Тибетская шапка барона Унгерна

Костя Федотов
Это правдивая история. По просьбе выживших, все имена изменены. Из уважение к умершим все будет рассказано в точности так, как оно и было...


Медленно и неохотно прихожу в себя от жуткого колотуна во всем теле...
Сижу, крепко зажмурившись, и стараюсь оттянуть неизбежное пробуждение. Но сознание вернулось...
Глаза с трудом расщепливаются: с лобового стекла мне улыбается истертая японочка - значит я в нашем чертовом «Газике».

Осторожно (боюсь, что выпадут) вращаю глазными яблоками, оценивая обстановку: рядом, за рулем сидит Степаныч в ТОЙ САМОЙ ШАПКЕ. Он тоже замерз и дрожит, как последний цуцик.

Постепенно начинает проясняться вчерашний вечер... Так, значит была пьянка с умным монголом, его шикарная шапка. Потом, вроде все вместе сели в машину...

- Где Резо?
- Нет его... выпал нах из машины, по дороге...
- ????

Напарник обжигает меня быстрым, воровскими взглядом. Если Степанычу чего-то не по кайфу, его ярко-голубые, базедовые глаза становились желтыми. У нас на фирме его все так и зовут - «волчара».

Вчера утром мы со Степанычем отправились на угольный разрез в Баганур - это 120 км от Улан-Батора. Барахлят наши грузовики и нужно составить очередной сервисный акт.

Дорога ужасная: первые 10-15 километров бетонка, а дальше - лунная поверхность. Трещины, ямы... Едем только по ориентирам и компасу.

Кстати, стрелка компаса здесь прыгает, как сумашедшая - рядом магнитная аномалия. Был случай, когда чуть не заехали в Китай с этой бля..ой стрелкой: едем, едем, пока не появился указатель: "До границы с Китаем 120 км". Тогда только сообразили, шо заехали не в ту тундру.

Обычно, управляемся за два дня, точнее нам хватает и одного часа. Мы же не поцы, чтобы на холоде торчать... Расписываемся в сервисных книжках и всех дел.

У нас имеется миссия по-важнее: в Багануре имеется медучилище, где всегда рады советским специалистам. Выбор большой – здесь сочтут за честь принять в свою тепленькую юрточку старшего братика, и даже не одного...
Со своей стороны старшие братики тоже не возражают против укрепление дружбы с младшими сестричками-медичками...

Но в этот раз общага пустовала. Все сестрички разъехались по своим кишлакам и баулам на каникулы.

Ехать назад все равно уже поздно, поэтому решаем сходить вечерком в столовую-ресторан при шахте.

Яркая неоновая вывеска "Столовая" в шесть часов вечера отключается и на дверях появляется картонная табличка, с криво написанной надписью на русско-монгольском языке - РИСТОРАН. 

Меню здесь не менялось со времен хана Батыя: суп-харчо, шницель с салатом и бутылка водки под Челентанно.

Несколько слов о моем напарнике. Степанычу за пятьдесят. Ему выпала судьба простого советского человека: нашли на улице, еще в детском саду попал в банду. Малыш Степаныч влезал в сберкассы сквозь водопроводные трубы и потом, изнутри снимал крючок с дверей.

Через год всю банду взяли. Была перестрелка, много убитых с обеих сторон. Восьмилетний Степаныч все убийства взял на себя...
На Колыме много учился, закончил школу милиции и вышел по бериевской амнистии. Вот такой был мой друг и напарник, Степаныч...

В полутемном зале еще не лысый Андриано поет поет "Susanna, Susanna, Susanna, Susanna, mon amour". На стенах плакаты с олимпийским символикой. Пару месяцев, как окончилась московская олимпиада. Народу немного, в основном наши спецы, ну и пара-тройка монголов с бурятами. Пьяных пока мало, все тихо и культурно...

Мы со Степанычем уныло тыкаемся вилками в пустые рюмки. Надо же, такой не фарт - специально напросились на эту поездку, а у этих узкоглазок каникулы, блин...

И вдруг вся столовая осветилась... Как будто, посреди долгой ночи взошло ярчайшее солнце. Ну, в натуре, такое ощущение было... Народ разом обернулся ко входу.

Обыкновенный, советский монгол в модной, черной «Аляске». Ничего особенного и странного... Ну, низкорослый, ну, глаза в разные стороны смотрят, ну, возраст непонятный, так мы и к этому привыкли...

Для нас все монголы одинаковые - мужики, бабы. Все на один фэйс. Естественно, кроме молоденьких, пятнадцатилетних девчушечек. Тех мы чуем за версту, по аромату их, нежных, степных ген.

Так в чем же тут дело? Что особенного в этом чуваке?

Это его  шапка-треуха... Это, блин даже не шапка, это какая-то золотая, переливающаяся тысячью солнц пирамида, это река света, и монгол плывет по ней...

Мужичок присаживается невдалеке от нас. Удается, наконец разглядеть папаху вблизи: шапка какая-то особенная - червоная, скорее даже рыже-золотая.

Мы с напарником переглядываемся - такая ляля потянет на "пятихатку"...
Степаныч берет водку и уверенно направляется к столику монгола, я за ним.

Знакомимся... Мужик (зовут его Резо) зоотехник, его совхоз снабжает трудолюбивых монгольских шахтеров бараниной. Довольно прилично шпарит по нашему.

Первую бутылку приговорили по-быстрому. Понимаем с «волчарой» друг друга с полуслова: нужно набухать Резо, а потом по дешевке прикупить шапку. Заказали еще одну банку...

Вежливо слушаем болтовню монгола-ветеринара, поддакиваем, подливаем, умно и важно киваем головами и снова подливаем...

Йа, йа, натюрлих... Проблемы монгольского животноводства нас очень волнуют и даже  где-то заводят. Нужно с этим шо-то делать. Наш очередной тост за полную баранизацию всей Монголии.

Разговор становится все более оживленным. В основном феерит Степаныч: он в ударе, рассказывает анекдоты про тупых чукч. Резо заливается смехом превосходства. Чукчи тупые...

Заказываем третью, и тут «волчара» начинает разговор за монгольскую папаху. Мол, какая у тебя Резо, смешная тюбетейка. Он удовольствием купит ее за "четвертной".

Если до сих пор Резо казался нам добродушным и веселеньким монгольчиком, то теперь он весь напрягся, лицо стало желто-жестким и злым, как у его предков из фильма "Андрей Рублев":

- Треуху я не продам.  Хочешь, отдам свою куртку? Она классная, импортная, но треуху  не продам, не проси...

Степаныч тоже потихоньку заводится, заказывает еще одну...

В столовой уже никого нет - завтра рабочий день и здесь встают очень рано.
Буфетчик (он же директор, официант и повар) уныло смотрит по телеку сериал про Карла и Дженни Маркс. Те ходят по парку, тесно прижавшись и между жаркими и смачными засосами разговаривают за добавочную стоимость.

Монгол пьет с "волчарой", а мне уже "инаф", достаточно - почти в ауте. Два раза сходил на мороз, с понтом подышать воздухом.

Петрович кладет на стол четыре «четвертных»: "Все, бери бабки и уматывай, больше не дам". Резо отрицательно мотает головой.

Разглядываю, лежащий на стуле, рядом со мной головной убор: это стёганная, с твёрдой конусообразной тульёй шапка, крытая жёлтым шёлком (поэтому издалека она казалась золотой), с несколько вытянутой вверх макушкой.

Осторожно касаюсь ее пальцами и сразу чувствую какие-то легкие укольчики в подушечках... Приятные, расслабляющие... Эта шапка просто завораживает... Пытаюсь ее надеть.

Резо встрепенулся, вырывает у меня шапку:
 
- Не трогай, пожалуйста. Чужаку ее одевать нельзя. "Номын малгай" передается у нас по наследству. Я получил ее от отца, а он от своего...Мой дед был денщиком у барона Унгерна. Перед расстрелом барон передал треуху моему деду...

- Ну, шо за нах, номмм... мын... бля... гай.. Обыкновенная монгольская шапка, и в придачу абсолютно новая.
- Нет, она особенная, поэтому и выглядит так. Очень давно, на Тибете, барон похитил (Резо употребил другое, русское слово) эту треуху у буддистских монахов. В ней был заключен злой дух. Но она приносила Унгарну удачу. Японскую, мировую и гражданскую войны он прошел без единой царапины.
Этот дух до сих пор в шапке - мы держим его взаперти. Но если кто-то, без нашей воли, наденет треуху, или отберет ее у нас, злой дух вырвется на свободу. Тогда он воскресит какого-нибудь сволоча и вселится в него.
Вместе они погубят весь мир...

Резо, так и сказал "сволоча", подчеркнув этим половую принадлежность дьявола.

- Ты шо, братья Гримм, шоб такое гнать? Сколько у тебя бабла? – спрашивает меня «волчара», не отрывая глаз от шапки.

Выкладываю двести упругих тугриков. Степаныч раскладывает их по столу веером:
"Вот, Резо, триста тугриков, давай шляпу и вали - у тебя же куртка с капюшоном, бОшку не отморозишь..."

Монгол отодвигает деньги, проглатывает последние капли из моего стакана и начинает рассказывать...

И тут выясняется, что Резо может не только отважно сражаться с эпидемиями ящура, но и красочно рассказывать байки за свой народ.

Оказывается, Унгерн (этот психопат, с его полным похуизмом и пренебрежением к опасности) собрал горстку казачков-дезертиров и повел их в безумный поход на Ургу. Именно, благодаря той авантюре, сегодняшняя Монголия является независимым от Китая государством.

Резо шаманил: "Барон Уууунгеееернннн, это белый рыцарь Тибеееета, воин Шамбалыыыы..."

Буду откровенен - всегда считал монголов, такими себе, нашими младшими братьями по разуму, наподобие негров. Не случайно у эфиопа Пушкина лепшим корешем был "друг степей монгол".
И вот сейчас (после трех банок водки) Резо казался мне монгольским "пушкиным".

Дальнейшее помню довольно туманно... У Резо был «Буран», но он почему-то не заводился... еще пили водку на морозе. Потом все сели в наш «Газон»...

Медленно и неохотно прихожу в себя от жуткого колотуна во всем теле...
Сижу, крепко зажмурившись, и стараюсь оттянуть неизбежное пробуждение. Но сознание вернулось...

Глаза с трудом расщепливаются: с лобового стекла мне улыбается истертая японочка - значит я в нашем чертовом «Газике».

Осторожно(боюсь, что выпадут) вращаю глазными яблоками, оцениваю обстановку: рядом, за рулем сидит Степаныч в ТОЙ САМОЙ ШАПКЕ. Он тоже замерз и дрожит, как последний цуцик.

Постепенно начинает проясняться вчерашний вечер... Так, значит была пьянка с умным монголом, его шикарная шапка. Потом, вроде все вместе сели в машину...

- Где Резо?
- Нет его... выпал из машины, по дороге...
- ????

Мой напарник обжигает быстрым, воровскими взглядом. Если Степанычу чего-то не по кайфу, его ярко-голубые, базедовые глаза становились желтыми. На фирме все так и звали его - «волчара».

Сердце сжалось от страх... Блиииннн... «Волчара» что-то сделал с монголом и теперь я тоже замешан в этом.

Сидим молча в нашей жестянке, дубея от холода и думаем об одном и том же. Зимой наша тачка становится натуральным холодильником. Тепло в машину поступает только при движении, но сейчас мы стоим...

Жуткий зусман. Минус двадцать, точно... Когда выходили из столовки, было около нуля. Но из-за бурана температура, так сильно упала.
На мне тонкие джинсы, кожаная куртка на рыбьем меху, легкие ботинки и какая-то тюбетейка-ушанка.

Это же нужно так лохонуться... Шапка ему, видите ли понравилась...

- Почему стоим?
- Опять попали на аномалию, компас прыгает, как ебнут.ый. Заехали хер знает куда. Если дальше поедем, точно попадем в Китай.

Где-то в далеке маячат огоньки. Но из-за бурана не поймешь: это в пятистах метрах или в пяти километрах. Вроде снегопад уменьшился. Я пытаюсь открыть дверцу

- Кудаааа, бля..ь! - ревет Степаныч и хватает меня за шиворот, - Ты слепой? Волки же кругом!

"Волчара" врубает дальний и сразу в лучах света прошмыгнуло несколько теней...

Сидим еще с полчаса. Весь хмель давным-давно выветрился, жутко холодно. Нужно что-то решать: если буран прекратится, то волков будет уже море - здесь, так всегда.

Степаныч вытаскивает из бардачка нашу ракетницу. Потом решительно открывает дверь и вылазит: "Все, пошли, иначе померзнем здесь на хрен."

Вылезаю и я. Беремся за руки и, как сладкая парочка, тесно прижавшись, медленно, против ветра, начинаем движение в сторону огоньков. Тащимся долго, минут двадцать, ветер зло кусается, сил уже нет, а огни все также далеко...

Я уже давно не держу Степаныча за руку, а плетусь по его следами. Неожиданно утыкаюсь ему в спину, подымаю голову... Вооолкииии!

Просто две огромные фигуры и две желтые прежелтые пары глаза, уставившиеся на нас. Стоят в метрах десяти...

Я, как бы вижу эту картину со стороны: люди-звери, глаза в глаза. Шо-то случится...

И это шо-то случается: МОЙ "волчара" вытащил из-за пазухи ракетницу, прицелился... Ииии... Завыыыллл...
Да, так по-звериному страшно, так безисходно, шо натуральные волки, как-то неожиданно бздливо и жалко, подвывая в ответ и поджав хвосты, позорно слиняли в темноту.

Больше ни фига не помню, честно...

Очухался от ужасной головной боли, еще более ужасной вони и совсем ужаснейшего, дикого храпа. А еще от стояка... Натуральный "маяковский", который бывает по утрам, когда только просыпаешься и еще что-то помнишь...

Пока не могу понять, где и шо я... Чувствую, что на мне чего-то лежит и не дает возможности нормально дышать.

С трудом расцепливаю один глаз: на лице чья-то рука... Зрачок медленно движется по руке вверх-вниз, вверх-вниз... Блииинн... Так, это же не рука! Это женская грудь!!! Точно, грудь!!! Вот, и темный сосок, с мой палец, маячит в далеке...

Собираюсь с силами и немного сдвигаю головой чужую грудь... Обзор сразу  улучшился, дышать стало легче, жить стало веселее. На мне, боком лежит толстая монголка.

Странный народ, эти монгольские женщины. У тех, кому за сорок,  не возможно точно определить возраст. Может быть и 40, и 60, и все 80. Но моя, судя по храпу, лет шестидесяти, ну, максимум семидесяти...

Я с трудом (монголка все еще лежит на мне) приподымаю ее грудь и всматриваюсь из под нее, как Илья Муромец на известной картине, в даль...

В метрах пяти от меня раскаленная буржуйка. На табуретке, весь блестящий (наверное от бараньего жира), в длинных семейных трусах и наколками по всему периметру тела, сидит Степаныч. Пьет из пиалы что-то горячее - пар струйкой вьется в глубину барака.

На голове у него ТА ТРЕУХА. Увидев, что я ожил, кричит: "Вставай, щас я тебя бараньим жиром буду обтирать. Только осторожно, не  разбуди подругу. Она тебе, можно сказать, жизнь спасла, отогрела... Вообще-то их было две - обжимали тебя с двух сторон. Уж, очень ты промерз. Та, шо по-мясистее уже ушла, баранов доить..."

Ну, и дела... Недавно читал о немецком институте Аненербе.
Там был отдел, занимающийся вопросами выживания немецких летчиков, попавших после катапультирования в холодные воды Атлантики.

Брали советских военнопленных, окунали в ледяные ванны и держали там долгое время... Потом вынимали и пытались реанимировать различными способами.
Например, помещали несчастного мужика между двумя горячими, обнаженными женскими телами и делали его счастливым. Оказывается нацики позаимствовали этот способ у Чингисхана...

Кряхтя, миллиметр за миллиметром выкарабкиваюсь, выбираюсь из-под туши моей спасительницы. Очень мешает в моем продвижении что-то твердое там, внизу...

Когда полностью высвободился из-под монгольского ига, наконец, удалось окинуть взглядом всю территорию: центнер, не меньше.

Пошатываясь, иду в сторону Степаныча. Все суставы горят огнем, а внутренности так и выворачивало наизнанку. Ноги ватные, пальцев не чувствую... Весь воздух тоже ватный, мутный, плохо соображается...

«Волчара» откуда-то достает табуретку и я мгновенно на нее плюхаюсь. Пью из горячей кружки какую-то вонючую гадость, наверное кумыс. В сиреневом тумане вырисовыватеся фигура,сидящего ко мне спиной мужика. Он что-то рассказывает  Степанычу, оба смеются. Вглядываюсь в его морщинистый затылок: вроде монгол, да не тот, не Резо - этот по-старше будет.

Нужно признать, шо кумыс пошел по кайфу и меня трошкы отпустило. Оглядываюсь по сторонам - типичный свинарник. В глубине помещения, действительно слышится хрюканье, в  перемешку с  чавканьем. Точно, свинарник со свинюками.

Сидеть больно, ягодицы болят, суставы ломит. Осторожно встаю и медленно, держась за стенки, шажок за шажком начинаю обход фермы. Еще прилично шатает, а тут еще великий, пролетарский поэт за все цепляется, чуть не падаю....

Делаю пару шагов и натыкаюсь на кучу газет. Советские, уже пожелтевшие. Наверное, для печки, разжигать... Ворошу ногой: «Правда», «Известия», «Советский спорт»...

С трудом наклоняюсь, беру одну газету и сразу бросается в глаза фотка на первой странице, а под ней подпись: «Динамо» Киев – чемпион СССР 1977-го года. На фотографии мои любимцы: Блоха, Муня, Онища, Бес, Ленчик Буряк, Лобановский, короче все... Я же болела «Динамо» с самого раннего детства.

Свернув газету в трубочку, медленно двигаюсь в направлении печки. Проходя мимо Степаныча, походя, снимаю с него треуху.

Боже, какой кайф держать ее в руках - такое тепло мгновенно окутало, жаааркооо обняло меня...
Еще движение и шапка уже на голове. Я весь, как в коконе... Мне безразличен взгляд желтячих глаз, мне классно... Я хочу сохранить это тепло, я хочу к своей печке, к своей монголке... А, где же вторая? Хотя я в таком состоянии, шо могу еще и третью...

Я снова под ее горячей, большой грудью... Последнее, что я помню - это фото в газете... Всееее, я улетел....

Здесь можно прочитать всю повесть: http://proza.ru/2022/02/24/1312