Начало этой истории вряд ли возможно определить, ровно как её окончание не возьмётся предсказать ни один самый продвинутый пророк. История эта носит название жизнь. Иными словами, – стремление по неизвестным причинам мёртвой материи обрести свободу от необходимости физических законов.
Мы не знаем, есть ли жизнь всеобъемлющее свойство бытия, или это местное недоразумение, невозможное стечение обстоятельств, имя которым – Бог. Желая ведать, кто мы и зачем, всматривается человек в звёзды, высаживается на Луну, посылает космические аппараты на Марс, и даже цепляется зондом за летящую в ледяной пустоте комету. Мы не знаем, откуда и зачем в мёртвой материи вспыхнул огонёк жизни, но мы знаем, что жизнь движется по пути всё большего усложнения. Эволюцией мы это называем.
В основе эволюции лежит непримиримая и бесконечная борьба живой клетки и вируса – материи скорее мёртвой, чем живой. Задача клетки – жить. Функция вируса, единственная функция и другой у него нет, создавать копии самого себя за счёт ресурсов клетки.
Ни на секунду, ни на мгновение не затихает битва между живым и не совсем живым. Иногда торжествует вирус, и клетка погибает. Но чаще живое побеждает, и тогда клетка обретает силу противостоять вторжениям подобного рода.
Иммунитет.
Вчера Марк Игнатьевич почувствовал, что постарел, какой-то прыщавый юнец уступил ему место в автобусе. Марк, очнувшись от тяжкого сна, вспоминал вчерашнюю поездку. Он лежал с закрытыми глазами. Вставать не хотелось, начинать новый день не хотелось.
Юноша осматривал Марка восторженным взором. Он хотел заговорить, но не решался, а Марк старался не дать мальчишке ни малейшего повода для беседы. Марк делал вид, что дремлет. Другие временные обитатели салона сторонились Марка. Да и то сказать, воняло от него, как от дикого зверя, застоявшимся перебродившим потом. Бомжи в сезон дождей не источают такой крепкой вони. Марку было крайне неприятно такого рода внимание людей к своей персоне, он корил себя, что не дождался, пока Гиви подлатает машину. Однако ж делать нечего.
Юнец вскоре вышел. К Марку никто не подсел, и он в самом деле невзначай задремал. Проснулся он, повинуясь внутреннему толчку, перед своей остановкой.
«Сорок восемь – это не старость», – произнёс Марк, решительно откидывая одеяло.
Холод коснулся его голых ног и рук.
«Блин, чего ж такой колотун!». Марк вскочил, по ледяному паркету подошел к окну. Из щелей тянуло холодом и сыростью, как из открытой могилы. За окном лежал стылый пустой Город. Редкие фонари, казалось, не разгоняли, а сгущали мрак. Марк потрогал батарею. Холодная, как труп орка в замёрзшей степи.
«Они всё-таки отключили газ. Вот гады!», – злобно выругался Марк.
Он торопливо оделся. Стало теплей. Марк включил свет и подошел к зеркалу, встроенному в стенной шкаф. Из стекла на него исподлобья глядел почти незнакомый мужик. Пятидневная щетина с заметной проседью придавала чертам звериную жесткость. Марк провёл рукой по щеке и подбородку. Его двойник в зеркале в точности повторил жест.
«Надо бы побриться, – сказал он себе, зазеркальный Марк беззвучно открывал и закрывал рот, – в бане побреюсь».
Марк быстро, по-солдатски собрал в дорожную сумку чистое бельё и банные принадлежности. И только он ступил в прихожую, как из устройства над входной дверью разразился пулемётной трелью соловей, дескать в наше гнездо непрошенный гость. Марк замер на мгновение. На цыпочках, стараясь не скрипеть паркетом, он вернулся в комнату, тихо опустил сумку на пол и взял прислонённый к стене автомат. Марк осторожно без лязганья загнал патрон в патронник, перевёл оружие в режим автоматической стрельбы. Неслышно он подошел к двери.
– Кто! – громко спросил он и сразу переменил позицию.
Совсем не лишняя предосторожность, принимая во внимания, что на прошлой неделе на звук через дверь завалили Лося. А какой был мужик! Сколько он орков положил. Поди разбери, кто его завалил: орки или свои мародёры.
– Это я, – раздался голос из-за двери, – Марья Степановна, соседка.
Марк, не снимая палец с курка, готовый в любую секунду положить и Марью Степановну и стоящих за ней головорезов, приоткрыл дверь.
Марья Степановна была одна. Выглядела она испуганно. Впрочем, последнее время так выглядели все пожилые люди. Город наложил на них такую печать.
– Здравствуй, Марк, – поздоровалась соседка.
– Здравствуйте, Марья Степановна, – ответил Марк, – я сейчас.
Он закрыл дверь, снял цепочку. И, прежде чем пустить соседку в прихожую, поставил оружие на предохранитель, прислонил его к стене таким образом, чтобы оно оказалось спрятанным открытым дверным полотном.
– Входите, Марья Степановна.
– А я вышла на балкон. Глядь – свет горит, – говорила Марья Степановна, переступая порог, – дай, думаю, зайду. Тебе письмо, Марк, от Любы.
– Спасибо, – поблагодарил Марк, принимая плотный слегка помятый конверт серой бумаги, – вы случайно не в курсе, почему отопление не работает.
– Оно работает. Просто его включают в три, а в десять выключают.
– Я уж думал, грешным делом, орки газ отключили. Проходите в комнату, Марья Степановна.
– Я на минуту, Марк. Пока не отключили, а когда отключат, я не знаю, как мы будем жить.
– Что новенького в доме? – спросил Марк, чтобы закрыть болезненную тему «как мы будем жить».
– Лапшины из нашего подъезда уехали.
– Куда?
– Говорили к нашим, а там, – Марья Степановна пожала плечами, – кто их разберёт. Может к нашим, а может не к нашим. А Голиковы из второго подъезда, – продолжала отчёт соседка, – наоборот – вернулись. Покрутились, покрутились они, да куда-то подались.
– Что так?
– Так пока их не было, из квартиры всё вынесли. Голые стены, даже окна побиты.
– Вот гады! – выругал Марк то ли мародёров, от которых, как от вирусов, лихорадило Город, то ли орков, из-за которых люди должны оставлять свои натопленные гнёзда, то ли кого-то ещё.
– А твои как? Ну да, – произнесла она, глянув на конверт в руках Марка, – ты ещё не знаешь.
Марк сделал движение, будто собирался закрыть дверь.
– Пойду я, – засуетилась Марья Степановна, – только я вот что хотела спросить. Ты там поближе к начальству. Случайно не знаешь, когда пенсии начнут платить?
– Не знаю, Марья Степановна.
– На что жить, – горестно вздохнула старушка, – эти не платят, те не платят, хоть ложись и помирай. Ведь обещали, Марк, ведь клялись…
– Марья Степановна, – прервал Марк причитание соседки, – я сегодня буду в министерстве, разузнаю насчёт пенсий. Если обещали, значит должны платить, – авторитетно заверил её Марк.
– Да, – обрадовалась она, – так я вечерком загляну. Пирожков тебе напеку. Поди изголодался на фронте.
– Не надо, Марья Степановна. Я сам зайду, как освобожусь.
– Спасибо, – тихо молвила старушка, повернулась и вышла из квартиры.
«Здравствуй, Марк.
Привет тебе из далёкого…». Название далёкого было затёрто чёрным маркером. Марк усмехнулся наивности цензора, адрес ведь есть на конверте.
«Нас здесь 23 человека, все из Города. Живём мы в деревенском клубе одной большой семьёй. Живём дружно, как в молодости в общежитии. Помнишь, Марчик, наше студенческое общежитие!».
Марк улыбнулся. Как же, разве такое забывается. Друзья, вечеринки, зачёты, сессии.
«Серёжа немножко приболел. Оленька чувствует себя хорошо. Холод, как не странно, пошел ей на пользу. Я креплюсь, мне никак нельзя болеть».
Оленька, Оленька, цветочек ты мой аленький, – Марк, сев в вертящееся кресло, погладил письмо дрогнувшей рукой. – Хризантема ты моя хрупкая. Как ты там.
«Пособия мы получаем регулярно. Живём одним котлом – иначе нельзя. Местные нас не любят. Называют нас фашистами и орками. Какие мы фашисты! Мы бежали оттуда. А сами они…».
Дальше до конца страницы простирался вымаранный цензором текст. По чёрному полю, как слёзы жены, были рассыпаны отдельные незаченённые слова и выражения, из которых, как ни бился, не смог Марк составить внятное представление о предмете плача.
На второй странице не было ни одной помарки, будто цензор устал работать.
«Мы не переживём зиму. Только ноябрь, а морозы двадцать градусов. Местные с открытым злорадством говорят, что в декабре будет сорок, а то и ниже.
За что они нас ненавидят!
Мы или сопьёмся за зиму, станем как они, или помрём.
Забери нас отсюда, Марчик, прошу тебя!
Твои Люба, Серёжа и Оленька».
Марк резко встал и принялся ходить по комнате, скрипя паркетом.
«Она что, не понимает – идёт война! Враг на пороге! Как я их заберу!».
Мрачные мысли клубились в его голове. Он бился об ограничивающие его обстоятельства в поисках выхода, и не находил его.
Между тем, совсем рассвело. В том смысле, что непроглядная темень сменилась молочной мутью. Солнце, как Большая Родина, пряталась за толстым-претолстым слоем туч и его наличие только угадывалось.
Марк, отойдя, оглянулся на свой дом. Верхние этажи девятиэтажки серого от времени кирпича частично покрывал туман. Полосами он наползал на застеклённые лоджии, словно пытался проникнуть в жилища людей. Нижние этажи пока просматривались хорошо. Марк глубоко вздохнул тугой и влажный воздух, поправил сумку на плече и, отвернувшись от своего дома, направился в баню.
Там, в среде тёплого тумана, среди голых мужчин без знаков различий, в довольно населённой парилке с обжигающе сухим паром, он согрелся первый раз за неделю. Настроение его от бани заметно поправилось. А после министерства, где он легко без бюрократических препон договорился о пополнении в роту, о двух установках и боеприпасах, настроение стало просто замечательным.
По дороге домой Марк наткнулся на очередь, серой змейкой ползущей по широкому тротуару мокрого асфальта.
– Что дают? – поинтересовался Марк у бабки, стоящей последней.
– Гречку дают, – ответила старушка и уточнила: – По два кило в одни руки.
– Стоять-то долго?
Старушка окинула очередь взором опытного стояльца в очередях.
– Не, не больше часа.
Марк глянул на часы. Время ещё есть. Неплохо бы послать гречку семье, всё равно идти на почту деньги отправлять.
– Будете стоять? – спросила старушка.
– Да, буду.
Марк стоял, безучастно разглядывая большой довоенный рекламный плакат на противоположной стороне улицы. На плакате молодая красивая женщина, больше раздетая, чем одетая, шла босяком по солнечному пляжу, и лазурная волна стирала сзади её следы. Идущий по голубому небу и синему морю текст обещал незабываемый отдых в Турции. Лёгкий ветерок, коснувшись плаката, бросил в лицо Марка солёные брызги и запах нагретого на солнце песка.
Серёжа имел чёткие представления, какой должна быть песчаная крепость. Он командовал куда насыпать, куда лить воду, как утрамбовывать песок. Марк с удовольствием подчинялся всем приказам сына. Пятилетняя Оленька таскала из моря воду в леечке. Она была такая славная в розовых надувных нарукавничках. Вот сбегала она к маме, на топчане под зонтиком читающей книгу. Она принесла строителям крепости маленькую пластмассовую куклу.
– Можно пупсик там будет жить? – робко спросила она у старшего брата.
– Тут будут жить солдаты и рыцари, – уверенно заявил Серёжа, прихлопывая крепостной вал.
– Хочу пупсика, – Оленька от обиды готова была расплакаться.
– Ха-ха-ха, – добавил обиды Серёжа.
Марк легонько хлопнул сына по затылку.
– Конечно, Оленька, здесь будет жить пупсик. Он будет у нас генералом.
– Командиром роты, – уточнил Серёжа.
– Хочу генералом, хочу генералом, – запрыгала Оленька на одной ножке.
По пляжу бродили продавцы. Они предлагали напитки, дыни и арбузы. Люба остановила одного из них и купила половину арбуза, разрезанного на шесть больших долей.
– Дети, Ма-арк, – позвала она, – мойте руки в море, идите есть арбуз.
Какой-то шум до этого тихой очереди вырвал Марка из воспоминаний. В середине очереди худой очкарик разглагольствовал о политике. На него шикали, косясь на одетого в камуфляж Марка. Но это, казалось, только раззадоривало мужчину.
– Где наши зарплаты, – вопрошал он у очереди, – где они? Разве за это мы голосовали, – широким жестом очкарик обвёл серый обезлюдивший Город. – Жрать уже нечего, а они всё стреляют. Где начальство…
«Паникёр, – подумал Марк, – или хуже того – скрытый орк. Надо это немедленно остановить».
Марк в пять шагов достиг паникёра, крепко схватил его за плечо и вытащил из очереди.
– Ты что не понимаешь, что война…
– Ну и хули, что война, – злобно перебил его очкарик, он не выглядел испуганным – кому война, а кому мать родна.
– Да я тебя за такие слова, – закипал Марк.
– Ну и шо, шо ты мне сделаешь, – петушился мужчинка, – распнёшь на площади, как того мальчика…
Коротко, без замаха Марк ударил очкарика в лицо. Тот с какой-то готовностью упал на грязный асфальт, закрывая голову руками. Марк дважды пнул лежащего, замахнулся, чтобы въехать по почкам, но мужика накрыл телом мальчишка лет пятнадцати.
– Не бейте его, – срывая голос, закричал мальчик, – пожалуйста, не бейте.
Марк остановился.
– Забирай его.
– Пойдём папа, пойдём.
Мальчик, обнимая за талию, уводил отца от разгневанного Марка. На тротуаре остались разбитые очки и кровавое пятно. Паникёр заметно хромал. Они отдалились на несколько метров, и вдруг мужик страшно завыл, протяжно на одной ноте, как волк в холодном голодном лесу в предчувствии близкой смерти. Бессильная злоба этого воя резала уши, рвала сердце на куски. Всё что угодно, только не вой.
Не осознавая свои действия, Марк, расстегнув молнию, залез под бушлат. Рука сжала рифлёную рукоятку. Мальчик, словно почувствовав страшное намерение Марка, закрыл отца. Марк опомнился.
– Скажи спасибо своему сыну! – крикнул он им вслед.
Мальчик оглянулся. В его колючем взгляде Марк прочёл приговор: или вы нас, или мы вас. Марк плюнул от злости в кровавое пятно.
Когда он проходил мимо своей очереди, старушка, соседка его, робко подала голос:
– Мужчина, вы стоять будете?
Марк оглядел притихшую, заметно поредевшую очередь.
– Да подавитесь, – сквозь зубы произнёс он, – вы за гречку готовы Родину продать.
Марк не смог бы себе ответить, какой родиной он корил старичков и старушек гречневой очереди: той большой и мрачной, которая так бесцеремонно вломилась в Город, или этой крошечной, всеми оболганной и всеми преданной. Одно он знал совершенно точно: у человека должна быть родина, и за неё надо воевать, как когда-то деды воевали.
Марк не заметил, как оказался у дверей «Эльдорадо». Зал ресторана был почти пуст. В дальнем углу шумно гуляла большая кампания из батальона Дьяка, да в центре зала трое кавказцев сосредоточенно накачивались коньяком. В общем, все свои. Да и кому по нынешним временам ходить в рестораны – только военным, живущим с войны.
Марк сел за стол и к нему сразу подошел официант.
– Здравствуйте, – приветствовал он, ложа перед Марком вычурную книжечку меню.
Официант собрался отойти, чтобы гость не торопясь мог выбрать выпивку и закуску. Такая ненавязчивая предупредительность показалась Марку чрезмерной в условиях ведения боевых действий.
– Знаешь что, – Марк глянул на табличку, приколотую к лацкану пиджака официанта, – Коля, тащи самое лучшее, что есть в твоём заведении.
– Солянка? – неуверенно спросил официант Коля.
– Тащи солянку, – кивнул Марк.
– Салат из помидоров?
– Правильно, – согласился Марк.
– Эскалоп в грибном соусе?
– Годится. И водку не забудь.
– Абсолют или Немиров?
– Абсолют.
– Сколько желаете.
– Вопрос интересный. Тащи бутылку, чтоб два раза не бегать.
Марк снял бушлат, повесил его на спинку стула. На другой стул поставил сумку, достал из неё немного влажное банное полотенце. С ним сходил в туалет и там тщательно вымыл руки, потому как гигиена на войне первое дело после патронов. Когда он вернулся, стол уже был сервирован. При виде дымящейся еды Марк ощутил в желудке голодный вакуум, и этот вакуум глухим урчанием требовал жертвы.
После недели фронтовой тушенки ресторанная еда казалась райской пищей. Так бы сидел и вкушал, сидел и вкушал. Марк сдерживал себя, дабы растянуть во времени приятный процесс, но справился с задачей всё же быстро. Когда он закурил, откинувшись на спинку, в тарелке остался кусочек хлеба, а в бутылке не больше ста грамм.
Подошел официант, убрал пустые тарелки.
– Желаете что-нибудь ещё?
Марк вальяжно помахал рукой, выпуская густую струю дыма, мол не мешай наслаждаться жизнью. Из дремотного состояния Марка вывел неожиданный полувопрос-полупросьба.
– Мужчина, рюмочкой не угостите.
У стола стояла девица ярко, безвкусно одетая. Красный рот и лёгкая развязность выдавали её намерения.
– Тебе сколько лет? – спросил Марк, оглядывая девицу.
– Восемнадцать, – не моргнув глазом, соврала она.
– Трындишь.
– Тебе какая разница, – скривила рот девица, – обслужу не хуже жены.
– Заткнись, – сказал Марк без злости.
Девица, убрав сумку со стула, села.
– Что, приперло?
Она была не только юная, но и красивая. И если бы не плащ цвета электрик, не хищный рот, не густые тени на ресницах была бы она ещё краше.
– Сколько стоишь? – решился Марк.
– Или двадцать баксов, или пожрать в этом заведении, – предупреждая следующий вопрос Марка, добавила: – У меня квартира в двух минутах ходьбы.
– Рублями возьмёшь?
– Засунь себе в жопу свои рубли, – отчего-то обозлилась девица.
– Что так? – поинтересовался Марк, наливая ей водку.
– А то, – пояснила девица, – сегодня они рубли, а завтра бумажки.
– Логично, – согласился Марк, – ладно, ты закажи, что хочешь, а я пока схожу отолью.
В туалете Марк сунулся в кабинку.
– Блин, какая падла унитаз разбила!
Он, зайдя за перегородку, пристроился у писсуара. В это время дверь туалета открылась, и вскоре из кабинки раздался возмущенный крик:
– Блин, какая сука угнитаз побила!
– Серый, ты что ли, – окликнул Марк.
Из кабинки вышел плечистый наголо бритый мужик.
– Привет, Князь, – поздоровался он.
– Привет, Серый, – ответил Марк, – становись рядом. Угощаю.
Серый устроился по соседству.
– Ты не знаешь, какая сука угнитаз расколотила?
– Унитаз, – поправил его Марк.
– Чего?
– Ничего, не заморачивайся.
Одновременно зажурчали две струи.
– Как у вас? – спросил Серый.
– Бьёмся, как муха о стекло. Крепко орки зацепились. Чем мы только их не жгли, ничего не помогает. Разве что атомную бомбу не пробовали.
– Во, во. Только этого нам не хватает.
– А у вас как?
– Пока стоим. Хлопцы брешут скоро наступление. Кем наступать, хрен его знает. У меня в роте половина салаг. Полягут они в первом бою.
Марк застегнул ширинку и отошел к умывальнику.
– Братья помогут.
– Братья! – вскричал Серый и ударил кулаком по стене. Стена глухо загудела в ответ, – у нах одно на уме: нажраться и давай палить по домам, а суки-журналюги снимают картинку, – Серый, закончив дела с писсуаром, подошел к Марку, – а потом спихивают на нас, а мы на орков, а орки опять же на нас. По всем раскладам мы крайние.
Марк стал мыть руки.
– Гавно это, а не братья, – продолжал Серый. – Ты знаешь, Князь, если бы я знал какая хренотень из этого выйдет, я бы в орки подался.
– Ты вот что, Серый, язык за зубами держи. Особые отделы создаются.
– Точно знаешь? – недоверчиво спросил Серый.
– Точней не бывает. В министерстве сегодня шепнули. Покурим, – предложил Марк, чтобы перебить тему и достал из кармана сигареты.
– О, американские. Вражья сыть.
– Пиндоские, как говорят наши братья.
Мужчины рассмеялись. Они закурили.
– А помнишь, как всё начиналось, – Серый выдохнул носом две струи табачного дыма, – помнишь, Князь, как первый раз накрыли нас орки.
– Помню, – улыбнулся Марк, – страшно было до усрачки.
– А я и всрался, – признался Серый, – дружбана рядом порвало на куски. Рука здесь, нога там, а голова ваще хрен знает где. Тогда и всрался. Натурально.
В туалет зашел, шатаясь, в дымину пьяный кавказец. Друзья посторонились, пропуская его к писсуарам, а сами вышли из туалета.
– Слушай, Князь, – Серый положил тяжелую руку на плечо Марка, – я видел к тебе Анжела подсела.
– Кто такая? Что-то я её раньше не видел.
– Это потому, что ты редко заходишь, – усмехнулся Серый, – тут их целая куча. Жрать нечего, вот и ****уют малолетки. Мы убиваем, они ****уют – с того и живём. Всё нормально. Всё как братья хотели.
– Ну и как она?
– Не пробовал, врать не буду. Хлопцы говорят – девка чистая. Да я не о том. Ты её не обижай. На ней мать и малый брат. Если что с ней случится – им кранты.
– Не обижу, Серый.
В туалете раздался звон разбитой керамики.
– Вот кто нашу сантехнику коцает, – догадался Марк.
– Ещё один брат, – ухмыльнулся Серый. – Ну ладно, Князь, бывай. Я к своим пойду.
Они обнялись, похлопали друг друга по спине.
– Живы будем – свидимся, – сказал Марк.
– А то, – согласился Серый.
Анжела заставила тарелками весь стол.
Баксов на тридцать, если не на сорок, – прикину в уме Марк.
– И ты всё это съешь?
– Что-то не хочется, – засмеялась Анжела. – Я с собой возьму. Можно?
– Конечно бери.
Как ни старалась Анжела, у Марка ничего не вышло. Может виновата была выпитая водка, а скорей всего мешало ощущение тихой жизни за тонкой перегородкой, сосредоточенно прислушивающейся к каждому звуку.
«Видно и впрямь постарел», – думал Марк, одеваясь.
Анжела вышла его провожать на лестницу. Она стояла в дверях озябшая в одной комбинации.
«Бедная девочка. Ей в школе учиться, а не трахаться с пьяной солдатнёй».
Рука сама собой, как тогда в очереди, расстегнула молнию и забралась под бушлат. Марк вытащил толстую пачку рублей, предназначенных для отсылки семье.
– Бери, – быстро, чтобы не передумать, сказал он.
Анжела взяла. Подбородок её задрожал, а из полузакрытых глаз, смывая тушь с ресниц, быстро-быстро закапали чёрные слезинки.
– Ты не думай, я не такая.
– Я знаю, Анжела. Прощай.
Марк ушел, а девочка, прислонившись к косяку, беззвучно рыдала, сжимая в замёрзшей руке толстую пачку проклятых рублей. В прихожую вышла мать, нестарая женщина с осунувшимся посеревшим лицом. Она обняла девушку за плечи.
– Пойдём, Аня, пойдём.
– Мама, – Девушка упала матери на грудь, – я не могу так больше, не могу.
– Пойдём, родная. Холодно.
У подъезда стояла бронированная машина, вызванная Марком заранее. Он завёз сумку с банными принадлежностями домой, взял там автомат. Уже выйдя из подъезда, он вспомнил о своём обещании Марьи Степановне. Он вернулся на третий этаж, позвонил в дверь.
– Марья Степановна, это Марк, – громко сказал он.
Соседка открыла сразу, словно ждала у двери.
– Марк…
– Марья Степановна, – перебил её Марк, – в министерстве сказали, что пенсии будут может на следующей неделе, а может через неделю.
– Вот спасибо, Марк, – обрадовалась соседка, – а я тебе пирожков напекла.
Она силком всунула Марку в руки увесистый полиэтиленовый кулёк.
– Марья Степановна, – с укоризной сказал Марк.
– И ничего не хочу слушать, – замахала руками соседка, – солдатам раздашь.
Ровно в шестнадцать, как было оговорено, Марк вошел в гараж, оборудованный под штаб роты. Из-за стола, принесенного бойцами из какой-то пустующей квартиры, поднялся заместитель.
– Как обстановка? – спросил Марк.
– Нормальная обстановка, Марк Игнатьевич.
– Гиви, – Марк строго посмотрел на зама, – ты мой позывной знаешь?
– Прости, Князь, больше это не повторится.
– Проехали. Как бойцы?
– Накормлены. Боекомплекты розданы. В шестнадцать десять, – Гиви глянул на часы, – построение на плацу для получения боевой задачи.
– Ну пошли, негоже командирам опаздывать.
Покров из серых туч заметно поредел. От этого стало светлее и холоднее. Над горизонтом появилось белое пятно, это спрятанное за тучами солнце садилось.
Марк смотрел на неумело строящихся бойцов, по большей части немолодых усталых мужчин. Ему стало до боли жалко этих вчерашних шахтёров и металлургов, учителей и врачей. А жальче всех стало Марку себя, ибо не видел он в этой войне победного исхода.
– Рота, равнение на командира! – выкрикнул Гиви.
Полсотни разномастно экипированных мужчин повернули головы направо.
– Рота, смирно!
Марк вышел на середину построения. «Надо их как-то приободрить».
– Друзья, завтра нас сменят.
По рядам пронёсся лёгкий радостный шепоток.
– А сейчас, – Марк расставил ноги, хлопнул руками по бёдрам, принимая стойку смирно, – слушай боевую задачу.
Мужчины в строю подтянулись
– Скрытно выдвигаемся на исходные позиции…
– Нас всех здесь положат орки! – кто-то громко выкрикнул из строя.
– Кто это сказал! – мгновенно отреагировал Марк.
– Ну я сказал, – из второго ряда вышел долговязый Петренко, – я сказал – позывной Волк.
– Почему без броника? – спросил Марк.
– Как пойдём, так одену, – лениво ответил Волк.
– Стань в строй, – приказал Марк, – я с тобой после боя разберусь.
Марк подождал, пока Петренко-Волк займёт своё место и продолжил:
– Первыми начинают соседи справа. С ними будут работать телевизионщики.
– Снимать кино про зверства орков, – раздался голос с левого фланга.
Строй дружно заржал. Марк невольно улыбнулся.
– Разговорчики в строю! – прикрикнул Гиви.
Строй постепенно успокоился, и Марк продолжил ставить боевую задачу.
– Они атакуют сборочный цех номер два. Как только орки оттянут туда силы, ударим мы. Наша задача взять АБК. В семнадцать ноль-ноль по моей команде начинаем. Десять минут на сборы и выдвигаемся. Вопросы есть?
– Есть, – сказал бородатый боец в середине строя, – когда зарплата будет?
– После боя. В восемь приедет кассир. Если выполним задачу, будет премия в размере двойного оклада. Ещё вопросы.
Вопросов больше не было.
– Разойдись! – скомандовал Гиви.
Марк и Гиви нашли укрытие за остатками бетонного забора, гарантирующего защиту от пуль малого калибра. От забора до развалин административного здания простирались сто двадцать метров изрытой воронками, политой кровью ничейной земли.
– Курить хочется, Князь, просто не могу.
– А выпить тебе не хочется, – усмехнулся Марк.
– Да не мешало бы.
– Ещё выпьем.
Гиви выглянул из-за забора.
– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ, – удивлённо воскликнул он, – так вот почему Волк без броника.
Марк высунул голову.
По асфальтовой, идущей к АБК дорожке бежал Петренко с поднятыми руками. Он преодолел уже треть ничейной земли.
– Не стреляйте! – закричал Петренко оркам, – хлопцы не стреляйте!
– Вот сука! – выругался Марк.
– Уйдёт гад!
Гиви высунул из-за забора ствол, дал короткую очередь. Петренко припустил, петляя. Гиви ещё стрельнул, и опять промазал.
– Уйдёт гад!
Гиви вышел из-за забора, стал на правое колено, прицелился и длинной очередью срезал Петренко. Тот упал, дважды перевернулся и замер на асфальте, почти добежав до развалин.
– Готов! – Гиви поднял левую руку в победном жесте.
И в этот момент с той стороны солидно застрекотал тяжелый пулемёт. Пуля оторвала Гиви кисть. Он, не понимая, что происходит, уставился на торчащую из окровавленного рукава белую-белую кость. Другая пуля взорвала Гиви голову. На подмерзающую землю пали кровь и сгустки белого мозга. Гиви свалился к ногам Марка. Он опустился на колени перед мёртвым другом.
– Паашаа твоюю маать! – завыл Марк как волк, раскачиваясь всем телом, – ну какого ты хрена вылез! Да пусть бы себе бежал!
Паша Сергеев уцелевшим мёртвым глазом уставился в безучастное к земным трагедиям небо. А там, на небе, кровавое к сильным морозам солнце, разогнав тучи, уползало за горизонт, покидало этот край.
Марк поднялся.
– Рота! – протяжно и хрипло выкрикнул он, – слушай мою команду.
И застрочили автоматы, и застрочили пулемёты.
– На орков – вперёд!
И грянули грады с обеих сторон, сея смерть, смерть, смерть.