« – Нет, это невозможно, невозможно передать, как чувствуешь жизнь в какой-либо определенный период, невозможно передать то, что есть истина, смысл и цель этой жизни. Мы живем и грезим в одиночестве…»
Джозеф Конрад «Сердце тьмы»
«Человек, который хочет истины, становится ученым; человек, который хочет дать волю своей субъективности, становится, вероятно, писателем.»
Роберт Музиль «Человек без свойств»
* * *
Карл проснулся рано утром в своей комнате. То была комната, где прошло его детство. Все казалось неизменным, между тем изменилось очень многое! Изменилась не столько комната, сколько он сам…
Что означали эти занавешенные желтыми шторами окна? Что означали все эти рисунки висящие на стенах? Что означал этот хлам?
Вставать не хотелось, и он продолжал лежать, открыв глаза. Взгляд уперся в антресоль, которая давно нуждалась в том, чтобы ее хорошенько протерли тряпкой. Как все, оставаясь видимо неизменным в тоже время постоянно подвергалась изменениям?
За окном не смотря на ранний час уже рассвело, и вовсю щебетали птицы.
Тогда Карл привстал, свесил ноги с кровати и закурил сигарету. Он открыл тетрадь взял авторучку и записал. «Я… Я прожил полную страданий Жизнь… Да, я достаточно страдал!..» И его выцветшие от разочарований в жизни глаза увлажнились, а взгляд блуждал по комнате, пока не уткнулся в икону Николая Чудотворца. «Боже! Сколько лет я жду Чуда!» - записал он и стал перечитывать свои дневниковые записи за последнюю неделю.
Суббота
«Я ничего не могу.» «Сколько глупых смертей.»
Понедельник
«Размышлял над высказыванием Витгенштейна: «Если есть вопрос, значит, есть ответ.» «Никого не хочу видеть!..»
Вторник
«Работал над Прустом…» «Не хочу ни с кем разговаривать!»
Среда
«Перечитывал «Игру в бисер», значит, все-таки, интеллектуал-затворник хочет идти в мир… Искал доказательства связи персонажа Фрица Тегуляриуса с судьбой(характером) Фридриха Ницше…
Йозеф Кнехт прозрел дважды: в первый раз, когда узрел суть Игры, и во второй раз, что Игра, собственно, не для него…»
Четверг
«Подобно Чарльзу Буковски наткнулся в библиотеке на Джона Фанте! «Спроси у пыли»… Гениально! «Любовь – это не все, что есть в жизни. Женщины – не единственная радость. Писатель должен беречь свою энергию.» (Д. Фанте)
Пятница
«Искал у Боттичелли прустовскую «Одетту»… Роковая Венера… «Венера в мехах!» Это: «Сверхчувственные люди, находившие наслаждение в страдании, искавшие самых страшных мучений, даже смерти – так, другие ищут радости.» – Леопольд фон Захер-Мазох.
Захер-Мазох посвятил столько сил выявлению странностей взаимоотношений полов, что после него только Девид Герберт Лоуренс… а до него только, соответственно де Сад.
О чем мечтают женщины? Давно читал… «Пианистку» Елинек…
Так и просидел в библиотеке, искал ответы…»
* * *
На этом его дневниковый записи за прошедшую неделю обрываются.
Карлу вдруг захотелось, чтобы сегодняшний день отличался от остальных, он решил не ходить в библиотеку, а назначить встречу… Встречу… Тут он понял, что о нем все забыли! Ведь никого нет! Карл поморщился и начал теребить одеяло, открыл дневник и записал. « У Гоголя есть хорошее слово: «раззнакомились», – так можно охарактеризовать мое пребывание в одиночестве… У Иво Андрича было великолепно сказано: «Старики забывают его, молодежь не помнит, чужеземцы не знают.» Где искать утешения? «Для человека наделенного умом, лучшим обществом является собственное общество, если он не может найти общество себе подобных» – Ламетри «Человек-машина». Очевидно в книгах…»
Минут через двадцать, допив утренний кофе, он продолжил свои записи в дневнике. «В «Острове» Хаксли было сказано: «Слишком умен, чтобы верить в Бога!» Боже! Сколько лет я был глуп!..»
* * *
«12:08… Я слаб…» – гласила следующая запись. Карл взял чистую тетрадку, немного подумав стал писать… Так как зачастую, более достойного занятия не существует, чем читать или писать…
12:12
«Этот человек с самого детства носил печать инаковости. Инакий – значит не такой как остальные… Рос он болезненным ребенком, рано научившись читать, считать, он имел шансы превзойти своих сверстников, но… Но этого не произошло. Болезни лишили его воли. Само собой разумеется, что придя в школу он превосходил своих одноклассников, но частые пропуски из-за болезней сделали невозможными даже нормальное общение со сверстниками, да, и ему это было не слишком интересно…
Тогда Герман, (а родители нарекли его именно этим именем) стал все больше погружаться в себя… В школе ему было не интересно, так как ему казалось, что он все уже знал. Именно «казалось», так как он не следил за образовательной программой и не выработал у себя привычку систематически заниматься и это сыграло ему плохую службу, ибо когда он опомнился, что ему надо учиться, было уже поздно. Одноклассники уже ушли далеко вперед, и ему приходилось наверстывать. Наверстывать… Герман не знал за что браться! Как известно: «чтобы стоять – нужно бежать»… Но он был слишком юн, чтобы это понимать. Вскоре из разряда отличников, он перешел к неуспевающим… Очередной раз заболев, он безнадежно отстал… казалось уже навсегда…
Герман старался, но его стараний было недостаточно, в итоге он завалил экзамены… Он много суетился, расходую зря свои силы, перенервничал и результат был достаточно печален.
Что ему осталось кроме уныния и разочарования?
Тогда он решил начать все с чистого листа! Завел строгий распорядок дня и безукоризненно следовал собственному режиму, так как в дисциплине он видел ключ к решению сложившихся проблем…
Он стал составлять список необходимых дел и старательно выполнял его. И…»
* * *
Карл прекратил писать, ему это наскучило, вдохновение покинуло его и он углубился в чтение своих дневников…
Воскресение
«Скука… Ничего не происходит!»
Суббота
«Дочитал Генриха фон Клейста «Михаэль Кольхаас», напрашиваются параллели с «Рэгтаймом» Доктороу. Не знаю как такое возможно…»
Пятница
«Был в библиотеке, заходил туда за «Красной бородой» Сюгоро Ямомото. Много красивых девушек…
Как назло читал «Последнее искушение» Никоса Казандзакиса. И опять… Как такое возможно?
Даже встретил свою давнюю возлюбленную, она увидев меня сделала такой непонятный жест всем телом: передернула плечами, вперед-назад, выпятила грудь и тряхнула головой… Нахохлилась… Словно мокрая курица после дождя…
Кто знает этих людишек, что у них на уме?.. Неприятный осадок остался…»
Четверг
«Боже как все бесполезно!»
Среда
«Снова в библиотеке… Ломал голову над высказыванием Донливи: «Моя комната апельсин» («Рыжий»)… или еще лучше: «У судьи Шребера солнечные лучи в заднице…»
Жиль Делез и Феликс Гваттари «Анти Эдип»… Я к стыду своему, не знаю кто это… «Шребер»…но искренне надеюсь, что это женщина…
Что поделаешь: «Философия изолирует человека». – писал Руссо. А философия Жиля Делеза…
Или… ничуть не хуже: «Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, и львом – верблюд, и, наконец, ребенком становится лев». – Ницше «Так говорил Заратустра»… Как это?
Неужели Ницше прочитав всего Шопенгауэра, Канта… Всерьез писал это?..
Фихте… «А=А», Шеллинг… «А=А»! Чем они, черт возьми, занимались?! «Общественный договор» какой-то…»
Вторник
«Был в библиотеке… Девушка напротив , впилась в меня своими глазами, и мешала мне сосредоточиться на… Канте…
Люди, вообще часто смотрят на меня как бараны на новые ворота! Поэтому, везде, где шарятся эти людишки, я не в безопасности!
Я не могу читать и понимать Канта, когда на меня так изучающее смотрят! Кант, вообще о женщинах не очень то думал!
Ушел в другой зал! Там народу поменьше… Ох уж эти женщины! Взялся было за Андрея Платонова… «Мусорный ветер». Какой язык! Но что это: « эта бывшая женщина иссосала его молодость, она грызла его за бедность, за безработицу, за мужское бессилие и, голая, садилась верхом на него по ночам…» Что за чертовщина?..»
Понедельник
Бился над Кантом… «Критика» дается нелегко, но как бы сказал сам Кант: «Все что происходит, имеет свою причину.»
Нет! Конечно, полет мысли Канта превосходит собой многих, как предшественников, так и продолжателей( последователей кантовской философии).
Среди бесконечных дебрей… попадаются исчерпывающие своей всеобъемлющей лаконичностью суждения: «Мир существует или благодаря слепому случаю, или благодаря внутренней необходимости, или благодаря внешней причине».
Следует добавить, что Чарльз Пирс читал «Критику чистого разума», до тех пор, пока не выучил наизусть…
Видимо, поэтому Пирс, по словам Романа Якобсона: «Настолько великий, что ни в одном университете не нашлось для него места».
Хм… Для меня тоже, не нашлось… Значит я…»
* * *
Карл просидел в оцепенении некоторое время. «Идти в библиотеку или нет?» – размышлял он, допивая очередную чашку кофе. Тогда он нацарапал в своем дневнике.
«Устал от всего… Но надо идти в библиотеку, выяснить является ли Франц Биберкопф «Берлин – Александерплац», «Человеком без свойств»? Вот вопрос сегодняшнего дня! Альфред Дёблин… Роберт Музиль… Франц Биберкопф… Герои нашего времени?»
Карл посвятил остаток дня чтению и мрачным размышлениям. Он вел конспекты в библиотеке, которые потом служили почвой для «дневниковых размышлений».
Возвращался он один по заснеженным и заледенелым улицам. То была своего рода трагическая фигура, Карл был всегда… всегда один. Со своими метафизическими заботами.
Повалил снег; а он в длинном пальто, с замерзшими руками и в ботиночках, которые носил круглый год, спешил домой. Даже для окружающих людей, простых прохожих, он был слишком странным диковатым. На него бросали недобрые взгляды… Он нервно огляделся , а на него уже был устремлен оценивающий взгляд. «Ну что за… Ну чего они на меня уставились?»
«Эти лица были готовы к злобе и вошли в круг фонаря уже искаженными». – вспомнил он слова Роберта Музиля. Интернациональные физиономии… Универсальный сброд!.. и он ускорил шаг.
У Карла вообще были заготовлены цитаты на все случаи жизни… Он цитировал Эсхила, Софокла, Еврипида, по многим злободневным вопросам, словно это были его современники. Он мог где не надо процитировать Альфреда Розенберга… Стоило кому-нибудь из его бывших приятелей показать ему на симпатичную школьницу, как у Карла уже была готово высказывание из Лиона Фейхтвангера: «Я еще недостаточно стар для девочек!» – ворчал он, ссылаясь на вышеупомянутый авторитет.
Когда его обвиняли в том, что он ничего не делает для изменения в своей жизни, Карл ссылался на «Дао и недеяние»…
Он мог погутарить, и о «Тихом Доне», и о полифонии романов Достоевского… Найти сходства и различия между Робертом Вальзером и Кафкой… Он знал какое преступление совершил Макс Брод…
Карл обнаружил сдвиг парадигмы… в творчестве Хаксли от «О дивный новый мир» к «Острову»… Он пытался уловить фаустову душу познания в романе Теодора Шторма «Всадник на белом коне»…
Карл знал в каком родстве состоят главные герои романов Золя «Жерминаль» и «Творчество»… и их печальный финал… Он уже плохо помнил чем заканчивались «Утраченные иллюзии», но еще свежее в памяти «Блеск и нищета куртизанок»… Карл еще в молодости хотел ответить Бальзаку «Человеческой трагедией»…
В той же юности Карл писал романтического толка, но посмотрев и сравнив годы жизни Байрона, Шелли, Китса… понял, что долго не протянет и отказался от этой затеи… «Романтики долго не живут! А вот философы напротив… Взять хотя бы Рассела или Лосева» – восклицал он.
Карл знал кто такой Жак Ваше… Главной заслугой которого было, что он не успел много написать…
* * *
Дома Карл перебирал свои дневниковые заметки о Маркесе. Он забыл, в какой зависимости роман «Сто лет одиночества» и повесть «Полковнику никто не пишет»… Но наткнулся на свои заметки о расизме в пьесах Эдварда Олби и Гарольда Пинтера. Карл перечитал свои записи и захихикал. Он готов был сыпать книжными премудростями и парадоксами, но он был один… Один…
Ему была тягостна эта мысль, что он все время один со своими книгами. Карл уже совсем приуныл, как и на этот случай нашлись цитаты… Шопенгауэр как-то уже не действовал, тогда он вновь обратился к Ламетри: «Для человека наделенного умом, лучшим обществом, является собственное общество…»
Тогда он начал перебирать некогда начатый трактат о… Кьеркегоре, который начинался со слов: «Кьеркегор, Керкегор, Киркегор, Киркегард… Как такое возможно?» Трактат должен был выявить схожесть манеры письма Кьеркегора с Марселем Прустом. Тонкость мироощущения и нравственные терзания сближали столь разных авторов, Карл был в этом глубоко убежден, и хоть и с воодушевлением взялся за написание подобного исследования, но вскоре забросил… Как забросил и памфлет «Постмодернизм, или деградация, или люди-дебилы»… Там появляется любопытное словцо: «пост-дебилы…»
У Карла вообще случались приступы мания величия, когда ему говорили, что… «Вон! Глянь! У такого-то, столько-то высших образований!..» То, он отвечал цитатой из Солженицына: «Образование ума не прибавляет!»
Когда в обществе на него как-то не так смотрели, или наоборот вообще не смотрели, он про себя ворчал: «Постмодернистские подонки! Гориллы! Даже постгориллы!...»
Он пытался читать Жака Дерриду и не понимал его… Когда к нему подходили с вопросом о Дерриде, он кричал в ответ: «Деррида!? Деррида!? Сам ты Деррида!» Также Карл наткнулся на китайского мыслителя... имя которого, вообще недопустимо в массовой печати… Х...й Ши… Это все китайская грамота… Карл мог ехать в транспорте и читать «Я приду плюнуть на ваши могилы», обложкой обращенной к другим пассажирам…
В детстве когда Карл читал Стивена Кинга, Дина Кунца, Лавкрафта и смотрел жадными глазами фильмы Фульчи, Ардженто, Ромеро и пр. Он написал серию рассказов с «говорящими названиями»: «Упырь возвращается снова», «Месть ублюдка», «Суккуб в кубе», «Страсти по Потрошителю», «Гигантские щупальца из неоткуда», «Зомби реанимирует тебя снова» и др. Хотел написать сценарий для леденящего душу мрачного триллера: «Вампир или сосунок. Я рядом!»
Но потом интерес к более серьезной литературе/фильмам вытеснил эти «детские забавы». Но «Дракула» и «Франкенштейн» были прочитаны уже в более зрелом возрасте…
* * *
Даже в кинематографе Карл всегда следовал своим высшим вкусам. Величайшими блокбастерами он считал «Рождение нации», «Нетерпимость» Дэвида Йорка Гриффита, и «Броненосец «Потемкин» Эйзенштейна… На вопрос: «А ты «Аватар» смотрел?» Он брезгливо хмурился: «Да, я «Аталанту» и «Набережную туманов» пересматривал…»
Он смотрел Александра Клюге, братьев Тавиани, Ясудзиро Одзу… Феллини, Бергман, Куросава, были для него настолько естественны и привычны, что не считал их уже столь «элитарными»…
Карл искал, что-то более… более малоизвестное… и находил… Миклоша Янчо, Дерека Джармена, Годфри Реджио, из злободневных…Фридриха Тор Фридрикссона, Йоса Стеллинга… Он восхищался Максом Офюльсом, Фридрихом Мурнау, Фрицем Лангом.
Карл знал кто такие: Дзига Вертов, Михаил Ромм, Лени Рифеншталь…
«Беда в том, – написал однажды Карл в своем дневнике, – что для нынешнего поколения имена Роберта Митчума, Грегори Пека, Гэри Купера, Спенсера Трейси ничего не значат…»
* * *
Карл сидел дома развалившись в кресле, он совсем обмяк, пил кофе и курил сигарету. Тогда он взял некогда чистую тетрадь…
23:23
«Он стал составлять список необходимых дел и старательно выполнять его. Это стало регулярным правилом. Герман очень болезненно переживал, если что-то нарушало его планы. В здоровом теле здоровый дух! Каждое утро теперь он начинал с пробежки, затем контрастный душ, потом необходимые по дому дела и занятия по подготовке к экзаменам.
В школе, хоть и не все сразу, но потихоньку начали замечать нарастающие перемены в Германе. Он вел замкнутый образ жизни, с постоянной потребностью в уединении, склонный к размышлениям, он пытался побороть свою природную мечтательность. На занятиях Герман никогда ничего не говорил, если его не спрашивали.
Девушки…»
* * *
Карл отложил тетрадь. «Что за чертовщина? Что писать дальше?» – чуть было не вскричал он. Карл случайно посмотрел на свои брюки, их подол был весь в грязном снегу, сквозь носки выглядывал палец, с длинным, черным от грязи ногтем. В комнате царил смок от сигаретного дыма, икона Николая Чудотворца смотрела на него.
Из шкафа выпорхнула моль. Карл уже было отреагировал, но… «Во многих индийских религиях существует запрет на убийство любого живого существа… Ахизма…» – вдруг подумал он.
За окном раздались голоса… Мрачное сознание тут же дорисовало тупую харю говорившего. «И так… Ахизма… Спокойно!.. Ахизма…» – размышлял Карл.
* * *
«И так женщины…» – подумалось Карлу и в туже секунду пришла на ум цитата из Конфуция: «Что касается женщин и маленьких людей, то они с трудом поддаются воспитанию. Сблизишься с ними – перестают слушаться; отдалишься – возненавидят.»
Карл, вообще с настороженностью относился к женскому обществу. Памятуя, что Фрейд ясно высказался, что женщина при общении с противоположным полом(как соответственно и мужчина) рассматривает его/ее как сексуальный объект, он шарахался от лиц противоположного пола, если ее намерения были ему неясны… о которых он мог только догадываться…
Ответы на все вопросы… Это все «магия книги»… «Говорят, что книголюбительство как и скупость, относятся к тем немногим страстям, которые с возрастом не только не проходят, но и растут, легко превращаясь в манию.» – Гессе «Магия книги». Настольная книга Карла…
Карл посмотрел на икону Николая Чудотворца. «Бог доказал, что Его нет! Бога нет! Аминь.» – подумал он.
Он стоял посреди комнаты и размышлял об устройстве мира. Мира без Бога. В серванте мелькнуло его отражение… «Что за небритая, остервенелая физиономия? За собой совсем не следим, да?» – вслух сказал Карл. Поскольку он практически всегда был один, то имел привычку озвучивать некоторые свои мысли, чтобы нарушить зловещую тишину. Карл состроил гримасу, потянулся и зевнув стал размышлять дальше. «Мы живем в мире без Бога… В мире второго начала термодинамики… Открытых систем. В мире всевозможных флуктуаций! В начале была… Самоорганизация!»
* * *
Что еще оставалось Карлу делать?.. Философствовать!.. «И так… в начале была –самоорганизация… Затем эволюция… Но! Евгений Дюринг справедливо заметил, что «естественный отбор» имеет низкую моральную установку. «Без уничтожения чужой жизни. – писал Дюринг, – ради собственных целей, по этой теории, немыслимо движение прогресса.» – вспомнил Карл, и в тот же момент из тартара с ним заговорил Ницше: «Прогресс. – Не надо впадать в ошибку! Время бежит вперед, – а нам бы хотелось верить, что и все, что в нем, бежит также вперед, что развитие есть развитие поступательное…»
«Ах, эти философы! – продолжал размышлять Карл. – Дай философу хорошую жену и он перестанет быть «философом». Конечно, хорошо известно изречение Сократа: «Не женись, и ты пожалеешь, женись, и ты пожалеешь…» Женщина – убийца философии…»
Карл со злостью закурил сигарету и наткнулся на записные книжки Достоевского: «Потому что женщина есть большая власть». «Интересно, – подумалось Карлу, – даже параллельные прямые рано или поздно пересекаются… А мне все с нормальной женщиной никак за столько лет не пересечься…»
«…Женщина есть большая власть.» – Достоевского, на это Карл нашел контраргумент Толстого: «Воспринимать женское общество, как неизбежное зло общественной жизни, и избегать его по мере возможности». Или еще лучше: «…Женщины большей частью столь дурны, что едва ли существует разница между хорошей и дурной женщиной!». «Толстой зрел в корень! – произнес вслух Карл. – Не случайно Ломброзо назвал один своих главных трудов «Женщина-преступница и проститутка».
* * *
Карл продолжал задаваться «чисто метафизическими» вопросами, для поисков ответов он открыл Хайдеггера «Кант и проблема метафизики» и его взгляд уткнулся примерно в следующее: «Модусы чистого синтеза – чистая аппрегензия, чистая репродукция, чистая рекогниция – не потому тройственны по числу, что они относятся к трем элементам чистого познания, но поскольку они, в себе изначально единые, времяобразующим образом составляют временение самого времени.» И тут же захлопнул, так как на странице показался клоп! Он вылез из корешка книги и полз прямо по странице! Была ли это единственная причина, по которой Карл быстро захлопнул книгу? Это вопрос метафизический…
«Человек, чей ум и способности всеми признаны, не кажется безобразным, даже если он уродлив, – его уродства никто не замечает.» Чью цитату вспомнил Карл? А вспомнил он Лабрюйера!
Карл пребывал в замешательстве, все это «информация»! «Спокойно Карл! – сказал он себе. – Энтропия уничтожает и информацию!»
Он собирался лечь спать, но боялся, что приснится какой-нибудь «странный аттрактор» или диковинный фрактал!..
Карл никогда не включал телевизор просто так… Зловещая тишина угнетала его гораздо меньше, чем эти… «узколобые, деморализованные, постгориллы». Так он обычно всех их классифицировал и «их» показывали по всем каналам… Карл забеспокоился и разнервничался… «Все великое создано для нас нервными. Это они, а не кто-нибудь еще, заложили основы религий и создали изумительные произведения искусства». Этой цитатой Пруста он утешал себя в такие минуты.
Карл понимал, что надо заваливаться спать, но ему никак было не успокоиться. Он перебирал свои дневниковые записи и натолкнулся на несколько любопытных записей: «Никогда никому не скажу, что всех ненавижу!», «Молиться – что головой о стену биться!», «Мне бессилен помочь Бог!»
* * *
Сколько Карл не силился уснуть, ему ничего не удавалось. Его одолевали кошмары, еще до прихода сна… Поскольку, Карл был интеллектуалом, то и кошмары были «интеллектуальными»…
То Ньютон спорил с Лейбницем, по поводу интегралов… Кто первым из них изобрел анализ бесконечно малых? То Грегори Бейтсон пришлет Карлу двойное послание… Или кажется ему, что Станислав Гроф вместе с Тимоти Лири ставят над ним свои эксперименты… А Уильям Берроуз предлагает ему «заболеть»…
* * *
С утра Карл уже шебуршал своими бумагами. Он дошел до выписки из «Острова» Хаксли о воспитании детей, о необходимости рассмотреть в них… «Или он подвержен какому-нибудь хроническому заболеванию, которое, если его не распознать и не вылечить, снизит его жизненный тонус, подавит настроение, побудит его видеть уродливое, испытывать скуку и думать о глупом и злом…»
Карл нервно захихикал. Затем, чтобы отвлечься от своих мрачных мыслей, он стал собираться выйти на улицу. Зачем? У него не было конкретных целей, просто он захотел подышать свежим воздухом. Ему наскучило сидеть дома, ему наскучил он сам…
Карл всегда выдвигал сомнение на первый план. Он сомневался во всем, кроме необходимости «сомневаться»… Сколько раз, когда он еще приятельствовал со своими школьными товарищами, они слонялись без дела по улицам, паркам, озерам… И если Карл, вдруг примечал интересную молодую женщину или девушку, он осознавал необходимость подойти познакомиться, то тут как всегда его одолевали сомнения… Сомнения были, что ни есть фундаментальные… Он бесконечно взвешивал все pro et contra… «Что если она замужем?» «Что если она кого-то ждет?» «Что если она меня пошлет?» «Что если…» и момент как правило был упущен и Карл «кусал локти», ненавидел себя!.. Как только, появлялся новый повод, случай, Карл снова «взвешивал»… Строил логические построения…
Карл совсем не понимал людей, в особенности женщин… «Ты ни те книги читаешь!» –говорили ему друзья. Но как Карл, этот «человек без свойств», этот мыслитель, этот и физик, и лирик в одном лице, мог снизойти до…
Было время когда у Карла хватало ума спросить у девушки, на первом свидании, читала ли она Иммануила Канта?..
Все же Карл был всегда честен! Он никогда не волочился за каждой юбкой, встречался(пытался встречаться), только с теми девушками которых любил. Он был «человек без чувств»… Ему редко кто нравился, но если влюблялся, то основательно терял голову…
Карлу иногда было стыдно вспоминать своих возлюбленных, точнее своих попытках добиться их любви…
* * *
Ему захотелось прогуляться… Он знал, что на улице люди… Как же там без них? То есть помимо всяких отбросов, там будут и Женщины…
Женщины по наблюдениям Карла предпочитали всяких «горилл»… Предпочитали «горилл» ему… Карлу! Так во всяком случае обычно происходило…
Исследовательский ум Карла не мог докопаться до истиной причины происходящего. То, что в голове у Карла вся династия «Рюриковичей», «Романовых», то что он помнил всю… в общем женщин это не интересовало…
Карл был неглуп, и когда читал, например, объявления о знакомствах, то его всегда удивляло, что женщины ценили в мужчине(по их собственным представлениям), так это… Ум, чувство юмора… Карл видел в этом наглую ложь! Женщинам больше представлялись эти качества, сами то они предпочитали… «Горилл»… Юмор у них был исключительно ниже пояса, об их уме можно было строить только догадки, по их безграмотной речи…
Карл готовился выйти на улицу и знал, что встретит там Женщин, на которых не против жениться…
Да, таких женщин немного… (в голове у Карла уже были вычисления, сколько процентов женщин, его не интересовали, какой-то процент, хоть и малый, сводил с ума!)
«Хоть бы раз проклюнулось!» – размышлял Карл. Он пытался верить в Судьбу… утешался стоицизмом…
* * *
На улице Карл как всегда увидел несколько особей на которых не против бы жениться… Тут в нем проснулся Кант, со своим изречением: «Когда мне нужна была женщина, у меня не было денег ее содержать, когда у меня были деньги, она мне уже…»
Да, Кант был прагматик, думалось Карлу, но я… Я?
«Но если дух оказывается в одиночестве, голым существительным, нагим, как призрак, которому хочется дать напрокат простыню, – что тогда? Можно читать поэтов, изучать философов, покупать картины и ночи напролет дискутировать – но то, что при этом приобретают, разве это дух?» – недавно сделал себе выписку из романа «Человек без свойств».
Тут Карл еще острее ощутил свое одиночество. Так что же я такое? Человек которого никто нигде не ждет? Как я смотрю на людей, являюсь ли я так же человеком? Пропади я… Кто кинется меня искать? Сколько пройдет времени, прежде чем кто-нибудь заметит что меня нет? Меня, видимо, по сути, уже нет… Карл курил сигарету за сигаретой. Проклятые нервишки… Что же это такое? Что за метания, от полного одиночества, к непреодолимому желанию быть с кем-то?..
* * *
Карлу пришло на ум утверждение Френсиса Бэкона, что никто из великих, такой страстью как любовь, подвержен не был…
Ну что тут еще сказать? «Карл Великий»! Я же «Карл Великий»! «Что мне любовь? Да, но… Я… Человек без чувств! «Человек без свойств»… «Человек-ящик»… – думал Карл. – Человек!..»
Иногда мыслительные процессы Карла заходили так далеко, что казалось он готов был охватить все! Все процессы происходящие в мире. «…в мировой истории не происходит ничего неразумного.» – вспомнил он слова Роберта Музиля. Тогда я, лишь частичка, неразумный винтик этого мира! «Неразумный», потому что не хозяин своей Судьбы. Сколько глупых смертей, сегодня, прямо сейчас! Это перемалывающее колесо! Колесо рождения-смертей! Неостановимый процесс!
Может я слишком разочарован в жизни чтобы искать справедливость? Deus est Machina? Может все разумное бессмысленно?
Я всегда посередине… Между Добром и злом… Между Жизнью и Смертью… Между Богом и Дьяволом…
* * *
И так Карл оказался на улице. С бесконечной внутренней борьбой… То была борьба между злом и еще большим Злом, между Шопенгауэром и Гегелем… Между Карлом и всем Миром!..
Он посмотрел в сторону, какие персонажи! «Это как в видеоиграх, создатели в целях экономии ресурсов, делают второстепенных персонажей одинаковыми… Господь-Бог начинает экономить графику!..» – подумал Карл.
И вот этот человек, который может отличить Джейн Остин от Джона Остина, шагал по улице. К нему несколько раз подходили, «второстепенные персонажи», просили закурить, денег на выпивку. «Ordinaria gopnik» – так для себя прокомментировал Карл, эти события.
Было достаточно тепло, все ходили полураздетые… Карл… «Человек без свойств»… «Человек-ящик»… «Человек в футляре»… Карл был экипирован несколько не по погоде.
Зимой Карл ходил «все на распашку», без головного убора, летом… Карл был «зимой и летом одним цветом».
То, что женщины в жару были, менее одеты, Карл относился к этому, в целом, положительно, но по-пояс голые «ordinaria gopnik»… Это уже как-то…
* * *
Если на улице была духота и жара, то Карл брал с собой на улицу, просто в дорогу, почитать «что-нибудь попроще»… «Не Дерриду всякую…» Он прочел и получил огромное удовольствие сборники рассказов Роальда Даля: «Сука», «Поцелуй», «Кто-то вроде вас» ( он по-прежнему признавал важность Сартра и Камю, Хайдеггера и Ясперса, Пруста и Джойса…), но вместо них взял и прочитал Томаса Харриса: «Красный Дракон», «Молчание ягнят» и «Ганнибал»… и ничуть не пожалел! Как-то ему попалась книга Юстейна Гордера «Мир Софии», ну… допустим, изложение философских идей в популярной форме, и сама задумка показались ему правильными… но сам сюжет! Сюжет и концовка вызывают по меньшей мере смешанные чувства!
* * *
Карл прогуливался в одиночестве, думая о всяких книжных премудростях, в частности, о стихотворении в прозе, Бодлера из цикла «Парижский сплин» – «Одиночество». Там дается неоднозначная оценка «этого самого» одиночества…
«Большое несчастье когда непереносимо быть одному.» – Лабрюйер. «Почти все наши несчастья случаются из-за того, что мы не умеем оставаться у себя в комнате.» – так, согласно стихотворению сказал Паскаль. (Карл все собирался покопаться в библиотеке и проверить так ли сказали Паскаль и Лабрюйер.)
Но Карл «не остался у себя в комнате» и шел навстречу… Навстречу людям! Проходя практически «сквозь них»…
Что это? Что я здесь делаю? Кто все эти люди? Зачем я здесь? Эти «риторические» вопросы частенько усугубляли восприятие действительности.
А «действительность» Карла состояла в том , что к нему уже направлялся «ordinaria gopnik», чтобы «стрельнуть» сигарету…
* * *
Голова Карла болела от проблем планетарно-метафизического характера. Его сознание было забито трансцендентными и трансцендентальными проблемами, но тем не менее его влекло к земным особям женского пола… Женщинам… «Кажется Фрейд говорил, что мужчина хочет обладать всеми женщинами на свете… Что ж, в чем-то он прав!» – думал Карл сворачивая на улицу идущую к дому.
Дома он уже был вне досягаемости «ordinaria gopnik» и… Женщин! «Я знаю людей, я многое испытал за свою короткую жизнь; я приобрел опыт ценою страданий, а дорога страстей привела меня к философии» – именно эта цитата из Руссо, больше всего характеризовала Карла в данный момент.
Карл открыл тетрадь…
* * *
19:19
«Женщины… Герман к своему удивлению влюбился… Только он начал преодолевать жизненные трудности. Трудности в которых нет места женщине, как…
Изначально, Герман отстававший как и по гуманитарным наукам, так и по точным… Он был нацелен на результат. Ему пришлось собрать всю волю в кулак и усердно заниматься.
Часто, в математике, он не мог уловить универсальную простоту, стоящую за этим «забором крючков» – формул… Если он не мог понять, как объяснялась та или иная тема, в одном учебнике, он брался за второй, третий… Иногда ему хотелось закричать от отчаяния, когда простые вещи давались с большим трудом. Все же когда его увлекла математика, он казалось стал потихоньку понимать все на свете, кроме одного… Самого главного… Какими формулами можно описать «Любовь»?..
«Любовь, видимо относится к стохастическим показателям! – размышлял Герман. – Она не зависит от предыдущего результата!»
«Любовь иррациональна!» – решил Герман. Существование иррациональных и трансцендентных чисел, увлекало его. Герман сам додумался до гипотезы Гольдбаха, сам выводил ряды Фибоначчи…
Затем, когда он погрузился в теорию множеств, где его ждали аксиомы Пеано и сам Бертран Рассел.
Множества « не принадлежащие сами себе»… «Женщина не принадлежащая мне»… в дружный строй математических формул стала закрадываться поэзия. Но как известно: «Математик, в котором нет ни капли поэта – не математик»!
Герман влюбился в преподавательницу, которая была естественно старше его и к тому же замужем.
Он был в отчаянии! Проблема, казалось, относилась к разряду неразрешимых…»
* * *
Карл отвлекся. Отвлек его клоп карабкающийся по Ницше… «Просто театр абсурда какой-то…» – пробормотал он.
Карл быстро прекратил «бытие-здесь» клопа и раздраженно закурил сигарету и заходил по комнате.
«Жизнь это уловка… «Уловка 22»… Смешинки Бога…» – мрачно думал Карл и взял в руки одну из самых темных книг в истории литературы «Песни Мальдорора»… Сила письма Лотреамона, это просто водоворот, ураган эмоций, чувств! Лотреамон явно был не в себе! Тут тебе, и символизм, и готика… мрачная эротика и все на свете!
Карл читал стоя… стоя. Когда наскучило, он подошел к окну. Там «ordinaria gopniki» обсуждали насущные проблемы, Карл почувствовал себя оскорбленным, потому что невольно подслушал беседу, тогда он сел за письменный стол.
* * *
20:20
«Так уж получалось, что даже неразрешимые задачи, требовали решения!
Герман, как уже упоминалось, влюбился в преподавательницу… Звали ее Александра. Преподавала она математику, и Герман часто подходил к ней с различными «неразрешенными задачами», и она охотно ему их растолковывала. Она не сразу поняла, что самой главной «нерешенной задачей» является она сама… Герман был очарован математической строгостью ее нарядов, он изучал вырезы на ее платьях, все эти параболы… Все эти параболы, заставляли его призадуматься о математической красоте женского тела.
Они начали часто созваниваться по вечерам для «решения задач». Германа удивляло как участливо и заботливо она с ним общалась. Дабы до конца разрушить «нерушимую стену» ученик – преподаватель. Герман тщательно все обдумав решил ей объясниться в своих чувствах. Они часто общались посредством сообщений, и Герман выслал ей сообщение весьма лаконичного содержания: «Я…»
Когда у нее возник вопрос: «А что, собственно, за «Я…»? Герман попросил ее позвонить, когда она сможет свободно разговаривать.
Это был вечер… Герман ждал звонка с Диофантовой «Арифметикой». Развлекаясь с диофантовыми уравнениями, его мысли были далеки от них… Наконец, она позвонила. Поначалу Герман вилял вокруг да около (решения задач), наконец он выпалил (уже заготовленную речь). «Дело в том, что произошло самое «страшное», я… Я влюбился! Я полюбил Вас!» «Угу…» – послышалось в ответ. «Я полюбил Вас не только как объект… но и как человека!» «Угу…» «Тем сложнее мне будет разлюбить Вас!» «Угу… Знаешь, Герман, у меня тоже к тебе, что-то было, но я смогла перебороть «это»… «Так зачем перебарывать «это»? «Не переживай! «Все пройдет, пройдет и «это». «Но в данной ситуации, я живу не столько логикой, сколько чувствами!» «Так это прекрасно!» «Вы понимаете… Я знаю, Вы несвободны… Я не могу навязываться, но и не навязываться тоже не могу!» Герман гнул свою линию. (Асимптоту! Они могли изъясняться на языке формул и прекрасно понимали друг друга.) Ему было жизненно необходимо, чтобы две параллельные прямые наконец-то пересеклись… Он готов был остаться на дополнительные занятия…
В тоже время Германа мучило чувство вины перед Александрой… Внешне они продолжали общаться как раньше, не нарушая субординации, но по вечерам, она отправляла ему такие сообщения, что от радости у него перед глазами плясали фракталы в розовом цвете… Его чувства росли в геометрической прогрессии…Бесконечно повторяясь как кривая Коха… и простираясь куда-то за «Пыль Кантора», упираясь в «рай для математиков»…
* * *
Карл был недоволен написанным, но уничтожать не стал, он лишь закурил сигарету. Он перевернул страницу…
* * *
21:21
«После занятий у Германа состоялся довольно неприятный разговор с Александрой. Она не могла сказать, ни «да», ни «нет»… Надо сказать весь день Герман заваливал ее записочками следующего содержания: «Давайте встретимся вне стен учебного заведения», или «Здесь даже не поговорить…», и наконец «Я не имею право настаивать, но…» Записки она тут же рвала и отправляла в мусорную корзину. У них не было возможности общаться свободно… могли пойти слухи… Герман психовал!
Во время вечернего разговора, Герман с навязчивостью аксиомы настаивал на романтическом свидании.
Александра плохо изображала, то что не понимает о чем речь. Герман сильно нервничал, его трясло, он жестикулировал, махал руками…
Наконец Александра выдала: «Я предлагаю только одно свидание! После этого я имею право даже не смотреть в твою сторону!»
Нервы Германа были напряженны, он «увидел» «злую ауру» Александры… Рога и копыта… Фризовые узоры… Правильные геометрические фигуры… Иррациональность рационального…
«Нет! Я не согласен!» – резко высказался он и на том оборвал разговор.
Уже дома в одиночестве, Герман сидя за анализом… бесконечно малых шансов… наладить личную жизнь… «Нет, я правильно сделал, что отказался! Спасена моя гордость! Честь, или что там еще?.. Что?.. Это все просто… Хм… Даже простые числа идут парами…» – размышлял он.
Он хотел отвлечься, выйти на пробежку, но организм явно его не слушался, все скрипело, ломило, ему не хватало воздуха…
Тогда… «Да, что я теряю? Неужели я не заслужил это право, на один вечер любви… Выбор в конечном итоге между ничем и… Выбор, конечно, не между плохим и хорошим… А между плохим и худшим…»
В результате всех этих терзаний, Герман уже на следующий день, набравшись смелости и храбрости, а заодно и наглости заявил: «Хорошо, я согласен! Ваши волнующие наряды, не оставили мне выбора!»
Она тяжело вздохнув, понимающе кивнула. Выбор Александры пал на понедельник следующей недели.( Герман был, то расстроен, что впереди целые выходные, то обрадован, что за это время можно привести жилище в порядок.)
В результате он многозначительно удалился в конце учебного дня, чтобы обуздать хаос… Хаос в себе и… в квартире…
Какой хаос нуждается в упорядочение первым? Герман пришел домой и встал как вкопанный. «Так чего же я хочу? Чего же я жду от всего этого?.. Да, я хочу, чтобы мы были вместе! Но все эти условия… Вся эта субординация…»
И так пока он ползал с тряпкой, все недомолвки, все недосказанное, стало обретать очертания. Когда они созванивались( для привидения к общему знаменателю) Александра с волнением сказала, что любит его! Это подтвердило правильность выбора для Германа, тем более ему с трудом удавалось вспомнить, чтобы его кто-то любил…
Вся его сознательная жизнь прошла в борьбе с различного рода слабостями, в число которых входила и любовь…
Да, Германа никто не любил, впрочем, он хорошо делал вид, что не нуждался в этом…
Но теперь, когда новое чувство раскрылось во всей полноте. Он страшно захотел любить и быть любимым!
Теперь Герман находился целиком во власти чувств, им были вытеснены (почти бессознательно) все условия… Вся одномоментность данной любви… О чувствах Александры он мог только догадываться… Но догадки строились с тревожным возрастанием.
Герман… Логик… Уже полностью не критически относился к окружавшей его действительности. От слова «Люблю», его унесло куда-то за пределы всех трансфинитных чисел. Все Гауссы, Бернулли, Эйлеры, казались ему вторичными и ненужными. В Александре сошлись все «золотые сечения» и числа Фибоначчи… Именно она стала воплощением всех симметрий… Именно ее столько веков писали живописцы, но так и не смогли написать… и именно она придет к нему в понедельник, чтобы провести с ним незабываемый вечер!
* * *
«Понедельник – день тяжелый»! Герман наплевал на все предрассудки и приметы! Понедельник будет лучшим днем в его жизни! Так решил Герман!
На занятиях Александра и виду не подавала, что сегодня должно случиться нечто из ряда вон выходящее… Она была даже холоднее обычного… Герман несколько заволновался, затем и вовсе стал нервничать. «Что с ней? Все отменяется? Почему она так спокойна?» – мрачно думал он.
Лишь после занятий, столкнувшись друг с другом лоб в лоб, Герман не выдержал. «Все в силе?» – спросил он. «Не переживай! Все в порядке…» – наконец-то оттаяв, ответила Александра. «Я позвоню…» – сообщила она.
Уборка была тщательно проделана, дома все было на мази, оставалось только прийти домой, ополоснуться и… ждать заветного звонка!
По дороге, купив цветов и хорошего вина, он примчался домой. Вообще… цветы и вино, не входили в первоначальный замысел, но Герман читал и видел в кинофильмах, что так «положено»…
Ему не хотелось быть таким как все… но раз положено, так «положено»… Если ей это понравится, то можно и недолго побыть «таким как все»…
Он еще не успел толком вылезти из душа, как раздался заветный телефонный звонок! «Я у подъезда!» – услышал он столь желанный голос. «Хм. Сейчас!..» – буркнул он и мокрыми копытами влез в кожаные штаны, наспех застегнул шелковую рубашку. (все это было куплено еще давно «на выход», но выход все никак не состоялся до настоящего момента.)
Вот Герман выбежал из квартиры, открыл парадную дверь… Она!
Она сидела в платье изумрудного цвета на скамейке, со слегка скучающим видом. «Здравствуйте!.. – он сам не знал, что сказать, – Проходите…» «Ты можешь говорить мне «ты»! Ты ведь не хочешь подчеркнуть, что я тебя старше?» «Да… пожалуй, один вечер только на «ты»… если…» – Герман волновался и не знал, что ему следовало, а что не следовало говорить.
И они прошли к нему в квартиру, где уже был готов столик с разного рода закусками, и соответственно цветами и вином.
Надо сказать, что после нескольких бокалов вина Герман стал чувствовать себя гораздо лучше, спокойней, уверенней… И они уже вместе хохотали обсуждая других учеников и преподавателей… Герман брал на себя смелость давать разные острые и колкие суждения по поводу своих «коллег», он обвинял их в бесчувственности (он, Герман, который раньше терпеть чувства вообще), глупости и недостаточной образованности!
Когда вино было допито, Герман был уже не тот Герман, которым все привыкли его видеть! Он осмелился взять Александру за руку, декламируя ей стихи собственного сочинения, подытожив свое выступление известным высказыванием, что «математик в котором нет ни капли поэта – ни математик».
Он усадил Александру к себе на колени и в невероятном, волнующем порыве страсти поцеловал…
Сколько они целовались? Герман не знал этого… Время… Это время, дробящееся до бесконечных отрезков, то вдруг останавливалось, то неслось с невероятной скоростью.
«Ты совсем не умеешь целоваться!» – сказала Александра. «Но у меня есть достойная учительница!» – подумал Герман, а вслух сказал: «Да, но об этом поцелуе, я мог бы написать роман…» И стал покрывать страстными поцелуями ее шею, затем он освободил ее от изумрудного платья, (которое хоть и вызывало столько восхищения, но сейчас было абсолютно не нужным!), и осыпал поцелуями ее грудь…
И когда Александра помогла ему снять коженно-шелковое облачение, которое скрипело и шуршало, они…
Они начали строить треугольники… Треугольники выходили, то равнобедренными, то с прямым углом… Они делили угол пополам… Проводили «высоту»… Вытворяли трапеции… Она сделала ему усеченный конус…
И… задача была решена, что и требовалось доказать…
* * *
Когда все корни уравнения были найдены… Когда одно множество, стало частью другого множества… Он хотел вывести: Герман принадлежит Александре.
После всего этого она мирно, спокойно собралась… Герман уже ощущал тревожность момента, но «еще принадлежал…»
«Если бы я могла остаться с тобой, то… я бы была только с тобой!..» – заключила она. Герман неторопливо собирался, да и куда торопиться? «Останьтесь, то есть… Останься!» – отчужденным голосом произнес он. Увы… «Нет, не могу…» – был ответ.
Это был момент, когда, то, что так желалось, стало частью прошлого… Прошлого… Что означало точку невозврата. Мысли, что это был один раз, и он не повторится, уже потихоньку закрадывались в его голову. Когда он провожал ее до дома, эти мысли уже прочно угнездились в его сознании.
Всю дорогу, он про себя повторял: «Нет! Нет! Этого не может быть! Все уже прошло…» Он шел рядом с ней сжимая ее руку, словно эта была последняя надежда, как-будто эта рука способна вытащить его с «того света»…
Проводил он ее «как положено», до подъезда, не заходя к ней. На прощание его ждал удивительно страстный поцелуй, полный любви… и какой-то отмирающей надежды…
Придя домой Герман разрыдался. Ведь, она ясно дала ему понять, что это был единственный раз, и продолжения не будет…
Тогда у него впервые случился приступ грядущей болезни… Он не подозревал, что из-за горизонта в него вглядываются воспаленные глаза безумия…»
* * *
Карл зевая прекратил свои писательские упражнения. Ему стало скучно. Пока он сочинительствовал, он истребил очень много кофе и сигарет, его трясло. Подойдя к зеркалу, ему показалось, что даже физиономию слегка потряхивало.
На улице завыл такой ветер, что ему показалось, что уже в него в зеркале вглядываются «воспаленные глаза безумия»…
Карлу стало как-то не по себе. Быть одному наедине с… «Одиночество-то не свой брат!» – подумалось ему. Поэтому Карл и писал… чтобы избавится от одиночества.
Пронзительный ветер за окном заставил задуматься о «вечном»… о том, что вечного ничего нет…
* * *
Карл с горечью для себя отметил, что соглашается с замечанием Натаниэля Готорна: «Каких бы утопических взглядов на человеческое счастье и добродетель ни придерживались основатели новых колоний, они неизменно сталкивались с необходимостью, прежде всего, отвести один участок девственной почвы под кладбище, а другой – под тюрьму.»
В свое время Карл глубоко проникся мироощущением американских романтиков, прежде всего в лице их наиболее ярких представителей: Натаниэля Готорна и Эдгара Аллана По. С их творчеством у него были связанны определенные воспоминания, выходящие за пределы литературы и вторгающиеся в сферу личного опыта… Увлечение поэзией Эдгара По – это целый этап в жизни Карла! А вступительный очерк к роману «Алая буква» Готорна, заставил Карла пересмотреть некоторые взгляды на творчество вообще, и роли авторского начала в произведении…
Карл страдал тем, что Готорн назвал: «автобиографический зуд», да, Карл ничего с этим не мог поделать… и ничего, что его никто не понимал, «ничего», что ему совсем некому изложить свои мысли на этот счет, «ничего», что в него никто не верил… «Автобиографический зуд» подтачивал все его естество, сверля его душу…
Карл был бездетен, и его детищем был этот самый «автобиографический зуд»…
«Я… Герман… Мои книги…» – столь разрозненные мысли, даже отрывки фраз, рождались в одной голове. Карл был и читателем, и писателем, но рядом с ним не было никого, кроме книг и скорбных мыслей. Порою уставшему от вечных размышлений среди книг Карлу хотелось, чтобы… Тогда он вспоминал фрагмент из Готорна: «…ему необходимо отогреть в лучах этой улыбки сердце ученого, застывшее от долгих часов, проведенных среди книг.»
В такие минуты Карлу хотелось написать какой-нибудь жизнеутверждающий роман, чтобы подтвердить гипотезу Бориса Виана, что «роман изменяет биографию автора»… Но его удерживал и приземлял жизненный опыт…
Жизненный опыт, – единственный надежный писательский материал, которым располагал Карл.
«Не погрешу ли я против истины? – спрашивал себя Карл. – написав, то, во что сам с трудом верю…»
Но… что есть истина? На этот вопрос, ни философы, ни богословы, ни даже ученые, не дали убедительного ответа…
* * *
«Так как мне поступить с Германом? – размышлял Карл. – Сведи я его с ума, ведь это… Что такое мой жизненный опыт? Что такое мое творчество? Ирвин Шоу справедливо сформулировал вопрос: «Кто носит в себе роман? А кто фразу?» Что достоин в себе носить я?..»
Карл устал мудрствовать и пытался, наконец, улечься спать…
Во сне он видел себя признанным литератором, спешившим выступить с докладом, что… «Все люди сволочи…» Но ему постоянно мешали простые прохожие, то, задевая его плечом, то ни с того ни с сего заговаривая с ним, на самые отвлеченные темы… Куда бы он ни шел, он постоянно натыкался на каких-то людей… т.е. сволочей!.. Он нервничал, что опоздает выступить со своим докладом… и актуальность его монографии все возрастала…
* * *
Проснулся Карл довольно рано и едва стряхнув с себя дремоту вдруг раскис. «Итак, Герман должен… Должен сойти с ума!» – решил он.
10:10
«Герман стал понимать, что есть в жизни события, которые делят эту саму жизнь на «до» и «после».
Ему удалось сделать из себя человека! Удалось стать тем кем он хотел! Да, он воспитал в себе волю, дисциплинировал себя и что?.. Что должно идти за этим? Он успешно сдал экзамены по многим предметам. Но на его пути встретилась Женщина…
Он добился и ее, но какой ценой?.. К чему теперь ему было стремиться?»
* * *
Карл вдруг бросил писанину, он просто не знал, что ему следует написать дальше. «Что писать? Что подсказывает мне фантазия, а что жизненный опыт. Кобо Абэ как-то хорошо высказался: «И тебе все равно не удаться убить в себе самого себя.» Я могу продолжить, что… Тебе не удаться убить в своем романе самого себя! Да! Это так… Тому же Кобо Абэ принадлежит следующее высказывание: «В самом деле, нет никаких доказательств, что я еще жив.» Так вот, когда я пишу, что-либо, тогда я чувствую, что я… Да, только в этом я чувствую жизнь!»
* * *
«Герман»… Карл запнулся. «Человеку положено до всего добираться своим умом.» – писал Джон Стейнбек, и эта фраза именно сейчас вспомнилась Карлу. «Надо так делать, чтобы во всем смысл был.» – вторая цитата из Стейнбека, актуальная в данной точке прострации…
«Герман должен оказаться в пасти безумия. – размышлял Карл. – Допустим, он молодой, талантливый человек… почти гений… А гении у нас неразрывно связанны с безумием!» Карл вспомнил роман Томаса Манна «Доктор Фаустус», он даже не поленился найти соответствующие выписки из него, где черным по белому было нацарапано: «И, тем не менее, нельзя отрицать, да это никогда и не отрицалось, что в сияющей сфере гения, тревожно соприсутствует демоническое начало, противное разуму, что существует ужасающая связь между гением и темным царством…»
* * *
Тут же Карлу попались на глаза его юмористические статейки: «Кто круче?» и далее перечисление… «Сартр или Камю?» «Хайдеггер или Ясперс?» «Толстой или Достоевский?» «Берроуз или Керуак?» и т.д.
За ними следовал небольшой трактат «Метафизическая диалектика эклектизма…» за авторством самого Карла. И его работа посвященная кинематографу: «Кабинет доктора Карла…» скрупулезный разбор экспрессионизма начала XX века.
В свое время Карл совал свой нос во многие науки и отрасли знаний. Но его исследования «Жанна д’Арк, Жиль де Ре… «Синяя борода» и…», или «Коперниканский переворот до Коперника», как и «От законов Ньютона, к Галилею и обратно», не нашли должной поддержки у бывших коллег.
Труд под названием «Эпистемология и гносеология онтологии или дискурс бытия», он посчитал слишком сложным для восприятия… А работа под названием «Антисистемный структурализм. Вещи и еще раз вещи…» была настолько витиеватой, что он посчитал ее словоблудием… и в припадке раздражения выбросил!
Все это его ужасно угнетало… Карл впадал в какой-то постдепрессионизм… Что даже собственный трактат «Синхрония и диахрония конечности бытия» не вызывал никакого энтузиазма… «Синергетика семиотики», тоже оставался в стадии разработки…
* * *
Карл был вездесущ!.. Он задумывал в разное время изложить свои взгляды на Монтеверди и… Верди!.. На феномен Северного Возрождения… Его постоянно подмывало написать о Караваджо и Сурбаране, какой-нибудь панегирик… Он понимал важность открытия «реликтового излучения», а такие внегалактические объекты как квазары, вызывали у него неподдельный ужас! В тоже время его интересовал проект по расшифровке генома человека… в А-Т, Г-Ц, он видел источник всех своих бед… и это вызывало у него тоску и уныние… Такую что он собирался было изложить их в обширном труде «Парадигма меланхолии», но неодепрессионизм поспешил его остановить!..
* * *
Карл был достаточно тщеславен!.. Он понимал важность своих работ для «мирового прогресса»… Некоторые труды он даже боялся опубликовывать, так как они, по его мнению, могли изменить ход истории… Поэтому трактат «Женщина… Она же мать всех пороков!», лежал в столе, а работа под названием «Бог проклял мир вторым началом термодинамики», как и труд «От основного вопроса философии к теории объединения» и вовсе лежали под замком!
Он знал, что будет «не понят», «осмеян», но у него были сотни примеров из истории науки, философии… Как не понимали тех кто мыслит прогрессивно!
Карл решал только «оторванные от мира» проблемы планетарного масштаба! Это самым странным образом сказывалось на решении бытовых проблем. Он никогда не знал сколько у него осталось денег, но всегда помнил, что мы видим квазары такими, какими они были миллионы лет назад. Он не интересовался даже погодой, так как ходил «зимой и летом одним цветом», т.е. в одном и том же! Он понимал важность теории суперструн, но не понимал откуда у него дома клопы и муравьи…
* * *
Карл не был заядлым театралом, но свои взгляды на развитие театра он изложил в труде: «Житейские воззрения на драматургию синхро-диахронический компаративный подход»… Поэтому сыпал своими взглядами на Стриндберга, Ибсена и Шоу, повсеместно! Театр абсурда тоже пострадал от взглядов Карла… Он ставил Ионеско выше Беккета, ценил юмор Фернандо Аррабалля и Славомира Мрожека, искал корни садомазохизма в пьесах Жана Жене…
Свои взгляды на театр французского классицизма, он считал слишком реакционными, т.к. Карл так и не смог по достоинству оценить «Сид» Пьера Корнеля, и «Федру» Жана Расина, но он высоко ценил Мольера!
С испанской драматургией дела обстояли еще сложнее… Кальдерона он не понял, да и Тирсо де Молина, тоже не произвел должного впечатления… Карло Гоцци и Гольдони и вовсе не принял всерьез… А трагедии великого Сенеки… В общем, Сенеку он ценил исключительно как философа.
С XX веком Карл разбирался не менее бесцеремонно! В его бесконечных комментариях к Юджину О’Нилу, Теннеси Уильямсу уже завелись муравьи… Карл был спокоен, он ждал пока заведется муравьед!..
«Никто не обнимет необъятного», – Карл помнил этот афоризм Козьмы Пруткова( на самом деле братьев Жемчужниковых и А.К. Толстого – Карл знал и это!) Поэтому Ленонгард Франк, Жан Ануй, Петер Хакс, Антонио Буэро Вальехо и др. Ждали своего часа… Одно время Карл был обеспокоен «делом Сухово-Кобылина», и поражался что спасло «Самоубийцу» Николая Эрдмана…
Если бы Карл решил стать драматургом, то его пьесы носили бы аксиологический, экзистенциальный, риторический характер!.. В них преобладала бы тема диалектической взаимопроникновенности созидания и разрушения…
* * *
Карл часто ломал голову над таинством творчества, его интересовала автобиография как феномен творчества, он сравнивал раннего Мисиму «Исповедь маски», с «Империй Солнца» Балларда и туда же… Генри Миллера, Селина, Пруста… даже Жана Жене.
Что есть «опыт»? Жизненный «опыт».( в «Опытах» Монтеня, Карл намеренно не искал ответа, так как хоть и высоко ценил юриста-философа, но в его время проблема автобиографии не стояла так остро!)
И так, что есть «опыт», что «реальные факты», а что «вымысел»?.. иными словами, где автор имеет право немного «приврать»…
Тут Карл подумал, что хорошо, если он имеет дело с автобиографиями писателей-мужчин, когда за дело берется женщина… (Ему вспомнилось как однажды одна дама у него спросила: «Вы читали Шопенгауэра!» Да! «Закат Европы» неплохая книга!») Карл заскрежетал зубами со злости, у него аж скулы свело…
«Ладно… Женщин я не рассматриваю! – решил он. – Хотя… Женщины… Интересно, где Томас Манн выкопал любопытную поговорку: «Красивая женщина все равно, что золотое кольцо в ноздрях у свиньи.» Я раньше ее нигде не встречал, но видимо он прав!»
* * *
23:23
«И так Герман! Герман… Он был поглощен одной Entscheidungsproblem… Это был «кот Шредингера» в мешке… то, что было истиной стало ложно!.. Герман понимал, что это конец!.. Но экзамен он теперь придет tabula rasa… И с машиной Тьюринга будет проще общаться, нежели с…
С ускорением свободного падения он летел куда-то в пропасть! Да и что говорить, Александра со следующей встречи стала вести себя на редкость отчужденно. Нерушимая, необъятная стена отныне стояла между Германом и предметом его вожделения! «Так, если это была любовь… то, почему она так быстро прошла?!» – эта сверлящая мысль не давала покоя Герману.
Герман был безутешен, она неприступна. Он сам вписал свое имя в это соглашение, и сам же желал больше всего на свете его нарушить!
Покой окончательно оставил его!.. На свое несчастье, он в какой-то газетенке наткнулся на гороскоп… На день их единственной встречи за пределами формальных отношений, «звезды обещали»: «большую любовь», «важную встречу и удачу»… Встреча эта была 21 числа… Герман начал понимать, что «это неспроста»… т.к. 21=2+1=3, а 7+7+7=21… что уже сулило удачу!
Теперь голова Германа работала уже в другом направлении!.. Когда ему стали известны полностью дата, месяц и год ее рождения, он перемножал, делил, извлекал корни и т.д. все это и каждый раз получал «красивые числа», которые сулили ему…
Он мог сесть в автобус содержащий последние цифры года ее рождения, проезжать дома в номерах которых были ее возраст… день рождения… на него ехали и бибикали машины с номерами ее… Отныне он сам творил свою числовую реальность и везде, везде была Она! В шкафчиках камеры хранения! В номерах телефонов!.. Он открывал случайные книги на избранных числах и читал там «ответы на все вопросы»!
Везде за каждым числом, будь то, просто номер квартиры, этажа… повсюду «кодировалась Она»! Количество чисел, которые должны были принести удачу росло, а качество… Он штудировал гороскоп… «Звезды улыбались ему», а «реальность кусалась», он все больше и больше погружался в метафизическую подоплеку «сути числа»…
Если Александра вообще не уделяла ему никакого внимания, то он объяснял это «звездными перипетиями»… Словно «звезды вели войну за ее сердце»!..
Их отношения оставались в рамках необходимой субординации, тем более, что она согласно договору «вообще могла не смотреть в его сторону», в какую сторону смотрел Герман? В сторону чисел! Казалось еще чуть-чуть и числа сами заговорят и…
Александра была в целом жизнелюбивой женщиной и видела, что Герман ходит «весь в себе», «постоянно хмурной», но не догадывалась, что тот по собственному мнению уже приближается к «сути бытия»…
Она могла весело поинтересоваться: «Как твои выходные? Я так хорошо отдохнула на даче!» Тот бурчал что-то в ответ, с усталыми от бессонных ночей невыспанными глазами, отводил взгляд в сторону и уходил прочь.
У Германа и так была репутация «человека со странностями», но после того как он понял суть пифагорейского изречения, что «весь мир есть число», он и вовсе стал слыть бирюком, анахоретом…
Александра периодически заигрывала с ним, чтобы приободрить, но тот уже вычислял…
На следующие экзамены он пришел как и ожидалось полностью tabula rasa… по всем предметам… Да его и не интересовали экзамены, потому что к тому времени он уже разделил ее год рождения на свой и умножил на номер ее машины, и получил удивительный результат!..»
* * *
Карл отложил написанное и закурил сигарету…
«Какие люди все-таки странные существа. – размышлял Карл. – Ходят все время с одной и той же рожей… Постой, а ты хотел, чтобы они все время с разными харями ходили?..
Иногда… Нет! Очень часто, такую чушь скажут, что мне стыдно признать, что я тоже человек! Да и вообще… Как известно – каждая четвертая мысль… Иррациональна! Большинство наших поступков нелогичны!
Жалкая человеческая природа! Вся эта склонность к размножению!.. Люди обезумевшие носятся за… Акт рождения нелицеприятен, смерть тоже… Все это носит характер какой-то бессмыслицы! «Жизнь коротка – искусство вечно», так гласит известное изречение. «Вечно?» Да, что же здесь «вечно»?
Само понятие «вечности» подразумевает нескончаемый процесс… Если есть начало то это уже не вечность…
Религиозная и научная картина мира сходятся в одном – в акте творения Мира! И не важно как он называется «Большой взрыв» или…
Раз Мир был сотворен, – значит он может быть и уничтожен(что в принципе уже доказано!). И тогда «вечный вопрос»,: «А что предшествовало «вечности», что было до Творения?» – Философствовал Карл. – Все это наш наивный взгляд на мир, а «наивность»… Томас Манн сказал: «…ибо в конечном счете наивность лежит в основе бытия как такового, любого бытия, даже самого сознательного и сложного.»
Никто не родится априори зная кто такой Кант, но все априори благодаря Канту знают, что такое пространство и время…»
* * *
Карл понимал, что он многое не понимал у Канта, и не понимал как многие его понимают… Агностицизм Канта…работал против самого Канта… «вещь в себе» – есть мера всех вещей… так решил Карл!
Карл, зная, что никаких фундаментальных открытий в философии совершить нельзя, тем не менее с интересом наблюдал за развитием философской мысли XX века. Он поддерживал феноменологию, экзистенциализм, структурализм… Прагматизму он предпочитал позитивизм… У Карла были свои взгляды на семиотику, он готов был ими поделиться, в частности по проблемам: синтаксиса, семантики и прагматики…
На литературу у него были более суровые взгляды! Он считал, что англоязычная литература закончилась на Голдинге, Ивлине Во и соответственно Грэме Грине… Во Франции он видел вообще один бардак! Он плевался когда читал Уэльбека, но не понимал, почему имена Жоржа Бернаноса, Лотреамона, практически ничего не говорят современному читателю, да и вообще… большинство современных письменников он находил перехваленными!
«Это «Закат Европы», продукты деградации и полураспада…Помойка! – сокрушался он. – Не могу я в цензурных терминах описать состояние современной литературы!»
* * *
Карл сделал в дневнике следующую запись: «Между мной и моим героем дела обстоят самым странным образом… Герман вырывается наружу и хочет сказать что… Нет! Его безумие еще не достигло такой точки, после которой…
Кажется Ницше сказал: «Люди охладевают к своим знаниям, после того как делятся ими с другими…» Правильно! Потому что «другие» способны опошлить любое… Любое чувство, любой порыв души… Это профанация всех…
Даже когда у меня были друзья… Люди, с которыми я общался… То если мне что-то нравилось, например песня, я просто с ума сходил когда ее слушал, и когда я ставил ее кому-то, то… Глядя на пренебрежительно-сочувствующую физиономию, так сказать собеседника… Я потом неделю-другую не мог слушать любимую песню! Опошлили! Вывернули на изнанку, оплевали и выкинули!.. Люди вообще…»
Карл совсем раскис, тогда он взялся за…
18:18
«Герман был поставлен в положение строгой дизъюнкции… Или любить или не любить!.. Александра была для него той единственной… и в тоже время персонифицировала в себе всех женщин вообще! В ней была «формула женственности» – универсальная для всех. В числовом бреде Германа она была той периодической дробью, которая бесконечно повторялась… Александра самовоспроизводилась в каждой женщине… Бесконечная автореференция…
Герман от природы был очень застенчив, но в своем внутреннем мире к половым вопросам подходил уже достаточно уверенно! Он нисколько не отрицал важность половой близости для нормального человеческого развития…
Но считал ли он себя «нормальным»? Мог ли он признать себя «таким как все»? Ведь на него мало кто из прекрасного пола обращал внимание… он задумался…
Одна женщина – дура, плюс другая женщина – дура… следовательно все женщины дуры! С помощью метода неполной индукции, Герман пришел к такому умозаключению, но Александра… Она внесла сумбур в строго логическую картину!..
Ее циклоиды… Ее доброта… Ее звонкий смех… Она явно выделялась среди всех! Самым приятным и малопонятным было, то, что она ответила ему взаимностью! Она первая женщина, которую он по-настоящему полюбил, и которая сказала ему заветное «Люблю!» Это открытие… Это слишком волнующее открытие, стоило ему покоя! И сейчас, когда «момент любви» уже позади… Герман начинал понимать, что дело швах! Дальше идти некуда…»
* * *
На следующий день Карл сидел в скорбно-торжественной позе и слушал музыку… В руках он вертел авторучку, на столе лежала многострадальная тетрадь. Выйдя из оцепенения, он начал выводить следующее:
16:16
«Герман стоял у окна на 13 этаже и прижав ладонь к стеклу смотрел вниз. За окном были: люди, машины и… где-то там была Она! Герман открыл окно и высунулся по-пояс, свежий морозный ветер сразу обжег лицо холодком. «Так я живу! Эта боль в груди – свидетельство того, что я жив! Я люблю! Как я хочу жить! Жизнь – это чудо! Жизнь повсюду!.. даже там где кажется, что ее совсем нет! В каждом деревце, в каждой травинке… зимой… летом… круглый год! Теплица своя жизнь!»
Карл отложил авторучку и бросил писать. И так жизнь! Конечно, он помнил, что жизнь… «с критериев биосоциогенезиса понятие жизнь можно эксплицировать в дифференциальных модификациях естествознания, биологии, физики, химии и др. дисциплин-наук и, как правило, жизнь менталитетоизируется как субстанциональный модус экзистирования-существования живых организмов, белковых тел.» Но чувствовал себя живым он лишь отчасти!
* * *
Карл сидел в сильно прокуренной комнате, спиной к двери, он пребывал в полной апатии. Только Карл взял в руки авторучку и тетрадь, и успел вывести…
22:22
«Герман…»
Как в комнату вошел Герман, Карл необорачиваясь сидел и курил… Едва скрипнула половица и…
«Ну, здравствуй! Я уж думал, ты не придешь!» – сказал Карл.
«Здравствуй!» – ответил Герман.
«Я тут не могу припомнить один кусок из «Маятника Фуко» Умберто Эко, ты не…»
«Конечно, я все помню! Ты ведь сам меня придумал. Ты тот, кто осмелился сделать свой личный опыт всеобщим достоянием!»
«Что еще скажешь?»
«Я думаю, что твой творческий метод, в определенные моменты дает сбой!.. и как результат я здесь! Ты понимаешь, с точки зрения…»
«Это все твоя диалектическая игра! – оборвал его Карл. – Ты думаешь мы неразрывно связанны, взаимозависимы…»
«Конечно! Ты это все придумал!»
«Я хотел помочь тебе, себе… Хотел понять: «кто я?» В определенной степени мы действительно синкретичны…»
«Да! Ты понавыдумывал всего, чтобы избавить себя от скуки, и то, что тебе не с кем поговорить…»
«Стоп! С чего ты взял, что мне совершенно не с кем поговорить?»
«Я же все про тебя знаю!»
«Помню, был у меня один…»
«Зачем ты мне все это рассказываешь? Я же сказал, что все про тебя знаю!»
«Я всегда боялся…»
«Я знаю чего ты боишься! Ты очень чувствителен, ты боишься открыть в себе, то, что…»
«Мне все равно!»
«Да! Именно! Тебе «все равно!» Ты ничего не испытываешь, когда узнаешь о смерти людей… Ты боишься, что однажды тебе все будет безразлично! Ты заносишь свой жизненный опыт на бумагу, пока тебе «не все равно»… Знаешь, как это называется?»
«Отстань! Я все прекрасно знаю, ты думаешь тебе одному про меня все известно?»
«Ты… «Карл Великий!» Да, знаешь кто ты? Чертов шизоид, ты и меня таим сделал! Не можешь жить среди нормальных людей! Не можешь продлить свой род, дать потомство! Поэтому ищешь свое бессмертие среди книг!»
«Помоги мне!»
«Помоги себе сам! Ты стал бесполым «инопланетянином», ты…»
«Я никогда не хотел быть тем, кем я стал! – гневно сказал Карл. – Я боролся!.. «Порою людям кажется, что они актеры, но они всего лишь зрители»…
«Замечательно! – задумчиво произнес Герман, затем быстро. – Кого еще процитируешь?»
«Я чувствую себя…» – пробормотал Карл.
«Да! Ты чувствуешь себя изолированным и лишним! Другими словами… Ты не чувствуешь себя живым!»
«Мне хочется прикоснуться к чему-то, или к кому-то, чтобы почувствовать, что я до сих пор жив!.. Знаешь… Во многом я менее живой чем… Ты!»
«Ты увядаешь в этой жалкой комнате. – сказал Герман. – Кто докажет, что ты еще жив? Головоломный вопрос, не правда ли? – Герман ухмыльнулся. – У тебя на все вопросы есть ответы! Вернее цитаты! Целая клетка из цитат! Но знаешь, что… Ты… Ты трус! Боишься любых перемен! Сидишь и прячешься за книжонки…»
«Так… Кто я?»
«Ты результат деструкции в креативно-деятельных актах саморезультатирования…»
«Да! Да. Да…»
«Так… Мы выяснили, что мы с тобой повязаны! Я результат, воплощение твоего личного опыта!»
«Ты во многом превосходишь меня…»
«Конечно! Во мне ты воплотил, то, чего тебе так не хватало… и знаешь, что еще?..»
«Да, знаю! Кроме тебя, меня действительно никто нигде не ждет!..»