставалась последней надеждой.
С того дня, как она приехала, сразу взяв в свои руки все последствия смерти матери, Надя ни разу не поговорила с братом откровенно. Он слышал только «Витя, передвинь стол к окну» или «Витя, поешь, я там кое-что наготовила» вместо такого желанного «Не бойся, Вить, в детский дом ты ни за что не попадешь. Мы что-нибудь придумаем». И ничего утешающего, ничего, дающего сил не разрыдаться.
А вместе с тем со свершившимся не поспоришь.
Его мама умерла.
Женька накинула на голову капюшон и, перекрестившись, вошла в церковь.
Найти в небольшой кучке людей нужного было несложно.
Последние несколько дней совсем измотали Надю – она похудела, осунулась и как-то почернела. С утра до вечера девушка не переставая что-то делала: ездила в морг, договаривалась с похоронным агентством и батюшкой, обзванивала знакомых, распечатывала объявления для материных коллег, заказывала зал в столовой, прибиралась, занавешивала все зеркала в доме, готовила угощенья для пришедших попрощаться с покойной – в общем, не давала себе ни минуты роздыху – так было даже легче. Только глубокой ночью, убедившись, что Витька уснул, она наконец давала волю слезам и рыдала до самого утра, пока не засыпала коротким тревожным сном. В конце концов, как ни заваливай себя работой, от действительности не убежишь.
Ее мама умерла.
Женька прошла немного вперед и встала перед гробом. Перед ней покоилась уставшая, измучившаяся женщина, повидавшая в жизни немало горя и наконец-то обретшая покой. Здесь останавливаться надолго смысла не было. Женька пошла дальше, взяв по пути у мужчины в черном свитере свечку с надетой на нее маленькой бумажкой.
Эту свечку она протянула Надежде. Та вздрогнула от прикосновения и невидящим взором уставилась на Женьку, будто только что проснувшись. Та подождала, пока взгляд Нади станет осмысленным, но не дала ей и пары секунд на разглядывание своего лица.
- Я попрощаться с Валерией Павловной.
- Хорошо, - на автомате ответила Надя и машинально взяла свечку.
Женька немного помолчала, глядя на лежащую женщину.
- А правда, что Витьку в детдом забирают?
Наде внезапно стало очень холодно.
- Кто сказал?
- А Витька и сказал. Он этого ужасно боится, только вам не говорит.
- Правда?
Женькины глаза крепко держали Надю.
- Я… сейчас приду. Я быстро… надо…
Женька проводила взглядом удаляющуюся спину, затем снова перевела взгляд на женщину, единственную из всех одетую в нарядное платье. Свое последнее.
Помедлив несколько мгновений, Женя направилась к выходу, но, прежде чем выйти, обернулась и перекрестилась, в почтении наклонив голову.
На крыльце, прижавшись спиной к колонне, стояла Надя и обнимала рыдавшего Витю.
- Ну тише, тише. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все обязательно когда-нибудь будет хорошо, надо только переждать…
Женька проскользнула мимо них и быстрыми шагами пошла прочь, огибая церковь с правой стороны.
Настоящее имя Надежды было Вера. Родители записали ее под одним именем, а крестили под другим.
И много позже, сидя рядом с Верой-Надеждой на диване и смотря, как та быстро перебирает спицами, Витя спросил:
- Тебе кто сказал-то?
- Сказал что?
- Ну, это… про меня и детдом.
Надежда-Вера на секунду отвлеклась от вязания и устремила взгляд в прошлое,
пытаясь вспомнить.
- Не могу сообразить… не помню. Девочка какая-то, вроде твоя ровесница… Может, немного старше. Рыжая. Или шатенка? Да, точно, шатенка. Я подумала, твоя подруга.
- Не знаю, о ком ты, - пробурчал Витя, но в его бурчании явственно слышалось смущение.
А в это время Женька шла по городу, и ее рыжие кудри развевались на ветру.
Вечерело.
В лучах заходящего солнца менялись дома и люди, растя свои тени и постепенно приобретая новый облик.
Менялась и Женька.
Вечер давил на нее, заставляя ощущать усталость в ногах и рождая смутную тревогу в сознании. В это время суток рождались ее лучшие песни.
Женька оставила утомленную суету широких улиц и углубилась в дворики, где мамы, зорко следящие за детворой, соседствовали с распивающей пиво молодежью. Обе группировки ничего не говорили относительно местонахождения друг друга, осознавая неизбежность своего и чужого существования.
Женька глядела на ожидавшие своего воскрешения деревья и думала о бессмертии. В ее сознании две Женьки вели свой бесконечный спор, выясняя, в чем же заключается бессмертие: в вечной жизни или неизбежно повторявшемся лейтмотиве вселенной. Каждая Женька стояла на своем, но спор протекал как-то вяло. Женьке, которая шла по дороге, не покрытой асфальтом, спор надоел, и потому она обрадовалась, когда деревья кончились. С левой стороны отверзлась черная пасть переулка.
В переулке кого-то били.
В сознание Женьки немедленно вклинилась чья-то чужая воля, навязывавшая ей чужие воспоминания.
В крохотной кухоньке пьяный мужчина с кухонным ножом бросается на не менее нетрезвую женщину, а маленький мальчик сидит на полу, запершись в туалете, и изо всех сил сжимает ладонями уши…
Кошка, принесенная домой в апреле, оказалась беременной, и человек в черной футболке заставляет своего сына топить котят в ведре, следя, чтобы его приказ исполнялся в точности…
Больше Женька не выдержала и, с силой оттолкнув от себя эту упорную волю, побежала так быстро, как только смогла, на ходу сбрасывая остатки чужого сознания, в мольбе бросающего ей картины мальчика, играющего на скрипке для своей большой и дружной семьи и мальчика, собирающего из осенних листьев красивый гербарий.
Во дворе она остановилась.
У ближайшего к ней куста стоял высокий мужчина и меланхолично разглядывал старые качели. Под ближайшим кустом его большой пес так же меланхолично справлял нужду.
Крики скрипача были хорошо слышны даже отсюда.
Женя внимательно посмотрела на мужчину.
Все его мысли занимал предстоящий бракоразводный процесс – жена уходила к любовнику, да еще и дочь, пятилетнюю Анютку, собиралась забрать с собой. Мужчина нервничал, раздражался, регулярно встречался со своим адвокатом, но, по-видимому, отсудить ребенка себе практически невозможно. Он пошел на низость, собирал компромат на жену, нанял детектива. Из-за личных проблем на работе был полный завал, план летел ко всем чертям. Приходилось работать по ночам, и мужчина совсем не высыпался. Он и сейчас был как бы в полусне.
И Женька пожалела его.
У пса тоже были свои проблемы: весна волновала его, пробуждала инстинкты и желания. Вдобавок, он похудел, был голоден и зол: хозяин стал забывать кормить его. А недавно наорал за кучку на ковре гостиной, тогда как сам позабыл выгулять питомца. И, кажется, завелись блохи – задняя правая лапа сильно чесалась…
И Женька пожалела пса.
Как-то быстро и незаметно стемнело.
Женя была здесь впервые, поэтому долго плутала в поисках остановки, руководствуясь указаниями прохожих. Народу у трамвайных путей было мало: двое парней в черных куртках и шапках, интеллигентного вида женщина лет пятидесяти, девушка в меховых наушниках и бело-рыжий в черную крапинку пес, явно не принадлежавший никому из присутствующих.
Женька встала поближе к женщине и подальше от парней. Подошел трамвай, на котором они втроем и уехали. Пес потыкался мордой в Женькины ладони и тоже куда-то исчез. Тогда Женя покосилась на девушку.
Еще подходя к остановке, она заметила отсутствующий взгляд последней. Через некоторое время девушка спохватилась и усиленно, а потому ужасно неправдоподобно принялась делать вид, что замерзла и проклинает долго не приезжающий трамвай. Но надолго ее не хватило, и вскоре девушка вновь замерла, грустными глазами глядя куда-то на другую сторону улицы, где стояли магазины и ходили люди, пытавшиеся купить хоть что-нибудь до закрытия. Затем опять спохватилась и начала изображать активность. Так повторилось несколько раз.
Женя отвернулась и больше уже на девушку не смотрела.
Минут десять спустя подъехал трамвай.
Судя по виду девушки – у нее в этот момент как раз была фаза активности, - трамвай ей не подходил. Зато он подходил Женьке.
Однако прежде чем зайти внутрь, она быстрыми шагами подошла к разочарованной девушке и сунула ей в руку маленький белый комочек. Затем резко развернулась и проскочила между уже закрывавшимися дверьми в салон.
Трамвай уехал.
Девушка с опаской посмотрела на сверток, но все же осторожно его развернула. В оранжевом свете фонаря ее глаза различили смайлик и зеленую надпись «Улыбнись!».
А Женька смотрела в окно, устало улыбалась весело подмигивающим ей огонькам и проигрывала в голове кусок новой песни, которым была недовольна и который собиралась переделать.
Город погружался в вечернюю дрему, которой через несколько часов суждено было превратиться в глубокий ночной сон.
Стук…стук…стук…
II
Мелкий, раздражающий осенний дождик то переставал, то снова накрапывал. Ради него не хотелось утруждать себя раскрытием зонта, и люди шли, втянув головы в плечи и глядя только на асфальт перед собой. Было четыре часа пополудни.
В ее ушах наушники-капельки – большие непременно испортили бы прическу, а она более получаса выпрямляла и укладывала волосы. Она должна была сегодня петь в баре, а потому выбирала какую-нибудь новую попсовую песенку для исполнения – из тех, что легче запомнить.
Ей был двадцать один год.
Отец вновь уехал в командировку – на этот раз для того, чтобы больше не вернуться, оставшись в другой семье. Дома ее ждали больная, почти обезумевшая мать и груда учебников по экономике – она ненавидела этот предмет, но на курс поступила – нужны были деньги, а выступая по вечерам в дешевом баре, много не заработаешь.
Времени катастрофически не хватало.
Учеба, уход за матерью, уроки, работа, снова уход и снова уроки, просмотр глупых комедий по ночам, чтобы хоть как-то расслабиться, серьезный недосып – и все с начала. Когда на выходных выдавалась свободная минутка, она порою садилась, как прежде, на подоконник с гитарой и некоторое время перебирала струны. Но нужное настроение все не приходило, и она со вздохом откладывала инструмент, замечая, что нужно как-нибудь его настроить – когда будет время.
Из магазина справа от нее вышла старушка и, стараясь спуститься с высоких ступенек, выронила пакет с продуктами. Бутылка с большой надписью «Тан» и пакет яблок прокатились по тротуару и остановились. В ушах громко-громко звучала музыка, а мысли были где-то далеко, и она прошла мимо, не заметив бабушку, с охами и кряхтеньем потянувшуюся за упавшим.
Одинокая капля упала с неба и впиталась в серый драп куртки, но дождя пока не было.
Телефон умолк, ожидая, когда переключат трек. Она достала его из кармана и, остановившись, некоторое время смотрела на него, забыв, что хотела сделать.
Все ее желания крутились около этой маленькой серой штуковины с погасшим экраном. Она все ждала, что вот-вот, в любую минуту раздастся звонок, и грубый, немного охрипший голос скажет ей: «Слушай, я все понял. Да, я идиот. Я сейчас же брошу это все и пойду лечиться. Потом… слушай, мы что-нибудь придумаем. Я пойду работать, ты выучишься и тоже будешь работать, мы накопим денег на лечение твоей матери. Все будет хорошо. Все будет хорошо, детка». Но звонка все не было после той самой первой ее ночи.
«Все будет хорошо, Джесс».
Она не услышала, как звонкий голос позади произнес:
- Вам помочь? Да что вы, не за что. Давайте я отнесу. Вам куда, в этот дом?
«Все будет хорошо, Джесс»…
Экран телефона в ее руке оставался темным.
- Простите, с вами все в порядке?
Перед ней стояла девушка в ярко-голубой куртке и ободком на голове.
- У вас очень грустные глаза. Что-то случилось?
Она мотнула головой, сунула телефон в карман и собиралась идти дальше.
- А ведь он не позвонит.
Джесс замерла и повернула бледное лицо к неизвестной.
- А вы почему-то все верите, - девушка в голубой куртке покачала головой. – Ну вот куда вы идете? Вам действительно туда хочется?
- Надо значит надо, - машинально повторила она сказанные когда-то отцом слова.
- Не надо. Вы съездите лучше в библиотеку, там сегодня читают стихи.
- Я плохо выгляжу, - ответила она и только тут поняла смысл сказанного.
- Ну вот видите, а еще куда-то собирались. Поезжайте тогда домой и выпейте горячего чая.
- Не могу… - чуть слышно произнесла она. Вдруг нестерпимо захотелось чая, настолько, что выпила бы сейчас целый термос, и именно горячего, почти кипятка.
- Не можете, - печально протянула девушка. Вдруг лицо ее просветлело, и она принялась рыться в сумке на длинном ремешке, висевшей через плечо. Немного покопавшись, она достала небольшую игрушку странного вида, больше всего похожую на ушастого гномика.
- Это – чудик. Он ваш, так что имя придумайте сами.
Игрушка была мягкой на ощупь и странно грела руки.
- И помните – все будет хорошо.
Девушка с карими глазами развернулась и легкой походкой направилась к магазину.
На лестнице она споткнулась, но тут же ловко подпрыгнула и перескочила через следующую ступеньку. Здесь она повернула голову и озорно улыбнулась. Женя улыбнулась в ответ.
На остановке не было ни души. Женя села в первый же подъехавший трамвай и заняла место у окна. У остальных пассажиров за окном были дождь и серая мгла, но у Жени там была девушка с карими глазами, и она вела с ней неслышный диалог.
- Я больше не могу видеть проблемы людей.
Девушка пожала плечами.
- И не сможешь. Ты же не экстрасенс.
- А что же было тогда?
- Тогда еще было детство.
Женя немного подумала, переваривая эту информацию, затем спросила:
- Что же мне делать теперь?
- Жить, разумеется. Теперь тебе придется учиться слышать людей и чувствовать их.
- Это сложно?
- Это – да. А жить легко. Береги чудика. Как зовут твоего?
Женя задумалась. Над самым ухом, освобожденным от плена наушника, раздался голос:
- Какая у вас забавная игрушка. Прямо чудик какой-то. Как его зовут?
Девушка перевела взгляд на молодого человека в смешной полосатой вязаной шапке. Молодой человек прижимал к груди потрепанный кожаный портфель, протирая другой рукой запотевшие очки.
- Зависит от того, как вас зовут.
И Женька вдруг светло улыбнулась ему, склонив голову набок.
Стук-стук-стук…