(Сможем ли мы собрать рассыпанную арфу Давида?)
Для того, чтобы выстоять в межцивилизационном конфликте, еврейскому миру и всей иудео-христианской цивилизации необходимо собрать воедино все распыленные интеллектуальные и волевые ресурсы жизнеспособности. Творческие наработки отдельных авторов, в этом отношении, тоже являются «пылинками».
Поводом к написанию данной работы послужило начальное знакомство с материалами Григория Туберта и его «простенькое» четверостишие показалось ключом к пониманию базового смысла объемного труда. Я бы сейчас определил его так: мужество осмыслить непомерно сложный объект – ощущение мирозданческой системы – в условиях назревания цивилизационной катастрофы.
1. Чтобы произведение «работало» автору надо четко определять целевого «потребителя»
2. Потребность – отмобилизовать накопленный культурный потенциал для формирования идеологического настроя на победу в противостоянии иноцивилизационному накату
3. Культурно-идеологическая мощь линии БАЙРОН-ЛЕРМОНТОВ-НИЦШЕ
4. Объективная необходимость автору художественного произведения или результата исследования собственными усилиями определять «ПОТРЕБИТЕЛЯ» и значимую пользу «ПОТРЕБИТЕЛЯ» от авторского продукта
5. Каналы обмена творческими результатами в межязыковом пространстве – мощный цивилизационный ресурс
6. Сила невербальных средств воздействия на читателей
7. Итак, РЕКОМЕНДАЦИИ
==========
1. Чтобы произведение «работало» автору надо четко определять целевого «потребителя»
При определении возможностей формирования соавторской группы по подготовке тома с условным названием «Богатство Лермонтовского наследия – для решения проблем существования Израиля в контексте проблем сохранения иудео-христианской цивилизации при межцивилизационном конфликте» выявлен комплекс наработок Григория Туберта, включая и прямую связку с лермонтовским мировосприятием:
http://amkob113.narod.ru/tubert/tb-7.html:
«Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!»
(М.Лермонтов)
На переходе к старому городу,
Старец аккорды на лире берет,
Ногу на камень поставив, поет,
Ветер вздувает рыжую бороду.
Учитывая продекларированную эпиграфом смысловую связку этого четверостишия через имя М. Лермонтова с целой системой важных отношений, само четверостишие можно принять как смысловой ключ к всему наработанному Г. Тубертом (1).
Какой проблемой и каким вариантом её возможного решения был захвачен человек, когда при встрече с уличным музыкантом у него возник ассоциативный ряд «моя проблема-Лермонтов-Байроновкий Саул с Давидом»? Судя по культурологическим выводам из своего исследования, проблема, которая «мучает» исследователя, - «включение в мировое культурное поле мировоззренческого богатства иврита с благотворными последствиями для развития политической ситуации в мире». Значит, начатое стихотворение с обозначенным ассоциативным рядом надо завершить, хотя бы, прозаическим пояснением.
Этот комплекс авторских наработок – один из множества типичных случаев, когда содержательная авторская работа не имеет в себе ясных указаний на то, кем и при решении каких проблем могли бы быть использованы её результаты, где их применение оказалось бы наиболее актуальным и значимым.
Для того, чтобы результаты работы были включены в активные процессы культуры в её взаимодействии с другими составляющими жизни, нужна четкая привязка предлагаемой авторской наработки к «великой цели» - коллективной цели, в рамках которой четко нужно обозначить ту подцель и задачу, решению которой служит данная наработка.
Опыт общения со многими израильскими и российскими самодеятельными разработчиками (на той или иной степени глубины и ответственности) культурно-идеологической тематики показал, что весьма распространенным в этой среде является настроение типа:
- я выявил практически очень важные зависимости; если те, кому они радикально могут помочь в их работах и делах, узнают, то будет им счастье; если они пока не знают о моей наработке, то это их проблема, а я проинформировал мир в меру своих возможностей.
Эта убежденность в том, что наработаны очень важные представления, отличает нас от библейского-байроновского-лермонтовского Давида в том состоянии, когда он еще не знал, что может так мощно сыграть для Саула. Так, надо ли нам ждать, пока Саул призовет нас? И что это такое – «Саул» в современном Израиле - Израиле, которому четко объявлено, что ему не быть? или, шире, в современном мире, где расползается и набухает исламофундаменталистская цивилизация?
Нет оснований подозревать Г. Туберта в искусственном конъюнктурном присоединении себя к линии Байрон-Лермонтов. Скорее всего, почувствовав и пытаясь осознать и описать мировоззренческую насыщенность в древнем иврите (основной предмет исследования Г. Туберта), автор ищет возможности сопряжения этих мировоззренческих открытий с полем Большой мировоззренческой культуры. И данное четверостишие – обозначение, метка такого сопряжения. Но, дальше обозначения не пошел – сосредоточенность на трудоемкой работе выявления мировоззренческого богатства иврита не позволяет углубляться в обозначенные ответвления. Это обстоятельство еще раз указывает на то, что отдельным исследователям, писателям, философам имеет смысл искать пути координации своих работ, чтобы сообща сформировать целостные, системные и потому практически полезные наработки.
========
2. Потребность – отмобилизовать накопленный культурный потенциал для формирования идеологического настроя на победу в противостоянии иноцивилизационному накату
Испытания, которые предстоят Израилю и еврейскому народу, требуют взять сначала лермонтовскую стойкость, затем ницшевскую готовность к действию.
Лермонтов побуждает не прятаться от трагичности положения, признать, отмобилизоваться принять трагическую правду жизни. Ницше побуждает отмобилизовать свой человеческий (сверхчеловеческий?) ресурс для победного противостояния страшному врагу.
У Г. Туберта есть ощущение найденности мощного ресурса для той ситуации, в которой оказалась иудео-христианская цивилизация. И есть неосознанное ощущение, что этот ресурс может стать действующим активом в сочетании с определенными элементами байроновско-лермонтовского наследия.
Осмысливаемй цивилизационной культурой библейский Давид на каждом этапе нашего развития участвовал в мировоззренческих и мироотношенческих переживаниях. Духовная доблесть Давида проявлялась не только через музыку, восстанавливающую способность продолжать жить, но и через его способность к поступкам. В 1824 году опубликовано стихотворение «Давид» А. С. Грибоедова, программное по образу героя — воинствующего «певца-пророка», образа, связанного с позицией группы поэтов, которую возглавлял Грибоедов и к которой с 1821 года примкнул его друг Кюхельбекер. Образ Давида отменял «образ … бездейственного поэта-ленивца, мудреца-эпикурейца», повлиял на пушкинского «Пророка», причем черты грибоедовского пророка-бойца сменены у Пушкина чертами пророка-проповедника, а в «Пророке» Лермонтова главным станет конфликт поэта-пророка с толпой (2). Если мы дерзаем продолжать эту линию, а угроза Израилю и угроза нашей цивилизации взывают к этому, то не имеет смысла замыкаться в своей узкой теме и ждать, когда тебя найдут и оценят другие. Нужно содержательно определить то целое, общее, частью чего может стать твой продукт, найти разработчиков смежных продуктов и стыковать все детали в механизм выживания.
Вот стих А. Грибоедова (http://feb-web.ru/feb/griboed/texts/svs/svs-343-.htm):
Что ж сии
Велики братия мои!
Кичливы крепостью телесной!
Но в них дух божий, бога сил,
Господень дух не препочил.
Иноплеменнику не с ними,
Далече страх я отгоня,
Во сретенье исшел: меня
Он проклял идолми своими;
Но я мечом над ним взыграл,
Сразил его и обезглавил,
И стыд отечества отъял,
Сынов Израиля прославил.
Мы не должны быть «кичливы» «крепостью» своих продуктов – братья Давидовы нам не пример в подражание.
На этой линии находится Рильке с его «David singt vor Saul» - Давид поет Саулу.
I
Царь, ты слышишь, как моя игра
дали расшвыряла, край за краем?
Вихрем нас относит к звездным стаям,
наконец, мы ливнем ниспадаем.
Там, где мы, всему цвести пора.
Девы, что тобою зажжены,
в женщин расцвели, меня тревожа.
Ты их запах ощущаешь тоже.
Мальчики стоят, напряжены,
у дверей волнуясь, в них не вхожи.
Все вернуть я музыкою прочу!
Но дрожит неверно взятый тон.
Эти ночи, царь, о эти ночи!
Помнишь, как в часы любви воочью
расцветала красота тех жен!
Память я твою о них, о юных,
подберу. Но на каких же струнах
я возьму их темный, страстный стон?
II
Царь, ты все это имел в избытке,
жизнью исполинскою своей
смял мои потуги и попытки —
так возьми же арфу и разбей:
ты ее уж обобрал до нитки,
словно с дерева сорвал плоды.
И теперь в ветвях видна сквозная
даль времен, которых я не знаю,
дней грядущих светятся гряды.
Запретил бы спать мне с арфой, право!
Иль другое мне не по плечу?
Иль ты думаешь, что я октавы
тела женского не ухвачу?
Царь, со мной во тьме играя в прятки,
все же ты теперь в моих руках.
Песнь мою не смять, не сморщить в складки,
только холод нас пробрал впотьмах.
Сердцем сирый я, а ты — заблудший.
Оба мы повисли в черной туче
бешенства, переплетаясь в схватке,
и друг в друга впившись впопыхах.
В этом единеньи чья заслуга?
Царь, мы в дух преобразили вес.
Нам бы впредь не отпускать друг друга —
юношу и старца — мчась по кругу
чуть ли не созвездьем средь небес.
Каждый из нас в своем исследовании вышел на определение какой-то части той мировой гармонии, которая породила и поддерживает в себе жизнь. Переживаем «удивительное ощущение слитности с мировой гармонией» подобно тому, как есть явственное ощущение «космизма» в поэтическом мире Рильке. «К этому ощущению гармонии с миром искусство Рильке приходит через борьбу стилистических и бытийных диссонансов, через катарсис, через чувство боли, через муку образов неистовых, страстных, порой непереносимо безобразных, даже отталкивающих, через контраст виртуозной внешней музыкальности и глубочайшего внутреннего драматизма». Такое же происходило с каждым из нас. И выстраданные в такой внутренней борьбе наши частные результаты надо складывать в как можно более целостные фрагменты мировой гармонии, чтобы удерживать и, по-возможности, мирно расширять пространство нашей цивилизации.
=========
3. Культурно-идеологическая мощь линии БАЙРОН-ЛЕРМОНТОВ-НИЦШЕ
В лирике Байрона и привычные всем темы любви, и высокие философские мотивы. «Душа моя мрачна» относится к циклу философских стихотворений, тема душевной грусти, тоски, горечи и страдания сочетается с темой все ещё присутствующей надежды на то, что «звуки рая» не покинули его настроение и нет еще готовности примириться с «грозным часом». Герой хочет исторгнуть слёзы, чтобы пробудилась надежда и отрешиться от страданий.
В условиях иноцивилизационного наката и израильтянам, и евреям по всему миру, и всему населению иудео-христианского мира предлагаются ОТВЛЕКАЮЩИЕ «веселья звуки» в разных вариантах. Например, 1) в виде писательства на интернет-сайтах и в «писательских» объединениях или 2) в виде объемной до бесконечности учебы на курсах якобы каббалы в системе М. Лайтмана, и т. п. Поэтому, так объективно востребованы призывы возврата к действительности и действительным жизненным процессам – к «звукам рая». «Пусть будет песнь твоя дика» в контрасте к ложно-отвлекающему «веселью».
Лирический герой призывает бежать от безудержного веселья, полного страданий и мучений. В нем бурлит жизнь, что показывает его истинную мужественность и натуру бойца.
М. Ю. Лермонтов перевёл три стихотворения Дж. Байрона: «Прости», «В альбом» и «Душа моя мрачна».
В. Г. Белинский отметил внутреннюю близость перевода Лермонтова
к основному содержанию его творчества: «Это боль сердца, тяжкие вздохи
груди; это надгробные надписи на памятниках погибших радостей...» (3).
Я молод; но кипят на сердце звуки
И Байрона достигнуть я хотел;
У нас одна душа, одни и те же муки, ...
Без сохранения внешней формы стиха Лермонтов ввел в русскоязычное пространство эмоционально потрясающий мировоззренческий и волевой импульс:
My soul is dark- Oh! Quickly string
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
The harp I yet can brook to hear
Вот арфа золотая:
And let thy gentle fingers fling
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Its melting murmurs o’er mine ear.
Пробудят в струнах звуки рая.
If in this heart a hope be dear,
И если не вовек надежды рок унёс,-
That sound shall charm it forth again:
Они в груди моей проснутся,
If in these eyes there lurk a tear,
И если есть в очах застывших капля слёз,
‘Twill flow, and cease to burn my brain.
Они растают и прольются.
But bid the strain be wild and deep,
Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,
Nor let thy notes of joy be first:
Мне тягостны веселья звуки!
I tell thee, minstrel, I must weep,
Я говорю тебе: я слёз хочу, певец,
Or else this heavy heart will burst,
Иль разорвётся грудь от муки.
For it hath been by sorrow nursed,
Страданьями была упитана она,
And ached in sleepless silence long,
Томилась долго и безмолвно,
And now ‘tis doomed to know the worst,
И грозный час настал- теперь она полна,
And break at once- or yield to song.
Как кубок смерти, яда полный!
J. G. Byron, 1815 М. Ю. Лермонтов, 1836
Верим мы или не верим в Творца, есть нечто, что мы не разумом, а душой принимаем как свою жизненную задачу. У Байрона это – свобода, республика, у Лермонтова, видимо, познание действительного смысла данности жизни (вне посреднически-церковного, вне государственно-идеологического, вне общественно-морального) и исполнение этого смысла. Для нас, пишущих на израильскую, еврейскую тему – конкретизация смыслов существования народа, выявление исторических тенденций и осуществление действий по сохранению народа, государства, своих близких, в том числе – в сохранении той цивилизации, которая выстроена с нашим участием. И в наших литературных произведениях должны отражаться, с художественной силой, эти поиски и находки.
Смыслонаполненные произведения, выполненные на высоком художественном уровне, будут «расшифровываться» и объясняться современниками и последующими поколениями. Но, авторам произведений полезно опасаться переоценки себя, опасаться самообольщения и потому полезно попытаться самим «расшифровать» предполагаемые глубокие и значимые смыслы своих продуктов. Если такие смыслы действительно имеются, то авторское пояснение тоже может оказаться ценным продуктом. Ну, а если таких смыслов не оказалось, то автор сможет упокоиться в отношении себя и не быть навязчивым, не переживать претензий в отношении общественности.
Композиционно у Байрона - переплетение двух тем: темы мрачного состояния души (“My soul is dark”) и темы надежды на преодоление этой угнетённости. Первая находит своё воплощение в просьбе, чтобы песнь была мрачной, в образе слезы, жгущей мозг, в опасении, что “сердце разорвётся” (“heart will burst”) и “осуждено … разбиться” (“break”). Но сюда вплетается и вторая тема - мысль, что этого можно избежать, надежда, что слеза перестанет жечь мозг, а сердце, поддавшись песне (“yield to song”), спасётся. И придет черёд звукам радости.
В мировоззрении и мироощущении Лермонтова философия, равно как история и другие области мысли, присутствуют не отвлеченно, не в чистом теоретическом виде, а как руководство к действию - на пути размышления. Выстраивалась целостная идейная программа этического и эстетического отношения и работы. Отвлеченная мысль, если она не переходит в жизненную программу, эстетический или этический принцип деятельности, не являлась для него существенной; на первом плане были воля, стремление к великой цели, которая является «венцом стремления, когда она необходима».
Поэтико-мировозренческую линию Байрон-Лермонтов продолжил Ницше, выведя её в еще большей степени на мироотношенческий, действенный уровень (4. 5).
========
4. Объективная необходимость автору художественного произведения или результата исследования собственными усилиями определять «ПОТРЕБИТЕЛЯ» и значимую пользу «ПОТРЕБИТЕЛЯ» от авторского продукта
В черновых тетрадях Марины Цветаевой есть записи, среди прочего, о царе Сауле и о Давиде. Расшифровка записей, в сочетании со стихами, позволяет понять её видение и переживание масштабных исторических процессов и событий, смыслы и содержание её отношений с Пастернаком, Тарковским и другими. Но, не каждый пишущий стихи может рассчитывать на то, что кто-то в настоящем или в будущем займется извлечением и расшифровкой глубоких смыслов в его стихах. Лучше самому попытаться увидеть и описать глубокие смыслы, которые подозреваешь вложенными в своих строках. Просто ощущения, что ты что-то важное уловил и передал в своем стихотворении, мало, – если ты хоть как-то не можешь обозначить содержание этого «важного», есть опасность, что ты самообольщаешься в своем открытии.
Моё предположение в отношении анализируемого четверостишия Г. Туберта - родилось четверостишие, которое при беглом читательском просмотре приятно прочитать, ни за что не зацепившись мыслью, и тут же забыть, будучи поглощенным бытовыми или более существенными проблемами. А самому автору свое детище приятно, да и, в глубине души таится надежда о том, что уловил что-то неизъяснимо важное и передал тонко чувствующим читателям – которые и должны ОЦЕНИТЬ!
Многие авторы литературных произведений или результатов исследований обратились к писательству или к исследованиям в связи с выходом в пенсионное состояние или переездом в другую страну с потерей привычного статуса. В этом состоянии часто не удавалось обрести понимание и умение действовать в обществе частной инициативы. В традиционных обществах частной инициативы проводилась и проводится работа по освоению, так называемой, «коммерциализации творческих продуктов». Под «коммерциализацией» имеется в виду не только нахождение денежного покупателя и получение денег, но и:
а) нахождение целевых «потребителей» - тех, потребности кого может удовлетворить данный творческий продукт;
б) четкое определение в творческом продукте его «товарных» содержаний – содержаний, которые могут составить удовлетворяющее воздействие на выявленные потребности целевых «потребителей»;
в) информирование найденных целевых «потребителей» об их потребностях и о способности данного творческого продукта удовлетворить эти потребности;
г) предоставление «потребителю» данного творческого продукта и получение ожидаемого вознаграждения – денег, признания и т. д.
Может быть, за рассматриваемым четверостишием таится не извлеченное из подсознания что-то очень существенное для осмысления всего наработанного Автором. И если напрячься, глубже и четче осмыслить самого себя, то удастся четче и глубже понять ОБЩЕСТВЕННУЮ ПОЛЕЗНОСТЬ в своем продукте и ПЕРЕДАТЬ эту полезность людям.
========
5. Каналы обмена творческими результатами в межязыковом пространстве – мощный цивилизационный ресурс
Для выявления некоторых ориентиров к ЭФФЕКТИВНОМУ (не декларативному!) подключению наработок Автора к линии Байрон-Лермонтов рассмотрим примеры переводческих наработок в области присвоения байроновской мировоззренческой и мироотношенческой силы полем русскоязычной культуры. Воспользуемся материалом известного специалиста Н. М. Демуровой (6).
Во второй половине века многих поэтов и переводчиков снова и снова манило к себе наследие Байрона. С особым усердием переводили «Еврейские мелодии». Существуют десятки самых различных переводов этого цикла.
Х1Х-начало ХХ веков это период испытания российской жизнеспособности наработок английского поэта. Десятки имен, сотни попыток истолкования, но среди них – лишь отдельные удачи. Основная причина - многие поэты искали в Байроне самих себя, со своими поэтическими установками и идиосинкразиями. Лишь в исключительных случаях – Лермонтов, Тургенев, Брюсов, Блок – происходило «чудо слияния».
Павел Козлов, видный поэт и переводчик того времени; тогдашняя критика неизменно отмечала - он переводит «чисто байроновским стихом»:
Душа моя объята тьмою...
Певец, скорее арфы звон
Ты пробуди своей игрою
Пускай мой слух лелеет он.
И если сердца святы грезы,
Откликнусь я; коль может течь
Слеза из глаз, то хлынут слезы
И перестанут мозг мне жечь.
Пусть в песне той молчит отрада;
В напеве будь уныл и дик.
Поверь певец - мне плакать надо.
Иль разорвется сердце вмиг.
Оно томимо вечной скукой,
Тоской взлелеяно оно.
И вот покончить разом с мукой
Иль песни власть признать должно. http://imadin12.narod.ru/entexts/byron6.html
У современного читателя перевод этот может вызвать недоумение - душещипательный романс с «последний луч пурпурного заката»? «святые грёзы», «молчащая отрада», «сердце, рвущееся вмиг»? Особая манерность, свойственная той эпохе, настолько сильна, что заглушает байроновские интонации даже в случае, когда перевод сделан, как покажется, текстуально достаточно близко. «Байроническая мода» настолько захлестнула вторую половину века, что ей поддались даже поэты Л. Мей, А. Фет, А. Толстой, А. Майков, Аполлон Григорьев.
Стихотворение Байрона My Soul Is Dark из цикла «Еврейские мелодии» переводили на русский язык поэты и переводчики Н. Гнедич, П. Волков, П. Козлов. Одним из лучших образцов переводческого искусства и прекрасным самостоятельным произведением остается «Душа моя мрачна» М. Ю. Лермонтова.
Вот Гнедич Николай Иванович, 1824:
Мелодия
Душе моей грустно! Спой песню, певец!
Любезен глас арфы душе и унылой.
Мой слух очаруй ты волшебством сердец,
Гармонии сладкой всемощною силой.
Коль искра надежды есть в сердце моем,
Ее вдохновенная арфа пробудит;
Когда хоть слеза сохранилася в нем,
Прольется, и сердце сжигать мне не будет.
Но песни печали, певец, мне воспой:
Для радости сердце мое уж не бьется;
Заставь меня плакать; иль долгой тоской
Гнетомое сердце мое разорвется!
Довольно страдал я, довольно терпел;
Устал я! — Пусть сердце или сокрушится
И кончит земной мой несносный удел,
Иль с жизнию арфой златой примирится.
Из этого хора выделяется голос А. Н. Плещеева, революционера-демократа, за спиной которого и смертный приговор, и царская ссылка. Ему, конечно, была особенно дорога гражданская лирика Байрона и в переводах отразилась особая, глубоко личная интонация:
Когда был страшный мрак кругом,
И гас рассудок мой, казалось,
Когда надежда мне являлась
Далёким, бледным огоньком;
Когда готов был изнемочь
Я в битве долгой и упорной,
И, клевете внимая черной,
Все от меня бежали прочь;
Когда в измученную грудь
Вонзались ненависти стрелы,
Лишь ты во тьме звездой блестела,
И мне указывала путь.
Благославен будь этот свет
Звезды не меркнувшей, любимой!
Что, словно око серафима,
Меня берёг средь бурь и бед… [Stanzas to Augusta]
Философские раздумья Байрона удалось провести в русскоязычную культуру И. С. Тургеневу. Вот начало его перевода стихотворение «Тьма»:
Я видел сон... Не все в нем было сном.
Погасло солнце светлое, и звезды
Скиталися без цели, без лучей
В пространстве вечном; льдистая земля
Носилась слепо в воздухе безлунном.
Час утра наставал и проходил,
Но дня не приводил он за собою...
И люди - в ужасе беды великой
Забыли страсти прежние... Сердца
В одну себялюбивую молитву
О свете робко сжались и – застыли… [Darkness]
На переломе Х1Х и ХХ веков к Байрону обратились два крупнейших поэта того времени – Валерий Брюсов и Александр Блок. Их влекли разные стороны байроновского таланта: Брюсова привлекал Байрон торжественный, патетический, кровно связанный с классицизмом; Блок выбирает стихи, в которых сильнее лирическое начало. Но, ощущая запросы времени, Блок переходит от трагичной лирики к боевому кличу «Песни сулиотов»:
Дети Сули! Киньтесь в битву,
Долг творите, как молитву!
Через рвы, через ворота:
Бауа! Бауа! Сулиоты!
Есть красотки, есть добыча!
В бой! Творите свой обычай! [Song to the Suliotes]
Затем Блок находит у Байрона те слова, которые, по ощущениям Блока, столь нужны для самосознания тогдашней России:
Встревожен мёртвых сон, - могу ли спать?
Тираны давят мир, - я ль уступлю?
Созрела жатва, - мне ли медлить жать?
На ложе колкий терн; я не дремлю;
В моих ушах, что день, поёт труба,
Ей вторит сердце… [Journal in Cephalonia]
Чудо слияния двух великих поэтов, как в Лермонтовском случае с «Душа моя мрачна», ввело еще один продукт английского поэта «работоспособным активом» в российское культурно-политическое пространство.
И это – отдельные удачи присвоения.
Вывод. Для достижения практически значимых результатов от попыток включения своих наработок в активное поле цивилизационной культуры авторам наработок надо быть готовыми к НАПРЯЖЕННОЙ РАБОТЕ ПО выявлению глубоких жизненных смыслов и адекватных форм их проявления.
Наш век, совсем уж не такой «байроновский», каким был российский XIX век, продолжает вчитываться в поэзию великого англичанина, вдумываться в его судьбу, искать новых прочтений.
=======
6. Сила невербальных средств воздействия на читателей
Точно передав содержание и систему образов подлинника (жажда слез,
способных облегчить грудь, которая «как кубок смерти, яда полный»,
возродить погибшие надежды), Лермонтов усилил его эмоциональное звучание заменой некоторых элементов структуры стиха.
Сравнивая мелодику Байрона с рядом переводов до В. Жуковского, современные нам исследователи отмечают (7, 8):
«Начинается это с зачина – душа не ГРУСТНА и не ПЕЧАЛЬНА, а МРАЧНА. … Лермонтов заставляет эту /ноту/ звучать все сильнее и сильнее. Тон этот немедленно подхватывается нетерпеливым повторением: СКОРЕЙ, ПЕВЕЦ, СКОРЕЙ! – с восклицательной интонацией, чего нет ни у Байрона, ни в других переводах. … С еще большей строгостью передает Лермонтов тон второй строфы: ПУСТЬ БУДЕТ ПЕСНЬ ТВОЯ ДИКА, а не ПЕЧАЛЬНА или ГРУСТНА, как у других переводчиков.
… Сохраняя и даже несколько усиливая этот тон, Лермонтов в то же время отбрасывает все то, что с этой трагичностью контрастирует: нет у него ни ТАЮЩЕГО ШЕПОТА, ни ДОРОГОЙ НАДЕЖДЫ, ни приказания, чтоб ЗВУКИ РАДОСТИ НЕ БЫЛИ ПЕРВЫМИ» и т. п..
Мелодика, интонация и ритмика стихотворения обусловливают направленность и силу эмоциональной мобилизации восприимчивых читателей
И ранний известный прозаический перевод байроновского стиха на русский (Шеншин) и стихотворные переводы Кирова, Гнедича, Волкова отличает то, что «весь тон перевода – тон крайне элегический, меланхолический, с сильным налетом сентиментализма вплоть до жалостливого, жалобного, даже слезливого. Начинается все это с первого же стиха. Вместо байроновского My soul is dark (душа моя мрачна) у Гнедича сказано: Душе моей грустно, а у Волкова и того проще – Я грустен, - и этот эмоционально-чувственный интервал между мрачностью и угнетенным состоянием души байроновского героя и томной грустью у переводчиков сохраняется на протяжении всех их переводов.
Е. Г. Эткинд отмечает стремление Лермонтова сохранить интонационный строй Байрона. (9).
В лермонтовском тексте:
• множество эпитетов «грозный час, песнь твоя дика, в очах застывших, арфа золотая» и другие - придают тексту яркую эмоциональную окраску
• антитезы и сравнения
• аллегория - рок (понятие довольно распространённое и характерное для романтизма), исходящий из арфы певца
• повторы - делают чувства более глубокими, как в оригинале
• инверсия - акцентирует внимание на конкретных вещах
• в первой части стихотворения преобладают глаголы - поэтому она более динамичная
• во второй больше наречий - из-за чего она становится более статичной, особенно по сравнению с предыдущей частью
• сонорные звуки р, н, л - более ярко передают мрачное настроение
• глухие звуки п и с – способствуют более реальному изображению чувств печали и глубокой тоски.
Совокупность этих средств очень ярко передаёт настроение и душевные порывание лирического героя и формируют у читателя побужденность ни в коем случае не настраиваться мириться с «грозным часом».
«Лермонтов, как и другие переводчики, не сохранив метрики оригинала, выгодно отличается от них тем, что он давал русскому читателю не расслабленного Байрона, а Байрона страстного и энергичного, причем эта страстность, энергичность и напряженность в переводе Лермонтова даже несколько гипертрофированы…»
«… стихотворение Байрона звучит в тонах менее трагических, чем лермонтовский перевод. Тенденция лермонтовского перевода – это стремление сохранить и выставить на первый план трагические «партии» оригинала и затушевать то, где Байрон высказывает надежду на преодоление этого трагизма» (8).
В переводе И.А. Бунина специалисты уверенно видят влияние М.Ю. Лермонтова:
Душа моя печальна. Спеши, певец, скорее арфу взять;
Печаль в душе моей бунтует!
Пускай могучие аккорды зазвучат
И слух мой очаруют!
Коль в сердце спит надежда – то от сна
Восторги музыки её пробудят,
Коль есть в очах слеза - то упадёт она -
И мне отраднеё будет.
Но грусти песнь, певец, пусть зазвучит,
Нельзя мне веселиться.
Мне надо слёз,- душа моя болит,
Она готова раздробиться;
Она сносила долго тяжкий гнёт
И мучилась в молчании…
Тон бунинского перевода - упрощённый минор.
Байроновский текст начинается со слов: “My soul is dark”. Слово dark переводится словами: мрачный, тёмный, угрюмый, безнадёжный. Лермонтовский перевод “мрачный” является более точным, так как под ним кроется “сауловский” подтекст (“И стал мучить его Дух злой”).
Лермонтовский герой – трагический, борющийся, страдающий.
У Бунина Саул говорит: “Моя душа печальна”. Слово “печальна” говорит о мягкости героя, поэтому его Саул - слабый человек.
Бунинский Саул – обычный человек с обычными слабостями больного и усталого, мрачно опечаленный безнадежностью состояния.
Байроновский герой – герой трагический, возвышенный, величественный, страдающий, но борющийся с надвигающейся на него бедой.
Лермонтовский – сильный и с сильными переживаниями, трагедийно напряженный не упустить хоть маленький шанс в явно безнадежном положении. Этот образ ближе тем, кому предстоит принимать на себя очередной страшный удар.
У Гнедича в «для радости сердце мое уж не бьется» с байроновской строкой Nor let thy notes of joy be first (Пусть звуки радости не будут первыми) совпадает лишь одно слово - радость».
========
7. Итак, РЕКОМЕНДАЦИИ
Снова тот же вывод. Для того, чтобы у тебя получилось нечто общественно полезное и чтобы общество «потребило» это полезное, нужно 1) четко определить соответствующую потребность общества, 2) сформировать продукт, удовлетворяющий эту потребность и 3) вразумительно объяснить обществу эту потребность, способность этого продукта удовлетворить эту потребность, ГДЕ И КАК это удовлетворение может быть осуществлено. Видимо, 1-й и, особенно, 3-й пункты имеет смысл работать совместно с ЗНАТОКОМ ПОТРЕБНОСТИ и ЗНАТОКОМ СОДЕРЖАНИЯ УСЛОВИЙ И ПРОЦЕССА УДОВЛЕТВОРЕНИЯ.
Не имеет смысла высокомерно или лениво перекладывать всю работу по пп. 1 и 3 на «знатоков» - они могут или не заметить потенциально полезный «продукт», или не найти как к нему подступиться для использования. Без авторского высокомерия надо искать эффективного партнерства.
Поскольку Г. Туберт предполагает найденность им такого содержания в древнем иврите, которое может просветлить умы и настроения широких людских масс и их вождей, то отражение этой находки в указанном четверостишии может оказаться на уровне «чуда слияния» с мировоззренческими переживаниями и проявлениями Лермонтовым и Байроном. Но, коль скоро Г. Туберт в исследовании иврита показал себя сильным логиком-аналитиком, то естественно ожидать четкого содержательного описания высокой смысловой линии Байрон-Лермонтов-Туберт, подключение к которой обозначено указанным эпиграфом у Г. Туберта.
Возможно, здесь и в других подобных случаях современных писателей и публицистов нужна помощь профессионально подготовленных литературоведов, философов. Для формирования такого сотрудничества и получения «помощи» авторам литературных произведений и философских концепций надо предпринять усилия по усмирению в себе убежденности в мощи своего произведения и в масштабности своей личности.
Переводчиков в первую голову интересует поэт, а не собственная «проекция» в его поэзию. Но, когда немаститый поэт берет эпиграфом строку у знаменитости, это – претенциозно, он присоединяет себя к уровню знаменитости. В данном случае, к Байрону и Лермонтову. Здесь нужно обоснование смысловым и художественным качеством своего стиха или, если такое обоснование не очевидно, то – пояснения. Само по себе четверостишие Г. Туберта слишком мало для передачи глубокого смысла и представления замечательных художественных достижений. Оно только связывает прозаическую исследовательскую работу по ивриту со смысловым уровнем линии Байрона-Лермонтова. Содержание и обоснованность такой увязки должно предъявить. Каждый из них выбирает путь для передачи байроновского настроения, байроновский сущности. Не все они едины в своих мнениях.
Для исследователей, которые работают тему мировоззренческих богатств иврита, влияния этого языка на развитие нашей цивилизации, участие евреев в цивилизационном развитии, полезно держать в поле зрения следующее обстоятельство. Наряду с непрерывным положительно взволнованным обращением деятелей культуры к ветхозаветным урокам, к еврейским мелодиям разных ипостасей – непрерывно существовал, то взрываясь в своих проявлениях, то несколько притихая, существовал антисемитизм. Существовал как настроение, как политическая практика разных форм и масштабов. Поэтому авторам наработок на ту или иную иудейскую тему не следует обманываться в якобы созданном ими материале, способном переломить антисемитскую струю в жизни нашей цивилизации. В каких-то сильных заинтересованных руках такие материалы могут стать деталью идеологического и/или политического механизма с получением практических результатов большего или меньшего масштабов. Опять приходим к выводу о необходимости предпринимать усилия по «встраиванию» своих наработок в такие «механизмы».
Обращаюсь прямо к Григорию Туберту. Заявка сделана. И она оправдана основательностью и качеством Твоей работы (по доброжелательной инициативе Григория мы на «ты»). Надо поработать и четко представить Обществу столь нужный для него «товар» (в самом лучшем смысле этого слова).
А линия Байрон-Лермотов в русскоязычной среде представляет собой мощный культурный феномен с выходами влияния в идеологию и политику. Библейский Саул с его военно-политическими преодолениями, с оптимизацией построения административной власти в тех исторических обстоятельствах и, в то же время, с драмой несоответствия мира личностных переживаний, мотивов с объективными требованиями обстоятельств – большое поле для извлечения уроков израильтянами, согражданами по цивилизации.
========
Литература
1. Профессор Григорий Туберт, филолог, Иерусалим. Проект "Наши корни". http://81.176.66.171/b/bondarewskij_l/korni.shtml
2. Елена Айзенштейн. Дорогой подарок царь-Давида… Псалмопевец Давид в русской поэзии XIX–XX веков. «Нева» 2013, №9 http://magazines.russ.ru/neva/2013/9/7a.html с ссылкой на Тынянов Ю. Н.Заметки о Грибоедове// Звезда. 1941. N 1. сс. 124-129
3. Лермонтовская энциклопедия /Институт рус. литературы АН СССР (Пушкинский дом). - М.: Советская энциклопедия, 1981
4. Диана Ницке «Язык символов и символизм языка в творчестве Ф. Ницше». http://www.nietzsche.ru/look/xxc/estetika/simvols/
5. М. Харитонов. Ни Холокоста, ни Моссады! http://www.proza.ru/2014/12/12/1889
6. Н. М. Демурова. Послесловие к изданию «Джордж Гордон Байрон. ИЗБРАННОЕ», изд. «Прогресс», 1979 http://imadin12.narod.ru/entexts/byron6.html
7. Финкель А., Лермонтов и другие переводчики «Еврейской мелодии» Байрона, в кн.: Мастерство перевода, сб. 6, М., 1970
8. А. В. Федоров «Творчество Лермонтова и западные литературы». Литературное наследство, т. 43-44, М., 1941
9. Е. Г. Эткинд. Поэзия и перевод. М.: Советский писатель, 1963.