Гл.18
Однажды, едва держась на ногах от выпитого, Любава вернулась от подруги под вечер, а ушла к ней аж утром. Дети сидели на холодной печи, закутавшись в тряпки, и испуганно смотрели на мать.
Та, не закрыв входные двери, уселась за стол и уронив на него голову, уснула.
Дети заплакали:
- Мама, закрой двери, у нас и так не топлено.
Но Любава не слышала, она погрузилась в сладкие дрёмы, где супруг каждый день объясняется ей в любви и восхищается её неземной красотой.
Детишки слезли с печи, закрыли тяжёлые двери, и дрожа от холода попытались разбудить родительницу:
- Мама, мама, вставай! Тебя так долго не было, а мы кушать хотим.
Но Любава только отмахивалась от них:
- Идите спать, не мешайте матери. Опостылели. Не видите, что мне не до вас? - и вновь уснула.
Тогда Нестер помог одеться сестрёнке, сам оделся и они пошли к дедушке, у которого тепло в доме, а бабушка Августа вкусно готовит.
На дворе уже была ночь, потому что в зимнее время быстро темнеет.
Замёрзшие ребятишки тонули в сугробах, но шли упорно вперёд. Сам ещё маленький, Нестер, тащил Василину за воротник пальтишка, попеременно грея руки своим холодным дыханием, ведь варежки он так и не нашёл.
Так они и добрались до дома помещика, но тяжёлые ворота, которые запирались на ночь, детям не под силу было открыть. Тогда брат с сестрой начали кричать и... хорошо, что их услышал конюх Наум Лапин. Он как раз не спал, потому что одна из кобыл собралась жеребиться.
Александр Агафонович едва чувств не лишился, когда узнал кто пришёл и почему. Сразу подскочила все челядь, кто отогревал малышей, кто отпаивал горячими снадобьями, а удостоверившись, что детки в относительной норме, принялись их кормить.
Несмотря на то, что Нестер с Василиной давно сладко позасыпали, барин не находил себе места. Это как можно "проспать" уход детей в такую морозную ночь?
Александр Агафонович готовил речь для непутёвой матери, он знал, что та явится по утру.
Так и вышло. Любава плакала, падала в ноги барину, говорила, что дороже детей у неё нет никого на свете, просила прощения у малышей, мол, бес попутал и что теперь она ни в жизнь не пойдёт к Миланье.
- Пойдёмте, мои дорогие, домой. Я уже и печь растопила, и блинцов вам напекла.
Если бы она кричала и бранилась, то Александр Агафонович ни за что не отдал бы внуков, но она купила его лестью и ласковыми словами.
А какое право он имеет не вернуть матери детей? Хоть бы Казимир был дома, он бы, как отец, сам разобрался, а так, Бог его ведает как поступить?
- Смотри, Любава, сигнал уже поступил. Ещё раз дети придут сюда, жалясь на тебя, ты их больше не увидишь. Всё ли поняла?
- Поняла, батюшка, поняла. Больше такое не повторится.
Нестер и Василина нехотя ушли с матерью, а у барина сердце разрывалось, так не хотелось с ними расставаться.
Любавы хватило на считанные деньки и она снова запила. Но к подруге не ходила, та сама соскучилась и явилась с выпивкой.
Сначала Любава отнекивалась, встречаясь взглядами с детьми, выглядывающих с печки, ей было совестно. Но подруга уговорила по чуть-чуть, а там ещё маленько и пьянка вновь вспыхнула с новой силой.
Уже мать не слышала предостережения своих кровинок, даже начала прикрикивать на них, мол, ещё яйца курицу не учили.
Далеко за полночь Миланья убралась с песнями, а её товарка осталась, как всегда спящей за столом. И ребятишки вновь убежали к дедушке, благо в этот раз был день, но теперь уже барин точно задумал не отдавать мальцов назад, пока не вернётся их батюшка.
А разве не грех понадеяться на всё благое с такой матерью? Ведь загубит их, а потом сама будет выть.
Вся прислуга к вечеру ждала Любаву, но она не приходила, и крестясь, домочадцы отправились на покой. Слава Богу и ночью никто их сон не потревожил, а утром прибежали селяне и сообщили, что Любава замёрзла насмерть под забором. Видно, по темну за детьми шла пьяная.
Всех охватил неподдельный ужас, люди плакали, жалея саму покойницу и её возраст. Жить бы ещё да жить.
Всю церемонию по похоронам взял на себя Александр Агафонович. С его дома отнесли Любаву в последний путь, тут же и поминали.
А когда с кладбища все разошлись, барин ещё долго стоял над могилой и, тяжко вздыхая, мысленно говорил с умершей:
"Эх, Любава-Любава... Есть ли в свете такая причина, по которой ты, в цветущие годы, отправилась бы к своим предкам? Нету её, девочка моя, нету.
Ну что не хватало, скажи? Муж твой примерный семьянин, у него и в мыслях не было жену оставить. Так что ты от него хотела? Разве он виноват, что Алёна ему повстречалась раньше?
Теперь вот лежишь в холодной земле, в которой еле выкопали для тебя могилу десять человек, в такой морозище, а тебе бы детей миловать да баловать. А они нынче сироты.
Оно, конечно, я их не обижу да и отец их не бросит, но это ж не дело, что в такие лета им некого назвать "мамой".
Молчишь? Да, ты навсегда примолкла, а я вот не могу выговориться и смириться. Зачем было подруге угождать? Ей компании не хватало, а ты детей на это променяла. Милана живёт и здравствует, без всякого угрызения совести, а мать больше никогда не возрадуется детьми, а ребятишки никогда не увидят свою матушку.
Справедливо? Нет. Потому что так неправильно. Не водка должна жизни отнимать, а Господь. Он дал и он заберёт. А зачем торопиться туда, куда ещё успела бы?"