Чужая сука? Что-то другое? Блеск мокрых рельсов. И – креоген, креозот? Чем там пропитывают шпалы? Чернота «чугунки». Пустоты полустанков…
– Обед на столе! Ты готов?
– Мою руки и иду!
Катя оглядела стол. Закуска: грузди с луком, огурчики хрусткие. Водка мерцает, борщ дымится…
Как тебе не стыдно, Катька! У него такая тяжелая работа – с этими вечными разъездами, в любое время года, черт те куда. А ты! Ты бы вот попробовала как он… В холод, в осень – переться куда-то к Муньке в задницу, вести переговоры с Тит Титычами и Сил Силычами. Бр-р-р…
Она заглянула к себе в мобильник: смс-ки всё не было.
– Так-так… Отобедаем, значить, чем Бог послал!
– Груздичков, груздичков отведайте, дражайший.
– Выпьешь со мной?
– Не, не могу. Мне еще за руль.
– Ну, тогда, Катерина Владимировна, ваше здоровье!
Выпил, крякнул. Еще не дома, но вот-вот… Вот борщ доест и будет будто и не уезжал. Домашний, свой…
– …Куда поедешь-то, Катюш?
– Да попечительский совет собирают. Насчет Нового года. Ну, ёлка, там, экскурсии…
– …Как тут Колька без меня?
– Скучал. Крал твою футболку и спал в ней. Да всё как всегда.
– Сколько у него уроков сегодня?
– Восемь. Часа через два придет. Ты же дома будешь?
– Да уж это сто процентов. Накатался по горло…
Видно: устал. Белки глаз розовые. И рука, вон, дрожит, бутылку о край рюмки колотит. Теперь наверняка никуда не поедет. До самого Нового года. А там для бизнеса мертвое время – числа до 10 января. Надо взять Кольку и всем вместе – на дачу, на лыжах покататься. И потом еще нужно новый телевизор купить – диагональ побольше и с интернетом. А старый – на дачу. Тут все оч. удачно складывается. Только бы на рождественские скидки попасть. Бывает, «ящики» за полцены расходятся. Рождество… Хорошо, когда все дома!
Повезло тебе, Катька. Ну, признайся: повезло! Муж умница, бизнесмен. Любит. Квартира большущая в центре Москвы. И потом – дача на Николиной, машина, еще машина – подруги завидуют. Это ведь просто из зависти Наташка, змеюка, в том году к нему клеилась. Сама-то всё одна да одна – ну и сорвало крышу девке. А что он ее на кухне лапал, так это спьяну. Да и чего там лапать-то, если разобраться? Он же не такой совсем. Весь в бизнесе своем, во встречах, в командировках. Вон как устает…
Она вновь заглянула в мобильник: ни смс-ки, ни вацапки.
– Ну, как съездил, все нормально?
– Нормально.
– Город-то ничего – Калуга? Там, вроде, Мичурин родился?
– Циолковский!
– А!
– Там теперь его дом-музей. Да еще музей космонавтики в три этажа. А вообще-то город красивый, над Окой стоит.
– Фотки делал?
– Ну сделал парочку.
– Покажешь?
Старый город – кусками – на фотках. Сизарь корку клюет, а воробьишка крошки ворует. Булыжник как в Москве, на Красной площади. Какой-то домик купеческий – в глубине двора, под старым деревом голым. Изгиб водосточной трубы кренделем, на нем сдутый воздушный шарик висит.
– А это-то что?
– Это я прямо из номера сфотал. У меня номер был под самой крышей. А этот шарик, считай, перед окном висел. Сам не знаю, чего он мне. Настроение… Помнишь, у Окуджавы: «Девочка плачет, а шарик улетел…» Недалеко, выходит.
Мобильник заговорщически свистнул: смс-ка! «Наконец-то…» Эх, Катька!..
--------------------
Она припарковалась в глубине квартала, прямо под окнами гостиницы. Повезло. В прошлый раз тут везде машин было как на похоронах пахана и она ткнула «Фордик» кое-как, к мусорным контейнерам, спугнув пару бомжей, в три этажа обложивших «дуру-бабу».
Следующее испытание – ресепшен. Невидящие глаза администраторши безразлично поднялись над стойкой: «Добрый вечер!» «Я в ресторан». «Конечно, пожалуйста».
Катя в миг пролетела сквозь строй нумеров. Ей все казалось, из-за какой-нибудь двери вот-вот вырвутся стыдные стоны, тяжкая одышка мужичищи, скрип кровати… Но все было тихо – и тут пронесло!
Он вскочил ей навстречу, решительный, ловкий, принял шубку, проводил к столику. В ресторанчике попахивало жарехой, но зато, кроме них, никого не было.
Они перекусили в легкую – салатиками – и выпили по бокалу сухого белого. Он сыпал историями и анекдотами. Ей казалось: он волнуется, как и она.
Они опять прошли мимо ресепшена и стали подниматься по лестнице на самый верхний, третий этаж. В пролете между вторым и третьим он обхватил ее за плечи и хотел поцеловать. Она не далась: могли увидеть.
Ей не хватало воздуха. То ли лестница была слишком крутая, то ли мужской напор сбивал дыхание. «Вот сейчас, вот сейчас…»
Он открыл номер, они вошли. Посреди номера – громадная постель. В проеме между портьерами – лиловое небо.
«Надо портьеры задернуть…» Она не успела даже сапоги снять. Он набросился, одним движением спустил колготки и трусики, вошёл…
Она, как стреноженная лошадка, топталась по прихожей, принимала, обмирала, умирала…
--------------------
Он ушел в душ. Она сладко потянулась поперек постели. Сквозь шорох падающей воды пробивалось околомузыкальное мужское мычание. «По утрам он пел в сортире», – вспомнилось... Что за ерунда лезет в голову? Он же мачо. Нет, «мачо» – что-то чужое. А он…
Сколько, кстати, время? В номере была лиловая полутьма. Она потянулась за мобильником. Одно сообщение – от Коли: «Мама, где ты?» «На попечительском совете, – набрала, не задумываясь. – А где папа?» «Спит». Хорошо, когда все дома.
А портьеры так и не задернули… Она улыбнулась. «Кто-то увидит…», ресепшен, парковка, бомжи, паханы – все страхи остались где-то там, в тусклом прошлом. А сейчас всё так чудесно! Такая легкость в ногах!
Номер стал ей тесен. Она бросилась к проему между портьерами… И отшатнулась, как от пощечины. За окном, на изгибе водосточной трубы висел сдутый воздушный шарик.