Карусели было противно от своего же собственного визгливого скрипа. Да и в самом деле, кому приятно терпеть уродливый изъян.
Вдвойне обидно такое увечье, если ты осознаёшь, что в тебе изначально заложен самый значимый принцип мироздания - принцип захватывающего дух кружения. Принцип, что собирает пыль в миры и порождает жизнь из остывшего тлена звёзд.
Чёрная ржавая нога нещадно скрипела на каждом обороте, при этом внутри неё что-то щёлкало, а временами и громыхало. Когда же вращение замедлялось, карусель останавливалась и делала тихие пол-оборота назад. Так она и замирала….
Когда настало время перемен – появились те, чьё предназначение разрушать и замещать. Они выкорчевали из земли обветшалые качели, смели заборчик полупустой песочницы, найдя в её оскудевших недрах пару утерянных солдатиков, и взгромоздили на освободившемся месте замысловатую горку, всё таинство которой заключалось лишь в том, чтобы скидывать с себя любого посягнувшего на её вершину.
В перерывах между трудами, невольники перемен усаживались на растрескавшиеся карусельные скамьи, доставали принесённые с собой яства и, запивая их горячим чаем из термосов, предавались отдыху и беседе. При этом они не крутили карусельное колесо, а лишь раскачивали его из стороны в сторону, словно готовя себя к новому действию.
Когда работа по переустройству была закончена, один из замещателей присел на корточки и срезал скрипящую опору тонким искрящим диском. Карусель повалилась на бок, и в одно мгновение превратилась в хлам, утеряв то определяющее начало, что делало её воплощением загадочного движения….
***
В последнее время Иван Кузьмич стал замечать за собой некую прохладность в отношении к важным насущным проблемам, разрешение которых всегда определял делом первостепенным и безотлагательным.
Считая себя человеком взрослым, и в меру своих сил ответственным, Кузьмич даже претерпел некое душевное смятение от ослабевшей силы своего же рвения. Рвение по каким-то неведанным Кузьмичу причинам, ни с того ни с сего стало терять былую настырность, всё чаще отвлекаясь от намерения непременно попасть в «яблочко», глазеть по сторонам, а то и откровенно ротозейничать.
Какое-то время Иван Кузьмич списывал эти нехорошие симптомы на накопившуюся усталость, на глухую инертность бытия, хладнокровно пренебрегающую гласом вопиющего, на сам глас, который возможно и несколько осип от постоянного оранья «Ура!» и «Даёшь!»
Однако приглядевшись более внимательно к константам и переменным, Кузьмич сделал для себя неутешительный вывод, говорящий о том, что причины случившихся изменений лежат в другой системе координат, не имеющей никакого отношения ни к его, Кузьмича, усталости, ни к его же радениям, а тем более устоям.
Что-то поменялось во вне, снаружи…. Поменялось так плавно и естественно, что оказалось размытым, а от этого неуловимым. Проведя довольно пристрастный допрос себя самого, Иван Кузьмич определил, что корень его бед и душевных скрипов находится как раз в том, что он бездарно прошляпил сам момент загадочного перехода. Что вёл себя как последний осёл, что вовремя не разул глаза, не удивился и не поцокал языком, и теперь вынужден пользоваться лишь косвенными доказательствами, подтверждающими произошедшие перемены.
Доказательств этих было множество, но считать их железно определяющими Кузьмич не мог из-за их раздробленности и малой весомости. Однако одно вес имело весьма приличный, а то и основополагающий. Жизненная круговерть, в которую Кузьмич был вовлечён, явно меняла свой характер, при своей же неизменной сути.
Сравнить это можно было с горной рекой, по чьим порогам ты прыгаешь в утлой лодчонке, пыхтишь, машешь от души вёслами и вдруг выплываешь на равнину, на плавное течение и ширь. При этом и сама река, и пребывающая в ней водичка остаются теми же самыми.
Укрепившись в правильности своих выводов, Иван Кузьмич более не желавший быть ослом - ни последним, ни предпоследним, принялся пристально следить за происходящим, и вскоре убедился в том, что движение его судьбы неуклонно замедляется. Так происходило до того самого мгновения, когда его жизненная карусель не замерла в мёртвой точке и не поползла назад на пол-оборота в противоход, подарив Кузьмичу антивремя для нелогичных открытий и их осмыслений….
Когда колесо завертелось вновь, Иван Кузьмич оказался в совершенно другом его круге. Каких-то глобальных перемен в нём не произошло – он так же ревнив к разрешению важных насущных проблем, правда, проблем несколько иного рода. Прежние же его озабоченности пролетают с ним рядом, но по более быстрым окружностям.
Сам же Кузьмич абсолютно доволен своей новой жизнью и искренне радуется тому, что у всей этой гремящей, гудящей карусели ещё вполне надёжная и крепкая опора….