Lwоw. Первое воспоминание – кусок кисловатого ржаного хлеба со смальцем. Презентованный еще не съехавшей со своей, тогда уже – нашей, квартиры, сестрой ранее отбывшего в Польшу профессора. Угощение – запомнил, старую деву… а разве свойственно в два с лишним года от роду интересоваться дамами?
Послевоенный Lwоw запомнился серым в отштукатуренных фасадах домов, летом – c зелеными оазисами многочисленных уютных сквериков, и всегда - чисто выметенным. На его улицах властвовали «домоуправы». Нашу, костистую высокую старуху, панически боялись все: от солидных взрослых жильцов до дворовых котов. Чтобы из оформленного архитектором балкона да попытаться вылепить на свой вкус лоджию? Или самовольно продолбить капитальную стену в государственной квартире?..
Трамваи тогда ходили почти, как сейчас, по наитию. Не хватало тока. Особенно – вечерами. В тот раз наши продуктовые карточки прикрепили почему-то к далекому магазину за Оперным театром. Домой, ранним осенним вечером, ползём пешком. Темная Ленина (Лычаковская) с выплесками света от газовых рожков из пивных. Я обессилел, и встал:
--- Мама, зайдём в пивную? Немножко отдохнем, погреемся.
Заходить в шумящую пьяным людом кнайпу мама боится. Отдыхаем, стоя на улице. Осень 1947-го…
Скоро у меня должен появиться не то братик, не то сестра. Даже двое сразу. Так, безо всякого рентгена и томографии, сказали врачи папе. Поэтому маму помещают в санаторий на другом конце города. А я, поднятый отцом вверх, к телефонной трубке, первый раз в жизни кричу: «Мама?!.» из нашего 10-го почтового отделения. Мама лежит в странном заведении: там пекут вкусные плетеные пироги с повидлом для больных, но у него даже нет машины. Папа где-то нанимает грузовик, трёхосный военный «Студебекер». Мама в кабине, мы с папой – в кузове, срочно эвакуируем её в ОХМАТДЕТ. Братики, маленькие и, по очереди, нагло орущие, появились. А вот грудного молока у мамы на двоих?.. Но стране нужно молодое поколение, государство где-то находит и оплачивает кормилицу. Папа с баночкой каждое утро начинает бегать за молоком. 1948 год…
Соседи купили билеты в цирк, и толстая добрая пани Броня решила взять меня с собой на вечернее представление. Из стоящего по Городокской громадного брезентового шапито выходим почти ночью. Возвращаемся домой пешком. Узкими, чёрными каньонами неосвещенных улиц, под приглушенное совещание пары дядь-соседей. Бывшего «ястребка» поляка Володи и просто еврея – Яши на тему: как безопаснее двигаться. Посредине мостовой, где тебя все видят, или, прижимаясь к стенам домов. Страшно…
Продуктовых карточек уже нет, а в нашем доме – маленький продмаг. Завидев на улице телегу с ящиком, запряженную парой битюгов-тяжеловозов, или хлебную полуторку, сразу становлюсь в очередь первым. Потом бегу домой за деньгами. Поначалу, брал любой. Но, приходит день, когда мама говорит: за черным хлебом очередь можешь не занимать.
Начало пятидесятых. Поляков на улице почти не осталось. Старший дворник Юзек Найдзьоный? Пани Рузя, домработница Шелепиных? Еще пара старушек, «забаррикадировавшихся» в постоянно закрытом доме 33. Им, наверное, просто не к кому, и незачем ехать?
Выехали, изошли?.. Lwоw, c ними, тоже? Для меня он – исчезнувший с исходом поляков город. Из прошлой, изгнанной послевоенным земельным переделом, польской цивилизации. Ибо не австрийцы, владевшие полисом последние столетия, ни многочисленное еврейство, отаборившееся во Lwоwe и окрест, а именно поляки сформировали облик, и выпестовали его душу.
Хотя,.. интересно, а в какой среде между двумя мировыми войнами родилась эта погребальная поговорка: «Львув – място українське, улице – польське, камєніци – жидувське»?
________ Львов. Советский, и, по-советски, интернациональный. Поначалу – созидатель. Заводов, фабрик, - под которые строят корпуса. Небольших промышленных артелей, что возникают где-нибудь как-нибудь, и в народе именуются «еврейскими».
Металл, станки, специалисты прибывают отовсюду. Энергетическую и строительную базы создают на месте, в Галиции. Отец задействован в создании второй.
Киев разрушен войной настолько, что Киевская (западная) экспедиция харьковского «Укргеолнерудтреста» еще началом 50-х занимает всего пару комнат в отстроенном доме на Крещатике, из окон которых виден стеклянный купол ВР. Поэтому она, начиная с 1945 года, уже успела десантировать на Львов, где наличествует освобождаемый поляками жилой фонд, добрую треть своих сотрудников. И даже организовала им «контору» для камеральных работ в трапезной бывшего монастыря монахов-бернардинцев внутри темного двора напротив Галицкого базара. Только по оси от улицы Ленина живут не менее пятка геологов: Мурогин, Пчелкин, Асташенок,..
Но холодной зимой 1950-51 годов геологоразведчики, по наводке «мадам» - Ольги Моисеевны, увлечены иным. Каждое утро они начинают отмечаться в очередях под магазином «Приборы», что в здании Совета Профсоюзов по Академической. Папа бегает в очередь тоже. И у нас над ванной появляется газовая колонка, потом, в кухне, вместо кустарной двухкомфорки, – ленинградская плита с духовкой, и, наконец, - швейная машина «подолка». «Жить стало лучше, жить стало веселей..»?
Почему так странно вращается потолок?.. Хочется спать, а надо мной с перепуганным лицом мама держит чулок. Рядом стоят отец и незнакомый дядька в белом, как мясник на базаре, халате поверх пальто. В черной декабрьской ночи единственная фара ГАЗ-51 с будкой вместо кузова высвечивает наваленные дворниками по обочинам тротуаров сугробы снега… Прихожу в себя от непонятного шума звякающей посуды и электрического света. Прямо передо мной на табуретке тарелка манной каши с кляксой подсолнечного масла поверху и парящая чаем стеклянная консервная банка… Со скарлатиной я проваляюсь в инфекционной больнице на Киевской 30 дней. Успев возненавидеть на всю жизнь блестящие кастрюли со шприцами и боксы с иглами к ним. Научусь играть на куске разграфленного химическим карандашом картона в шашки, самодельными картами резаться в «дурака». Даже полюблю крепко просолившуюся в бочке жареную треску с картофельным пюре. Зима 1952 года.
Мать плачет, слушая по радио речь Молотова, и шьет мне красную с чёрными кантами нарукавную повязку. Сегодня в школе – траурная линейка. Умер Й. В. Сталин. Отец, поработавший в БАМЛаге вольнонаёмным хранителем изыскательской документации по строительству довоенного БАМа, и отсидевший там же, в Свободном, под следствием «кандидатом в шпионы буржуазной Польши», приходит домой с работы вдрызг пьяным. Много позже папа расскажет, что в тот мартовский вечер он и ведущий геолог Виктор Мурогин обошли полдюжины из трёх-четырёх десятков пивных по Ленина. Молча напиваясь от необъяснимого облегчения, и стараясь его никак не выявлять перед чересчур трезвыми посетителями заведений…
На улице - первые подвижки с жильём. Подвальная семья Витьки «ебята, мне мама купия фуяску» переезжает в новую квартиру на далекой Левандовке. Разуплотняется в том же доме большая коммуналка, где хохлацкий клан Лёньки-малого проживал с татарами Хусаиновыми. А мы с Игорем Клюсом, теснящимся в одной квартире с капитанской семьей Валерки Каневского, пару раз мотаемся на Майоровку. Там радиоцентр строит для семьи инженера Клюса половину двухэтажного коттеджа. Выносим строительный мусор и таскаем кирпич, отрабатывая норму часов…
У сухопутного Львова появляется первая рукотворная водная база отдыха горожан – Комсомольское озеро. Работает молодёжь из ПТУ, техникумов, ВУЗов. Помогают промышленные предприятия. Вообще, во Львове слово «первый» становится популярным. Первый троллейбус, и первый уличный таксофон. Первый ЛАЗ, сразу отправивший в нокаут архаично собранный на заклепках, ЗИС. Первый телевизор – «Львов». Первое в СССР предприятие, получившее солидный статус фирмы, – обувной «Прогресс». Первый в мире завод, заработавший по уникальной львовской технологии производства электрических изоляторов для ЛЭП из стекла… Хрущевская оттепель принесла результаты.
Львов, да и вся страна, на подъёме. Народ работает хорошо, дорвавшиеся до мирной жизни фронтовики и плохонько выкормленные птенцы военного лихолетья. Даже – галицкое село, что большими тысячами рекрутировано в цеха заводов и фабрик. Вырвавшиеся из колхозного быта, селяне пока еще дорожат работой «за живі гроші».
Отец начинает приносить домой брикеты филе морского окуня (настоящего!) из Исландии, квадратные метры вкуснейших свиных ребер натурального копчения для супов, консервированную, мозговой спелости, кукурузу в баночках. В магазинах – новые сорта колбас – «дрогобыческая», «львовская», «лесная». Все – высококачественное и вкусное. В условиях хрущевской демократии пока работают жесткие сталинские стандарты. Жить становится действительно лучше…
Но,.. где-то в Москве, недовольные изматывающей погонялкой «догнать и перегнать США по производству мяса и молока на душу населения», « обеспечить каждую советскую семью благоустроенной квартирой», затеянной неистовым Н. С. Хрущевым, партийные бонзы под началом Брежнева уже затевают переворот…
В самом конце Харьковской улицы, на окраине Кайзервальда, завгар на ставке в 800 сталинских рублей (оклад отца без полевого довольствия – 960), вымахивает двухэтажный дом. Об особняке пишут газеты, завгар гремит под суд, строение конфискуют…
Сосед Коля Терещенко трижды поступает в медицинский на лечебный факультет. Каждый год не добирая одного бала по конкурсу. Не помогает даже халат санитара скорой помощи. Зато залётные грузины от мандарин-гранатовых кацо в нём учатся. О медицинском институте по Львову бродят скверные слухи. Без сталинско-бериевской палки начали потихоньку загнивать?...
Мне – проще. Отцовская «инженерная геодезия» специальность не из престижных. Но я не привык пахать в учебе. А тут еще эта «физика от Буцька»? За учебную пару на длинной доске амфитеатра кафедры физики рисуются километры гирлянд из голых формул, практически без разжевывания их сути и смысла? С то появляющимися, то исчезающими константами какого-то Больцмана. Ну, а на фиг мне этот умник Больцман?..
В надежде, что через год поумнею, папа по своим каналам устраивает академический отпуск. Можно и поработать? Я – грузчик на «птичке», холодильнике №2 мясокомбината. На второй день, после выписки топографической каллиграфией нескольких накладных, еврей – заведующий «птичкой», дает команду бригадиру грузчиков:
--- Иван, студента не трогать. Он будет у меня сидеть на «талмудах».
Неделю стажера по-отечески проводят после работы через проходную, каждый раз с курицей в промежности, потом – вопросом контрольный выстрел:
--- Вот мы с тобой кушаем, а с чего? Ты хоть подумал об этом?
«Кушаем» с приемки продукции. Два-три раза в день по сигналу из цеха я отстёгиваю громадный замок с нашей стороны. С другой, цеховой, на той же двери, это проделывает одна из двух девчонок-мастеров, выпускниц Полтавского техникума мясной промышленности. Каждый раз списываем этикетки 50-60 подготовленных к заморозке ящиков с курами, утками, кролями,.. На следующее утро – генеральная сверка за сутки. В случае нестыковки результатов, погружаемся в валенки, натягиваем телогрейки и, сопровождаемые Иваном, оправляемся пересчитывать продукцию в морозильную камеру. А на хрена?! Если сам ящик уже ликвидирован, стая кур «перелетела» с помощью Вани в иные, холодильные отсеки, а содранная этикетка еще вчерашним вечером передана мне для должного «переформатирования талмуда»… Гнием, и уже почти системно. Демократия то, – палка о двух концах?
С физикой не складывается и через год. В феврале, не дожидаясь сессии, бросаю ЛоЛПИ. Осенью – армия, на 3 года…
А о старом профессоре Буцько, которому так и не смог сдать физику, я тепло вспомню после 27. 07. 2002. Спустя почти сорок лет. Когда пригодятся услужливо выплывшие из закапелков памяти осколочки его лекций: «тіло, що рухається по орбіті, знаходиться у стані нестійкої рівноваги; відцентрова сила, доцентрова, гравітаційна складова,..» Суть то, что служит базой при построении эпюр перераспределения аэроинерционных сил в расследовании авиационных проишествий.
Советский, интернациональный, русскоговорящий Львов заканчивается где-то в конце 60-х. Город новаторской науки, трудяга производственник,.. Потихоньку уезжают евреи, возвращаются на свои «родины» командированные, рассасываются специалисты… По погостам – тоже. Город незаметно, тихим подсосом, заполняется выходцами из сел Галиции.
Галиция – транзит. От Lw;wa до Бандерштадта
продолжение
______Львів. Брюхатая Ан-10А «Украина» приземляется из Москвы затемно, но я в дежурящем до полуночи «сквозняке» успеваю зацепить дембельскую бутылку прибытия. Папа удивлён, рад:
--- Отслужил?
и слегка недоволен:
--- «Столичная»? Она сейчас во Львове стала настолько плохой, что у нас все перешли на «Экстру».
Первые перемены?
Хотя утром просыпаюсь под такие милые сердцу позывные: «О Львів, о Львів, серце моє…», и бархатный тембр голосов Сидельник со Щербиной. Львовские дикторы на радио – лучшие в Украине. Ну, разве еще Роман Лемеха, с телевидения. Эта троица – эпоха в несколько десятков лет жизни города. Чудесные голоса, рафинировано правильный украинский литературный язык. Что, к сожалению, пока так и не прижился в Галиции…
Женюсь! Посредством «системы». У невесты в комнате общаги накапливаются приносимые из закройного цеха обувного «Прогресса» бутылки водки ликеро-водочного «Днестра» и кулёчки растворимого кофе с кофейной фабрики. За мясом с сыном соседки по коммунальной малосемейке идем к его тёще. О существовании запрессованного между заводом «Молдвино», «нефтеперегонкой» и мясокомбинатом небольшого, в дюжину домов частного сектора, «шанхайчика» я даже не подозревал. В комнате-кухне – два холодильника, на полу - весы-ваги и полная оцинкованная балия-ванна свежего мяса. Только что, в обед, разгрузилась очередная смена тружеников мясокомбината.
Уже не загниваем, или – гнием, а разлагаемся?..
По месту моей работы, в цехе резиновой обуви завода РТИ, тоже. Началом смены на обоих конвейерах собираются деньги для закупки «левых» полуфабрикатов, под конец – разносится норма в две пары резиновых сапог на человека. Иногда, по вечерам, налетает бригада ОБХСС легендарного подполковника Хвостовского. Потом идут товарищеские суды: раздаются штрафные десятки и рисуются общественные порицания. Не действует. Прогнило, кажется, все, что способно гнить… Недостаток системы? Избыток демократии?
Хотя, внешне? Работают и перевыполняют планы все заводы и фабрики. Строится и раздается бесплатно уйма жилья, в завкоме есть путевки на лечение и оздоровление. Платятся прогрессивки и премии, передовикам на завкомах распределяют машины…
Родился сын. Иду регистрировать. В уютный особнячок на Кармелюка, где уже устроен «Палац реєстрації новонароджених». Без дитяти, свиты сопровождения из родственников, шампанського, фотографа и других появляющихся понтов. Встречают плохо, с меня нет навара.
На заготовленное имя младенца «Сергей – Тарас» реагируют еще хуже:
--- То не вільно! Згідно інструкції.
Зато настойчиво предлагают «вкупыти» памятную медаль. Отвратительно сработанный из красноватого сплава кич по цене ювелирного изделия.
Странно? В Алдане образца 1944- го, из сталинских времен, давать имя «Юрий-Богдан» разрешалось…
Учусь снова. В этот раз - заочно, и без физики. По специальности «организация и планирование промышленных предприятий». Серьёзно и вполне, без троек, благополучно. До предмета «технологии отраслей промышленности». Познав десяток кирпичных заводов, от межколхозных полевого типа до высокомеханизированного гиганта во Львове, умея садить сырец в печь: хоть простенькой «раей», хоть канальной «сыпкой» в кольцевую печь Гофмана, я не могу сдать тему. Однокурсники смеются:
--- Да будь ты хоть академиком кирпичного производства, а без бутылки коньяку ...
Кооперируемся на троих, так вроде безопаснее в случае отлупа. Компания подбирается чудненькая: орденоносец, действующий депутат союзного парламента – Верховного Совета СССР от многотысячного коллектива «Электрона» - Марийка Ко., супруга самого популярного футболиста «Карпат» - другая Марийка Ку., и я. Закупаем бутылки коньяка,..
Львів 60-80 –х годов 20 столетия представляет собой уже своеобразный микст. Из конгломерата самого разного послевоенного населения города и галицкого селянства. Из тех, кто строил, запускал промышленные предприятия и рабочей силы, навербованной в селах Галиции.
Львів – переходной этап в истории города, в котором начавшееся разложение советского строя совместилось по времени с процессом ползучего замещения послевоенного интернационального населения полиса автохтонным населением Галиции. Советский интернационал в 40-х вытеснил поляков, теперь, на 90-95 % селянская, галицкая цивилизация замещает послевоенный интернационал. Изошел Lw;w, исходит Львов. Город исходов?
1980 год. Работаю уже на ЛЗНЭЛ – заводе низковольтных электроламп.
У браковщиц цоколей – беда. Молоденькую сердечницу бригада вывела на свежий воздух. У нее – приступ. Девочка с мраморным лицом сидит на лавке в полуобмороке, подруги накинули на нее пальто, массируют онемевшую левую руку. И смотрят на меня врагами. Первый раз вызвавшего с телефона на проходной «скорую помощь» минут 40 тому, сбегавшего туда же еще раз 20 минут спустя звонить по второму разу. И совершенно бессильного со своей валидольно- анальгиновой аптечкой.
Не выдержав взглядов рабочих, в третий раз тяну за собой к проходной кладовщицу Славу:
--- Ты - рабочая, тебя не накажут, – при буром на этих диспетчеров «скорой помощи»! Пугай коллективной жалобой в Москву!
Когда приехала «скорая помощь», я постарался плотно не общаться с бригадой. За меня им все высказали браковщицы.
Впрочем, это уже даже не Львів, а нечто, гораздо более близкое к Бандерштадту.
__________ Бандерштадт. Сначала «плагиат», который поможет прояснить суть произошедшей последней трансформации «города исходов». Из двух третей объема микроскопической статьи А. Парубия «Мій Львів», появившейся в блогах «Украинской правды» 22.06.2011:
«Сьогодні, у проміжку між громадськими заходами, я традиційно зайшов випити ранкову каву у львівську кав*ярню…
І мені пригадалось, скільки моїх київських знайомих на вихідні їдуть у Львів… Я, львів*янин, власне від них дізнаюсь, які нові кав*ярні відкрились у моєму місті. І на вихідні, успішно використовую інформацію…
ВОНИ вкладають свої гроші у Львів, бо почувають себе тут комфортно. …тим швидше Львів розвиватиметься, як потужний туристичний центр. Тим заможнішими будуть Львів*яни…»
Всё!!! Остаётся лишь проанализировать содержание опуса депутата ВР, державотворца от Галиции, одного из представителей высших эшелонов ее элиты:
«Я, львів*янин …»
А, почему бы, уроженцу Червонограда 1971 года, не уточнить: в каком поколении?.. Впрочем, по свидетельству депутата горсовета Первого Демократического созыва Якова Диброва, в депутатском корпусе города начала девяностых годов уже не было ни одного уроженца Lw;wa, Львова, даже того, что я именую, как - Львів. А, ежели математически точно: в городе население из сталинских «зайд» образца 40-50-х годов, сменил массив галицких автохтонов, которые на протяжении последних 5-6 веков никогда не доминировали на его улицах. Горожане в первом, максимум – во втором поколениях.
Польскую культуру из Lw;wa вытеснила советская интернациональная, теперь в городе ее заместила монокультура сельской Галиции.. На рубеже 80-90 годов возникла столица Галиции - Бандерштадт. С основным массивом населения из «расовых галычан», со своей локализованной УГКЦ, своей культурой, своим пониманием алгоритмов построения государства.
Его образчик: «Вони вкладають свої гроші у Львів…Тим заможнішими будуть Львів*яни…»
С чего, пан Андрей? От того, что ваши киевские друзья нахапают земли и налепят в историческом центре Бандерштадта кабаков, став высасывать из туристов деньги в свои карманы? Ой, ли?
У галычан, более 500 лет пребывавших под поляками, потом – австро-венграми, в качестве «просто сельского населения», в сознании очень крепко укоренилось понятие «моё». Именно оно всегда определяло благополучие семьи, её способность выживать, размножаться, накапливать жизненно важные ресурсы. Чем больше этого «моё», тем лучше.
Понятие «общественное – суспільне, громадське» тоже присутствует в их мышлении. Общественные работы во времена Австро- Венгерской империи (по команде властей), продовольственные контингенты на бандеровскую партизанку (под контролем СБ ОУН(б)), сейчас – политические митинги (под присмотром националистических политконтор). Хотя и воспринимается иногда в качестве «примусівки» (неизбежно обязательного).
А вот насчет государственнического мышления?
Каков он – Бандерштадт, столица галычан и управляемый галычанами?
Уже не промышленный ( подробнее статья – сайт Тарасова правда «Галиция – тяжёлая сейсмика Украины»), но базарный, под кои отошли корпуса ткацко-прядильной фабрики, завода газовой аппаратуры, опытного завода КБ конвейеростроения, территория первого таксопарка. И даже цоколь первого в Украине недостроенного фешенебельного отеля «Золотой лев»*****.
До умопомрачения религиозный, со свежими крестами в иных парках через каждые несколько десятков метров. И полудюжиной религиозных учебных заведений самого разного толка и ранга. Вплоть до строительства некоего униатского «кембриджа» за Стрийским парком.
Почти ежедневно что-то празднующий, отмечающий (все государственные и дюжину религиозных праздников, придуманные светские тоже – от королевских и венских ежегодных балов аж до Дней вареника, пончика, пива и «коробка-феста»). Или, как минимум, раз десять в году официально скорбящий флагами с домов по убиенным НКВД. Какая -то смесь тотального празднества жизни с плачем поминальных панихид?
Студенческий, забитый молодежью со всей Западной Украины. Что просвещается в таком количестве львовских «вышей», что не поддается умозрительному подсчету. Только в одном, бывшем фабрично-заводском районе Замастырнов, где отродясь не водилось бурс, рангом выше пребывавших там кинотехникума и техникума обработки древесины, возникли компьютерная, банковского дела и кордебалетная им. Поплавского «академии», плюс Европейский университет. Студентов встречаешь повсюду и всегда. Днем ими заняты столики кафе в районе университета , они же, из вышей рангом пониже - курортного бизнеса, экологии, иных, постоянно трутся в шмутковых рядах Краковского и Нового базаров. А в период модулей или сессий дружно выстаиваются в очереди к ксероксам.
Бандерштадт, несмотря на сохранившийся в целом облик Lw;wa, Львова и того, что я именую как Львів, существенно отличен от них по способу жизни.
Он не прокладывает новых внутригородских трасс, хотя и забит машинами под завязку. Ибо прожил почти 20 лет без генплана города, потерял экономический базис из собственной промышленности и дорожно-строительную индустрию.
Не заботится о занятости своих жителей, хотя и обладает значительными возможностями для организации рабочих мест, взамен им же уничтоженных промышленных предприятий. Кое-что, правда, предпринимает бизнес. Организуя швейные цеха: те, что побольше – где шьют одежду, и маленькие – для замены на готовых изделиях этикеток индийских, китайских, турецких производителей на более солидные бренды.
Зато бурно развивается медицинская «индустрия». «Рак побежден!» вещает реклама на трамвае от какой-то «Кибер-клиники». А в медицинском «городке», угнездившемся в двухэтажных бараках пересыльной тюрьмы по Черновола, появляется «Оксфорд – центр». Почти одновременно с европейским!!! медицинским центром св. Параскевы, что сумел втиснуться между жилыми домами на место старой кофейной фабрики по Заводской… Вот только непонятно, почему в ставшей популярной у львовян аптеке «Знахарь» постоянные очереди из людей старшего поколения. Как правило, по наблюдениям, вообще без рецептов…
Менты, что гоняют селян, приехавших продать пару бутылок натурального молока, либо комок домашнего масла… Нелегальные перевозчики из районов, меняющие конечные остановки в узких улочках центра, как уголовники «малины». Никогда на моей памяти, во Lw;we, Львове, на львівських вулицях теж, селяне не торговали с грязного булыжника мостовых. Торгуют в Бандерштадте…
Бандерштадт?..
Люблю «Эльжбету». Неоготический, довоенных времен, польский костёл. Что одиноко и гордо выбросил в небо троицу своих шпилей из сиреневого сквера на львовском Привокзале. «Эльжбетку» при подъезде к полису видно издалека, она первой встречает прибывающих, и последней провожает покидающих город. Визитка первой встречи, последний образ при расставании?
Концом сороковых исходил Lw;w и, одновременно, высылался подальше людской контингент бандеровского движения:
Здесь в волнах предрассветной сирени,
в свой последний ложась поворот,
мерно плыли конвоями тени,
на этап набирая свой ход.
По зиме заскрипели подводы
на тоскующий крик поездов.
Пила «польша» в угрюмом исходе
ложь друзей и коварство врагов.
Львов 50-60-х. Динамичный, работающий и, заодно, отсасывавший избыточное население галицких сел на освоение целины, колонизацию Дальнего Востока:
Сборный пункт из вербованных судеб,
отпыливших к вокзалу в гуртах.
Уезжали казенные люди
на костёл открестясь второпях.
Конец 80-х – начало 90-х. Заканчивается «радянський Львів» . И многим славянам, да и евреям тоже, становится в этом городе плохо:
И нужда тут тянулась славянская,
грусть евреев тряслась в багажах,
бесприютностью всей эмигрантскою
отражаясь в твоих витражах.
В этом городе разных исходов,
привокзальной мадонной родясь,
сколько ж ты проводила народу?
На прощанье за всех отмолясь!
Кстати, витражей цветного стекла в оконных проемах костёла уже нет. С воцарением Бандерштадта «Эльжбетку» передали в качестве церкви св. Елизаветы УГКЦ.
А Бандерштадт? О нём в прозе:
07.04.2001 Суббота. На «Заводе» - акционерное собрание и, одновременно, большие профилактические маневры энергетиков. «Спеціялісти високого тиску» умудряются обесточить цех сразу с обоих вводов. Погасли стекловаренные печи, залито стеклом тычком остановившееся оборудование. После получасовых «гонок по вертикалям» расшиваем аварийную ситуацию до минимума, и я сажусь к телефону выяснять отношения с дежурным энергетиком.
Крик! Страшный в своем отчаянии крик матёрого сорокалетнего мужика, рыжего «Дьяка»:
--- Я глаз потерял!
И он сам, закрывающий окровавленным куском серой бумаги, в которую упаковывают стеклотрубку, глазницу.
Вызванная, спешит из заводской поликлиники дежурный фельдшер Оля, и, случайно, в перерыве «акционерной стрелки», заходит проверить цех начальница. Вызваниваем «03» минут тридцать: шефова – со своей телефонной батареи в кабинете, я со своего единственного аппарата в конторке.
--- Тарасович, надо их встретить?
--- Уже послал.
Выглядываю в окно: ворота проходной – настежь, и рядом две фигурки – охранника и контролера смены «Две штучки». Он должен подогнать машину «скорой помощи» под цех…
Проходит около часа. Бледная начальница начинает обзванивать заводские службы. Почти сразу подруливает старенький уазик с надписью: «электротехническая лаборатория», грузим «Дьяка» в тесную кабину. Одной рукой он держит громадный марлевый тампон у глаза, в другой – кулек с запасными «памперсами». Лезем с начальницей в нутро будки. Удивленное лицо контролера у ворот на проходной, охранник даже не останавливает для проверки машину. Трясемся, впереди не менее 15 километров через весь город, к больнице «скорой помощи» на Топольной…
«Дьяку» на глаз наложат 26 швов, и спасут 15 процентов зрения. Он уже не сможет работать на вытяжке трубки…
А машина «скорой помощи» вообще не приехала. Это может подтвердить известный сейчас во Львове спортивный журналист, а тогда – контролер стеклоизделий моей смены «Г» по прозвищу «Две штучки».
Бандерштадт?!