Перстень с рубином

«Хорошо все-таки, что этот супермаркет открыли, – думала Наталья, перекладывая упаковки с продуктами из тележки в фирменные полиэтиленовые сумки. – От дома, конечно, далековато, зато каждую свеколку-морковку-картофелинку можно самой выбрать, да еще акции всякие бывают…»

Сегодня ей дважды повезло: во-первых, гречку купила с хорошей скидкой, во-вторых, на кассах по акции каждому покупателю бесплатно выдавали по большому полиэтиленовому пакету с логотипом супермаркета на лицевой стороне. У Натальи оказалось даже два. Сумки склеились, а девушка-кассир этого не заметила. Так что, можно сказать, ей повезло трижды.

«Снег-то какой повалил! – удивилась Наталья, когда за ее спиной бесшумно закрылись огромные стеклянные двери магазина. – Час назад совсем безоблачно было. Хорошо хоть остановка рядом…»

Она отругала себя за то, что слишком много времени провела в супермаркете, бродя между витринами и стеллажами, заваленными продуктами в ярких, красочных упаковках. Надо было положить в тележку то, что нужно, да домой отправляться. Совсем из головы вылетело, что к ней должны люди прийти.

Что же, интересно, за мужики ее вчера спрашивали, пока она у своей подруги Зины чаи распивала? Соседка, Нина Филипповна, сказала, что больше часа возле двери топтались – ждали, когда она вернется, да так и ушли, не дождавшись. Просили передать, что завтра вечером – то есть, уже сегодня – снова придут.

Мужиков было двое: один, со слов Нины Филипповны, такой чернявенький, коренастый, другой ростом повыше, а какой масти, непонятно, потому что черную вязаную шапку чуть ли не до самых глаз натянул. Кто они такие и зачем им понадобилась Наталья, соседка не знала. Сказала только, что никогда их в доме не видела, что лет им где-то около тридцати и что рожи у них наглые.

На вопрос Натальи, не ошиблись ли парни адресом, Нина Филипповна уверенно ответила:

– Нет, ждали именно тебя. Так и спросили – здесь ли проживает Наталья Николаевна Полякова, не переехала ли по другому адресу и когда она бывает дома.

Вынырнув из снежной кутерьмы, Наталья поднялась на невысокую, почти сравнявшуюся с тротуаром платформу и оказалась под выпуклой крышей автобусного павильона. Ветра, слава богу, не было, и согнутый дугой поликарбонат вполне сносно защищал ожидающих общественный транспорт людей от внезапно обрушившегося на город снегопада.

Наталья поставила на мокрую скамейку две тяжелые сумки. Чтобы сбить налипший на сапоги снег, потопала ногами по ледяной корке, покрывшей бетонную плиту, и посмотрела на сплошную снежную завесу, окружавшую тот крошечный мирок, в котором ей предстояло провести некоторое время в ожидании своего «сёмого».

Так когда-то назвал «семёрку» Стасик. Каждый раз, когда автобус под номером семь подкатывал к остановке, Наталья невольно улыбалась, вспоминая ту давнюю сцену.

Это было в такой же вьюжный февральский день, когда Стасику исполнилось три года. Увидев показавшийся автобус, Наталья взяла сына на руки. Сергей держал сумки с продуктами – вечером они ждали гостей на день рождения мальчика.

– Из-за этой пурги ничего не вижу, – сказал муж. – Какой там автобус?

Наталья не успела ответить.

– Сёмый, папа, сёмый! – звонким голосом закричал Стасик. Люди на остановке засмеялись.

«Господи, столько лет прошло, а они так и стоят перед глазами», – с грустью подумала Наталья, пытаясь разглядеть номер приближающегося автобуса. Ни «двойка», ни следующая за ней «десятка» ей были не нужны. Они подхватили других пассажиров и скрылись за сплошной белой пеленой.

На остановке, кроме Натальи, осталось всего три человека. Дряхлая старушка в старомодном драповом пальто, украшенном потертым норковым воротником, обеими руками опиралась на ободранную деревянную трость. Пропустив два «ненужных» автобуса, она с тоской посмотрела на лавочку – сесть бы, да пальто мочить не хочется. У Натальи защемило сердце – не успеешь оглянуться, как тоже такой будешь…

На самом краю платформы – так, что хлопья мокрого снега сыпались на непокрытые головы, – стояла парочка молодых людей: высокий парень лет двадцати пяти и совсем юная девушка с копной вьющихся рыжих волос. На них Наталья посмотрела с легкой завистью – молодость прекрасна! Впрочем, время летит быстро. Давно ли и они с Сережей были такими же молодыми и красивыми…

– Дочк, не посмотришь, когда седьмой будет, – обратилась к ней старушка.

Наталья повернулась к стене, на которой желтел залепленный снегом прямоугольник.

– Не видно ничего, – ответила она бабушке, – снег бы смахнуть, да мне не достать.

– Сейчас, бабульки, – услышав их разговор, сказал парень.

Он легко дотянулся до металлической таблички и рукой смахнул налипший на нее снег. На желтом фоне проявились аккуратные черные цифры.

Наталью покоробило его «бабульки». Ну, ладно старушка с палочкой – ей лет восемьдесят, а то и больше. Но она-то! Какая она ему бабулька! Ей еще и шестидесяти не исполнилось!

Попрекать парня за бестактность Наталья, конечно, никогда бы не стала, а вот посмотреть с укором ему в глаза решилась. Посмотрела и тут же отругала себя – лучше бы ей этого не делать. Взгляд темно-карих, обрамленных длинными, как у девушки, ресницами глаз пронзил ей сердце.

– Мам, Машка говорит, что у меня ресницы девчачьи, – пожаловался ей как-то Стасик. Кажется, ему тогда было лет двенадцать.

Вот и у парня оказались такие же, как у ее сына, ресницы – длинные, густые. И цвет волос был как у Стасика – темно-каштановый, и нос почти такой же – тонкий, прямой, с красиво вырезанными ноздрями. И все-таки это был не Стасик.

Уж сколько раз Наталья ловила себя на том, что чуть ли не в каждом втором парне она видит своего сына. Стоило появиться вдалеке высокому молодому человеку с темными волосами, и сердце ее начинало бешено колотиться от пронзающей виски мысли: а вдруг Стасик вовсе не умер, и вся эта история с падением из окна с седьмого этажа не что иное, как страшный сон. Стасик жив! Вот же он – идет ей навстречу! Но как только парень подходил ближе, Наталья понимала, что ошиблась.

Каждая такая ошибка стоила ей немалых нервов – она снова и снова переживала трагическую гибель сына. Все пять лет, которые прошли с того злополучного дня.

Завтра у Стасика день рождения. Доживи он до этого дня, ему исполнилось бы тридцать. Наталья попыталась представить себе сына повзрослевшим на пять лет, но у нее ничего не получилось. Наверное, он навсегда останется в памяти двадцатипятилетним. Таким же, как этот молодой мужчина, только что назвавший ее бабулькой.

– «Семерка» должна скоро подойти, но, небось, опоздает, – посмотрев расписание, сказал так похожий на Стасика парень. – Пробки везде, дороги снегом засыпаны, разгребать не успевают.

– Алик, маршрутка! Поехали! – звонким голосом позвала приятеля рыжеволосая подруга.

Парочка вскочила в микроавтобус, на лобовом окне которого красовалась табличка с номером «7». Наталья не пошевелилась. Не села в маршрутку и старушка, хотя видно было, что стоять пожилой женщине очень тяжело.

– Лезть не хочется… С палкой, с сумкой… Да и полная она, – словно оправдываясь, сказала бабушка.

Наталья молча кивнула. Она хоть и без палки, но ни с сумками, ни без сумок не полезла бы в микроавтобус. Даже если бы он оказался совсем пустым. Деньги, которые пришлось бы заплатить за проезд, были у нее не лишними. В автобусе она проедет бесплатно – по социальной карте пенсионера.

Проводив маршрутку взглядом, Наталья принялась мысленно сводить «дебет с кредитом». Сделав кое-какие несложные подсчеты, она осталась довольна – до пенсии всего три дня, а у нее в кошельке еще не разменянная пятисотенная, две сотенные да неизвестно сколько мелочи. Желтеньких десяточек штук пять, не меньше. И это притом, что на лекарства в этом месяце ушло больше, чем обычно.

Ноги совсем разболелись, пришлось к врачу обращаться, так тот такие дорогие препараты выписал, что она чуть в обморок не упала, когда в аптеке ей цену озвучили. Хорошо еще аптекарша оказалась женщиной чуткой – увидев, что Наталья в лице переменилась, когда услышала, сколько ей придется заплатить, она посоветовала вместо дорогих импортных препаратов взять наши, отечественные, которые стоили значительно дешевле.

Потратив все-таки немалую сумму и побоявшись, что до пенсии не дотянет, Наталья решила особо не транжирить. В питании она, слава богу, была неприхотлива, поэтому легко обходилась овощами, крупами, молочными продуктами. Но порой позволяла себе и что-нибудь вкусненькое – рыбку, сосисочки, прянички. После похода в аптеку до сегодняшнего дня ничего такого она себе не покупала. Вот и остались денежки.

«В следующем месяце опять поэкономлю, может, еще тыщенку отложить удастся», – вспомнив о припрятанной в аккуратно сложенной стопке постельного белья тысяче, решила Наталья.

Она давно уже подумывала о том, что надо бы скопить «на черный день» тысяч пятнадцать-двадцать, но редко получалось откладывать. Да и что можно было отложить с такой, как у нее, пенсии? Почти вся она уходила на питание и оплату жилья – двухкомнатной квартиры на седьмом этаже кирпичной «башни», построенной еще при Хрущеве, куда Наталья совсем маленькой девочкой въехала вместе со своими родителями.

Район, в котором она жила, считался престижным – рядом парк, речка. К одной из комнат ее квартиры примыкала просторная застекленная лоджия. Квартира эта, несмотря на отсутствие евроремонта, ценилась в городе довольно высоко, и Наталье уже предлагали за нее немаленькие деньги.

«Уж не обмен ли хотят предложить мне мужики, которые приходили вчера?» – подумала она.

Конечно, можно было бы обменять «двушку» на жилплощадь поменьше, в другом районе города, где-нибудь на окраине, и заработать на этом приличную сумму, но Наталья даже думать об этом не хотела. Все здесь напоминало ей о самых дорогих, самых любимых людях, которые один за другим покидали эти стены.

Сначала ушел из жизни папа – настоящий коммунист-ленинец, каковым он сам себя называл. Умер от инфаркта совсем еще молодым – едва пятидесятилетие справил.

– Это его перестройка ваша убила, – не раз укоряла дочку и зятя, который после свадьбы поселился на их жилплощади, Наташина мама, Антонина Федоровна.

Наталья и Сергей происходящим в стране переменам радовались: конец застою, да здравствует демократия! А то, что повсюду началась неразбериха, – так это временно, это нужно пережить, перетерпеть.

Все свалившиеся на них трудности молодые переносили стойко. Не унывали даже тогда, когда нечем было подсластить Стасику его любимую манную кашу – сахар из магазинов исчез. Да что там сахар! Продовольственные прилавки долгое время зияли пустотой. Конечно, кое-что из продуктов можно было купить на рынке, но цены там кусались – не подступиться. Обходились тем, что выдавали по талонам: крупой, какая достанется, макаронами. На рынке брали только картошку, лук, свеклу, иногда мясо.  Если удавалось разжиться чем-нибудь вкусненьким – яблочком, апельсинчиком, шоколадинкой – все доставалось Стасику.

– Кушай, котеночек, кушай, – приговаривала Антонина Федоровна, наблюдая за тем, как единственный внук размазывает по щечкам и подбородку тающую в руках конфетку.

Когда в конце восьмидесятых супруги одновременно лишились работы, Наталья не на шутку испугалась: как жить?! Пусть и невелика была их с Сергеем зарплата, которую им хоть и с большими задержками, но платили в научно-исследовательском институте жидких удобрений, где они оба работали, все-таки это были деньги, на которые можно было хоть как-то сводить концы с концами. Но почему-то во время перестройки страна перестала нуждаться в жидких удобрениях.

– Ладно, дочка, не унывай. Я теперь пенсию получаю, доживем как-нибудь до лучших времен, – утешала Наталью мама.

Конечно, никто не собирался жить на пенсию Антонины Федоровны. И Наташа, и Сергей усиленно искали работу, но ничего подходящего не было. Какое-то время они действительно всей семьей жили на те деньги, которые раз в месяц приносила Наташиной маме почтальонша Люба. Сергей, если был в это время дома, кусая от досады губы, убегал на лоджию курить.

Однажды муж пришел домой радостный и взволнованный.

– Натик! Ты не представляешь, как нам повезло! – воскликнул он. – Встретил Сашку Семенова, одноклассника своего бывшего! Он собирается иномарки перегонять из-за границы, напарника ищет. Предложил мне с ним работать!

Наташа испугалась:

– Страшно, Сережа, рискованно!

Муж только отмахнулся:

– Ну какой риск! О чем ты говоришь! Зато как мы заживем-то скоро, Наташка! Шубу тебе купим, есть будем, что захочется. Стасику скоро в школу, сама знаешь, сколько всего надо!

Шуба и вкусная еда Наталью вряд ли бы убедили, но последний аргумент – насчет Стасика – заставил ее, хоть и скрепя сердцем, согласиться с Сергеем.

«Может, и правда все будет так, как он говорит, – успокаивала себя она. – Права у Сережи есть, опыт вождения тоже – в армии больших начальников возил. И мужики они с Сашкой не хилые, оба спортом занимались…»

Когда Сергей с Александром отправились в свой первый вояж за границу, Наталья молилась за них день и ночь. Немного успокоилась она лишь после того, как муж позвонил с польской границы:

– Всё в порядке, Натик! Нам здорово подфартило – «БМВ» везем классный! Еще пару-тройку таких ходок, и себе тачку возьму! – радостно сообщил Сергей.

Больше Наталья его не видела. Через несколько дней из Белоруссии привезли два изувеченных тела. Хоронили мужчин в закрытых гробах.

– Крепись, подруга, время все лечит, – утешала обезумевшую от горя Наталью ее бывшая одноклассница Зина. – У тебя Стасик, мама, о них нужно думать. И вообще – почему ты дома сидишь? Надо на работу устраиваться, быстрее забудешься. Знаешь, как люди говорят: дорога и работа – лучшие лекари.
 
– Устроилась бы, – вздохнула Наталья, – только вот куда? Я ведь химик, кому они сейчас нужны?

– Да забудь ты про свою химию! Сейчас все химики и физики вместе с математиками на рынках шмотками торгуют. И ничего!

– Я не хочу на рынке торговать, – сопротивлялась Наталья.

– И не надо. У нас в садике место нянечки освободилось. Зарплата, правда, маленькая, но и работы немного, и сама будешь сыта. Да и Стасика туда определить можно, – убеждала подругу Зина.

– Стасик уж в школу осенью пойдет, – грустно улыбнулась Наталья. – Да и не хочется как-то нянечкой… У меня ведь высшее образование.

– Опять ты про свое образование! Я ведь тоже с дипломом, экономический закончила. И что? Тоже сначала нянечкой работала, а через год воспитателем стала. Хочешь жить – умей вертеться! Так что, давай в понедельник приходи в садик. Я завтра же поговорю с заведующей, у меня с ней хорошие отношения, тебя возьмут.

Нянечкой Наталья действительно работала недолго – меньше года. Зина устроилась в какую-то фирму экономистом, и ее подруга заняла освободившееся место воспитателя.

Как ни странно, но новая служба пришлась Наталье по душе. Она и не знала, что так любит детей. Стасик – это, конечно, само собой. Ничего дороже сына у нее в жизни не было. Но и к чужим детям – своим воспитанникам – Наталья относилась по-матерински. Она с интересом наблюдала за тем, как они растут, как формируются их характеры, старалась найти подход к каждому ребенку. Детей она называла только по именам, никогда не повышала на них голос.
 
Перед тем как уйти на заслуженный отдых, Галина Григорьевна, бывшая заведующая садиком, порекомендовала Наталью на свое место. В управлении образования ее кандидатуру утвердили.

                ______
               

– Наш, что ли? – раздался голос старушки.

– Да, седьмой, – вынырнула из воспоминаний Наталья и повернулась к лавочке, на которой стояли ее сумки.

Она уже взялась за ручки шуршащих пакетов, как вдруг прямо перед собой увидела прилепленный к стене автобусного павильона листок, который не заметила раньше. «Помогите спасти ребенка!» – взывал набранный крупным шрифтом заголовок.

Следующий за ним текст Наталья разобрать не смогла – буквы расплывались перед глазами. Можно было бы достать из кармана очки и прочитать написанное, но она не стала этого делать. И без очков было понятно, что автор листовки умоляет о помощи больному ребенку.

Такие листовки Наталья видела часто – на дверях магазинов, на досках для объявлений, на автобусных остановках. Суммы, которые требовались на лечение детей, приводили ее в ужас: работая заведующей детсадом, она не собрала бы такие деньжищи даже за несколько лет! Что уж говорить о ее пенсии…

Обычно, увидев воззвание с мольбой о помощи, Наталья только вздыхала. Даже если и решится она пожертвовать сотню-другую, такая мизерная сумма окажется каплей в море, которая вряд ли спасет несчастного ребенка.

Конечно, в глубине души Наталья понимала, что даже самое большое море состоит из маленьких капелек, и если много-много людей пожертвует на благое дело самую малую толику, то капельки сольются в ручеек, который может оказаться спасительным для какого-нибудь малыша. Но чтобы ее капелька влилась в этот самый ручеек, надо пойти в банк, заполнить необходимые бумаги, не запутавшись при этом в номерах счетов с количеством цифр, в несколько раз превышающим сумму, которую Наталья могла бы перечислить больному ребенку.

Куда легче было бы послать «эсэмэску» со словом «добро» по мобильному телефону, чтобы в фонд помощи больным детям с ее счета перекочевали хоть какие-то денежки, но мобильника у Натальи не было. Вернее, пылился где-то в ящике письменного стола старенький «самсунг», который несколько лет назад коллеги подарили ей на день рождения. Но телефончик «умер» вскоре после того, как его хозяйку выдворили на пенсию. Никто бедолагу не заряжал и не поддерживал материально. Надобность в нем отпала. С Зиной можно было наговориться и по обычному телефону.

Наталья услышала, как за спиной закрылись двери автобуса. Захлюпали в снежной каше колеса – ее «сёмый» отъехал от остановки. До слуха застывшей в оцепенении женщины донеслись голоса вышедших из салона пассажиров, которые быстро растворились в опускающихся на землю сумерках.

Со стандартного листка, распечатанного на дешевом черно-белом принтере, на бывшую заведующую детсадом смотрели темные, почти черные глаза девочки лет семи. Несмотря на низкое качество печати, искажавшей изображение, Наталья сразу узнала свою воспитанницу Настеньку Золотареву – девочку, к которой она испытывала особые чувства. Внешне это не проявлялось никак – ко всем детям заведующая относилась одинаково. Но когда в ее садик впервые привели Настюшу, от одного взгляда на девочку Наталья оцепенела так же, как сейчас, увидев ее фото на стене автобусного павильона.

Это было вскоре после того, как она похоронила Стасика и маму. В кабинет заведующей тихонько постучали.

– Войдите, – разрешила Наталья.

В приоткрывшуюся дверь робко протиснулась миниатюрная темноволосая женщина, за которой пряталась вцепившаяся в мамину юбку девочка.

– Это кто у нас там прячется? – улыбнувшись, сказала Наталья.

Из-за юбки высунулась и тут же юркнула обратно темненькая кудрявая головка. Всего на две секунды – не больше – мелькнуло личико малышки, но и этих двух секунд оказалось достаточно для того, чтобы заведующая на некоторое время лишилась дара речи. Наталье показалось, что стены в ее кабинете зашатались, а пол начал уходить из-под ног. Девочка смотрела на нее глазами Стасика – такими же темно-карими, обрамленными густыми ресничками. И взгляд этих глаз показался Наталье таким же, как у ее мальчика, когда он был в трехлетнем возрасте: каким-то игриво-вопросительным.
 
Наталья с трудом взяла себя в руки и посмотрела на мать малышки. У нее тоже были темные, с длинными ресницами глаза. Ознакомившись с документами новой воспитанницы, Наталья узнала, что Оксана – так звали Настину маму – растит девочку одна, без мужа, бабушек и дедушек, считая каждую копейку своей скромной зарплаты служащей. Про Настиного отца никто из сотрудников детсада так ничего и не узнал. Может, его уже не было в живых, а может, он остался в Иркутске, откуда Оксана с дочкой приехали в их город.

Наталья понимала, что к появлению Настеньки на свет ее Стасик не имел никакого отношения, но как же ей этого хотелось! Сколько раз, ложась в холодную, одинокую постель, она придумывала возможные варианты встречи Оксаны со своим сыном.

Конечно, Стасик никогда не был в Иркутске, но девушка-то могла хоть раз приехать в европейскую часть России. Может, она поступала здесь в какой-нибудь вуз, может, навещала родственников, наконец, просто путешествовала. А что если молодые люди встретились случайно в какой-нибудь компании, на какой-нибудь вечеринке? Подвыпили немного, и между ними произошла близость… Может, Оксана даже забыла своего случайного партнера, а когда поняла, что ждет ребенка, не могла даже вспомнить, от кого забеременела…

Воспитанная строгим отцом и слишком правильной мамой матери Настеньки Наталья готова была простить все что угодно, лишь бы малышка каким-то чудом оказалась дочерью Стасика, а значит – ее внучкой. Каждый раз, приходя на работу, она пристально вглядывалась в лицо девочки, стараясь уловить в его чертах сходство с чертами сына. Но даже убедившись, что Настенька – вылитая копия своей матери, и ни одна черточка, кроме темно-карих глаз, в ее личике не копирует черты Станислава, Наталья продолжала вести эту тайную игру в «бабушку и внучку».

Приглядывалась заведующая детсадом и к Оксане. Молодая женщина ей нравилась. Невысокого роста, но хорошо сложенная, всегда ухоженная, одетая, что называется с иголочки, Настина мама вызывала у одних родительниц удивление, у других – откровенную зависть: когда только она все успевает? И где берет деньги на красивые, элегантные наряды? Да и девочку свою одевает словно куклу… А еще говорят, что живет на одну зарплату, половина из которой уходит на оплату съемного жилья.

Наталья быстро разгадала, в чем тут секрет: все наряды – и для себя, и для дочери – Оксана шила сама, а это значит, что женщина обладала не только безупречным вкусом, но и огромным трудолюбием. Был бы Стасик жив, лучшей снохи Наталья бы и не пожелала.

Вновь завизжали тормоза автобуса, еще один «сёмый» распахнул на остановке свои двери. В другой раз Наталья отметила бы: «То ни одного, то «паровозом» ходят…» Но сейчас ей было не до проблем с общественным транспортом. Она сидела на мокрой скамейке, не замечая, как сквозь пальто к телу пробирается холодная влага.

Сумма, которая требовалась на лечение Настеньки, была огромной – полтора миллиона рублей. У Натальи ноги подкосились, когда в конце обращения несчастной матери она различила набранные более крупным, чем основной текст, шрифтом цифры. Удастся ли Оксане собрать такие деньжищи, и как скоро они понадобятся?

«Семерка» уехала, оставив женщину наедине со своими мыслями.

«Что же делать, что делать? Как помочь девочке»? – размышляла бывшая заведующая детсадом, в душе которой снова проснулись чувства «бабушки».

Ни сбережений, ни драгоценностей, ни вещей, которые можно было бы продать, у нее не было.

Наталья вдруг почувствовала, как в груди что-то кольнуло – будто какой-то осколок или камушек вонзился в сердце. Боль была острой, но короткой, почти мгновенной. Одновременно с этим уколом у нее в голове неожиданно пронеслась мысль:

«Перстень! Это он напомнил о себе!»

В тот день, когда Наталье исполнилось шестнадцать, родители открыли ей семейную тайну. Утром, выйдя из своей комнаты, девушка обратила внимание на то, что мать и отец ходят по квартире с какими-то загадочными лицами. Сначала она решила, что ей по случаю шестнадцатилетия подарят что-то особенное, необычное, чем она сможет похвастаться перед своими школьными подругами, но, получив всего-навсего новые туфли взамен изношенных, недоумевала – к чему такая таинственность?

Разгадать эту загадку Наталья не успела – родители позвали ее в свою комнату.

– Доченька, ты теперь уже взрослая, – торжественно объявила ей мама. – Настало время рассказать тебе одну очень важную вещь…

С этими словами Антонина Федоровна подошла к серванту, выдвинула один из ящиков и достала из него маленькую красную коробочку в виде сердечка.

У Натальи подпрыгнуло сердце.

«Господи! Неужели мне, кроме туфель, какое-нибудь украшение подарят?! – обрадовалась она. – Может быть, даже из золота!»

И точно! Антонина Федоровна открыла коробочку и извлекла из нее довольно крупный перстень из желтого металла с темно-красным камнем, обрамленным прозрачными сверкающими камешками меньшего размера.

– Это старинный перстень, – сказала она. – Золото, камни – все настоящее, высшего качества. В центре – рубин, по краям – бриллианты. Сколько сейчас стоит эта драгоценность, даже предположить не берусь, но дело не в ее стоимости. Главная ценность кольца – в магической силе, которой обладает этот красный рубин. Пришло время тебе узнать его историю.

Затаив дыхание, Наталья слушала рассказ матери о том, как перстень попал в их семью.

До октябрьской революции прабабушка Антонины Федоровны – Аграфена – служила в богатом барском доме. Она была девушкой старательной, прилежной, честной и, вероятно, очень красивой. Не случайно молодой барин, сын владельцев имения, как сейчас говорят, положил на нее глаз. Уж что там между ними было или не было, никто так и не узнал. Только когда к власти пришли большевики, и Грунечкины благодетели вынуждены были спешно покинуть страну, оставив усадьбу и все имущество на растерзание новым хозяевам жизни, в награду за безупречную службу – а может быть, и не только службу – господа одарили девушку золотым кольцом с рубином.

– Ты в каждый след его не надевай, – наказывала бывшая барыня своей бывшей служанке. – Этот камень обладает магической силой. Запомни, Груня: чем дольше перстень хранится в одной семье, тем сильнее становится его чудодейственная сила. Сила эта всех домочадцев защищать будет. Но если вдруг кольцо ненароком пропадет, жди беды – вся магия камня против семьи обернется, на нее страшные беды обрушатся. И еще запомни – продать перстень можно только в одном случае: если это понадобится для спасения чьей-то жизни.

Аграфена, по всей видимости, была женщиной мудрой, если у нее хватило ума не только не выставлять драгоценность на всеобщее обозрение, но и никому о ней не рассказывать. Лишь в преклонном возрасте передала она кольцо своей дочери с теми же словами, которые услышала когда-то от барыни. Так же мудро поступили и бабушка, и мать Антонины Федоровны. Последней владелицей семейной реликвии стала Наталья. 

В молодости ни в какую магию Наташа, воспитанная пионерской организацией и комсомолом, не верила. Почему-то никакая чудодейственная сила не защитила близких ей людей: когда умер папа, а потом трагически погиб Сергей, красный рубин, окруженный золотом и бриллиантами, спокойно лежал в серванте. К перстню молодая женщина относилась как к дорогому, окутанному красивой легендой украшению, которое она собиралась хранить как семейную реликвию.

«Господи, как бы пригодилось сейчас кольцо, – вздохнула Наталья. – Если бы я его сберегла, Настеньку можно было бы спасти…»

                _______


Ее мысли прервал пронесшийся мимо остановки черный блестящий «Лексус». Наталья плохо разбиралась в машинах, разве что «Жигули» могла выделить из потока разнокалиберных иномарок, но этот внедорожник она знала. Автомобилем управлял бывший одноклассник и друг Стасика Игорь Леськин – высокий блондин с выразительными голубыми глазами. Рядом с ним сидела девушка, которую Наталья не разглядела.

Когда-то ребята дружили втроем: ее Стасик, Игорь и Дима Востриков – невзрачный, щупленький с виду мальчик, который на фоне своих приятелей – по мнению Натальи, самых красивых в классе ребят – казался еще более неказистым.

«Наверное, за этими двумя девчонки табунами бегают, – подумала как-то она, незаметно разглядывая друзей, когда те горячо о чем-то спорили, устроившись на их лоджии. – А вот на Диму вряд ли кто позарится…»

Через минуту Наталья с удивлением поняла, как же была не права. Прислушавшись к спору ребят, который становился все горячее, она отодвинулась от спинки кресла, где удобно устроилась перед телевизором, и напряглась, словно струна.

– Димон, ты Стасу друг или нет? – донесся до женщины взволнованный голос Игоря.

– Друг, – коротко ответил Дима. – И что это меняет?

– Как что? – еще сильнее разволновался Леськин. – Если ты ему друг, какого … ты между ними встрял?

Не успев переварить ненормативную лексику Игоря, казавшегося ей очень воспитанным мальчиком, Наталья услышала голос своего сына:

– Ладно, Гарик, не заводись. Мы сами разберемся.

– Да что тут разбираться! – продолжал горячиться Леськин. – Друзья так не поступают! Димон, ты же знал, что Машка Стаскина телка, и все равно полез!

– Во-первых, она тебе не телка! – вскочил со своего стула Востриков. – Во-вторых, я никуда не лез! Маша сама мне сказала, что у них со Стасом ничего не было!

– Было, не было… Тебе какое дело?! Ты же знал, что Стас за ней ходит! – наступал на приятеля тоже вскочивший со стула Леськин.

– Да хватит вам! – нервно и, как показалось Наталье, с какой-то недетской злобой, остановил ребят сидевший между ними Стас. – Как будто, кроме Кондратьевой,
девчонок нет!

Он бросил взгляд в комнату и, заметив там сидевшую напротив телевизора мать, встал и захлопнул дверь лоджии.

Наталья молча переваривала услышанное. Оказывается, ее сыну нравится Маша Кондратьева – одна из самых заметных девочек в классе, умница и красавица, о дружбе с которой тайно мечтали почти все одноклассники Стасика. Не было ничего странного в том, что сын увлекся этой девушкой. Странным было другое: красавцу Станиславу Маша предпочла невзрачного, ничем не примечательного Вострикова.

Не успела Наталья сосредоточиться на этой мысли, как дверь лоджии открылась, и через комнату прошел Дима.

– До свидания, теть Наташ, – на ходу бросил парень. – Не провожайте меня, я дверь захлопну.

– Димочка, – не выдержала Наталья и кинулась за ним в прихожую, – что случилось, вы поссорились?

– Ничего мы не поссорились, просто у меня дома дела. Все нормально, теть Наташ, до свидания.

Востриков посмотрел на Наталью и, кивнув ей на прощанье, вышел на лестничную клетку.

После этого случая Дима какое-то время не появлялся в их доме, но потом троица снова начала собираться у Стасика.

Дружили ребята крепко, пока учились в школе. Учились хорошо – отличниками не были, но и плохих отметок не хватали. Правда, знания каждому давались по-разному.

Стасик схватывал все налету, многое запоминал во время уроков и дома особенно не напрягался, выполняя только письменные задания. Игорю, чтобы получить хорошие оценки, приходилось покорпеть над учебниками.

– Гарик задницей знания берет, – подшучивали над одноклассником приятели.

Но Леськин не обращал на их шуточки никакого внимания и продолжал упорно заниматься, считая, что главное в этой жизни – выбиться в люди. Повторять судьбу своих родителей – простых рабочих – он явно не собирался.

Диме легко давались точные науки, а вот гуманитарные предметы он не любил. Сочинения у него были самыми короткими в классе, без изысков. Но оценки парень получал хорошие – за логику, как говорила учительница русского языка и литературы Валентина Петровна.

Руки у Димы были золотые, как и у его отца.  Когда лет двадцать назад Востриковы, экономя, на чем только можно, купили старенькие «Жигули», отец и сын целыми днями ковырялись в моторе. А ведь мальчишке было чуть больше десяти…

После школы судьба раскидала приятелей в разные стороны. Диму ребята проводили в армию. Стасик и Игорь поступили в вуз: сын учился на экономическом, а его одноклассник выбрал юридический факультет. Леськину повезло больше – он попал на бюджетное место.

«А ведь не зря парень над учебниками корпел, – подумала тогда Наталья. – Если бы Стасик так же упорно занимался, тоже поступил бы на бюджетное».

Ее сыну не хватило баллов, но Наталья твердо решила – значит, будет учиться на платном.

– Правильно, дочка, вытянем как-нибудь, – поддержала ее Антонина Федоровна. – Он ведь у нас с тобой один. Ну, а если что, продадим перстень.

– Что ты, мама, как можно! – возразила Наталья. – Справимся, перстень трогать не будем, лучше поэкономим.

– Ничего другого я и не ожидала услышать, – улыбнулась Антонина Федоровна. – Молодец, дочка! Как-нибудь вытянем…

«Тянуть» студента женщинам было нелегко – сумму, необходимую для оплаты учебы мальчика, приходилось выкраивать из пенсии Антонины Федоровны и не очень высокой зарплаты Натальи. А ведь, кроме этого, «ребенка» надо было накормить, одеть, чтобы выглядел не хуже других, дать ему денег на карманные расходы.

Стасик и представить себе не мог, чего стоила матери и бабушке его учеба на платном отделении. Женщины экономили на всем – на питании, косметике, предметах быта, одежде. Наталья не могла купить себе ни одной обновки, по нескольку раз относила в ремонт поношенные сапоги, а микроволновка и стиральная машинка-автомат казались ей несбыточной мечтой.

Пока ребята учились на первом курсе, Леськин частенько заглядывал к Стасику, но со временем их встречи стали более редкими – у каждого из них появились новые друзья из числа однокурсников.

Однажды, придя с работы домой, Наталья еще в прихожей услышала веселый голос Игоря:

– Так что теперь никаких Олесь! Узнаю, что так зовут девчонку, сразу распрощаюсь!

Раздался дружный смех. Наталья поняла, что, кроме Игоря и Стасика, в комнате есть кто-то еще. Женщина хотела незаметно проскользнуть в их с Антониной Федоровной комнату, но сын окликнул ее:

– Мать, зайди на минутку! Посмотри, кто к нам пришел!

Наталья удивилась. Не холодному обращению «мать», к которому она уже успела привыкнуть, а тому, что Стасик зовет ее к себе – обычно сын закрывался, когда к нему приходили друзья.

Наталья встала в дверном проеме и поздоровалась с ребятами. Кроме Стасика и Игоря, в комнате оказался еще один парень, который, улыбаясь, смотрел на нее.

– Мать, не узнаешь? – весело спросил ее сын. – Это же Димон! Мы с ним в школе учились!

Парень поднялся с кресла и, все так же улыбаясь, сказал:

– Здравствуйте, теть Наташ. Я Дима Востриков. Вы меня не помните?

– Господи, Дима! – всплеснула руками Наталья. – Вырос-то как, тебя и не узнать!

– Видно, армия мне на пользу пошла, – засмеялся Дима. – Я и правда вырос.

– Ничего удивительного, – сказала Наталья, – говорят, мальчики до двадцати пяти лет растут.

Про себя она отметила, что Востриков не только вытянулся, почти сравнявшись ростом с ее сыном и Игорем Леськиным, но и возмужал, окреп, раздался в плечах. И выглядел он взрослее своих школьных товарищей. А может, Наталье это только казалось. Игоря она периодически видела, а Стасик вообще постоянно был на глазах, поэтому женщина и не замечала, как эти двое меняются. С Димой же они не встречались несколько лет.

– Ну, и чем же ты сейчас занимаешься? – обратилась Наталья к приятелю сына.

– О! Он у нас теперь бизнесмен, почти олигарх, – ответил за Вострикова Леськин.

 – Ну, какой олигарх, – смутился Дима, – Гарик сильно преувеличивает. Просто у нас с отцом свое дело. Когда я вернулся из армии, мы открыли мастерскую по ремонту машин.

Семейный бизнес Востриковы начинали, что называется, с нуля. Первые заказы выполняли в собственном гараже. Слухи о том, что отец с сыном быстро и качественно ремонтируют автомобили разных марок, разлетелись по городу, и у Востриковых от заказчиков не было отбоя. Их бизнес пошел в гору.

– А что же к нам ни разу не заглянул? – спросила приятеля сына Наталья.

– Да некогда, теть Наташ. Можно сказать, с утра до ночи на работе. У нас ведь теперь две мастерские – одной отец заправляет, другой я, – ответил Дима.

– А еще жена молодая! – снова встрял в их диалог Леськин. – Он ведь теперь молодожен, теть Наташ!

– Димочка, ты женился?! – изумилась Наталья. – И кто же она?

– Да вы ее знаете! – опять ответил за Вострикова Леськин. – Это Машка Кондратьева из нашего класса. Помните такую?

– Конечно, я помню Машу. Очень хорошая девочка. Поздравляю, Дима, вы замечательная пара, – сказала Наталья.

Бросив мимолетный взгляд на Стасика, она заметила, как нахмурилось лицо сына.

«А ведь он тоже был влюблен в Машеньку. Неужели это чувство не прошло до сих пор? Бедный мальчик…» – пожалела сына Наталья.

Потом она обратилась к Леськину:
 
– Игорек, а у тебя как на личном фронте? Жениться не собираешься?

Все трое ребят весело рассмеялись. Наталья смотрела на них с недоумением – почему простой вопрос, вполне резонный для перешагнувших двадцатилетний рубеж парней, вызвал такие эмоции? 

– Мать, Гарику не везет с девчонками, – продолжая смеяться, сказал Стасик. – Ему почему-то одни Олеси попадаются.

– Не понимаю, что здесь смешного, – пожала плечами Наталья. – Игорек, тебе что – это имя не нравится?
 
– Теть Наташ, дело не в том, нравится оно мне или не нравится, – начал, было, объясняться Игорь, но Стас его перебил:

– Мать, как обычно к Олесям обращаются?

– Ну… Так и обращаются – Олеся. А что?

– А вот и нет! К Олесям чаще всего обращаются «Леся»! – весело сказал Стасик.

– Ну, так и что? – растерялась Наталья, не понимая, почему довольно распространенное женское имя вызывает у ребят такое веселье.

– Теть Наташ, вы помните, какая у Гарика фамилия? – спросил ее Дима.

– Конечно, помню, – все еще недоумевала Наталья. – А что?

– Мать, ну включи мозги! – снова рассмеялся Стасик. – Если Гарик женится на какой-нибудь Олесе, ему придется всем объяснять, что Леськин – это он сам, а не принадлежность жены. Ну не хочет он быть «Леськиным мужем»!

– Представляете, теть Наташ, – уже вполне серьезно сказал Игорь, – стоит мне познакомиться с девушкой и спросить, как ее зовут, она обязательно оказывается Олесей. Просто какой-то закон подлости!

– Бывает, что закон подлости действительно срабатывает, – улыбнулась Наталья. – Как и закон бутерброда, который, если падает, то обязательно маслом вниз. Но, по-моему, дело не в нем. Просто ты, Игорек, еще не полюбил никого по-настоящему. Вот влюбишься, тогда тебе все равно будет, как твою избранницу зовут.

– Теть Наташ, вы, как всегда, правы, – вежливо улыбаясь, сказал Леськин. – А вообще, я жениться пока не собираюсь. Карьеру надо сначала сделать, а потом уж семьей обзаводиться.

Игорь обвел взглядом друзей и, подмигнув Вострикову, остановил свой взор на втором своем товарище:

– Правильно я говорю, Стас?

Стасик молча пожал плечами.

Больше троица ни разу не собиралась в их доме.
Иногда сын делился с Натальей новостями о жизни приятелей.

– Мать, я Димона видел, – сообщил он однажды. – Представляешь, у них с Машкой мальчик родился!

– И как же малыша назвали? – поинтересовалась она.

– Матвеем, – ответил сын.

– Хорошее имя, – сказала Наталья и спросила:

– А у Игоря как дела?

– Нормально. Недавно машину купил.

– Молодец, – похвалила Леськина Наталья. – Наверное, зарабатывает хорошо.

– Наверное… – отвернувшись от матери, буркнул Стасик.

– И где же он работает? – не отставала Наталья.

– Мать, чего ты привязалась? – неожиданно вспылил Стасик.

– Да я просто спросила, – начала оправдываться Наталья.

– А то я не знаю, почему ты эту тему поднимаешь! – накинулся на нее сын. – Спросила она! Сейчас начнется: «Ребята молодцы! Оба работают! А ты, такой-сякой, на материной шее сидишь!»

– Да что ты, сынок! Разве я тебя когда-нибудь попрекала? – отбивалась Наталья. – Думаешь, я не знаю, как трудно молодому специалисту найти хорошую работу? Одного диплома мало, нужно либо стаж, либо протекцию иметь…

– Ладно, все. Тема закрыта, – уже спокойнее сказал Стас и ушел в свою комнату, захлопнув перед матерью дверь.

                ______


Наталья проводила взглядом внедорожник бывшего приятеля сына и почему-то подумала: «Надеюсь, его подружку зовут не Олеся…»

Неожиданно она почувствовала, как в ее душе шевельнулось чувство, похожее на зависть. Парню только тридцать стукнуло, а он уже на такой машине ездит. И карьеру сделал, и с личной жизнью у него, видно, все в порядке. Родители, небось, не нарадуются на мальчика.

У Димы Вострикова тоже все благополучно сложилось: жена красавица, ребенок подрастает, бизнес процветает. Наталья, правда, давно его не видела и ничего о нем не слышала, но вряд ли у Востриковых что-то сильно изменилось. Если только второй ребеночек в семье не появился.

Что ж ей-то так не везет? Сына потеряла, внуков ждать не от кого, на старости лет совсем одна осталась. А теперь вот и с Настенькой беда стряслась. За что ей все это? Может, и правда красный рубин свое проклятье источает? И не захочешь, а поверишь в его магическую силу.

Промокшей перчаткой Наталья смахнула со щеки слезу – только бы не разрыдаться здесь, на остановке. Упаси бог, кто-нибудь увидит! Вот приедет домой – наплачется вволю. Если, конечно, получится. Почему-то дома, когда можно дать волю слезам и почувствовать хоть какое-то облегчение, ну никак не плачется, только ком застревает в горле да сердце в груди сжимается.

«Господи, да еще мужики эти придут, – с раздражением подумала женщина. – Вот уж некстати…»

Наталья в последний раз посмотрела на приклеенную к стене автобусного павильона листовку с фотографией Настюши, взяла со скамейки свои пакеты с продуктами и вошла в подъехавшую к остановке «семерку». Она села на свободное место и поставила на колени сумки.

В автобусе было тепло и сыро. Наталья почувствовала, как теплый влажный воздух окутывает ее тело, расслабляет мышцы и нервы. Женщину вдруг потянуло в сон, глаза слипались, голова, помимо ее воли, опускалась на грудь.

Наталья немного приоткрыла веки, и сквозь влажные – то ли от растаявших снежинок, то ли от слез – ресницы увидела, как на мокром, грязном полу автобуса что-то блеснуло. Присмотревшись к предмету, который привлек ее внимание, она чуть не закричала от радости. В жидкой коричневато-серой субстанции, замешанной ногами пассажиров из снега и песка, которым дворники посыпали тротуары, лежало кольцо – с темно-красным рубином, обрамленным маленькими бриллиантиками.

«Перстень можно продать только ради спасения чьей-то жизни», – вспомнились Наталье слова мамы.

«Вот оно – спасение! – обрадовалась она. – Я продам драгоценность, и на вырученные деньги доктора вылечат Настеньку!»

Наклониться и поднять перстень ей мешали сумки. Не успела Наталья подумать о том, куда бы их поставить, как кто-то дотронулся до ее плеча.

– Вы на следующей выходите? – раздался справа от нее женский голос.

– Выхожу, выхожу, – машинально ответила Наталья. – Только кольцо надо поднять.

– Вы меня пропустите и поднимайте, что хотите, – торопил ее тот же голос. – Моя остановка уже!

– Сейчас, сейчас… – Наталья все еще не могла решить, куда пристроить пакеты с продуктами, которые мешали ей нагнуться и подобрать перстень.

Автобус остановился, приготовившиеся к выходу люди начали покидать салон.

– Да что же это такое! Женщина! Пропустите меня немедленно! – возмутилась, толкнув Наталью в бок, сидевшая возле окна автобуса пассажирка.

От этого толчка Наталья очнулась. Она встала, прижимая к себе сумки, пропустила к выходу все еще возмущающуюся соседку и, когда та протиснулась мимо нее, посмотрела вниз. В грязной снежной жиже блестел свернутый шариком кусочек серебристой фольги. Это его Наталья приняла за фамильную драгоценность. 

«Господи, да я же задремала, вот мне и привиделось…» – с грустью подумала она.

Когда Наталья устремилась наружу, в автобус уже заходили новые пассажиры.

– Ну вот, опомнилась, – ворчал, пропуская ее к выходу, какой-то дед. – Заранее надо готовиться.

На улице, вдохнув холодного свежего воздуха, Наталья окончательно пришла в себя и тут же поняла, что поторопилась выйти из автобуса. Одну остановку придется идти пешком – ну не ждать же следующую «семерку».

Расстояние до ее дома было небольшим. Чтобы его преодолеть, по хорошей погоде Наталье понадобилось бы не больше десяти минут, даже если идти небыстрым, прогулочным шагом. Но сейчас топать придется по скользкой наледи, да еще с сумками в руках.

Пройдя несколько метров по тротуару, покрытому ледяной коркой, Наталья почувствовала, как усилилась боль в ногах. Ругая себя за оплошность – угораздило же ее выйти не на своей остановке! – и за то, что не стала ждать следующий автобус, а пошла пешком, она остановилась.

«Может, вернуться, пока далеко не ушла? – подумала женщина. – Или уж доползу как-нибудь до дома?»

Несколько секунд она в нерешительности стояла посреди тротуара, и прохожие обходили ее с двух сторон. Решив, что все-таки лучше «доползти», чем возвращаться обратно, Наталья собралась уже двигаться дальше, как вдруг ее слух уловил какой-то звук, очень похожий на рыдания. Она повернула голову в сторону, откуда доносился этот звук, и увидела парочку, вместе с которой стояла на автобусной остановке в ожидании своей «семерки».

Девушка плакала, уткнувшись в ладони. И хотя лица ее не было видно, по одежде и по копне вьющихся рыжих волос женщина узнала подругу так похожего на Стасика парня. Молодой человек стоял к Наталье спиной, но и со спины он до боли напоминал ей сына.

– Алик, прошу тебя – не ходи туда! – донесся до Натальи голос девушки, которая перестала плакать и, сложив, будто в молитве, руки, смотрела на парня. – Ты же обещал!

– Ну, обещал, обещал… Мало ли, что я обещал, – скороговоркой, торопливо сказал тот и, схватив свою спутницу за плечи, обратился к девушке:

– А знаешь что, Юлька, пойдем вместе! Мы сегодня обязательно выиграем! Вот увидишь, у меня хорошее предчувствие!

– Ты сумасшедший, Алик! – нервно крикнула девушка. – Сколько раз я уже это слышала! Много ты выиграл, скажи?!

– Но ведь выигрывал же! И не раз!

– А проиграл сколько, считал?!

– Как ты не понимаешь, Юлька! Нужно ждать своего шанса! У каждого человека он есть, нужно только ждать!

Несколько секунд оба молчали. Потом Наталья услышала изменившийся почти до неузнаваемости голос девушки.

– Алик, если ты сейчас туда пойдешь, – чуть ли не по слогам произнося каждое слово, сказала она, – то знай – между нами все кончено.

– Ты что – вздумала меня шантажировать? – разозлился парень.

Его голос прозвучал резко и грубо. Если бы Наталья не знала, что он принадлежит тому самому человеку, который на автобусной остановке показался ей таким вежливым и уважительным («бабульку», в конце концов, можно и простить!), она подумала бы, что говорит кто-то другой.

Какое-то время молодые люди молча смотрели друг на друга. Потом парень, не проронив больше ни слова, шагнул в сторону ступенек, ведущих к глухой, плотно закрытой двери, находившейся в двух-трех метрах от парочки.

– Алик, стой! – закричала девушка, пытаясь удержать друга за рукав куртки. – Я тебя умоляю!

Резким движением плеча парень стряхнул ее руку и, в два прыжка преодолев расстояние до двери, нажал на кнопку звонка.

На улице уже стемнело, и с того места, где стояла Наталья, звонок на серой стене здания разглядеть было почти невозможно. Но она знала, что он там есть – с правой стороны, чуть повыше металлической дверной ручки…

                _____


Когда-то весь первый этаж этого дома занимал магазин со звучным названием «Мелодия». В торговом помещении было два отдела. В одном продавались гитары, скрипки, аккордеоны, кларнеты и прочие музыкальные инструменты, часть из которых, привлекая покупателей, выставлялась за огромной стеклянной витриной магазина, протянувшейся по его уличному фасаду. Во втором отделе торговали аудио-и видеотехникой.

Наталья редко заглядывала в этот магазин. Иногда на ходу, не останавливаясь, она пробегала глазами по витрине и, случайно зацепившись взглядом за какой-нибудь выставленный за стеклом инструмент, представляла себе Стасика то со скрипкой, то с аккордеоном в руках. Несмотря на то, что лишних денег в семье не водилось, она подумывала о том, что неплохо было бы дать сыну хотя бы начальное музыкальное образование. Но ее мечте не суждено было сбыться – Стасик наотрез отказался учиться музыке.

Однажды Наталья зашла в «Мелодию», чтобы купить новый пульт для телевизора. Продавец, открыв протянутую ему инструкцию к старенькому «Фунаю» и увидев, в каком году он был выпущен, отрицательно покачал головой и посоветовал женщине поискать пульт на рынке или в телевизионных мастерских, где торговали бывшей в употреблении отремонтированной техникой. Возвращая инструкцию, он вежливо предложил Наталье:

– А еще лучше – купите себе новый телевизор. Посмотрите, какие у нас «плазмы» и «ЖК»! Обратите внимание на скидки!

Наталья молча кивнула и медленно пошла вдоль ряда призывно сверкающих яркими красками экранов. Остановившись возле самого большого из них, она мысленно начала прикидывать, где, в каком месте квартиры можно было бы – будь у нее деньги на такую красоту – поместить телевизор, экран которого раза в два, а то и в три больше всего корпуса их «Фуная».

Не успела она определиться с ответом на этот вопрос, как за ее спиной раздался восторженный голос продавца, заподозрившего в женщине потенциального покупателя:

– Прекрасный выбор! Замечательная модель! Диагональ 65 дюймов! Разрешение тысяча девятьсот двадцать на тысяча восемьдесят! Есть возможность подключения к Интернету! 
 
– Спасибо, молодой человек, – смутилась Наталья. – Я подумаю.

Она отошла от огромного экрана и остановилась возле плазменной панели меньшего размера.

– Правильный выбор! Если у вас расстояние от телевизора до того места, с которого вы будете его смотреть, меньше трех метров, то вам нужна именно такая модель! – заученно тарабанил не отстававший от женщины продавец. – Диагональ 40 дюймов! Разрешение…

– Простите, молодой человек, – перебила его Наталья, – сегодня я не буду ничего покупать.

– Можно оформить кредит, – не терял надежды менеджер.

– Нет, спасибо, – покачала головой Наталья.

– Понятно, – потеряв к ней всякий интерес, сказал продавец и тут же подскочил к семейной паре, озадаченной вопросом, какая из панелей лучше – плазменная или жидкокристаллическая.

С трудом оторвав взгляд от понравившегося ей телевизора, Наталья подумала о том, что пока она действительно не может его купить, но придет время, и вместо старого «Фуная» в их доме появится такая же красивая панель, обрамленная узенькой рамкой из гладкого блестящего пластика. Просто надо подождать. Подождать, когда Стасик получит диплом, и им с мамой не придется платить за его учебу в институте. А там, глядишь, сын устроится на работу, станет приносить деньги, и тогда можно будет не только телевизор, но и кое-что из мебели поменять, и квартиру отремонтировать. Ну сколько еще может служить их старый, провалившийся диван, который они с Сережей купили сразу после свадьбы?

Этот долгожданный день наступил. Не успела Наталья закрыть за собой входную дверь, как ей навстречу вышла мама. Глаза Антонины Федоровны сияли от счастья.

– Наточка! – кинулась она к дочери. – Радость-то какая! Стасик звонил – говорит, защитился на отлично! Вот-вот придет! Такое событие надо отметить – я сходила в магазин, тортик купила.

Сердце Натальи радостно забилось. Пока Антонина Федоровна хлопотала на кухне, она подошла к стене, на которой висела фотография Сергея и, даже не пытаясь сдерживать слезы, несколько минут смотрела на родное лицо мужа.

«Сереженька, – мысленно обратилась она к супругу, – видишь, какой у нас с тобой сын. Ты бы мог им гордиться…»

Хлопнула входная дверь.

– Дочк, Стасик пришел! – донесся до Натальи голос мамы. – Давай-ка иди на кухню – праздновать будем.
Наталья вытерла бежавшие по щекам слезы и вышла из комнаты, чтобы поздравить сына.

Телевизор она так и не поменяла. Как, впрочем, и диван, и сервант, и шкаф для одежды, у которого со временем перекосились и перестали плотно закрываться дверцы.

Стасик получил диплом, но никак не мог устроиться на работу по специальности – такое количество экономистов, какое выпускал его институт, городу не требовалось. Можно было, конечно, наняться в охрану или пойти менеджером в какой-нибудь магазин, как это сделали многие его однокурсники, оказавшиеся в таком же положении, но Стасик такой вариант не рассматривал.

– В форме охранника или продавца я мог бы и без диплома рассекать, – сказал он как-то матери. – На фига надо было столько денег на учебу тратить?

«Действительно – на фига?» – мелькнула тогда в голове Натальи мысль, которую она тут же прогнала.

Разве сын виноват, что большинство дипломированных молодых специалистов остается невостребованными? В конце концов, не все же такие ушлые, как Леськин, который со школьной скамьи целенаправленно стремился сделать карьеру. Или такие рукастые, как Востриков. Кстати, еще неизвестно, чего бы добился Дима, если бы не его отец. Будь бы жив Сережа, может, и у Стасика все сложилось бы иначе…

                _____


Нажав кнопку звонка, Алик, немного наклонившись и чуть ли не вплотную приблизив лицо к двери, что-то сказал в переговорное устройство, вмонтированное в створку. Наталья не расслышала ни одного слова, но поняла, что это были именно те слова, которые служили пропуском в помещение, где несколько лет назад она присматривалась к красивым, современным телевизионным панелям. Теперь ни телевизоры, ни музыкальные инструменты там не продавались.

Однажды, проезжая мимо «Мелодии», Наталья из окна автобуса увидела, что витрины магазина скрыты за высоким забором. «Ремонт, наверное», – подумала она. Но когда рабочие демонтировали ограждение, Наталья поразилась тому, как изменился фасад здания. Огромных стеклянных витрин не было и в помине. Да что там витрины! На облицованной серыми плитками стене не было ни одного окна. Нетронутыми остались только несколько ступенек, ведущих к большой, выкрашенной – в тон со стенами – серебристо-серой краской двери, над которой красовалась вывеска: «Игорный клуб «Удача». То, что за этой дверью притаилась беда, Наталья тогда еще не знала.

Как-то, вернувшись с работы, она вошла на кухню и увидела, что мать с растерянным видом пересчитывает купюры, хранившиеся в небольшой пластмассовой коробке. После того, как отпала необходимость выделять приличную сумму из семейного бюджета на оплату учебы Стасика, Наталья и Антонина Федоровна решили, что можно потихоньку собирать деньги на обновление квартиры.

– Ничего не понимаю, – сказала Антонина Федоровна, глядя на дочь. – Пенсию мне принесли. Я решила положить ее в шкатулку, где все наши сбережения хранятся. Крышку подняла и вижу – тут и половины нет из того, что мы накопили. Дочка, ты на что-то потратилась?

Наталья в недоумении смотрела на разложенные на столе купюры и не знала, что сказать матери. Два дня назад, пересчитывая деньги, она с радостью подумала о том, что через пару месяцев можно будет начинать ремонт, а там, глядишь, и до покупки телевизионной панели, о которой они с Антониной Федоровной так долго мечтали, недалеко.

Наталья села рядом с матерью за стол и принялась лихорадочно пересчитывать купюры, хотя одного взгляда на деньги ей хватило, чтобы понять – больше половины накопленного исчезло.

– Кто-нибудь к нам заходил? – спросила она у матери.

Антонина Федоровна отрицательно покачала головой.

– Вспомни, мамочка, может из домоуправления или из пенсионного фонда кто-то был? – не успокаивалась Наталья, не раз слышавшая о том, как аферисты обманывают стариков, представляясь работниками разных учреждений. В конце концов, ее матери давно уже перевалило за семьдесят.

– Думаешь, я совсем из ума выжила? – обиделась Антонина Федоровна.

– Но кто-то ведь взял отсюда деньги, – занервничала Наталья и тут же осеклась:

– Хотя… Если бы это был вор или мошенник, то взял бы все. Но кто же тогда? Кто?

«Господи, неужели Стасик?», – пронеслась у нее в голове мысль.

Наталья побледнела и молча посмотрела на мать.

– Не может быть, дочка, он не мог, он не такой, – как будто прочитав ее мысли, начала причитать Антонина Федоровна.

– Мам, вспомни старую поговорку: «Не говорим на вас, но, кроме вас, некому…», – горько вздохнула Наталья. – Он это, больше некому.

– Да как же так… Как же так… Поверить не могу, – снова запричитала Антонина Федоровна. – И зачем ему такие деньжищи? Может…

Договорить она не успела – в кухню вошел Стасик. За разговором женщины не услышали, как поворачивался ключ во входной двери. Сколько времени сын находился в коридоре и слышал ли их разговор, они не знали, но по лицу парня Наталья поняла – что-то с ним не так.

– Стасик, что это значит? Как ты мог взять отсюда деньги? – без всяких обиняков обратилась она к сыну.

Тот, опустив голову, молчал.

– Деточка, может, случилось что? Может, неприятности у тебя какие? Ты скажи, мы все поймем, не чужие же, – уговаривала внука Антонина Федоровна.

Станислав посмотрел на бабушку, потом на мать и, снова опустив голову, тихо сказал:

– У меня действительно были проблемы, но сейчас все позади…

Стасик немного замялся, словно подбирая нужные слова, и, кажется, найдя их, продолжил:

– Дело в том, что я задолжал своим однокурсникам. Я вам не говорил, не хотел расстраивать, но в институте у нас постоянно вымогали деньги.

– Кто? – спросила Наталья, чувствуя, как кровь приливает к ее щекам. Она была уверена, что сын врет.

– Да преподаватели! – вполне правдоподобно возмутился Стасик. – Представляете, за сдачу каждого экзамена приходилось отстегивать энные суммы, особенно в последний год обучения. За удовлетворительную оценку – одну, за хорошую – другую, за отличную – третью. Думаете, почему у меня были одни четверки и пятерки?

– Мы думали, что ты получал их за знания, – стараясь заглянуть сыну в глаза, ответила Наталья. – Разве не так?

– Нет, конечно! – кипятился Стасик, глядя то на бабушку, то в окно, то на стоявший на плите чайник, и тут же, решив, что ляпнул что-то не то, поправился:
 
– Нет, я, конечно, готовился к каждому экзамену, но в институте свои порядки: даже если студент на пятерку отвечает, никто ему такую оценку не поставит, если он определенную сумму не выложит. Вот!

– Почему же ты раньше никогда об этом не говорил? – продолжила «допрос» Наталья.

– Ну… – снова замялся сын, но быстро сориентировался и уверенно ответил на вопрос матери:

– Да потому, что вы с бабулей итак меня еле тянули, за каждый семестр такие тысячи платили, во всем себе отказывали. Разве я мог еще чего-то у вас просить?

– Да разве ж мы бы не дали… – начала было Антонина Федоровна, но Наталья остановила ее:

– Подожди, мама.

Сердобольная бабушка Стаса замолчала.

– Ну, хорошо, – вновь обратилась к сыну Наталья, – ты занимал деньги у однокурсников. Но как ты собирался их отдавать?

– Я думал, что после института сразу устроюсь на работу и со всеми рассчитаюсь. А с работой, сами знаете, что получилось… – продолжал выкручиваться Стасик.

– Бедный мальчик… – все-таки вставила свое слово Антонина Федоровна.

– Да нет, мама, это мы с тобой бедные. Не видать нам ни новой мебели, ни нового телевизора, – закончила этот неприятный разговор Наталья, а про себя подумала: «Да что там мебель и телевизор – разве это главное. Вот сына я, кажется, упустила…»

Она не поверила ни одному слову Стасика.

                ______


Алик быстро проскользнул в раскрывшуюся дверь, которая тут же за ним захлопнулась.

Наталья посмотрела на вывеску, призывно сверкающую над входом разноцветными огоньками, и прочитала: «Лотерейный клуб «Удача».

«Да уж, – горько усмехнулась она, – видно, ничего тут не изменилось… Был клуб игорный, теперь – лотерейный, а суть-то одна: у тех, кто входит в эту дверь, жизнь, считай, сломана…»

Когда они с Антониной Федоровной уличили Стасика в краже денег, которые они собирали на ремонт квартиры, у Натальи в голове мелькнула страшная мысль: сын связался с наркотиками. Она принялась усиленно искать подтверждения своей догадке. Наплевав на правила приличия, обшаривала карманы сына, рылась в его вещах, обследовала все укромные уголки, где можно было бы спрятать пакетик с травкой или «чек» с «герычем» (прочитав множество статей о наркомании, женщина быстро усвоила сленг, на котором общались страдающие этой зависимостью люди). Несколько раз, когда Стасик спал, Наталья заходила в комнату сына и разглядывала его руки, пытаясь обнаружить следы от уколов.

Ее усилия ни к чему не привели. С одной стороны, это Наталью радовало – опасения, вроде бы, оказались напрасными. С другой стороны, женщина еще больше терялась в догадках – чем объяснить странное поведение сына?

Наталья заметила, что Стасик все больше и больше отдаляется от нее и от бабушки – то пропадает где-то целыми днями, то сидит, закрывшись, в своей комнате. На вопросы отвечает либо невпопад, либо коротким и резким: «Отстань!»

Однажды, возвращаясь с работы, Наталья столкнулась с сыном в дверях.

– Привет! Далеко собрался? – ласково обратилась она к парню.

Не услышав в ответ даже привычного «Отстань!», Наталья вошла в квартиру и чуть не налетела на оказавшуюся прямо перед ней Антонину Федоровну. У матери было такое лицо, что Наталья испугалась – не случилось ли что-то страшное. Губы пожилой женщины дрожали, в глазах читались растерянность и испуг.

– Боже мой, мамочка, что с тобой? – метнулась к ней Наталья.

Антонина Федоровна протянула вперед обе руки и взмахнула кистями. Сначала Наталье показалось, что мать отмахивается от нее, потом она сообразила, что этот жест направлен в сторону двери, за которой только что исчез Стасик.

Словно в предчувствии надвигающейся беды сердце Натальи сжалось. Она бросила на пол сумку с продуктами и, не дожидаясь от матери никаких объяснений, кинулась к лифту. Ей повезло – кабина как раз остановилась на их этаже. Наверное, кнопку вызова нажал Стасик, но не стал ждать лифта и отправился вниз по лестнице пешком. Это его решение оказалось Наталье на руку – выйдя из подъезда, она увидела сына, который быстро удалялся от дома.

Ноги не слушались женщину, но она изо всех сил старалась идти как можно быстрее, чтобы не упустить парня из виду. Преследование оказалось недолгим – выйдя на улицу, к которой примыкал их квартал, и пройдя по ней метров триста, Стасик остановился возле двери здания, где когда-то располагался магазин «Мелодия», и нажал кнопку звонка.

На несколько секунд сердце Натальи остановилось. Потом оно бешено заколотилось, будто подталкивая женщину к злополучной двери, в которую вошел ее сын. Первой в голове возникла мысль – голыми руками разнести эту чертову дверь на части, даже если для этого придется в кровь разбить кулаки. Может, Наталья и решилась бы на этот шаг, но ноги ее сделались ватными, и она не могла даже сдвинуться с места.

Через какое-то время женщине удалось взять себя в руки. Наталья решила не совершать поспешных, необдуманных действий, которые вряд ли помогут ей спасти сына. Скорее, наоборот, еще больше отдалят их друг от друга. Не заходя в помещение клуба, Наталья отправилась домой.

В душе скребли кошки, но женщина старалась спокойно – на сколько это оказалось возможным – обдумать ситуацию. То, что она нашла объяснение странному поведению сына, уже хорошо. Оказывается, Стасик игрок. И, по всей видимости, не просто время от времени садится за игровые автоматы, а уже сделался зависимым от них.

«Конечно, ничего хорошего в этом нет, но все-таки игромания лучше, чем наркотики или алкоголизм, – успокаивала себя Наталья. – Во всяком случае, хотя бы физическое здоровье человека не так сильно страдает, как у наркоманов и алкоголиков…»

Она решила, что будет изо всех сил бороться с психической зависимостью сына от пагубной привычки. Вопрос только в том, как это сделать.

По дороге домой Наталья озадачилась еще одним немаловажным вопросом: где Стасик берет деньги на игру? Парень так и не устроился на работу, а тех небольших средств, которые они с матерью иногда выделяли ему на повседневные расходы, едва ли могло хватить на то, чтобы стать завсегдатаем игорных заведений.

Решив, что ответ на вопрос о деньгах рано или поздно найдется, Наталья постаралась придать своему лицу спокойное, хладнокровное выражение – ей не хотелось лишний раз травмировать маму, у которой и без того было больное сердце. Однако старания женщины оказались напрасными. Войдя в квартиру, она обнаружила Антонину Федоровну лежащей на полу. Сначала Наталье показалось, что мать не дышит, но потом она нащупала у нее пульс.

– Предынсультное состояние, – равнодушно констатировал врач «скорой». – Госпитализировать пока не будем, мест в стационаре нет. Необходимые препараты я выписал, купите в аптеке. Больной нужен покой и еще раз покой, никаких волнений. Если что, звоните.

Сухо попрощавшись, доктор ушел. Закрыв за эскулапом дверь, Наталья подошла к постели матери.

– Ты его догнала? – после того, как дочь села на краешек кровати, тихим голосом спросила у нее Антонина Федоровна.

Наталья отрицательно покачала головой. Она решила не посвящать пожилую женщину, находящуюся в предынсультном состоянии, в какую беду попал ее единственный, обожаемый внук. Разговор со Стасиком можно начать в то время, когда больная будет спать после инъекций и приема успокоительных.

– Доченька, – взяв Наталью за руку, все так же тихо сказала Антонина Федоровна, – намучаешься ты с ним. Бедная моя девочка…

Наталья промолчала, лишь стиснула зубы, чтобы не разрыдаться. Произнеси она хоть слово, весь тот ужас, который распирал ей грудь, вырвался бы наружу. Мать не должна была его увидеть.

Наконец, набрав в легкие побольше воздуха и постаравшись как можно глубже спрятать свои эмоции, Наталья решилась спросить:

– Что тут у вас произошло, мамочка?

Антонина Федоровна ответила не сразу. Как будто подбирала слова, которые не слишком сильно ранили бы сердце ее дочери. Несмотря на болезнь, она заметила, в каком состоянии находится Наталья, и пожалела о том, что, проявив к ней сострадание, невольно подлила масла в огонь.

– Понимаешь, доченька, деньги у нас опять исчезли. Из шкатулки. Утром были на месте, и вдруг – нет. Я не брала, тебя вообще дома не было, вот и решила у Стасика спросить, не он ли случайно взял. Мало ли зачем мальчику понадобились…

– Ты не волнуйся, мамочка, лучше поспи, – погладив руку матери, сказала Наталья. – Помнишь, что доктор велел? Ни в коем случае не волноваться. А со Станиславом я поговорю, как только он появится, выясню, зачем ему деньги понадобились.

Антонина Федоровна согласно кивнула и закрыла глаза. Перед тем как забыться тяжелым сном, она успела подумать о том, что Наталья назвала сына не привычным для них обеих «Стасик», а его полным именем. Это означало только одно: с этого момента дочь относится к своему сыну не как к ребенку, а как к человеку взрослому, который должен отвечать за свои поступки.

Наталья осторожно поднялась с кровати и на цыпочках направилась к двери. Неожиданно женщина замерла на месте и повернула голову в сторону серванта.

«Перстень!» – молнией пронеслась в голове мысль.

Потихоньку выдвинув ящик шкафа, Наталья просунула в него руку и нащупала у задней стенки, в углу, заветную коробочку. Приподнимая крышечку из потускневшего от времени красного бархата, женщина затаила дыхание. Она прикусила зубами нижнюю губу, чтобы, в случае чего, не закричать от неожиданности и не испугать маму.

Перстень оказался на месте.

«Слава богу!» – выдохнула Наталья.

О существовании семейной реликвии мать и дочь Стасика в известность не ставили. Сначала – просто потому, что он был маленьким, потом, когда мальчик подрос, – потому что в их доме постоянно вертелись его друзья: сначала одноклассники, потом – однокурсники. Знай Стасик историю о перстне, он вполне мог похвастаться перед приятелями раритетом. Вот и поползли бы по городу слухи о припрятанных у Поляковых сокровищах. А там – мало ли что…

Наталья мысленно похвалила себя и маму за то, что они держали в тайне наличие у них драгоценности. Кроме них двоих, о существовании перстня знали только папа и Сергей, но они унесли эту тайну в могилу.   

«А ведь мы здорово рискуем, храня перстень дома, – убирая коробочку на место, подумала Наталья. – Может, в банк его отнести? Надо бы узнать, сколько стоит аренда ячейки».

Она твердо решила, что в ближайшее время найдет подходящее место для семейной реликвии. Вот только мама поправится. Да и со Стасиком надо что-то делать…

Не успела Наталья подумать, с чего ей начать непростой разговор с сыном, как хлопнула входная дверь, и в квартиру – не вошел – влетел чем-то невероятно взволнованный Стасик. Его глаза горели от возбуждения, на щеках играл неестественно яркий румянец. Размахивая руками, парень вихрем носился по квартире, на ходу выкрикивая какие-то, как показалось Наталье, бессвязные фразы:

– Я знал, я знал! Я был уверен! Ну, что я говорил? Кто из нас дурак, а кто умный? Это только начало! Все еще впереди! Я ей докажу, я всем докажу!

– Тихо! Ты чего орешь?! – грубо остановила сына Наталья. – Бабушку разбудишь.

Предупреждение оказалось напрасным – Антонина Федоровна открыла глаза и тихим голосом окликнула внука:

– Стасик!

– О! Бабуля проснулась! – снова оживился притихший было парень. – Ну, и стоило из-за какой-то мелочи шум поднимать? Да скоро у нас будет столько денег, столько, что… что…

Парень запнулся, подбирая слова.

– Сколько? Ну, договаривай! Сколько же у нас будет денег и откуда они возьмутся? – не скрывая иронии, обратилась к сыну Наталья. – Но сначала ответь мне на вопрос: как ты посмел взять деньги из шкатулки?

– Господи! Да разве ж это деньги! Кстати, я сегодня эти деньги… – Стасик на секунду задумался, будто делая в голове какие-то подсчеты, и продолжил:

– Я эти ваши деньги не удвоил, и не утроил, и даже не упятерил! Я их удесятерил! Вот!

– Ну, хорошо. Тогда верни ту сумму, которую ты без разрешения взял, а остальные оставь себе, – глядя сыну в глаза, настаивала Наталья.

В квартире воцарилась мертвая тишина. Через несколько секунд ее нарушил Стасик:

– Понимаешь, мать, я не могу сейчас ничего вернуть. Денег у меня нет.

– Где же они? – наступала на сына Наталья.

Станислав, не ответив матери, ушел в свою комнату, захлопнув за собой дверь.

«Можно было бы и не спрашивать, – с горечью подумала женщина. – Ни один игроман не отойдет от игрового автомата, пока у него в карманах звенит хоть какая-то мелочь…»

                _______


От призывно сверкающей яркими огоньками вывески Наталья перевела взгляд на подругу парня, скрывшегося за дверью клуба. Девушка стояла в полном оцепенении, словно высеченная из камня статуя. Только пряди вьющихся рыжих волос, на которые опускались и тут же таяли легкие белые снежинки, тихонько шевелились на ветру.

Вдруг, будто подхваченная ураганом, девушка сорвалась с места, так же резво, как Алик, в три прыжка преодолела расстояние до злосчастной двери, поглотившей ее парня, и изо всех сил начала стучать по ней кулаками. Потом, вероятно, вспомнив о звонке, она одной рукой нажала на кнопку, а другой продолжала наносить удары по дверной створке.

Дверь слегка приоткрылась. Из образовавшейся щели донесся грубый мужской голос – явно не Алика:

– А ну пошла отсюда! Давно не получала?!

– Охранник, наверное, – подумала Наталья.

Девушка перестала стучать, прижалась спиной к закрывшейся двери и медленно начала оседать на покрытые тающим снегом ступеньки.

У Натальи сжалось сердце, ей стало жалко девушку. Забыв и о боли в ногах, и о тяжелых сумках, и о мужчинах, которые, возможно, уже ждут ее перед дверью квартиры, она подошла к скорчившейся на ступеньках фигурке и услышала тихий, жалобный плач, похожий на поскуливание выброшенного на улицу щенка.

– Юлечка, – вспомнив, что этим именем Алик называл свою спутницу, обратилась к девушке Наталья, – вставай, деточка, простудишься. И не надо плакать, успокойся.

Девушка не пошевелилась, но на слова Натальи отреагировала – тихий плач перешел в рыдания.

– Господи, да что же мне с тобой делать? – растерялась Наталья.

– Оставьте меня в покое, идите, куда шли! – нервно крикнула Юля.

– Да как же я тебя оставлю в таком состоянии? – не обращая внимания на грубость, возразила Наталья и, придав своему голосу как можно больше твердости, сказала:

– Так! Давай-ка быстро поднимайся и иди домой. Нечего тебе тут делать. А Алика своего забудь – не нужен тебе такой кавалер.

Юля перестала плакать, встала на ноги, выпрямилась во весь рост и тихим, жалобным голосом произнесла:

– Да люблю я его, неужели непонятно…

– Понятно, деточка, все понятно – ласково сказала Наталья. – Да только не будет тебе с ним счастья, уж поверь.

– Да вы-то откуда знаете? Вы что – гадалка? – снова повысила голос Юля.

Плакать она перестала.

– Нет, девочка, никакая я не гадалка, – ответила Наталья. – Только в твоем случае и к гадалке ходить не надо – никто и ничего твоему Алику не поможет, если  сам за ум не возьмется. Только, чует мое сердце, не возьмется он никогда. Так что не теряй зря времени и ищи себе нового парня.

Не проронив больше ни слова, Юля стряхнула с пальто налипшие на него снежные хлопья, спустилась со ступенек и, опустив голову, пошла по усыпанному тающим снегом тротуару.

Тяжело вздохнув, Наталья посмотрела девушке вслед.

«Ничего… Поплачет, поплачет и бросит, в конце концов, своего Алика. Девочка красивая, найдет себе другого и будет с ним счастлива. Вот сына матери никто не заменит…» – с грустью подумала она.

С того дня, когда Наталья узнала о пристрастии сына, Стасик больше не скрывал от родственников своего увлечения игровыми автоматами. Мало того, он пытался убедить мать и бабушку, что рано или поздно ему выпадет такой выигрыш, что они будут благодарить его до конца жизни.

– Димон с Гариком мне еще позавидуют! – горячился парень. – А Машка сто раз пожалеет, что за Вострикова пошла! Я всем докажу, всем! Я обязательно вырвусь!

– Да куда ты все рвешься-то, сынок? – пыталась урезонить его Наталья. – И кому ты собираешься что-то доказывать? Твои друзья идут своими путями, сами неплохо зарабатывают. А что касается Маши… Тут уж ничего не поделаешь – она Диму любит, да и ребенок у них. Лучше о своей жизни подумай. Неужели не понимаешь, куда ты катишься?

Вскоре Наталья осознала всю безнадежность подобных бесед с сыном. Ни на какие уговоры, увещевания он не реагировал. Порой, когда совсем сдавали нервы, мать устраивала Стасику скандалы, после которых парень хлопал дверью и надолго покидал квартиру, а его бабушке вызывали «скорую».

Однажды, после очередного такого скандала, Антонина Федоровна села рядом с дочерью на диван, обняла ее за плечи и сказала:

– Видно, ничего не поделаешь, дочка. Такая уж наша участь, придется терпеть. Может, даст бог, образумится.

– Да не образумится он никогда, – безнадежно вздохнула Наталья. – Это болезнь, мамочка, серьезная, практически не излечимая. Я много об этом читала, знаю. Не знаю только, как все это вынести, сил моих больше нет.

– Ну не выгонять же его из дома.

– Прости, мама, но иногда такие мысли мне приходят.

– Не говори глупости, дочка, – строго сказала Антонина Федоровна. – Нельзя этого делать. Выгонишь – потом сама себе места не найдешь, и легче тебе не станет.

– Да знаю я все это… Но что же делать, мама, как мне жить? – заплакала Наталья.

– Доченька, попробуй провести черту между его жизнью и своей. В конце концов, он давно уже не ребенок, сам выбрал себе дорогу. Да, она неправильная, ошибочная, ни к чему хорошему не приведет. Но что же делать, если человек не хочет с этой дороги сворачивать?

Антонина Федоровна погладила Наталью по плечу и ласково продолжила:

– А у тебя своя жизнь, своя дорога, вот ты по ней и иди. Работа тебе нравится, и это хорошо. Коллектив у вас в садике замечательный, люди тебя уважают, любят. Это надо ценить. Подруга у тебя есть, да и я еще немного поскриплю. Жалко только, что мужичка у тебя нет надежного, замуж бы тебе выйти…

– Ладно, мама, не будем об этом, – остановила Антонину Федоровну Наталья. – Где их сейчас возьмешь, надежных-то?

После гибели Сергея она решила, что никогда не приведет в дом другого мужчину, боялась травмировать сына, которого очень любила.

В детстве Стасик был ласковым, послушным ребенком. Если бы не он, Наталья представить себе не могла, как бы она пережила гибель мужа. Может, конечно, они с Антониной Федоровной и баловали немного мальчика, но никаких дурных наклонностей ни мать, ни бабушка у него не замечали.

Наталья часто с улыбкой вспоминала день, когда семилетнего Стасика одного отправили в магазин за хлебом. Денег ребенку дали, что называется, в обрез. Вернувшись, сын отчитался перед домашними:

– Купил полбуханки и батон.

Потом деловито порылся в кармане и, протягивая матери сжатый кулачек, спросил:

– Сдачу куда положить? В шкатулку?

Наталья с Антониной Федоровной молча переглянулись.

– У тебя остались деньги? – поинтересовалась у внука бабушка.

– Конечно, остались. Вот!

Стасик разжал кулачек. На его маленькой ладошке лежали две копейки.

– Положи их на место, – стараясь казаться серьезной, велела мальчику Наталья.

Стасик убрал мелочь в шкатулку, где хранились все деньги семьи. Шкатулку, которую от ребенка никогда не прятали и которую без разрешения он ни разу не открыл. До того момента, когда безудержная, всепоглощающая, не понятная Наталье страсть подчинила его волю, разрушила его жизнь.

Как и когда она упустила этот момент, Наталья, как ни старалась, понять так и не смогла.

– Не кори себя, дочка, не терзай душу, – уговаривала ее Антонина Федоровна. – Ни в чем ты не виновата. Просто обстоятельства так сложились.

Говоря об обстоятельствах, бабушка Стасика имела в виду перестройку, которая, как она считала, породила и наркоманию, и игорные заведения. Наталья, конечно, понимала, что перестройка тут ни при чем (выбились же в люди и Игорь Леськин, и Дима Востриков, и никакие «обстоятельства» им не помешали!), но с матерью не спорила. Может, потому что не хотела перечить пожилой женщине, может – находила в словах Антонины Федоровны хоть какое-то оправдание себе самой. Действительно, во времена ее молодости ни о наркотиках, ни об игорных клубах большинство населения даже не слышало.

Азарт игры все больше и больше увлекал Стасика, зомбировал его психику. Он без стеснения требовал у матери и бабушки деньги, которые тут же проигрывал в игорном клубе. Редкий, как правило, незначительный выигрыш вызывал у парня такую эйфорию, что несчастная мать с ужасом понимала – сын находится на грани помешательства.

Чтобы в буквальном смысле не умереть с голоду и как-то сводить концы с концами, Наталья в день зарплаты оплачивала все коммунальные услуги, покупала матери лекарства и впрок затоваривалась продуктами. Все оставшиеся деньги, а также пенсию Антонины Федоровны вымогал Стасик.

Как-то доведенная до отчаяния Наталья отказалась спонсировать сына. Парень, разозлившись, ушел из дома ни с чем. Вернулся он поздно вечером, но пошел, по обыкновению, не в свою комнату, а заглянул на кухню, где еще хлопотала по хозяйству мать, и без тени смущения сообщил:

– Я задолжал одному человеку. К концу недели долг надо вернуть.

– Сколько? – устало спросила Наталья.

Стасик назвал цифры.

– Сколько?! – переспросила женщина, выронив чашку, которую собиралась убрать в шкаф, и, не дожидаясь ответа, сказала:

– У меня столько нет.

– Хорошо, – без каких-либо эмоций пожал плечами Стасик. – Нет так нет.

– И что же ты будешь делать? – допытывалась Наталья.

– Ничего не буду делать. Некому будет что-то делать.

– Как это? – не поняла женщина.

– «Так это!», – передразнил Стасик мать. – Если до конца недели не верну долг, меня просто убьют.

«Это твои проблемы!» – чуть не сорвалось с языка Натальи, но она сдержалась и молча начала собирать с пола осколки разбившейся чашки.

Крошечный кусочек фаянса вонзился ей в палец. Женщине показалось, что острая боль пронзила ее сердце.

«Как я могла такое подумать! – ужаснулась Наталья. – Ведь это же мой сын! Прости меня, господи…»

На следующий день она пошла в банк и оформила кредит.

Через месяц у Антонины Федоровны случился инсульт. Утром, собираясь на работу, Наталья заметила, что мать с трудом передвигается по квартире, порой, чтобы не упасть, ей даже приходится опираться на стены.

– Мамочка, тебе плохо? – испугалась Наталья. – Может, врача вызвать?

– Ничего, ничего, – успокоила ее Антонина Федоровна, – голова немного болит. Иди по своим делам, не стоит из-за меня задерживаться. Не надо никаких врачей, я полежу в постели, и все пройдет.

Как же Наталья потом ругала себя за то, что послушалась мать, не стала вызывать «скорую» и ушла на работу! Вечером она застала Антонину Федоровну в странной позе: старушка то ли полусидела, то ли полулежала в кресле, свесив голову к одному из подлокотников и вытянув чуть ли не до середины комнаты выпрямленные, словно струна, ноги.

– Мамочка! – кинулась к ней Наталья. – Почему ты так сидишь? Почему не в постели? Давай я тебя уложу!

Она попыталась приподнять Антонину Федоровну с кресла, но тело пожилой женщины не слушалось, ее конечности казались ватными. Позвонив в «скорую», Наталья обратилась за помощью к соседке. Вдвоем с Ниной Филипповной они с трудом доволокли Антонину Федоровну до кровати.

Когда соседка ушла, Наталья опустилась на колени, обняла мать обеими руками и заплакала.

– Прости меня, мамочка, прости, – сквозь слезы причитала она. – Как я могла уйти! Зачем оставила тебя одну?! Никогда себе этого не прощу!

– П п п… П п п… – донесся до нее странный звук, который, едва шевеля губами, издала Антонина Федоровна.

Поняв, что мать пытается что-то сказать, Наталья перестала плакать и посмотрела на нее. 

– П п п… П п п… – повторила старушка.

– Что, мамочка, что? Что ты хочешь сказать? Что прощаешь меня? – приблизив свое лицо к родному лицу матери, ласково спросила Наталья.

Левой рукой (ее правая рука была вытянута вдоль туловища и оставалась неподвижной) Антонина Федоровна дотянулась до руки своей дочери и тихонько сжала ее. Наталья расценила этот жест как прощение, но через мгновение снова услышала:

– П п п… П п п…

– Ты хочешь пить? – засуетилась Наталья. – Я сейчас принесу воды, мамочка!

Она хотела подняться с колен, но почувствовала, что пальцы матери вновь сжали ее руку.

– П п п… … П п пе… … … ва… … чки… – с трудом выдавила из себя Антонина Федоровна.

Их «беседу» прервал звонок домофона – приехала «скорая».

– Инсульт. Похоже, обширный, – сказала врач, приятного вида женщина средних лет, и, укоризненно посмотрев на Наталью, кольнула ее в самое сердце:

– Где ж вы раньше были? При инсульте каждая минута на счету.

Боль от этого укола оказалась незаживающей.

В больнице Антонина Федоровна пролежала около трех недель. Выписали ее почти в таком же состоянии, в каком привезли в стационар.

– Ну что вы хотите? Возраст, да и болезнь серьезная, – разводил руками лечащий врач. – Когда ваша мама к нам поступила, я, грешным делом, думал, что она и трех дней не протянет, а она вон сколько держится, хоть и сердце никуда не годится. Как будто ее на этом свете что-то удерживает…

Когда Антонину Федоровну привезли домой, Наталье показалось, что она впервые по-настоящему почувствовала, почем фунт лиха. Конечно, игорная зависимость Стасика сильно осложняла ей жизнь, но все-таки женщине как-то удавалось выкручиваться, сохранять лицо, не впадать в депрессию, и мать была ей хорошей поддержкой. С болезнью Антонины Федоровны Наталья не только лишилась этой поддержки, но и оказалась в ситуации, которая представлялась ей безвыходной.

Уход за прикованной к постели матерью отнимал столько сил, что Наталья, добравшись до собственной кровати, валилась с ног и тотчас погружалась в глубокий сон, но уже через час-полтора просыпалась словно от какого-то толчка и предавалась одолевающим ее тяжелым мыслям.

Ну почему все это происходит именно с ней? Сначала Стасик, теперь, вот, мама… Как жить дальше, видя, что единственный сын с каждым днем теряет человеческое лицо, а мать угасает у тебя на глазах?

«Бедная, бедная моя мамочка… – сокрушалась, переворачиваясь с боку на бок, Наталья. – Все пытается мне что-то сказать. Придумала какие-то «пе…ва…чки». Что за «пе…ва…чки»? Наверное, совсем у нее с головкой плохо…»

Навалившиеся на Наталью проблемы сделали свое дело. Ей с трудом удавалось поддерживать себя в форме, она похудела, состарилась. Некоторые из знакомых перестали узнавать ее на улицах.

– Что поделаешь, соседушка, крепись, – пожалела ее как-то Нина Филипповна, – говорят, господь дает ношу по силам.

– Может быть, – вежливо ответила Наталья и подумала:

«Но что же делать, если ноша становится все тяжелее и тяжелее, а силы уже на исходе?»

Дома, покормив маму и поменяв ей памперс, она села за кухонный стол и задумалась. Надо было что-то решать с деньгами, вернее, с их полным отсутствием. Зарплата, которую Наталья недавно получила, и пенсия Антонины Федоровны ушли на оплату коммунальных услуг и банковские взносы по кредиту. Купленных на оставшиеся деньги продуктов, медицинских препаратов и памперсов хватит еще дня на два, не больше. А дальше? Что делать дальше? Взять в банке еще один кредит? Обратиться за помощью к Зине? Подруга, конечно, не откажет, даст взаймы какую-то сумму, но ведь долг надо будет возвращать. Так же, как и банковские кредиты. Когда и как она сможет это сделать, Наталья не знала.

«Замкнутый круг какой-то получается, – с горечью подумала женщина. – Надо что-то делать, не могу же я допустить, чтобы мама осталась без лекарств и средств гигиены. Нет, надо срочно что-то предпринять… А что если…»

– С ума сошла?! – махнув рукой, словно отгоняя от себя назойливую муху, вслух произнесла Наталья.

Она прекрасно понимала, что мать ни за что на свете не одобрила бы продажу перстня. Сколько раз повторяла, что с семейной реликвией можно расстаться только в том случае, если это потребуется для спасения чьей-то жизни.

«Но разве сейчас не тот самый случай? – убеждала себя Наталья. – Разве речь не о том, чтобы спасти маму?»

Конечно, врачи говорили ей, что состояние Антонины Федоровны тяжелое. Но ведь инсульт – это не обязательно приговор. Чтобы помочь человеку выкарабкаться, нужно приобрести современные лекарственные препараты, обеспечить ему надлежащий уход, хорошее питание. На все это нужны деньги. А где их взять?

Вот если продать перстень, то на вырученные средства можно не только купить лекарства и памперсы, но и показать маму лучшим докторам, нанять ей медсестру-сиделку, кормить больную самыми полезными и вкусными продуктами. Можно рассчитаться со всеми долгами и кредитами, которые тянут за душу, как привязанный к ногам утопленника камень. А еще… Еще можно обратиться к хорошим психотерапевтам и попытаться – хотя бы попытаться! – вылечить Стасика от игорной зависимости.

Когда Наталья на цыпочках, чтобы не разбудить маму, подошла к старому серванту, она еще колебалась, не зная, что будет делать дальше: решится – во имя спасения самых близким ей людей – на продажу драгоценности или оставит фамильную реликвию на месте, чтобы не нарушать традицию семьи. Женщина, в душе которой боролись противоречивые чувства, дрожащими руками открыла маленькую бархатную коробочку, где с незапамятных времен хранился перстень, и не смогла сдержать вырвавшегося из ее груди крика – коробочка была пуста.

Наталье показалось, что вместе с этим криком из ее тела вырвалась и душа. В одно мгновение она перестала видеть, слышать и чувствовать: ее сердце прекратило отстукивать удары, легкие больше не втягивали воздух, сознание покинуло мозг. Но она не упала, каким-то чудом удержалась на ватных, будто чужих ногах. Даже коробочку не выронила – так и держала ее окостеневшими пальцами перед застывшим взором.

«П п п… П п п… П п п… – откуда-то издалека, словно из космоса, донеслось вдруг до Натальи. – П п п… П п п… П п п…»

Этот звук постепенно заполнял ее опустошенное сознание. Какие-то тоненькие, незримые ниточки забилась в висках женщины – сначала слабенько-слабенько, едва уловимо, потом все резче и сильнее. То же самое, наверное, происходит с человеком, переживающим клиническую смерть. Кажется, что переход его плоти в новое качество уже неотвратим, но вдруг на последнем этапе борьбы между этой самой смертью и жизнью случается что-то такое, что на какой-то миг заставляет смерть замешкаться, а жизни – дает возможность собрать последние силы и победить.

Вдохнув побольше воздуха, Наталья убрала пустую коробочку обратно в ящик серванта и повернулась к матери.

– Все хорошо, мамочка, все хорошо, – голосом, который ей самой показался незнакомым, сказала она. – Сейчас укольчик сделаем, таблеточки выпьем и будем спать…

На непонятные, периодически произносимые матерью звуки Наталья уже не реагировала. Вернее, больше не пыталась их расшифровать.

– Ну, мало ли что у нее в мозгах прокручивается, – во время очередного посещения больной пожал плечами доктор. – Сознание путанное, речь уже не восстановится, и не ждите. Даже у молодых – если они при таком инсульте выкарабкиваются – на это годы уходят. А уж  в таком-то возрасте… В общем, готовьтесь…

Дождавшись, когда мать уснет, Наталья достала из сумки сотовый и набрала номер сына. Абонент оказался вне зоны действия сети.

«Наверняка играет, вот и отключился. Или снова телефон по дешевке продал, – со злостью подумала о Стасике Наталья. – Ну, ничего, я знаю, где тебя искать, гадина!»

– Да, ваш сын здесь часто бывает. И сегодня был, недавно ушел, – отступая под натиском разъяренной женщины вглубь игрового зала, мямлил растерявшийся охранник – совсем молоденький парнишка в белой рубашке с бабочкой и черных брюках со стрелками.

– Куда он пошел? – продолжала наступать на парня Наталья.

– Да откуда же я знаю! Играл недолго, ушел злой. Всё. Больше я ничего не знаю.

– Проиграл значит… Сколько? Говори!

– Да что вы, женщина! Он мне не докладывал, и вообще, мое дело – за порядком в зале следить, а кто тут сколько выигрывает или проигрывает – это меня не касается.

– Молодой человек, – сбавив тон, обратилась к охраннику Наталья, – может быть, вы случайно видели, кому мой сын продал золотое кольцо? С красным таким камушком…

– У нас категорически запрещено продавать вещи, – заученно отчеканил парень.

– Может, и запрещено… Наверное, запрещено… Но я вас очень прошу, скажите мне, кому он продал кольцо? Оно мне очень дорого как память. Я бы его выкупила!

У Натальи теплилась надежда, что, не догадываясь об истинной стоимости драгоценности, продавец и покупатель могли сойтись на цене, соизмеримой со стоимостью современных золотых украшений. Тогда, заняв нужную сумму, она могла бы выкупить перстень.

– Прошу вас, скажите, – умоляла охранника женщина. – Хотите, я на колени перед вами встану. 

– Женщина, успокойтесь! – подскочив к Наталье, которая действительно начала оседать вниз, засуетился парень. – Я вам клянусь, что ничего
про ваше кольцо не знаю.

Молодой человек был крайне удивлен, что из-за какой-то побрякушки, пусть даже золотой, можно так убиваться. Он подхватил посетительницу под руки и, приблизив к ней свое лицо, прошептал:

– Конечно, все бывает. Начальство иногда покупает у игроков кой-какие вещицы. Ваш сын пару раз загонял здесь телефоны, но сегодня он пришел с деньгами. Это точно, я сам видел…

                _______
 

Наталья проводила Юлю взглядом и, когда сгорбленная фигурка девушки скрылась из виду, еще раз посмотрела на светящуюся над дверью вывеску.

«Какая разница – игорный, лотерейный клуб…» – снова подумала она и, вздохнув, побрела в сторону своего дома.

Когда среди заснеженных деревьев показалась кирпичная стена многоэтажной «башни», в которой она жила, Наталья вдруг почувствовала, как сначала ноги, а потом и все ее тело будто окаменели. С огромным трудом женщина сделала еще несколько шагов и остановилась.

В тот злополучный день Наталья тоже подошла к дому с той стороны, на которую выходило окно комнаты ее сына. Поглощенная своими проблемами она не обращала внимания на то, что происходит вокруг. Лишь приблизившись к группе каких-то людей, толпившихся возле ее высотки, поняла, что случилось что-то необычное.

Неподалеку от толпы стояли две машины – милицейская и «скорая». Разгоняя зевак, молоденькие парнишки в форме сотрудников милиции опоясывали участок земли разметочной лентой.

– Пропустите, пропустите! – раздался рядом с Натальей чей-то голос. – Нечего тут глазеть! Покойников что ли не видели?

В образовавшийся между расступившимися людьми промежуток – до того, как через него прошли две женщины в белых медицинских халатах – Наталья успела разглядеть обозначенный красно-белой разметкой прямоугольник, в центре которого в какой-то странной, не естественной для человека позе лежал парень в такой же, как у ее сына, куртке. Рядом с парнем валялась кроссовка, тоже очень похожая на те, которые носил Стасик. Вторую кроссовку Наталья заметила в нескольких метрах от ее родной «сестры» – там, где две полоски разметки образовывали угол.   

Пропустив медиков, зеваки вновь сомкнулись. Знакомая куртка и кроссовки исчезли из поля зрения Натальи. За чужими спинами не было видно даже красно-белой разметочной ленты. Наталья уж было подумала, что все это ей показалось, но тут снова услышала чей-то – на этот раз совсем другой – голос:

– Вон, вон оттуда он сиганул! С седьмого этажа!

– Да… – равнодушно протянул еще один голос. – Высоко… Тут без шансов.

«О чем это они?» – все еще не понимая – или не желая понимать! – смысла происходящего, подумала Наталья и посмотрела вверх, почти под самую крышу высотки.

Одно из окон на седьмом этаже оказалось распахнутым настежь. Это было окно комнаты Стасика.

Почти пять лет Наталья не подходила к дому с этой стороны. До сегодняшнего дня, когда она случайно вышла из автобуса не на своей остановке.

Какая-то непреодолимая сила, помимо ее воли, заставила находящуюся в почти полной прострации женщину поднять голову вверх и направить взгляд на окно своей квартиры – то самое, ставшее для ее несчастного мальчика дверью, через которую невозможно вернуться обратно.

Снегопад усилился. Мокрые снежные хлопья сыпались Наталье на лицо, залепляли глаза, но она, не обращая на них внимания, продолжала стоять, задрав голову вверх, словно в уже сгустившейся темноте силилась рассмотреть что-то или кого-то там, наверху, в оконном проеме седьмого этажа. На мгновенье ей показалось, что на подоконнике возникла фигура Стасика, готовящегося сделать свой последний в жизни шаг. Наталья даже хотела крикнуть:

– Сынок, не надо, остановись, не делай этого! – но крик застрял в горле.

Если бы она могла остановить его от этого шага!

С веток качнувшихся от внезапно налетевшего ветра деревьев, под которыми стояла Наталья, посыпались комья мокрого снега, похожие на огромные ватные тампоны. Один такой «тампон» упал ей на лицо. Вздрогнув от неожиданности, Наталья машинально попыталась смахнуть липкий комок ладонью, но дотянуться до головы не смогла – мешали сумки с продуктами, которые она держала в обеих руках.

Снежный душ вывел женщину из оцепенения. Поставив один из пакетов на землю, Наталья вытерла лицо платком и, больше не поднимая глаз на окно своей квартиры, направилась к торцу здания, чтобы, обогнув дом, выйти к подъезду.

Возле ее квартиры никого не было.

«Хоть бы они сегодня не пришли, мужики эти… – вспомнив о неизвестных ей парнях, про которых говорила соседка, подумала Наталья. – Не до них сейчас…»

Она чувствовала такую тяжесть во всем теле, что, казалось, какая-то невидимая сила вдавливает ее в пол. Решив, что сумки с продуктами разберет позже, Наталья села на табурет, плотно прислонилась спиной к стене кухни и закрыла глаза.

Как-то навалилось всё вдруг, сразу, разрушив все ее планы на ближайшее время. Сегодня, после поездки в супермаркет, она намеривалась испечь яблочный пирог, отварить овощи для салатиков, чтобы на следующий день было чем угостить подругу. Зина всегда навещала ее в день рождения Стасика, а завтра у сына юбилей – как никак, тридцать лет бы мальчику исполнилось. Утром Наталья собиралась сходить на кладбище, а вечером – посидеть с бывшей одноклассницей. Теперь вот все планы спутались. До салатиков ли сейчас?

«Так нельзя, надо что-то делать, – пыталась взять себя в руки Наталья. – Надо встать и заняться продуктами, хотя бы сумки разобрать».

По опыту она знала, что порой нехитрые домашние дела помогают восстановить утраченное равновесие, отвлечься от тяжелых мыслей и возникших проблем, но сил подняться с табурета не было – события сегодняшнего вечера слишком сильно на нее подействовали.

Больше всего сердце Натальи растревожило известие о болезни Настеньки. Конечно, еще работая в садике, она отдавала себе отчет в том, что ее тайная игра в «бабушку» и «внучку» не может иметь продолжения, но решила оставить все как есть до тех пор, пока имеет возможность видеть девочку. Тогда заведующая детсадом еще не знала, что их «родственные» отношения закончатся гораздо раньше, чем она могла бы предположить…

Решив, что тысячу, спрятанную в стопке постельного белья, она завтра же перечислит на лечение девочки, Наталья в очередной раз укорила себя за то, что не сберегла фамильную драгоценность:

«Собиралась же убрать вещицу подальше! Почему не сделала это? Ждала, когда пропадет? Знала ведь, что Стасик ни перед чем не остановится. Теперь хоть головой об стенку бейся – не поможет…»

Наталье вдруг показалось странным, что еще пару часов назад она радовалась таким мелочам, как скидка на гречневую крупу и презентованные покупателям полиэтиленовые пакеты с красочными рисунками на лицевой стороне. Теперь у нее в голове прокручивались совсем другие картинки. Сначала возникло искаженное некачественной печатью личико Настеньки Золотаревой. Его сменила скорчившаяся на ступенях игорного клуба фигурка не знакомой ей до сегодняшнего дня девушки Юли. Потом каким-то неестественным блеском сверкнули глаза Алика – парня, напомнившего ей Стасика. Затем она увидела самого Стасика, который то появлялся, то исчезал в оконном проеме своей комнаты…

В дверь позвонили. Наталья вздрогнула и разомкнула веки. Ее взгляд уперся в так  и не разобранные пакеты с продуктами и застыл. В квартире стояла мертвая тишина.

Что это было? Звонили, или ей послышалось? Померещилось, как перстень в автобусе? Кажется, она опять отключилась.

Колокольчик звонка снова ожил. Звонили настойчиво, непрерывно.

Женщина с трудом поднялась с табурета, вышла в коридор и, не поглядев в глазок, открыла обитую потрепанным дерматином дверь. Перед ней стояли двое мужчин, похожих на тех, про которых говорила ей соседка, Нина Филипповна.

– Вам кого? – спросила Наталья.

– Нам-то? – ухмыльнулся один из них – коренастенький мужичек лет тридцати с сальными, почти черными волосами и маленькими бегающими глазками на круглом лице. – Нам бы Полякову, Наталью Николаевну. Она ведь тут живет?

– Это я, – кивнула Наталья. – А вы, простите, кто будете? Я вас не знаю…

– Сейчас узнаешь, – со злостью буркнул второй.

Ростом он был значительно выше первого, натянутая на его голову черная вязаная шапка закрывала чуть ли не половину худого, бледного лица.

– А мы знакомые Полякова Стаса, – толкнув высокого в бок (мол, не хорошо грубить старшим. Так, во всяком случае, расценила этот жест бывшая заведующая детсадом) и расплывшись в слащавой улыбке, сказал круглолицый. – Вы ведь ему матушкой приходитесь?

Растерянно кивнув, Наталья присматривалась к незнакомцам. Что-то не припоминала она этих парней. Товарищей сына – и школьных, и институтских – она, пусть и не по именам, но в лицо все-таки знала; двери их квартиры всегда были открыты для друзей Стасика. По крайней мере, в годы его учебы.

– Ну, вот видите… – лыбился брюнет.

Что она должна была «видеть», Наталья не поняла, но отступила в сторону, пропуская незваных гостей в коридор.

– Значит так, уважаемая, – продолжал круглолицый, – слушайте сюда. Сыночек ваш задолжал вот этому челу (кивком головы он показал на второго парня) парочку лимонов.

– Каких лимонов? – еще больше растерялась Наталья.

– Не боись, бабка, не зелени – вшивиков деревянных, – совсем запутал опешившую женщину высокий. – Так что, гони зябок!

– Ты, Калач, лучше помолчи, если по-русски изъясняться не умеешь, – одернул его приятель и, буравя Наталью маленькими хитрыми глазками, «по-русски» изложил ей суть дела:

– Ваш сын, Стас Поляков, занял у моего другана – ну, товарища моего – нехилые бабки, деньги то есть. Сказал, что через неделю рассчитается. Эти факты зафиксированы вот в этой вот писульке (парень вытащил из кармана какой-то клочок бумаги, исписанный шариковой ручкой, и потряс им перед лицом Натальи), которую он собственноручно нацарапал. Но ни через неделю, ни через две, ни через месяц – в общем, до сих пор – с долгом ваш сыночек не рассчитался. А долги ведь надо вовремя отдавать, правильно я говорю, уважаемая?

Наталья машинально кивнула (ей ли не знать, как важно своевременно расплачиваться по долгам – чуть замешкаешься, и банк начислит пени за просрочку платежа), но тут же собралась с мыслями и, придав своему голосу как можно больше твердости, сказала:

– Теперь вы, молодые люди, слушайте сюда. Во-первых, моего сына уже почти пять лет нет в живых. Во-вторых, ни о каких его долгах я не знаю и отдавать никому ничего не собираюсь. В-третьих, проваливайте-ка отсюда, пока я полицию не вызвала.

– Полегче, тетя! Каракули своего выродка знаешь? – зло прошипел высокий и повернулся к напарнику:

– Сива, покажи ей квитанцию!

Круглолицый развернул перед Натальей небольшой листок бумаги и, видимо, забыв, что собирался казаться вежливым, нагло усмехнувшись, спросил:

– Так прочитаешь, или очки надо нацепить?

Не желая признаваться наглецам, что без очков она не разберет ни строчки, Наталья хотела взять «квитанцию» в руку (может, хоть почерк Стасика узнает), но Сива, быстро спрятав бумагу за спину, приказал:

– Не протягивай лапы-то! Так мы тебе ее и дадим! Из моих рук читай!

Пришлось – под насмешливыми взглядами мужиков – доставать из кармана пальто очки.

Наталья сразу же узнала почерк Стасика. И подпись под обещанием выплатить долг в течение недели тоже была его. Только вот…

– Слушайте! – воскликнула женщина. – Но ведь здесь указана совсем другая сумма! Это же в несколько раз меньше! Какие два миллиона? Откуда взялась такая цифра?

– От верблюда! – заржал Сива. – Ты когда-нибудь про счетчик слышала? Ну, это процентики такие, которые капают, когда какой-нибудь козел лажает. Кап-кап, кап-кап, кап-кап… Вот и накапало два лимона. Короче – ты платить будешь, или как?

– Да откуда же у меня такие деньги? И, в конце концов, я лично ничего у вас не брала! – возмутилась Наталья.

– Зато сыночек твой брал, – возразил Сива. – А по долгам за откинувшихся родственничков кто должен платить? Правильно, их наследнички. Усекла, тетя? Или ты российских законов не знаешь? Никогда не слышала, что долги тоже наследуются?

– Во-во! – встрял в диалог не слишком разговорчивый Калач. – Сива законы знает, не зря целый год в юридическом парился.

– Господи! Какие законы, какое наследство! – отбивалась Наталья. – Я после смерти сына…

Она вдруг осеклась, не закончив фразу. А ведь после гибели Стасика ей действительно пришлось вступать в права наследства на его долю в квартире, которую они когда-то приватизировали на двоих (Антонина Федоровна от своих прав на собственность отказалась в пользу дочери и внука). Получается, что Сива прав – унаследовав квадратные метры Стасика, она обязана рассчитаться и по его долгам?

– Ну? Чего язык прикусила? – прищурился «юрист». – Дошло, наконец?

– Так когда за баблом приходить? Или прямо сейчас отдашь? – хриплым голосом поинтересовался его приятель.

Не зная, что ответить мужикам, Наталья молчала. Потом вдруг ее осенило:

– А почему вы только сейчас пришли? Где ж вы были столько лет?

–  Где мы были, там нас уже нет, – зло прохрипел Калач. – И вообще – это не твое собачье дело. Твое дело – башли вернуть, твоему козлу даденные.

– В общем, гони два лимона, и разойдемся по-хорошему, – буравя Наталью маленькими злыми глазками, решил подвести черту Сива, – а то плохо тебе будет.

– Но где же я их возьму? У меня и двух тысяч-то нет, – сопротивлялась Наталья.

– А ты продай что-нибудь, вот и появятся бабки, – оскалившись, посоветовал Калач.

– Да нечего мне продавать! – продолжала отбиваться женщина.

– Так уж и нечего? – сделал удивленное лицо Сива. – А квартира? «Двушка» в центре, небось, побольше двух лимонов стоит! Вот продашь ее, и будет чем должок вернуть.

– Ага! – поддакнул Калач. – Еще и на гроб останется!

– Если я продам квартиру, то где, по-вашему, буду жить?

– По-нашему тебе давно на тот свет пора! – снова оскалился Калач. – Только сперва бабло верни, а там – делай что хочешь.

– Короче, – просверлив Наталью недобрым взглядом, сказал Сива, – сроку тебе – неделя. Если за это время не найдешь деньги, пожалеешь, что вместе со своим сыночком не откинулась. Никакая квартира тебе не понадобится! Поняла?

Наталья молчала.

Брюнет, кивнув в ее сторону, приказал напарнику:

– Калач!

Нагло ухмыльнувшись, Калач не спеша засунул правую руку в карман крутки и в одно мгновение выдернул ее обратно. Перед лицом Натальи блеснуло тонкое длинное лезвие ножа.

– Я спрашиваю, поняла? – зло прошипел Сива и, не дожидаясь ответа, напомнил:

– В общем, через неделю.

Калач нажал на какую-то кнопку, и лезвие ножа скрылось в рукоятке. Парень так же медленно положил холодное оружие обратно в карман и снова мгновенно выдернул из него руку. На этот раз перед глазами испуганной женщины оказались растопыренные в виде краба пальцы его пятерни.

Наталья подошла к окну и, слегка отодвинув шторку, посмотрела вниз. Из подъезда никто не выходил. Женщина, не отрываясь, вглядывалась в танцующие на заснеженном тротуаре тени, которые в свете уличных фонарей отбрасывали деревья. Парни не появлялись. Сколько времени прошло с того момента, когда она захлопнула за ними дверь, Наталья определить не могла. Ей казалось, что вечность.

«Может, мне все это приснилось, и никаких мужиков не было?» – мелькнула в голове обнадеживающая мысль.

В этот самый момент громко хлопнула дверь подъезда, и из-под нависшего над ней козырька показались две мужские фигуры. Это были Сива и Калач.

Приятели не торопились покидать двор высотки. Поежившись от холода, они закурили и начали о чем-то разговаривать. О чем – Наталья не слышала, но каждой клеточкой своего тела чувствовала, что говорили о ней, о миллионах, которые она должна им отдать, и о том, что ее ждет, если она этого не сделает.

Через несколько минут, докурив сигареты и бросив на снег окурки, мужики, наконец, решили уйти. Сделав несколько шагов, Сива вдруг резко обернулся и посмотрел на окно, за которым притаилась Наталья. От неожиданности женщина отпрянула назад и пошатнулась, едва удержавшись на ногах. Она почувствовала, как жесткий, холодный взгляд «юриста», пробившись сквозь сгустившуюся тьму и разделявшее их расстояние, пронзил ее насквозь. 

Нет, это был не сон.

Наталья рухнула на стул. Господи, что за злой рок ее преследует?! Может, и правда все дело в перстне? Сколько раз мать повторяла: «Если кольцо пропадет, жди беды – его магическая сила против семьи обернется».

Когда именно Стасик вынес перстень из квартиры, Наталья не знала. Коробочку, в которой он хранился, сын, видимо, специально оставил на месте, чтобы мать и бабушка не сразу заметили пропажу. Но именно в тот день, когда Наталья обнаружила, что бархатное «сердечко» опустело, Стасик выбросился из окна.

Не прошло и двух месяцев, как не стало Антонины Федоровны.

На этом череда несчастий, преследовавших Наталью, не кончилась – вскоре она лишилась работы.

– Ничего, ничего, – после похорон матери подбадривала подругу Зина, – скоро к твоей зарплате пенсия прибавится. С долгами рассчитаешься и начнешь жить по-человечески, поправишься, приоденешься, ремонт сделаешь, телевизор новый, наконец-то, купишь!

«Обломилось!» – сказал бы Стасик.

Как только Наталья достигла пенсионного возраста, начальник управления образования прямым текстом объявил, что пора дать дорогу молодым, и тут же представил коллективу детсада нового руководителя – свою подругу. Возмущенные столь несправедливым решением родители воспитанников и сотрудники детского учреждения начали было собирать подписи в поддержку всеми уважаемой заведующей, но та попросила их этого не делать.

Расписавшись в приказе о собственном увольнении, Наталья, постучавшись, вошла в свой бывший кабинет.

– Анжела Викторовна, можно вас попросить… – вежливо обратилась она к преемнице.

– Просите… – не поднимая глаз от разложенных на столе бумаг, разрешила новая заведующая.

– Можно мне остаться в садике? – собралась с духом Наталья. – Я согласна на любую работу…

– Вы в своем уме?! – округлила глаза подруга начальника управления. – Как я буду руководить коллективом, имея за плечами уволенную предшественницу?

Неожиданная отставка больно ударила по Наталье. Выплачивать банкам взятые для Стасика кредиты и отдавать знакомым деньги, занятые на похороны сына и матери, ей пришлось со своей пенсии. Но не это оказалось для нее самым страшным – в одночасье Наталья почувствовала себя одинокой и никому не нужной, будто ее погрузили в вакуум. А главное – она больше не могла видеться с Настенькой…

Едва оправившись от свалившихся на нее несчастий, Наталья собиралась потихоньку доживать свой век, не ожидая никаких перемен – ни к лучшему, ни к худшему. Для этого у нее были крыша над головой и скромная пенсия, которой – если расходовать разумно – вполне хватало на питание, лекарства и оплату счетов за квартиру и коммунальные услуги. Но почему-то судьбе понадобилось разрушить даже эту монотонную, скучную, серую жизнь, которой жила бывшая заведующая детсадом: сначала она кольнула ее в самое сердце известием о болезни Настеньки, потом – ослепила металлическим блеском острого лезвия ножа, который занес над ней Калач.

Наталья понимала, что мужики не шутили. Через неделю они придут к ней за деньгами и… И что? «Бабок» у нее как не было так и не будет. Откуда бы им взяться?

Нет, долги, конечно, надо возвращать – иначе порядочные люди не поступают. Но после гибели сына ни один человек не обратился к ней с такой просьбой. До сегодняшнего дня.

Если бы речь шла о сумме, указанной в расписке Стасика, Наталья, возможно, что-нибудь бы придумала. Взяла бы в банке долгосрочный кредит под залог своей же квартиры и расплачивалась бы потихонечку с пенсии. Ей не привыкать. Но два миллиона! Не продавать же, в самом деле, квартиру, чтобы вырученные деньги отдать этим негодяям. Нет, надо подумать… Должен, должен быть какой-то выход!

                _______


Наталья подошла к большому прямоугольному зеркалу, привинченному к стене рядом с рецепшен, и посмотрела на свое отражение. Ее брови, аккуратно подщипанные и подведенные визажистом, от удивления (давно она себя такой не видела!) взметнулись вверх, образовав две изящные дуги, да так и застыли над широко распахнутыми, так же аккуратно подкрашенными глазами. Неожиданная «манипуляция» с бровями пошла Наталье на пользу: «гусиные лапки» возле век моментально куда-то попрятались, а небольшая складочка над переносицей, придававшая ее лицу угрюмое выражение, расправилась.

– Ну совсем другая женщина! – оценивая работу мастеров, сказала женщина-кассир, когда клиентка рассчитывалась за оказанные услуги.

– Спасибо, – поблагодарила ее Наталья, выгребая из кошелька все оставшиеся от пенсии деньги, которых едва хватило на то, чтобы расплатиться за окрашивание волос, укладку и макияж.

– У вас юбилей или мероприятие какое? – пересчитывая купюры, поинтересовалась кассир.

– Мероприятие, – коротко ответила Наталья и подумала:

«Очень важное мероприятие. Наверное, самое важное в моей жизни…»

Вчера после визита Сивы и Калача она долго не могла прийти в себя. В голове роились разные мысли, ни одна из которых не помогла ей найти ответ на вопрос, как реагировать на угрозы кредиторов сына. Проигнорировать их? Понятно, чем это кончится. Пойти в полицию? Пустой номер. В лучшем случае, посоветуют обратиться в суд. А какой смысл идти в суд, если у парней на руках расписка с подписью Стасика?

«Господи, а еще Настенька… – вспомнив о девочке, схватилась за голову Наталья. – Не зря, видно, говорят, что беда не приходит одна. Что же, что же со всем этим делать?»

Неожиданно ее осенило. Решение, которое вдруг приняла отчаявшаяся женщина, показалось ей таким простым и естественным, что она даже засмеялась.

Перед тем как накинуть пальто, Наталья снова бросила взгляд на зеркало, в котором отражалась хоть и не молодая, но красивая, ухоженная, элегантно одетая дама. Облегающее платье из мягкой шерстяной ткани цвета распустившейся листвы делало ее стройной и моложавой. Насыщенный зеленый цвет удивительным образом гармонировал с темно-каштановыми, аккуратно уложенными волосами.

Это платье по совету Зины Наталья купила накануне своего юбилея (собиралась отмечать с коллективом пятидесятипятилетие), но надеть его так и не решилась – обстоятельства, при которых ее выдворили на пенсию, как-то не соответствовали торжественности момента. Утром она впервые достала наряд из шкафа – сегодня она должна быть красивой.

– Я все делаю правильно, мамочка, – проведя рукой по фотографии Антонины Федоровны, сказала Наталья. – Ты ведь меня понимаешь?

Она поставила рамочку со снимком обратно в нишу серванта и, посмотрев на другое фото, стоявшее в противоположном углу ниши, улыбнулась Настеньке:

– Все будет хорошо, моя девочка.

С улыбкой, которая, казалось, застыла на ее лице, Наталья вошла в комнату Стасика и посмотрела в окно. Представшая перед глазами картина ее поразила. Облачность, еще утром застилавшая небо, исчезла, словно растворилась в лучах поднявшегося над горизонтом солнца. Его лучи осторожно пробивались между причудливо изогнутыми ветвями деревьев, которые боялись шелохнуться, чтобы случайно не стряхнуть окутавший их снег.

Пейзаж за окном казался каким-то нереальным, будто нарисованным. Наталье пришла в голову мысль, что природа замерла в ожидании чего-то необычного, сверхъестественного, что случается исключительно редко и что вообще может не случиться, если вдруг кто-то или что-то нарушит это благоговейное спокойствие. 

Внезапно одна из веток за стеклом дрогнула – на нее уселась стайка снегирей. Вниз посыпались пушистые комочки снега. Парочка красногрудых птичек переместилась на соседнюю ветку, которая тоже качнулась.

Пейзаж за окном ожил. Это показалось Наталье настолько неожиданным, что на какой-то миг она замерла в оцепенении, но уже в следующее мгновенье почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь, а в груди зародилось легкое, едва ощутимое беспокойство. Это непонятное беспокойство разрасталось с каждым ударом сердца. Наталья чувствовала, что, еще немного, и оно перерастет в волнение настолько сильное, что ее уверенность в правильности принятого решения может пошатнуться.

– Нет! Я все делаю правильно. Твой день рождения мы отпразднуем вместе, сынок! – твердо сказала она и решительно распахнула окно.

Створка легонько стукнулась о косяк оконного проема, но в установившейся тишине звук от удара прозвучал так резко и отчетливо, что стайка снегирей мгновенно вспорхнула и, метнувшись к соседним деревьям, скрылась из вида. Наталья проводила птичек взглядом, посмотрела, как с потревоженных веток слетает и опускается на землю снег, вдохнула свежего морозного воздуха, который через открытое окно лениво вползал в комнату, и занесла ногу над приставленным к стене пуфиком, чтобы забраться с него на подоконник.

Дверной звонок прозвучал набатом. Наталья снова оцепенела – второй раз за какую-то минуту.

В детстве она часто играла со сверстниками в игру, которая называлась «Замри!». Несколько человек собирались на площадке, бегали, прыгали, выделывали разные фортели. Один из ребят наблюдал за проделками приятелей и в какой-то момент кричал: «Раз, два, три! Фигура на месте замри!». Услышав команду, дети мгновенно замирали в разных, порой нелепых и смешных позах и оставались в них до тех пор, пока «наблюдатель» не подходил к каждому из них и не давал следующую команду: «Отомри!». Некоторым приходилось ждать своей очереди в очень неудобном положении.

Тело Натальи буквально застыло в позе, которую она приняла в то мгновение, когда раздался звонок. Если бы это была игра, ее поза показалась бы приятелям забавной: она напоминала стоящую на одной ноге цаплю. По команде «Отомри!» «птица» вновь превратилась бы в человека, но Наталье такую команду никто не давал.

Женщина стояла не шелохнувшись. Она даже перестала дышать. Через несколько секунд звонок повторился. Тело Натальи дрогнуло, но ее поза не изменилась. «Отомри!» – настаивал колокольчик звонка, прозвучав в третий раз.

Наталья слышала эту команду, но не понимала, что она относится именно к ней. Казалось, ее мозг, настроенный на осуществление одной единственной цели, был не в состоянии переключиться на выполнение каких-то других, даже самых простых задач. Наконец, после четвертого звонка, повинуясь, скорее, инстинкту (раз звонят, надо пойти и посмотреть, кто пришел), чем осознанному решению, Наталья опустила задеревеневшую ногу на пол и, двигаясь, словно, сомнамбула, медленно направилась к двери.

– Кто? – каким-то чужим, не знакомым ей самой голосом спросила она.

Ответа не последовало.

Все так же повинуясь инстинкту, Наталья прильнула к дверному глазку.

На лестничной площадке никого не было.

В голове у Натальи немного прояснилось. Она начала осознавать реальность происходящего, но понять, действительно кто-то звонил или ей это показалось, никак не могла. Что-то заставило женщину открыть дверь – то ли все тот же инстинкт, то ли простое любопытство. Она выглянула наружу и, убедившись, что за дверью никого нет, хотела было захлопнуть створку, как вдруг услышала звонкий детский голос, доносившийся из отсека, в котором находился лифт:

– Пап, а там, вроде, открыли.

– Я слышал, – коротко ответил ребенку мужской голос.

В то же мгновение из-за угла появились две фигуры – молодого мужчины, почему-то державшего за спиной правую руку, и мальчика лет семи, за плечами которого висел школьный ранец.

– Здрасьте, теть Наташ, – улыбаясь, сказал мужчина.

– Здравствуйте, – вежливо поприветствовал растерявшуюся женщину ребенок.

Наталье хватило одного взгляда, чтобы понять: перед ней – отец и сын. Мальчик казался уменьшенной копией взрослого. В этом не было ничего удивительного – бывшей заведующей детским садом не раз приходилось видеть, как сильно некоторые дети бывают похожими на своих родителей. Наталью поразило другое: стоявшего перед ней мальчика она, оказывается, когда-то хорошо знала. Правда, это было очень давно – больше двадцати лет назад.

– Не может быть… Дима? – не отрывая взора от ребенка, каким-то сдавленным – как будто ей петлю на шею набросили – голосом произнесла Наталья.

– Надо же, узнали! – снова расплылся в улыбке мужчина. – Думал, вы меня и не вспомните – столько лет не виделись. Да, теть Наташ, это я, Дима Востриков, а это – Востриков-младший, которого зовут Матвеем.

– Дима, господи, Дима… – глядя то на мальчика, то на его отца, автоматически повторяла Наталья. – Не может быть… Дима… Дима Востриков…

Она так и стояла в дверном проеме, не делая даже намека на то, чтобы пригласить гостей в дом. Возникла неловкая пауза.

– Ну, почему же «не может быть», – не понимая, отчего у матери его школьного товарища такая странная реакция на их визит, пожал плечами Дмитрий. – Я действительно Дима Востриков.

Потом он внимательно посмотрел на женщину и, заметив, наконец, ее нарядное платье и элегантную прическу, по-своему истолковал ситуацию:

– Ой, Наталья Николаевна, вы, наверное, не одна или ждете кого-то! Мы, может, некстати?

Наталья молча смотрела на бывшего одноклассника сына. Кстати или некстати он сегодня позвонил в ее дверь? Вопрос, конечно, интересный, только вот ответа на него она пока не знает.

– Сегодня у Стасика юбилей, вот я и решил вас навестить. Думал, заодно и с сыном своим познакомлю. Только, мы, наверное, не вовремя, – словно оправдываясь, продолжал Востриков.

Так и не дождавшись от Натальи приглашения войти, он вытащил из-за спины руку и протянул ей букет желтых хризантем:

– Это вам. 

Наталья, наконец, «отмерла». Она приняла цветы, отступила немного вглубь коридора и сказала:

– Что же мы в дверях-то стоим? Проходите, ребятки, проходите.

– Ой, теть Наташ! А вы и раньше нас всегда так приглашали: «Проходите, ребятки, проходите!» – засмеялся Востриков, заходя в квартиру.
 
– Раздевайтесь и ступайте в комнату, – предложила гостям Наталья. – А я пойду цветы в воду поставлю и чайник включу.

– Да не надо никакого чаю, – все еще чувствуя неловкость оттого, что явился к матери Стасика без приглашения и даже без предварительного звонка, возразил Дима. – Мы ненадолго.

– Что значит «ненадолго»? Нет, без чаю я вас не отпущу. Сколько же мы не виделись? Лет семь, наверное?

«Да нет, поменьше – около пяти», – подумал Востриков, но возражать не стал и согласно кивнул.

«Конечно, он приходил на похороны Стасика, – подумала Наталья, – но я его не помню. Все друзья моего мальчика тогда казались мне на одно лицо, все голоса звучали одинаково…»

Через несколько минут она вошла в комнату, куда отправила гостей, и, увидев Дмитрия, застыла на месте. У парня был такой вид, как будто он только что стал свидетелем какой-то страшной катастрофы: его губы дрожали, а лицо было белым, как лист бумаги, которую Востриков держал в руке.

– Наталья Николаевна, что это? – тихим, но отчетливым голосом обратился он к матери погибшего друга. – Что это такое?

Посмотрев на бумагу, которой тряс перед ней Дима, Наталья оторопела. Как только Востриковы переступили порог ее дома, у нее почему-то вдруг вылетело из головы все, что она собиралась сделать несколько минут назад. Она забыла и про открытое окно, и про документы, специально разложенные на столе таким образом, чтобы на них сразу обратили внимание те, кто войдет в комнату после нее.

– Теть Наташ, что это значит – «Не хочу больше жить…»? Что вы собирались сделать? Почему здесь окно было открыто? Вы с ума сошли? – почти перешел на крик Востриков.

Наталья не успела ответить.

– Пап, не ругайся… – раздался тоненький голосок Вострикова-младшего.

Взрослые повернули головы к стоявшему в углу комнаты креслу, в котором, сжавшись в комочек, сидел Матвей. Мальчик испуганными глазами смотрел то на отца, то на не знакомую ему до сегодняшнего дня тетеньку. Ребенок не понимал, почему папа так рассердился – он никогда его таким не видел. Тетеньку Матвею было жалко – она показалась ему доброй, и мальчик расстроился из-за того, что папа на нее кричал.

– Сынок, иди на кухню и посмотри мультики, нам с тетей Наташей надо поговорить, – уже другим, более спокойным голосом попросил сына Востриков.

– У меня на кухне нет телевизора, – растерянно развела руками Наталья.

– И не надо. У него планшет в рюкзаке, – сказал Дима и снова обратился к мальчику:

– Иди, Матюшка, иди.

Как только Матвей вышел из комнаты, Дмитрий посмотрел Наталье в глаза и заговорил:

– Теть Наташ, я все понимаю. Терять самых близких людей больно, страшно. По себе знаю… Вы, может, не в курсе, вряд ли вам кто-нибудь сообщил, но меня тоже настигло большое горе. Я потерял Машеньку.

– Что?! – ужаснулась Наталья. – Как, когда это случилось?

– Два года назад. Она погибла в автокатастрофе. Разбилась на машине из-за какого-то отморозка, который решил погонять под кайфом.

– Господи, Дима… Беда-то какая! – обхватив лицо руками, качала головой Наталья.

– Беда, теть Наташ, еще какая беда… Сам не знаю, как я это выдержал. Первое время жить не хотелось, какие только мысли в голову не лезли. Ничего делать не мог, все из рук валилось. Отец один весь бизнес тянул, а мать от меня не отходила, боялась, как бы я с собой чего не сделал. Я свою Машульку больше жизни любил…

Дима замолчал и повернулся к окну. Наталья заметила, что его широкие, крепкие плечи опустились, спина ссутулилась, и весь он сразу как-то уменьшился, сжался, съежился. Если бы женщина не знала, сколько ему лет, могла бы подумать, что видит перед собой ровесника, а то и мужчину постарше.

Несколько секунд прошло в полной тишине. Неожиданно парень резко повернулся к Наталье лицом, и она увидела прежнего Диму.

– Мы, конечно, сволочи – ни разу вас не навестили, не поддержали после гибели Стаса. Друзья, называется… Наталья Николаевна, простите нас, если сможете, – начал каяться Востриков, но Наталья его остановила:

– Ну что ты, Димочка! Разве я не понимаю – у всех своих забот хватает, до меня ли вам было. И потом… Дело вовсе не в гибели Стасика, ведь почти пять лет прошло. Конечно, в первые дни мне тоже умереть хотелось, но у меня на руках была больная мама. Потом работа немного отвлекла, я кое-как начала в себя приходить. Нет, дело тут не в Стасике, вернее, не совсем в Стасике, хотя, конечно, и в Стасике тоже…

Наталья вдруг осеклась, оборвав свой сбивчивый монолог чуть ли не на полуслове. Зачем грузить своими проблемами другого, в общем-то, не слишком близкого человека, который все равно ничем ей не поможет?

– Теть Наташ, вы не волнуйтесь и расскажите все по порядку. Вы ведь не просто так написали эту записку (Дима кивком головы показал на лист бумаги, который он положил на стол) и… открыли окно. Если дело не в Стасике, или, как вы говорите, не совсем в Стасике, то в чем?

Наталья молчала. Она вдруг явственно ощутила, как замедляет свое движение бегущая по ее жилам кровь, как немеют ее руки и ноги, становится бесчувственным все ее тело, опустошается душа. Господи, как же не вовремя пришел к ней товарищ сына! Помешал осуществиться так основательно продуманному плану, зачем-то закрыл распахнутое настежь окно. Еще неизвестно, хватит ли у нее решимости открыть его снова…

– А мы чай будем пить? Чайник уже вскипел, – спросил появившийся в дверях Матвей, про которого взрослые, казалось, совсем забыли.

– Будем, – ответил за хозяйку Дмитрий. – Обязательно будем, немного погодя. Ты, сынок, посмотри еще парочку мультиков, а потом мы с тетей Наташей придем. Правда, теть Наташ?

Наталья кивнула, улыбнулась мальчику, проводила его взглядом и, когда тот вышел из комнаты, посмотрела на Вострикова. Она вдруг почувствовала, что в ее отношении к нему неожиданно произошла какая-то перемена. В Диме она теперь видела не просто школьного приятеля сына, а настоящего, серьезного, взрослого мужчину, которому можно довериться. И Наталья решилась – рассказала ему о вчерашнем визите Сивы и Калача.

Востриков слушал ее внимательно, не перебивая, лишь однажды уточнил, о какой сумме идет речь в расписке Стасика. Когда женщина закончила, Дмитрий спокойно, но настойчиво попросил:   

– Теть Наташ, сходите, пожалуйста, на кухню и угостите Матюшку чаем. Да и сами пару чашечек выпейте – это вам сейчас нужно. А я пока позвоню одному человечку, нашему с вами общему знакомому.

Когда через несколько минут Наталья вернулась в комнату, оставив Матвея допивать чай с печеньем и смотреть мультфильмы, Востриков все еще разговаривал по сотовому. Впрочем, разговором это можно было назвать с большой натяжкой, потому что Дима только слушал своего собеседника, изредка произнося междометия типа «ага», «угу», «ну-ну», и лишь в конце разговора коротко бросил: «Все ясно, Гарик, до связи!»

Выключив телефон, он обратился к Наталье:

– Ну, а теперь, Наталья Николаевна, садитесь на диван и слушайте меня внимательно. Я не юрист, и то знаю, что долгом можно назвать только ту сумму, которая указана в расписке должника, а вы мне сами сказали, что ни о каких процентах в ней нет и речи. Ведь так?

Наталья согласно кивнула.

– Так что, откуда взялись два миллиона, вообще не понятно. Это первое. Второе. Расписка никем не заверена, поэтому, даже суд, вполне возможно, не принял бы ее во внимание. И, наконец, третье. Наследники действительно несут ответственность по долгам наследодателя, но свои претензии они должны предъявлять своевременно. Существует такое понятие как срок исковой данности. В вашем случае он давно прошел. Это мне уже Гарик Леськин растолковал. А он у нас теперь знаете кто?

Наталья отрицательно покачала головой.

– А он у нас теперь заместитель районного прокурора…

Востриков многозначительно поднял вверх указательный палец и продолжил:

– … и за свои слова отвечает. Так что никакой долг на вас не висит.

Наталья хотела было сказать, что Сиву и Калача этими доводами не остановить, но Дмитрий ее опередил:

– Теперь о кредиторах. Честно говоря, я сначала удивился, когда вы сказали, что кто-то требует от вас заплатить долги Стаса. Еще тогда, ну, когда его не стало, мы с ребятами договорились, что ни один из нас не будет обращаться к вам по этому поводу.   

– Он многим был должен? И тебе тоже? – разволновалась Наталья.

– Это уже не важно, – отмахнулся Дима, – слушайте дальше. Лешка Сивушкин, он же Сива, вместе с Леськиным поступил на юрфак, но после первого семестра учебу бросил, снюхался где-то с полным отморозком Калачевым и вместе с ним пошел по кривой дорожке. Гарик сказал, что эта парочка пять лет назад получила по семь лет за разбой, но буквально на днях за хорошее поведение освободилась условно-досрочно. Если они будут вести себя плохо, быстро окажутся там, откуда прибыли. Сегодня же или, в крайнем случае, завтра с ними серьезно поговорят серьезные люди и разъяснят, что к чему. Так что, теть Наташ, эти уроды не только о долге, но и дорогу к вашему дому забудут.

Наталья застыла на диване в оцепенении. Она все еще не могла поверить, что всего один телефонный звонок избавил ее от проблемы, решить которую она собиралась куда более радикальным способом.

– Да очнитесь вы, наконец, – дотронувшись до ее плеча, сказал Востриков. – Все уже позади. Забудьте вы об этих придурках.

– Да, да, конечно, – тихо промолвила Наталья, – только…

– Что «только»? У вас еще какие-то проблемы?

– Да… То есть, нет. Проблема не у меня, а у одной девочки. Очень хорошей маленькой девочки и ее мамы.

Наталья поднялась с дивана, подошла к серванту, извлекла из него фотографию Настеньки, обрамленную простенькой деревянной рамочкой, и показала ее Диме:

– Вот у этой девочки. 

– Ой, это же Настя! Только она здесь еще маленькая, – раздался голос Матвея.

Дмитрий и Наталья даже не заметили, как он вошел в комнату. Мальчик взял снимок в руки, внимательно на него посмотрел и уверенно произнес:

– Ну да, точно Настя Золотарева. Она в нашем классе учится. Мы с ней друзья. Только она сейчас в школу не ходит, Ирина Викторовна говорит, что Настя болеет.

Потом он обратился к Наталье:

– А почему у вас ее фотка? Она что – ваша внучка?

– Девочка серьезно больна, – не ответив на вопрос Матвея, сказала Наталья. – Чтобы ее вылечить, нужны большие деньги. Очень большие…

– Сколько? – спросил Востриков.

– Полтора миллиона рублей.

– Ну, не такие уж и большие, – пожал плечами Дима.

– Для кого как, – возразила Наталья. – Для Настиной мамы – это просто неподъемная сумма. Вот я и решила оставить ей свою квартиру. Вчера сходила к нотариусу… Видел на столе завещание?

Востриков кивнул.

– Я подумала, пусть лучше на лечение девочки пойдет, чем Сиве и Калачу достанется, – сказала Наталья и горько вздохнула:

– Господи, что же теперь будет с малышкой… Оксане таких денег не собрать, а нужны они срочно.

– Пап, Настя умрет?  – тихо спросил Матвей.

Глаза мальчика наполнились слезами.

Востриков опустился перед сыном на корточки, почти вплотную приблизив к нему свое лицо, взял его за плечи и, легонько встряхнув, сказал.

– Что за ерунда пришла тебе в голову! Вы ведь с Настей друзья, правильно? 

– Да… – чуть слышно прошептал мальчик.

– А Востриковы друзей в беде не бросают. Ведь так? – серьезно спросил его Дмитрий

– Так! – сквозь слезы улыбнулся Матвей.

– Ну, а если так, – поднимаясь во весь рост, подвел черту Востриков-старший, – то давай собирайся и пойдем к твоей Насте. Будем решать ее проблемы. Адрес-то знаешь?

– Конечно! – обрадовался мальчик.

– Деточка, поставь, пожалуйста, фотографию в сервант, – попросила Матвея Наталья, – только осторожно – вазочку не зацепи, она…

«Дзынь», – звякнули разлетевшиеся по паркету кусочки фарфора.

«Она очень хрупкая и неустойчивая», – хотела предостеречь ребенка женщина, но не успела.

Разволновавшийся мальчик второпях задел вазочку уголком рамки, и она тут же скатилась на пол.

Никакой материальной ценности эта вещица собой не представляла. Особой красотой тоже не отличалась. По форме ваза напоминала приплюснутый, похожий на тыкву шарик белого цвета с выпуклыми розочками по бокам. Из-за узкого горлышка в сосуд не ставили цветы. Из-за слишком узкой в диаметре подножки он переворачивался при малейшем прикосновении. Не выбрасывали вазочку только потому, что «жила» она в семье неизвестное количество лет – еще Антонина Федоровна говорила, что помнит этот антиквариат столько, сколько себя. Чтобы предмет приносил хоть какую-то пользу, его использовали как контейнер для разной, чаще всего никому не нужной мелочевки.

Вот и сейчас вместе с осколками фарфора по всей комнате раскатились какие-то пуговицы, старые, еще советские, монеты и значки, потемневшие от времени наперстки и прочая дребедень.

– Ой! – воскликнул Матвей. – Извините, я сейчас все соберу.

– Да ладно, не беспокойся, я сама соберу. Вы лучше идите поскорей к Оксане и Настеньке, – торопила гостей Наталья.

– Нет, нет, вы сидите. Пять минут ничего не решают, – успокоил ее Дмитрий. – Мы все-таки помоложе, сами соберем. Так, Матюшка?

Востриковы быстро начали собирать с пола осколки разбитой вазы и ее содержимое.

– Теть Наташ, а это вы, наверное, в молодости носили? – засмеялся Востриков-старший, осторожно держа двумя пальцами маленькую стеклянную брошечку в виде розовой бабочки.

– Да, – грустно улыбнулась Наталья. – Когда-то и я была молодой и красивой.

– Вы и сейчас не старая и очень интересная женщина, – сказал Дима и, оторвав взгляд от монетки, которую с любопытством разглядывал, спросил:

– Кстати, а почему вы дома сидите, не работаете? Скучно, наверное, целыми днями в четырех стенах торчать? Или у вас со здоровьем не все в порядке?

– Здоровье в порядке, ноги только иногда побаливают. А что касается работы… Не знаю. Подруга мне тоже советует куда-нибудь устроиться, только кто меня, пенсионерку, на работу возьмет?

– А хотите, я вас возьму?

– Ты? И что же я буду делать? Машины мыть или полы в гараже?

– Какой гараж, теть Наташ! У меня сейчас самый крупный в городе автосервис. На днях новое кафе там открываю, мне позарез администратор нужен. Вас бы я с удовольствием взял, знаю, что на вас можно положиться. Ну так как? Согласны?

Наталья растерянно смотрела на Дмитрия. Его предложение было настолько неожиданным, что женщина даже не понимала, шутит он или говорит серьезно.

– Ну что? Договорились? Вот моя визитка, тут адрес, завтра в девять утра я вас жду, – сказал Востриков и, осмотрев паркет, добавил:

– Кажется, все собрали. Давай, Матюшка, одевайся, пойдем к твоей Насте.

– Сейчас, – ответил Матвей, заглядывая под кресло. – Там еще что-то валяется, я достану.

Мальчик пошарил под креслом, потом поднялся на ноги, подошел к Наталье, вытянул вперед руку и, разжав ладошку, спросил:

– Вот! Это вы тоже в молодости носили?

Ответа он не получил. Взглянув на предмет, который показывал ей ребенок, женщина неожиданно для Востриковых откинулась на спинку дивана, потеряв сознание.

Очнувшись, Наталья увидела лицо склонившегося над ней Дмитрия. Рядом с ним стоял испуганный Матвей.

– Теть Наташ, как вы? Вам плохо? Я сейчас «скорую» вызову, – засуетился Дима.

– Пе-ва-чки, – произнесла Наталья и, увеличив паузу между слогами непонятного Востриковым слова, повторила:

– Пе…  ва…  чки.

– Матюшка, иди-ка ты на кухню, – сказал сыну Дмитрий.

Он решил, что мальчику не стоит оставаться в одной комнате с человеком, у которого, кажется, что-то случилось с головой. Но Матвей не успел даже двинуться с места. Наталья вдруг крепко вцепилась в его руку – ту, в которой он все еще держал вытащенный из-под кресла предмет.

– Вы хотите колечко? – испуганно спросил ребенок и протянул ей найденную вещицу. – Вот, возьмите, оно же ваше, я для вас его доставал.

При виде кроваво-красного камня, обрамленного сверкающими бриллиантами, едва пришедшая в себя женщина застонала и снова чуть не лишилась чувств.

– Дима, не надо никакой «скорой»! – увидев, что Востриков нажимает кнопки мобильника, остановила его Наталья. – Со мной все в порядке. Не бойся – я не сошла с ума («Хотя – господи! – может быть, и схожу», – подумала она про себя), я вам сейчас все объясню. 

Востриков-старший устроился рядом с хозяйкой квартиры на диване, а Матвей расположился в кресле, из-под которого выудил драгоценность.

– Этот перстень – реликвия нашей семьи, – начала повествование Наталья. – О том, как он к нам попал, я расскажу как-нибудь в другой раз – это интересная, но длинная история. Сейчас важнее другое…

Вам, наверное, показалось странным, что, увидев перстень в руке Матвея, я лишилась чувств. Не знаю, как я вообще осталась жива после такого потрясения. Дело в том, что эта драгоценность хранилась у нас со времен революции, но лет пять назад она исчезла из нашего дома. Я тогда грешила на Стасика – думала, он продал перстень, а деньги проиграл. А теперь выяснилось, что мой сын, слава богу, не виноват в его исчезновении. Если бы не Матвей, я бы, возможно, никогда не узнала правду.

Наталья с облегчением вздохнула и продолжила:

– Сколько стоит кольцо, я не знаю, но, думаю, оно очень дорогое. Теперь его можно будет продать, а деньги отдать Оксане на лечение Настеньки. Димочка, ты мне в этом поможешь?

– Нет, – отрезал Востриков. – Зачем же продавать семейную реликвию?

– А как же Настя? – с тревогой посмотрел на отца Матвей.

– А что Настя? По-моему, мы уже обо всем договорились. Сейчас отправимся к твоей Насте и займемся ее проблемой. А перстень пусть остается у тети Наташи – он не должен покидать семью.

– Так нет у меня никакой семьи, – сказала Наталья.

– Теть Наташ, еще не вечер, – улыбнулся ей Дима. – Какие ваши годы! Мы вас еще замуж выдадим! У нас в автосервисе знаете какие мужички работают?

– Господи, Дима, не смеши меня, – отмахнулась Наталья.

– А что? Я вполне серьезно. Человек не должен жить один, теть Наташ. Если бы не Матюшка, не знаю, как бы я выжил после всего, что случилось…

– Пап, ну мы скоро пойдем к Насте? – прервал разговор взрослых Матвей.

– Все. Сейчас пойдем, – пообещал сыну Востриков. – Действительно, засиделись мы с тобой у тети Наташи, пошли одеваться.

Перед выходом Дима и Матвей повернулись к Наталье, чтобы попрощаться.

– Ой, теть Наташ! Чуть не забыл! – спохватился вдруг Дмитрий. – Про какие такие певачки вы говорили? Или это… в бессознательном состоянии вам что-то пригрезилось?

– Ничего мне не пригрезилось, Димочка, – улыбнулась Наталья. – Эта история тоже связана с перстнем. Хранилась реликвия нашей семьи в ящике серванта, на аренду банковской ячейки у нас просто не было денег. И хотя Стасик даже не знал о ее существовании, он вполне мог случайно наткнуться на драгоценность и проиграть ее. Скорее всего, он даже не догадался бы об истинной стоимости перстня.

– Неужели Стас был способен на такое? – удивился Востриков.

– Увы, Дима, способен. Если бы ты знал, какая это страшная зависимость. Думаю, кольцо просто не попалось Стасику на глаза, иначе бы его у нас не было.

Моя мама, бабушка Стасика, знала о пристрастии внука к игровым автоматам и очень боялась, как бы он не вынес кольцо из дома. Видимо, поэтому она и решила перепрятать драгоценность в вазочку, куда Стасик вряд ли бы заглянул. Она собиралась мне сказать об этом, но именно в тот самый день у нее случился инсульт. Маму парализовало, у нее отнялась речь. Она с огромным трудом невнятно произносила одни и те же обрывки слов, которые я так и не смогла понять. Теперь я знаю, что она хотела сказать: «Перстень – в вазочке».

– Получается, если бы Матюшка случайно не разбил эту вазу, вы бы, возможно, никогда не узнали о том, где хранится кольцо! – воскликнул Дмитрий. – Ничего не скажешь – интересная история.

– С этим перстнем связано много легенд. Я их обязательно расскажу, но в другой раз. А сейчас вам действительно пора к Золотаревым, – напомнила гостям Наталья.

«До чего же они все-таки похожи! – подумала она, когда Востриковы вышли из подъезда и повернулись к окнам ее квартиры, чтобы помахать ей рукой. – И ведь не только внешне… У них одинаковая судьба – оба потеряли самого близкого человека, оба в каком-то смысле теперь одиноки, и это не правильно. Диме нужна жена, а Матюшке мама. Им нужна хорошая, трудолюбивая, умная женщина. Такая, как Оксана…»

Когда Дима и Матвей скрылись из вида, Наталья отвернулась от окна и уперлась взглядом в сумки с продуктами, которые почти сутки пролежали в кухне на полу.

– Господи, разберу я, наконец, эти пакеты? – всплеснула она руками и, поглядев на циферблат стоявшего на холодильнике будильника, засуетилась:

– Скоро Зина придет, а у меня еще ничего не готово!

Потом, решив, что успеет к приходу подруги испечь «шарлотку» и нарезать салатиков (тем более, что сама она уже одета и накрашена), Наталья начала вытаскивать из пакетов упаковки с продуктами.

«Хорошо все-таки, что этот супермаркет открыли, – подумала она. – От дома, конечно, далековато, зато каждую свеколку-морковку-картофелинку можно самой выбрать, да еще акции всякие бывают…»


Декабрь, 2014.