Мореходы. Ленинградский кпз. Конфузы

               

          На флоте редко встретишь человека, склонного говорить с приговорками.
                . . .   
          Когда Владимир пришел на судно, никто из членов экипажа не подозревал,
      какой необычностью он обладает.
          Он был обычный трудяга, специалист в своём деле.  Ему  было в удовольствие, чуть
      ли не круглосуточно, заниматься любимой работой, чтобы выполнить какое-либо
      срочное задание.
      За это его уважали и даже не мыслили о его списании с судна, хотя он имел
      проблемный недостаток с речью.
          Свой недостаток он скрывал простым способом - пил успокоительные капли.
          Но ведь морское судно является объектом повышенной опасности, а это значит,
      что в любой момент тебя могут "дёрнуть" и ты должен бежать что-то делать.
      Бывает иногда так "надёргаешься", что за собственной лексикой и не уследишь,
      как бы ни старался.
          И всё же, человек с крепкой психикой, даже не следя  за собой, не допускает
      ненормативной лексики, а если случайно и допускает, то все "списывает" успех, ради
      которого она допустилась.

          К ненормативной лексике недостаток Владимира не имел никакого отношения.            
         В своё время он мог бы выучиться на механика, но на вступительном экзамене в
     мореходку,  открылся его недостаток и он убежал от экзаменаторов.

         В обычной обстановке, его недостаток совсем не замечался и заключался только лишь в
     необычном выражении.
         Всегда, при нахождении его в бодрённом состоянии, каждое сказанное им предложение
     устной речи, впопад или не впопад, начиналось со слов:
           "Понимаешь ты какое дело..."
 
          Он никому не открыл тайну приобретения своего предложения-паразита. Не получил же
     он его вместе с даром речи. Говорили, будто он кому-то сказывал, что в армии страдал
     из-за своего "трепучего" языка.

          Как-то во-время политучёбы, молодой, "новоиспечённый" из механиков, помполит,
     проверяя всеми ли усвоен учебный материал, опрашивал каждого из присутствовавших.
          Вызванный по очереди Владимир, вероятно испытывающий тайно легкую нелюбовь к
     политграмоте, а также волнующийся из-за того, что ничего из доведенного до его ума
     не усвоено, приподнялся со своего места и негромко начал говорить:
           "Понимаешь ты какое дело..."

          Помполит, не знавший приговорки токаря, понявший начало речи как панибратское
      обращение, тоже заволновался, покраснел и пытаясь "поставить на место",
      прервал его и вскричал:
           "Что?.. Почему на ты?.. Что Вы себе позволяете?..
            Думаете, если я моложе вас, то можно..."

           Обучавшиеся политграмоте откровенно захихикали. Учеба была преждевременно
       завершена.

          Лишь когда слух о происшедшем донёсся до капитана, тот объяснил своему
      первому помощнику-помполиту, об особенности речи токаря.
          Помполиту пришлось извиняться перед моряком.


                * * *

             Капитана "преследовал" похмельный синдром с самого выхода из порта на Балтике.
        Однако, он не мог себе позволить ни рюмочки - впереди были проливы Дании.
            За весь день, проведенный на ходовом мостике, капитан измотался. Узкости пролива Зунд,
        не давали возможности даже на минимальное время отвлечься. Свежий ветер на крыле ходового
        мостика, хорошо освежал организм и почти уже убил тот синдром. Выход же на открытый участок
        моря, расслабление организма от отсутствия опасности, дали возможность уже было "усыхающим
        щупальцам" синдрома, снова напомнить о себе.
               "А почему нет, - сказал сам себе капитан. - Пара рюмочек только прибавит здоровья
        и снимет все мучения организма. Даже завидно: первый помощник, участник вчерашнего
        застолья, а как бодро себя чувствует после всего. Несколько раз звонил:
               "Заскочи. Легче будет".

           Мыс Скаген огибали уже в сумерках, а через час - наступила ночь.
          
               - Григорий Михайлович. Ну вот, вроде бы все в норме.
                Иди по своей "дороге", никуда не сворачивай, - сказал капитан третьему штурману.
                Я отлучусь по нужде на несколько минут.
 
              Как только за капитаном захлопнулась дверь, третий штурман Григорий остался
       главным на ходовом мостике.
          Обстановка на море казалась несложной, зона разделения осталась позади.
          Несколько огней, похоже небольших рыболовных судов, маячили впереди справа от курса.
          Слева - наблюдались несколько красных бортовых огней встречных судов.
          Очередной раз определившись и поставив точку местонахождения судна на карту,
      штурман  поспешил покинуть штурманскую рубку.
          На ходу, сделав несколько гимнастических упражнений кистями рук, он поспешил к
      "лобовому" иллюминатору. Ещё не привыкнув к темноте после света лампы освещения карты,
      штурман не поверил своим глазам,  теперь и справа впереди курса высвечивались
      несколько красных огней. Это могло означать только одно - эти суда  изменили
      направление движения и теперь шли на перерез его курса.
          Нервная дрожь тела и обильное потоотделение, вызванные душевным волнением,
      мешали ему принять единственно-правильное решение. Штурман был в растерянности.
      В рулевой рубке только слышалось:
           "Ленинградский кпз ... Ленинградский кпз ..."
      Четверть минуты судно шло управляемое только автоматом - авторулевым.
          Чуть придя в себя, штурман стал звонить в каюту капитана. Длинные звонки в трубке,
      подсказывали ему, что капитана нет на месте.
          Быстро нащупав переключатель громкоговорящей  связи, он торопливо сделал
     объявление о вызове капитана на мостик, а сам кинулся к маневренному
     навигационному планшету.
          Глядя поочерёдно: то на экранные засветки радиолокатора, то на плоскость планшета,
     то в иллюминатор, он стал рисовать обстановку. При этом каждый его взгляд через
     бинокль сопровождался словосочетанием:
           "Ленинградский кпз".
    
          Вскоре поднявшиеся на ходовой мостик капитан, а за ним помполит,  увидели
     мечущегося штурмана. Он суетился между навигационными приборами и  напевно
     приговаривал какие-то слова.
         Оглянувшись на капитана и увидев его жестикуляцию, мол все вижу ... действуй,
      штурман продолжил решение задачи по расхождению судов.
          Помполит же, услышавший припев жаргонной песни, приступил к исполнению
      своих прямых обязанностей - следить за моральным обликом экипажа.
          - Это что за блатные песни Вы распеваете на вахте, да ещё при сложной навигационной
      обстановке? - начал упрекать он.
            Но капитан приложил свою ладонь к его губам и тихо произнёс:
          - Тс-с. Не мешай.

          Минуту спустя, штурман вдруг прекратил "песню", оторвал бинокль от глаз и сказал
      капитану:
           - Справа опять все бортовые огни зелёные. Отвернули.
           - Молодец, - ответил ему капитан. - Справился и без меня.
         
           - А почему Вы пели в сложной навигационной обстановке? - с иронией, подмигивая
      капитану, снова подключился помполит.
           - Какие-то блатные песни затягивали. По моему, обстановка складывалась серьёзная,
       а Вы:
           "Ленинградский кэ-пэ-зэ...(кпз - камера предварительного заключения).

           - Что? ... Опять, - стыдливо вымолвил штурман. - Я и не ощутил, что говорю. Мне казалось,
       что я только думаю об этом. Это ещё из мореходки.  Так мы заучивали расположение
       бортовых огней на судне.
           Аббревиатура Ленинградский кпз, означает:
           левый - красный, правый - зелёный.
           И теперь вот, немного заволновался и заприговаривал.

           - Ничего ... ничего. Главное, что с вахтой справляешься, - сказал заметно
       повеселевший капитан.
      


    ++++