Ботик

               
               
               
    
               

      В этот раз комбат ждал связного особенно долго, и он неожиданно возник, запорошенный снегом. Следом в землянку вошел еще некто – в рваной телогрейке, в ушанке и кирзовых сапогах. Обожженное морозом лицо, с глубокими морщинами на лбу, выглядело, как будто смущенным.
  - Штрафник, товарищ капитан, - сообщил связной. – Еще двоих, приведут  позже.
  Пришедший штрафник это подтвердил – охотно кивнув головой.
  Капитан, закинув в печурку поленницу, намеренно повернулся сначала к связному и потребовал доклада о размещении 12-й отдельной бригады морской пехоты. Выслушивая внимательно, капитан мельком не упускал из вида пришельца.
  «Какой из него «ботик»? Морда не молодая, скорее всего в штрафниках оказался из-за трусости», - подумал про него капитан.
  - Доложитесь, как положено, - сказал комбат басом, поворачиваясь, наконец, к штрафнику.
  - Штрафник Ивакин! Отдельный штрафной батальон. Прибыл в распоряжения капитана Громова, командира 14го пулеметного батальона, 135 го стрелкового полка.
  - За что в штрафбат угодил?
  Пришелец поспешно вытянулся.
  - Так ведь я полковой разведчик, - неоднозначно ответил Ивакин и задумался.
  - Точнее, умник, - рявкнул Громов.
  - Под Лоухами, языка мы крупного сцапали, тащили…,  наш командир группы полз впереди и напоролся на противопехотную мину. Был еще живой, мы отвлеклись, перевязывая его, а язык тем временем -  кверху задницей уползал к своим позициям. Немцы заметили и открыли огонь. Я стрелял, стараясь бить ему в ноги, а попал в затылок…
  - Понятно, больше не нужно рассказывать, - отрубил он, вздыхая. - Садовникова ко мне, -   приказал капитан связному – найти и доставить ординарца.
  После подошел к столу, налил  с фляжки водки пол кружки и выпел ее залпом, тупо уставившись в угол.
  - Ивакин, водки хочешь?
  Штрафник от этого еще сильнее смутился и, кашлянув, ответил:
  -  Спасибо…
  - На здоровье.
  Капитан налил с размаху, в свою кружку и поднес ему.
  - Давай Ивакин, выпей и помолись Господу за спасения своей души. Ибо ты сегодняшней ночью  пойдешь в «ботики».
  Громов рассказал:  край обороны отнесен на 3 – 3,5 километров назад к Северу, на очередную гряду сопок. Между ними и опорными пунктами боевого охранения пролегает открытая долина, (тундра) на которой не имеется ни каменных валунов, ни растительности для маскировки. Снабжение боевых охранений – пулеметных взводов, рот, осуществляется подносчиками, которые нагруженные боеприпасами, продуктами и всякой иной всячиной. Их называют здесь на Севере морским именем «ботики», очевидно по аналогии с мотоботами флота, доставляющими с начала войны на блокированные полуострова по Баренцеву морю различные грузы. На обратном пути «ботики» вытаскивают на волокушах из опорных пунктов раненых. Эти места, по которым двигаются «ботики» прозвали «долиной смерти». Ибо шанс выжить у них мизерный. Все маршруты простреливаются  немцами из крупнокалиберных пулеметов…
  - Ты все понял Ивакин, - спросил капитан, открывая банку американской тушенки.
  Он, опустив глаза, ответил тихим голосом:
  - Так точно…
  - Присаживайся и закусывай, - пригласил Громов, наливая остатки в обе кружки.
  Ивакин, молча с ним, чокнулся и подождал, покуда капитан выпьет первым.
  - Как твое отчество? – спросил комбат.
  Штрафник быстро поднял к нему голову и ответил, глядя в глаза:
  - Яковлевич… Яков Яковлевич…
  - У меня за неделю погибли восемь человек из ваших штрафников и двое из моих разведчиков. На ближайшем опорном пункте, пулеметная рота осталась без патронов. Атаки немцев отбивают в рукопашную и трофейным оружием. Десятки раненых, обмороженных, срочно нуждаются в эвакуации. Я уже не говорю про то, что жрать им нечего, - сказал капитан, чувствуя легкое опьянения, - прошу тебя Яков Яковлевич. Доставь ты моим ребятам пару ящиков боеприпасов и вытащи пока хоть одного самого тяжелого.
  Охмелев, Ивакин бодро и смело произнес:
  - Капитан, я все сделаю…
  - Ты закусывай, закусывай давай, и иди, отдохни хотя бы часа четыре до вылазки…
  Ему не дали договорить, постучали в дверь. Появился ординарец.  Громов покосился на него вопросительным взглядом.
  - Что тебе?
  - Так ведь вызывали, товарищ капитан.
  - Да, да… - вспомнил он. – Вот что Садовников, выдели ему свой трофейный шмайсер и два полных рожка. И еще, найди ему  белый маскхалат.
  - Так ведь им из штрафных оружие не положено, - возразил ординарец.
  Громов не довольно сморщился и с раздражением ответил:
  - Садовников, я без тебя знаю и в твоих советах не нуждаюсь, - и, выдержав паузу, добавил: - Без возражений, умник.
  Ординарец кинул взгляд на штрафника, который ножом отправлял в рот, нанизанный кусок тушенки; скинув с плеча автомат, положил на нары. Потом растигнул ремень под телогрейкой, где  висел подсумок с запасными рожками и бросил его туда же.

  - Садовников, в 2300 объяснишь ему маршрут…  Будь добр, проводи его с позиции, как положено.
  - Понял, товарищ капитан, выполним…
  - Немецкие трофейщики часто  ползают по маршруту «ботиков», забирают наши грузы, которые штрафники не смогли  по причине смерти донести до цели.  Конечно, мой ординарец прав: оружие вам не положено. Однако в этот раз будет для тебя исключением, - сказал он, возвышая голос, чтобы слышал ординарец, который вышел и может быть стоит за дверью и подслушивает.
  - Просьба у меня к вам, капитан, - неожиданно произнес Ивакин, отчего-то вздыхая.
  - Давай…
  - Письмо написал жене. В штрафниках с письмами строго… Отправите моим?..
  - Ты сам, откуда Ивакин? – спросил комбат.
  - Тамбовский я, только не из самого города, а деревенский.
  - Семья большая?
  - Жена  Александра Матвеевна и четверо деток.
  - А мои в Петрозаводске. В оккупации, под финнами.
  - В Тамбов немцы пока не прошли, - добавил Ивакин.
  - Вот и хорошо…
  - Да, хорошо, - повторил он и смущенно улыбнулся.
  - Первый раз пойдешь, не боишься? – спросил капитан прищурившись.
  - Боюсь, - признался Ивакин. – Боюсь не в бою умереть… я, знаете, все думаю, что убьют меня, как же потом моя Александра одна с детками. Еще очень боюсь и никак не могу привыкнуть – к вою мин. Все время приходится преодолевать желание шлепнуться на землю и заползти в какую - нибудь щель.
  Громову понравилось его признание, и он одобрительно ответил:
  - Ну, это не только у тебя. Я сам постоянно вслушиваюсь в звуки, издаваемые снарядами и минами. Думаешь, вдруг эта мина, снаряд будет последней для меня.
  Капитан замолчал и только после минутной паузы Ивакин удрученно произнес:
  - Да вы не волнуйтесь, комбат. Не подведу. Если конечно не срежут пулеметной очередью. Тогда не обессудьте…
  -Пройдешь к моим, и назад, орден тебе обеспечен, ну и, разумеется, буду ходатайствовать об освобождении от штрафной, - сказал Громов и, положив ему руку на плечо добавил: - Ну, давай письмо и дуй к старшине разведроты. Он тебя определит;  отдохнуть тебе нужно, перед вылазкой…


                ***


    Ориентир был отменный – ползти прямо вверх, другого не было. Поначалу  подъем на сопку вел полого, и только примерно через два километра пойдет крутизна. В трех верстах находится соседняя сопка – это немецкий опорный пункт, который с крупнокалиберных пулеметов и  с минометов тщательно обрабатывают каждый метр пустой долины.
  Снег валил густо, едва слышно шелестел. С выхлестом взлетали ракеты, ломко рассыпающиеся в плотном снеге. Огнями пересекаемая вдоль и поперек, искрами трассирующих пуль, пытавшимся плотно простреливать наш опорный пункт. Ивакин, нагруженный на волокушу двумя тяжелыми ящиками, не шевелился, вслушивался в шипение немецких осветительных ракет. Какой-то дежурный обормот из фрицев, или гансов, пустил над  маршрутом светящуюся ракету и, освещая впереди и сзади, она легкой кометой пронеслась над Ивакиным, с треском рассыпалась, озарив на мгновенья «хозяйство» капитана Громова. Следом, слепая пулеметная очередь прошила ночную мглу, ударившись в снег за его спиной.

  Немец просыпался, после дневной дремоты  начинал ночную работу.
  Для острастки, не иначе, ударил миномет с немецкой сопки. В ответ из второго эшелона нашей обороны ударило орудие; вяло, одним снарядом пропела «катюша». Временно утихшая война продолжалась. Здесь, на бескрайнем севере, на полуострове, в самом пекле, выспавшаяся за день, она начинает просыпаться.
  - Ползти! Ползти-и-и! – вопил Ивакин, отталкиваясь локтями.
  Мина шлепнулась  неподалеку, и не успело еще выбросить взрывом огромную массу снега, как над  ним замелькали вспышки. Запело, заныло в ушах, струями визгливых пуль. Ивакин сунулся головой в сугроб, стал зарываться. Потом, втягивая голову в плечи, хрипя, как загнанная лошадь, он полз в снегу, волоча за собой груз. А немцы все поливали шквальным, пулеметным огнем.
  - О, Господи! О, Господи!.. – причитал Ивакин, удушливо хватая ледяной воздух.
  Ивакин ткнулся во что-то твердое – труп. Смахнув рукавицей снег, увидел серый бушлат, дальше восковое, оскалиное лицо.
  - Похоронить бы тебя в землю браток…
  На его удивление, немцы перестали бить по долине, а перенесли пулеметный огонь в сторону опорного пункта. В это время Ивакин с грузом дошел до «мертвой зоны», под укрытие густого мелкого кустарника.
  « Вот  и прошел половину пути, с божьей помощью», – обнадежился он.
  Однако радость его была коротка, услышав не далеко за кустарником хруст снега и звяк железа.
Шнеллер! Шнеллер! – кричали немецкие трофейщики, грубым охрипшим голосом.
  « Вот и конец, сейчас прихлопнут меня как блоху», - подумал он с сожалением.
В десяти метрах из снега выплыл некто в белом маскхалате. Он поднялся во весь рост и со смехом крикнул:
  - Ивано ком! Ком, дурилька голёва!
  И только Ивакин  нырнул в снег, у того затрещал автомат сухим треском. Немцы знали, что грузы тащат штрафники без оружия и поэтому действовали нагло.
  - А, ты так! Дуболом! Сейчас, я тебе покажу дурила голова! – крикнул в ответ Ивакин, выползая из снега; в ярости, чтоб его проучить, приложил шмайсер к плечу и всадил в него длинную очередь.   
  Немец, не ожидая  от русского такого «фокуса», скорчившись,  рухнул головой в сугроб. Трофейщики залегли и открыли огонь, перекликаясь картавыми возгласами. Ивакин вынул один из запасных рожков и вытащил из него один патрон.
  «Этот пока спрячу…» - решил он, и тут же почувствовал тяжесть на сердце.
  Меж тем с  опорных пунктов начались шевеления – огонь вдруг снова зачастил, крики трофейщиков усилились. Ивакин приподнялся и увидел немцев, медленно,  ползком передвигающихся  в сторону своих позиций.
  - Уходят, сволочи, уходят! – с радости закричал Ивакин.




                ***



  К утру, наконец, он дошел до опорного пункта и, не поднимая глаз на лейтенанта, который встретил его в холодной землянке, молча сплюнул в сторону.
  - Что скажешь? – спросил лейтенант. – Какой груз?
  Ивакин кивнул молча.
  - Груз, какой? – повторил он вопрос.
  - Хотел отогреться, а у вас лейтенант холоднее, чем на улицы, - сказал Ивакин и опять сплюнул. Очнувшись, он вспомнил, что ему штрафнику нельзя позволять таких вольностей. Затем посмотрел, наконец, в глаза лейтенанту. – Два ящика патрон для пулеметов и вот за плечами мешок сухарей.
  - И это все? Следом больше «ботиков « не будет?
  - Я уходил один, - ответил Яков.
  - Как же это так?! Нам уже две недели обещают  оттуда бронетранспортер с большим грузом. Что мне делать с ранеными и обмороженными?
  Ивакин в ответ лишь вздохнул.
  Лейтенант схватил со стола коптилку – гильзу от снаряда, в которой горел фитиль и, оставив его, вышел из землянки, но резкий зуммер прорвался сквозь дверь, и вернул лейтенанта, который тут же клацнул трубкой.
  - Девятый слушаю.
  - Ну, что там у вас? – спросили его в трубке.
  - Плохо у нас дела, дохнем… Нужна срочная эвакуация раненых, да эвакуация, говорю. У меня с роты осталось двенадцать человек и те ходят уже как тени. Обморожены конечности…, обморожены говорю. Дрова нужны, обогреться нечем. Обещали бронетранспортер, где он? – говорил лейтенант, срывая голос.
  - По данным разведки, немцы сегодня большими силами попытаются захватить опорные пункты. Лейтенант, нужно, во что бы то не стало удержать высоту.
  - Какими резервами я буду удерживать высоту? Больными, доходягами и обмороженными?
  - Вам боеприпасы доставили?
  - Да, всего два ящика.
  - За высоту отвечаете головой. Вы меня хорошо поняли, товарищ лейтенант?
  - Да, товарищ комиссар, я вас очень хорошо понял. А свою голову я лучше оставлю здесь на высоте! – он бросил трубку, прокрутил отбой и со злостью выругался. – Прохиндей…
  - Что прикажите мне делать, лейтенант? – спросил Ивакин.
  Лейтенант не успел ответить ему, в землянку вдруг снова ворвался рев телефонного зуммера.
  - Девятый слушаю.
  - Здорово ротный! Наконец-то связь наладили с тобой. А то я  уже хотел штрафников послать с катушкой к вам, через долину…
  - Я очень рад вас слышать товарищ капитан, - ответил в трубку лейтенант.
  - Как там мой Ивакин, жив, здоров? Груз доставил, уже знаю…
  - Так точно.
  - Жди сегодня, немцы атаковать будут.
  - Я уже  осведомлен…
  - Вечером или завтра утром жди бронетранспортер, со стороны фланга. Доставит человек десять штрафников и взвод заград-отрядчиков.
  - Если будет, кому встречать их.  Да на какой хрен мне нужны эти слащавые с заградительного отряда?! Они и умеют только стрелять в спины нашему брату. Лучше бы дрова доставили.
  - Нужно немного потерпеть. Будут дрова, боеприпасы, и питание.
  Лейтенант на эти обещание, только молча, усмехнулся.
  - Думаю, товарищ капитан, вы не будете возражать, если я  задержу у себя  штрафника?
  - Не возражаю ротный, оставляй.
  Ивакин хотел попросить у лейтенанта трубку, чтобы спросить у Громова: отправил ли он письмо? Но они уже закончили, и ротный прокрутил отбой.
  - Так Ивакин, остаешься пока здесь. В общем так: шаг вправо, шаг влево – считается побег. Короче побежишь – расстреляю.

 - Если бы я захотел бежать лейтенант, то уже бы сбежал, еще там, в долине, - возразил Яков, и ему стало грустно, почти невыносимо на душе.
  Лейтенант открыл дверь и крикнул грубым голосом:
  - Федянина  ко мне!
  В землянку вошел сержант с обмороженным лицом; обмотанная бинтами голова, скрывалась под шапкой.
  - Федянин, вот возьми сухари, - подовая ему вещмешок, сказал лейтенант. – Выдай всем поровну. Раненным,  дай больше…
  - Выполним командир, - ответил сержант, бросая вещмешок на плечи.
  - Готовьте пулеметы, будет бой.  Этого штрафника забери и смотри за ним…
  Они вышли в траншею. По стенкам были вырыты нище, где лежали раненные. Многие от боли и холода громко кричали, стонали, блажили матом.
  - Напрасно мы надеемся на помощь, - произнес сержант и, прищурившись, кивнул на раненных. – Они уже не на что не надеются…
  - Обещают бронетранспортер. К вам… Скоро…, - прошептал Ивакин, приблизившись  к нему.
  - Скоро?.. С чего ты взял? – строго спросил Федянин.
  - Бронетранспортер с пополнением штрафников и заградотрядчиков. Слышал… Громов по связи сообщил вашему ротному.
  - Вот я и думаю, что от одного особиста избавились, теперь будет другой, - сказал сержант, расталкивая пулеметчика, который на корточках спал, прижавшись к стенке пулеметной ячейки. – Три дня назад накрыло миной нашего особиста. Ох, и сволочь была неисправимая! Скажу тебе,  просто удивляешься! Откуда они только берутся? Задумали мы его  тихо шлепнуть и списать на шальную пулю. Да бог миловал от такого грешного дела. Прямое попадание… осталось от него одни клочки и куски мяса. А ведь успел, сволочь настряпать - столько бумаг  на нас. В сумки таскал… ничего не осталось.
 Он замолчал и только после минутной паузы осторожно спросил:
  - За что  тебя то в штрафную загнали?
  - Было бы за что, так уж расстреляли бы, - неоднозначно ответил Ивакин.
  Они подошли к пулеметчику, он лежал в ячейке лицом вниз; в отброшенной руке был зажат треугольный конверт. Федянин с трудом разжал пальцы, сжимавшие письмо.
  - От холода окочурился, бедняга, - произнес сержант.
  Ивакин схватил его за ноги.
  - Уберем в сторонку. Помоги сержант.
  - Давай за бруствер, там многие лежат. Они у нас и мертвые держат оборону, - удрученно сказал Федянин.
  Они подняли тело и, положив на бруствер, осторожно оттолкнули.
  - Займешь его место. Надеюсь, ты знаком с этим пулеметом? – спросил сержант, пихая письмо за пазуху.
  - С «Дегтяревым», я еще с начала войны знаком, - ответил Ивакин, гладя ствол пулемета.
  - Тогда воюй…



                ***



  Через два часа впереди загремело, и бойцы осознали, что немцы начали артиллерийскую подготовку. Однако обстрел длился недолго – минут пять.
  После появился ротный, он уверенно шел по траншее и, махая пистолетом, кричал по сумасшедшему:
  - Братья славяне! Будем стоять на смерть! Не отдадим высоту этим жлабам! – он схватил за шиворот пулеметчика, который от страха вжался в земляную стенку и сунул ему под нос кулак. – Смотри у меня!..
  Раздался сухой выстрел. Голова у лейтенанта дернулась, и тело безжизненно скатилось на дно траншеи.
  - Ротный, товарищ лейтенант! – закричал Федянин и подбежал к убитому.
  Услышав выстрелы снайперов, кто-то крикнул:
  - Немцы! – И первым бросился к пулемету, открыв огонь.
  Опытным глазом Ивакин определил, что к ним подымается рота егерей, утопая в снегу. За ними, чадя выхлопом, карабкаются три самоходки, харкая короткими очередями.
  - Отсекай пехоту! – скомандовал сержант, тут же заменив убитого пулеметчика.
  У подножья сопки самоходки завязли в снегу и с трудом попятились задним ходом, огрызаясь из пулеметов. С левой стороны приближались немецкие егеря.
  - Фланги!!! – закричал сержант, ему показалось, что солдаты испугались и что нужно немедленно открыть огонь. – Да бейте же! Бейте!
  Но Федянин не знал, что там стрелять уже не кому. Пулеметчики были убитые. Тут же подбежал Ивакин; отпихнув убитого, нажал на гашетку. Загремела длинная очередь. Град пуль смял и отбросил цепь.  Отступая, какой-то шальной автоматчик бросил гранату;  осколком Ивакину перебило ключицу и, разворотив тело, вышло в спине.
  Когда уже стемнело, очнулся он от страшной боли. Его перевязали и положили здесь же на плащ палатку.  Перед ним стоял Федянин, его обмотанная рука держалась на бинте, который висел на шее.
  - Очнулся. Сильно же тебя покалечило. Вот и меня зацепило, теперь в кисть. Терпи, транспорт подходит, мотор его уже слышно. Так что еще поживешь, браток!..
  Наконец подошел танк  Т - 34, прицепленный санями, танк был без башни. Сидевший в машине водитель механик неохотно вылез, медленно расхаживал, разминая затекшие ноги. Прибывшие  штрафники, разгружали ящики, рядом топтались в белых полушубках  вооруженные до зубов – заградотрядчики. Вскоре не далеко прогремел оглушительный взрыв, с воем полетели мины.
  - Грузимся, грузимся! – закричал танкист.
  Тут же, немецкая мина угодила в землянку и разнесла ее в щепки. Минометный обстрел внес в ряды штрафников сумятицу. Капитан из заградительного отряда кричал матом, поторапливая их с загрузкой раненых.
  Ивакина положили в сани последним. Последовала команда в траншею. Группами и в одиночку штрафников гнали к пулеметам, чтобы за свои «преступления» искупить вину кровью, и чтобы другим неповадно было!..
  А в это время, Ивакина кидало в санях, то на одного лежачего, то на другого. Он от боли кусал себе в кровь губы, стонал, терял сознание. В бреду звал Громова, тот почему-то не отзывался, и был не досягаемый; все стоял в стороне и истерически рыдал.
  « Капитан, капитан, письмо! Письмо, капитан!» - кричал в бреду Яков.
  Он никогда не узнал, что капитану Громову, уже не суждено было отправить письмо Александре Матвеевне. Через час, после телефонного разговора с ротным, батальон Громова отражал атаку 3й горнострелковой дивизии. Сталкнувшись в плотную самоходкой, капитан пытался бросить в нее бутылку с зажигательной смесью, но пуля, пробив бутылку, сделала свое страшное дело: разливающаяся по телу жидкость вспыхнула мгновенно…
  Пылающим факелом, прошел Громов несколько метров, заставив самоходку отступить, и тут же  рухнул навечно, под сияющее северное небо.