Однажды теплым летним вечером, когда мы ползали лужайкой на нашем просторном дворе, изображая из себя боевых разведчиков, отец бросил свои плотницкие дела и уселся неподалеку от нас на старенькой табуретке. Он был в приподнятом настроении, так как в паре с соседом ловко обманул мать, изрядно остограмившись перед ужином. Его не то чтобы забавляли наши немудреные детские игры, в преклонном возрасте на шалости сорванцов смотрят сквозь пальцы. Как старый солдат, тем более, навеселе, он решил похвастаться перед нами армейской смекалкой, в свое время находчивость не раз выручала его в трудных ситуациях.
- Вы вот хорошо ползаете,- с хитрецой начал он издалека, - хотя задницу поднимать слишком высоко нельзя, прострелят. А что вы будете делать, если у вас пропадет пилотка, фуражка или шапка?
Мы насторожились, не зная, куда клонит отец. Для нас были бы доступными его рассуждения о штыковых атаках, бомбардировках, а здесь такая невзрачная мелочь…. Подумаешь, пропал головной убор, пошел на склад и тебе выдали новый. Как хвалился временами отец, в каптерке (на солдатском складе) их навалом, «сундук»,- старшина, начальник этой самой каптерки, обязан обеспечивать личный состав всем необходимым. Мы хотели было отвернуться от отца, продолжая свои упоительные игры, но он наставительно сказал:
- По каждому разу «сундук» не обязан вам выдавать головные уборы, которые вы потеряли по своей неряшливости.
- А что же тогда делать? – растерялись мы.
- Проявить солдатскую смекалку,- ухмыльнулся отец.
- Ты сегодня уже проявил смекалку. И не заметила, как замарал губы,- рассерженно вступила в разговор мама.
- Не мешай, я учу детей уму-разуму. Иди, готовь ужин.
Мы окружили отца плотным кольцом, и он не без показного самодовольства поведал нам, как в свое время восполнил пропажу пилотки; вечером, проглотив ужин прежде своих товарищей, ушел из столовой в чужой. Не важно, что кто-то в очередной раз остался с непокрытой головой, по отработанной цепочке наказания избегали почти все солдаты. А инцидент исчерпывался просто: один из пострадавших служивых обязательно пользовался особенным расположением «сундука».
- Да, солдатская смекался – великое дело,- поучительно заключил отец, направляясь вместе с нами на ужин.
Продолжение этой вечерней истории вскоре самым неожиданным образом отразилось на моей (к семи годам) незапятнанной репутации. А началось с того, что мама купила две одинаковые зеленые фуражки – мне и моему старшему брату Кольке. Они были нерусского покроя, сидели на голове высоко и даже чем-то смахивали под армейские. Мы очень гордились этими фуражками, а соседские мальчишки нам завидовали, потому что таких в местном магазине больше не было.
Помню, что в сумерках, когда семья отходила ко сну, мы их клали под подушки. Брат мне признался, что он боится за свою фуражку. И если пойдет с пацанами воровать яблоки в саду у дедушки Троши, то отдаст её мне на сохранение, а за услугу угостит.
Так причудливо летели неповторимые летние дни. Когда набеги на сад дедушки Троши осуществлялись благополучно, то мы всю ночь грызли яблоки. Но бывало, что брат чесался, как наша блошиная дворняга Жучка. Это означало, что хитрый старикан вылавливал налетчиков и парил их по голой заднице крапивой – не больно, но внушительно. Брат, конечно, держал рот на замке – не хныкал и не жаловался. Иначе бы мама добавила ему, на этот счет у нее всегда под рукой оказывалась сыромятная шлея.
Бодрости духа добавляла неудачная попытка предприимчивых недорослей полакомиться яблоками, что называется, на лету. Кто-то из них на вожжах, привязанных к тополю, стремительно пролетал по саду, успевая сорвать несколько яблок. Дедушка Троша, по достоинству оценив это виртуозное лихачество, придумал ловушку. И один из злоумышленников угодил в нее, как кур в ошип. Мало того, что налетчик изрядно ободрался и ему тоже попало (по рукам и ногам) крапивой, на деревне с того дня его стали дразнить Тарзаном. На пару с недотепой, у которого на голове выпиливали таганок, прилипший к нему на всю жизнь прозвищем, они потешали деревню одним видом.
Однажды за обедом недосчитались Кольку, а ведь был строгий наказ никуда не отлучаться, потому что предстояли огородные работы. Однако вскоре он забежал на кухню, как-то суетливо поправляя на голове фуражку, потом снял её и, залихватски ёкнув, повесил на видное место. А за столом на его ехидной мордочке вырисовывалось церковное благолепие и послушание, как у инока, который живет одними молитвами. На удивление всем он без каприза навернул щи и первым отправился на грядки, готовый трудиться на благо родной семьи хоть до зари.
Каково же было мое изумление, когда я не нашел в доме своей фуражки, облазив все укромные уголки, я заплакал. Мама пристально посмотрели на меня и обреченно прошептала:
- Тюха, потерял…
Я знал, что если фуражка не найдется, то вечером мне устроят экзекуцию, не миновать изрядной порки, но это еще полбеды. До новой фуражки придется делать себе из старых газет шляпы, чтобы солнце не пекло на улице голову, и каждый раз вся семья будет меня шпынять этим обидным словом «тюха».
Ближе к вечеру тучи над моей бедной головой еще больше сгустились. Кто-то видел, что я ползал под соседским забором в лопухах, а сзади увивалась Жучка, из чего было сделано заключение, что это она унесла куда-нибудь мою фуражку, как уносила с порога тапочки и ботинки. Но собачонка быстро развеяла эти подозрения, с громким лаем показав свой склад в уголке за баней, кроме мослов и ветоши там ничего другого не нашли, фуражка как в воду канула.
Развязка наступила после ужина. Мама грозно подступила ко мне и в последний раз спросила:
- Не вспомнил?
Я растерянно заморгал глазами, боясь выдать страх за свое будущее. Мне нечего было сказать, а брат нахально подмигивал из-за спины мамы и улыбался. Неизвестно, чем бы закончилась вечерняя история с пропажей фуражки, наверное, меня выпороли бы в назидание другим несовершеннолетним домочадцам, только внезапно открылась дверь, и озабоченная соседка с порога затараторила:
- Мой сорванец, еще и ходить не научился, а туда же. Что увидит, то и волочит себе под кровать. Вот и вашу фуражку запрятал там. Колька в ней приходил, оставил на табуретке, а он тут как тут…
Лучше бы эта злосчастная фуражка не находилась и я бы незаслуженно пострадал, а потом слонялся по дому с гордо поднятой головой. Тогда намного легче было бы маме, которая охнув и схватившись за сердце, опустилась на диван.
- Надо же, Бог отвел руку,- сказала она со слезами на глазах.
Брата потом выловили на сеновале и долго чистили от пыли и соломы. Он не сопротивлялся, по своему обыкновению, не изворачивался, не врал скороговоркой, а заносчиво повторял:
- Солдатская смекалка…
- Ах, вот в чем дело, - засмеялась мама и обернулась к отцу,- это твоя работа, старый черт, научил мальца…
- Я что? Специально? Ладно, разобрались. А вот еще у нас обычай был. Чтобы первым встать в строй после побудки, я штаны держал под одеялом на ногах…
- Глуши свою шарманку. Расскажи еще, как вы ложками по заднице учили молодежь в армии…
Отец с матерью еще долго пререкались между собой, а мы отправились на веранду спать, там для нас стояла железная двуспальная кровать. Перед тем, как заснуть, всю одежонку сложили под ноги, а вдруг отец проверит утром нас на расторопность….
Брат меня успокоил, сказав, что мать наказывает его не больно, только чтобы он не отбился от рук. Ежели придется, надо сильнее кричать и у нее опустятся руки. Сама она говорит, что в детстве их наказывали строже: рассыпали горох в углу и ставили там на колени.
Нам было очень жаль маму, которой тоже пришлось стоять на горохе в углу на коленях. Назавтра мы решили испробовать этот метод наказания на себе, конечно, где-нибудь в укромном месте, чтобы бы нас никто не увидел, а иначе, в самом деле, не поздоровится.
Брат еще раз успокоил меня, сказав, что он к наказаниям привык, что у него такая природа: родился на Курилах, где всегда снег и ветер, а горы дышат огнем, к тому же он уже взрослый - перешел во второй класс.
Я родился на третий день после новоселья, тихим июньским днем, поэтому такой спокойный, даже говорить начал на четвертом году жизни. До последнего мама таскала на мне корзины со строительным мусором, песком и глиной. И это не могло не отразиться на моей осанке, а что касается худобы, так бледнее и тоньше в деревне мальчишку не сыскать днем с огнем.
А Колька зря хвалился, что он взрослый. Я тоже в этом году пойду в школу. Вчера, когда я гонял на рогульке обруч по улице, мама меня пристыдила:
- Такой большой, а все еще играешься.
Да, спрос с меня будет теперь особый. Надо будет больше прислушиваться к отцу и учиться у него солдатской смекалке.