Утиные истории.
В начале мая, перед нерестом начался активный клёв окуня. Причём клевал он на любую наживку, какую только можно придумать. Начинался клёв с рассветом, ещё до восхода солнца и постепенно заканчивался, едва солнце касалось воды. Затемно я расположился на пешеходном мостике над речкой. Утрами по нему почти не ходили и я помехой не был. Пока оснастил обычную, поплавковую удочку, а за ней зимнюю, забрезжил рассвет. Было относительно прохладно и тихо. Только сороки недолго поругались: недалеко на ольхе находилось их шаровидное гнездо.
Клёв ещё не начался, лёгкий туман постепенно рассеивался и я, расслабленно опёршись на перила, бесцельно смотрел на воду. Внизу по течению показалась тёмная точка, которая, приближаясь, увеличивалась в размерах. От неё под углом расходились волны. Ондатра – лениво подумал я – Их последнее время развелось немало. Но точка превратилась в кочку и за ней темнела полоса спины. Да это же бобр! Точно бобр. Он подплыл совсем близко и остановился. Нас отделяло не более четырёх метров. Хорошо были видны небольшие блестящие глаза, маленькие круглые ушки и большие круглые, раздутые ноздри. Так продолжалось с минуту. Наконец, бобр опустил голову и бесшумно, без всплеска ушёл под воду. Проплыл он прямо подо мной. Его я, конечно, не видел из-за ещё мутной весенней воды, но путь чётко указывали воздушные пузырьки, лопающиеся над водой. Вынырнул бобр метрах в двадцати выше по течению и поплыл дальше.
Клюнул первый окунь, за ним второй и вскоре пришлось одну удочку отложить в сторону, так как пока с одной удочки снимал добычу и насаживал червяка, на другой окунь успевал глубоко заглотить крючок, и приходилось повозиться, чтобы его вытащить. А в это время то же происходило на первой удочке. Клевать стало реже, зато рыба пошла покрупнее. Показалось, что под нависшими над водой ветками ивы кто-то плывёт. Пригляделся. Вверх по течению плыло нечто бесформенное. Вот оно выплыло из тени, и я понял, что это норка тащит в зубах то ли мышь, то ли полёвку. Она подплыла довольно близко к мостику, как вдруг зимка дёрнулась у меня в руке. Я автоматически подсёк окуня, норка с плеском нырнула, оставив на поверхности воды добычу, которую немедленно понесло течение. Норка больше не вынырнула, и я в душе пожалел её: наверное, несла добычу щенкам.
Над горизонтом показался красный краешек солнца. Ещё немного и оно стало слепить глаза. Я перешёл на другую сторону мостика. Через некоторое время я увидел плывущего по середине речки селезня кряквы. Солнечные лучи ещё не коснулись воды, и поэтому его оперение не казалось столь ярким, как при дневном свете. Далеко не доплывая до мостика, он свернул под густой ивовый куст. Вскоре оттуда отчаянно крякая и хлопая крыльями, выскочила утка и полетела над речкой. Селезень гнался за нею. Через час клёв закончился, я смотал удочки и отправился домой. Улов был неплохой: за три часа около сорока окуней.
На следующее утро я вновь был на мостике. На этот раз ни бобр, ни норка не показывались, зато под мостиком и рядом с ним резвились две ондатры. Они совершенно не боялись человека, плавали и булькались рядом с поплавком. Пришлось пойти вырезать длинную ольховину, и прогнать нахальных зверушек, похлестав ею по воде. Клёв в этот раз был неважный, видимо ондатры, да и я сам, разогнали рыбу. Я стоял на мостике и наслаждался прекрасным утром. Над головой просвистели крылья и, пролетевший надо мной селезень, шлёпнулся на воду рядом с тем же кустом. Он «шваркнул» два раза и опять полез в ивовый куст. Повторилась вчерашняя картина: вылетевшая заполошно кричащая утка и догоняющий её селезень. Любопытство пересилило рыбацкий азарт и я, отложив в сторону удочки, пробрался к тому кусту. После недолгих поисков обнаружил в углублении меж корней гнездо из сухой травы с девятью зеленоватыми продолговатыми яйцами. Серовато-бурый пух, которым обычно закрывает утка яйца, уходя с гнезда, был разбросан по сторонам. В этот раз я пришёл домой с двумя десятками окуней.
Следующую ночь, утро и половину дня шёл тёплый весенний дождь, которому все были рады. После нескольких тёплых солнечных дней земля стала быстро высыхать, а поскольку вся огородная мелочь была посеяна, если бы не дождь, пришлось бы начинать хороший полив грядок. На следующее утро, подходя с удочками к мостику, обратил внимание на отходящие от ближайшего к нему куста круги по воде. Как осторожно я не подкрадывался, услышал только почти одновременные хлопок по воде, и всплеск погружающегося тела. Вверх по течению удалялась цепочка пузырьков и концентрические волны. Бобр всплыл далеко от мостика. Клёв был совсем никакой. Солнце уже поднялось, а у меня в садке плавали три ельца и четыре окунишки. Значит, начался икромёт у окуней и сейчас до цветения шиповника удочки можно забросить в сарай.
Я отправился проведать утиное гнездо. Подходил тихо, стараясь не спугнуть наседку. Да только зря. В гнезде так же лежали девять холодных и мокрых яйца, гнедо сырое, а пух дождём сбило в грязно-бурые, мокрые комки. Похоже, утка кладку бросила. Я положил поверх яиц крестом два прутика и ушёл. На следующий день я проверил гнездо. Яйца были на месте и на них сиротливо лежали два прутика. Никто к гнезду не подходил. Хотя оно подсохло, но жилым не выглядело. Я вспомнил, как ругался районный охотовед, когда областные власти открыли весеннюю охоту позже обычного, ссылаясь на запоздалую весну. Область большая, где-то она запоздала, а где-то нет. И получилось так: утки уже сидели на гнёздах с полными кладками, а селезни их активно разыскивали и сгоняли с насиживания. Ито вы видели.
В.Светашов.