Только что заступил на дежурство. Сплошная нелепица! Куда бежать, куда податься?
А дело было так! Заступаю. Подполковник Струговщиков А.А., которого я сменил, меня проинформировал, что вчера было воскресенье и никто ничего на ВПП не делал, много камушков и, по сути, полоса не готова – можно и движки боевых самолётов загубить, и колёса транспортникам порезать. Но сегодня-то не воскресенье. В плане есть перелетающие борты с посадкой у нас. А тут ещё вылет дивизионного Ан-2 на Овруч. Там комдив Чава ждёт офицеров управления. Ан-2, конечно, не боевой самолёт с реактивным двигателем, для которого камушки – смерти подобно. Но всё-таки! Ни в одном наставлении не говорится, что можно разрешать взлёт с плохо убранной ВПП! Тут упор со всех сторон: если всё обойдётся – никто даже спасибо не скажет; а вот случись чего – вот тебе и на, пожалуйста!
Анатолий Андреевич мне и говорит:
— Ты «Братану» (в смысле командиру полка Браташову) не звони! Он тебя сделает виновным во всём!
Ладно! Звонить не стану!
Поехал на полосу. И действительно при осмотре ВПП обнаружил множество сколов бетона (мелких и не очень мелких, однако довольно острых камушков). Сколько можно собрал. Но дальше этого добра оказалось столько, что стало ясно – нужна основательная прочёска полосы аэродромной ротой.
Звоню. Никого в роте рядом с телефоном нет. Двадцать минут названивал – как в песне: «всё здесь вымерло до утра»! Вот только утро наступило уже давно. Ни на одном объекте не нашёл ни офицеров-аэродромщиков, ни командования ОБАТО. Кому доложить? Бился я, бился – без толку! А время идёт! К 9.00 мне надо доложить о готовности аэродрома на КП Львова! И что делати? Да где наше не пропадало!
Прошу коммутатор соединить с Браташовым.
— Кабинет командира полка, подполковник Мурзин слушает...
Я поздоровался, представляюсь и спрашиваю:
— А где командир полка?
— Здесь.
— Он не очень занят? Дайте ему трубку, пожалуйста!
Когда Николай Юрьевич оказался на связи, вкратце докладываю о засоренности ВПП, о предстоящем вылете, о том, что и как долго не могу найти никого из ОБАТО и аэродромщиков, чтобы организовать прочёску. И о своём решении временно закрыть аэродром для вылетов и посадок до очистки ВПП.
— Подождите! Это проще всего – закрыть аэродром. Ан-2 – лёгкий самолёт! Это не «сухой»! Что ему камни?
— А если порежет пневматики? Не далее как три дня назад была шифровка, что на аэродроме Поставы в Белоруссии при взлёте Ан-2 правое колесо было разуто из-за наличия большого количества камушков от сколов бетона. Виновником определили РП! Который не осмотрел, не запретил! Или наоборот, всё видел, но разрешил! Вы же нам сами эту ШТ зачитывали! И я не хочу, чтобы по моей вине...
— У нас не порежет!
— Товарищ полковник, мне немного неясно, почему я должен разделить в этом вашу уверенность?
— Это мой опыт говорит! — вскрикнул полкач. — Верьте мне! Ни одного такого случая здесь не было! Здесь не было! Понятно? Ни разу!
— Товарищ полковник, но инфаркт тоже у человека бывает когда-нибудь в первый раз...
— При чём тут инфаркт? Что вы меня путаете? У нас опытные лётчики летают в дивизии на Ан-2! И потом, — Браташов начинает распаляться, — что вы мне докладываете, что не можете связаться с аэродромной ротой? Вы там были?
— Нет. Я полагал, что для этого существует телефон!
— А чего же вы, товарищ майор, мне звоните?! Я сплю по шесть часов в сутки!..
— Извините, товарищ полковник, что я вас разбудил в этот яркий погожий денёк!.. — вырывается у меня.
На мою колкость Николай Юрьевич не отреагировал.
— ...У меня совещание!
— Во сне?
— Не во сне! А наяву, чёрт вас подери!
— Простите мою непонятливость, я тогда не сообразил, при чём тут информация, что вы спите по шесть часов?
— Так! Это к делу не относится!
— Ах, не относится?.. Как жаль! Всё же я здесь – человек новый и хотел, было, для налаживания контакта вам посочувствовать...
— Мне решительно наплевать на ваше сочувствие! А что я хотел?
Я вознамерился подсказать:
— Вы хотели решительно плюнуть на моё сочувствие, которое я по-доброму так и не успел выразить!
— Я не о том! — и прикрикнул: — Вы мне уже все памороки забили! Ах да! Вот если бы вы, товарищ майор, побывали в аэродромной роте, увидели, что вся рота спит, я бы к ним принял меры! Вы сами пожарную и санитарные машины инструктировали?
— Ммм... Позвольте уточнить: сами машины?
— Да!
— Товарищ полковник, я пытался с ними поговорить, но они на мои вопросы почему-то не отвечают!
— Кто не отвечает?
— Автомобили!
— Вы что, чокнулись?
— Я чокнулся?
— Ну, не автомобили же!
— Простите, но вы на мои уточняющие вопросы сказали, что мне надо было инструктировать сами машины!
— Я имел в виду не машины, а водителей!!
— Ах вот оно в чём дело! С разбегу как-то и не сообразишь! У вас такие резкие переходы!
— Вы мне тут дурочку не включайте! Вы их заправили бензином?
— Водителей???
— Машины!!! Чёрт вас побери! Проконтролировали заправку мааа-шин? И укомплектование их пожарно-техническим и санитарным имуществом?
И я перехожу на серьёзный тон:
— Товарищ полковник, прошу прощения, но это не входит в мои служебные обязанности!
— Как не входит? Почему вы не выполняете мои инструкции?
На том конце провода обрадовались, что появился реальный повод натянуть меня «за дело». Крики в трубке становятся всё сильнее:
— Вот! Я вас спрашиваю: ПО-ЧЕ-МУ?!
— Товарищ полковник, — решаюсь я. — Я вам звоню и прошу содействия совсем по другому вопросу. И потом, почему вы на меня кричите? Я понимаю все слова, которые говорятся спокойно!
Между тем говорю диспетчеру:
— Инструкцию РП!
— Я не кричу!! У меня такой голос по телефону!!
Я открываю протянутую прапорщиком инструкцию и пробегаю её глазами.
— У меня здесь сидят офицеры на совещании! — продолжает Браташов несколько потише. — Они подтвердят! Товарищ майор, вы не выполняете свои обязанности!
— Товарищ полковник! Я выполняю свои обязанности! Кстати! Вот передо мной лежит «Инструкция дежурному РП», подписанная неким полковником Браташовым! Здесь ни слова не сказано, что я должен инструктировать водителей пожарной и санитарной машины...
— ...Товарищ майор!..
— ...что как-то там отвечаю за комплектацию и заправку авто!
— Товарищ майор!.. Инструкции пишут люди! Они могут и ошибаться!
— А я здесь причём? Я вам докладываю не о плохо написанной инструкции! Она, между прочим, написана толково!..
— Ещё бы! Эта инструкция писалась мной!!
— ...Мой доклад о неготовности аэродрома! Или я не должен был этого делать! Так, как раз именно это и предписывает эта самая Инструкция!
— Товарищ майор! Вы дослужились до майора...
«Боже ты мой! Говорили же мне умные люди, хорошо знающие «Братана»! И зачем я ему позвонил? Кажется, с автомобилями мне было бы общаться попроще!»
— ...и не знаете элементарного! Ни вы, ни ваши коллеги-подполковники!..
— Я понял свою ошибку! Прошу прощения, что отвлекаю! Вы мне ничем не помогли! Больше я вам звонить не стану. Если это и была цель вашего внушения мне, то с этим всё в порядке!
— Считаете нужным, можете закрывать аэродром!
— Пожалуй, я так и поступлю! Спасибо, товарищ полковник, за дельный совет!
— Можете докладывать об этом в дивизию! Только на меня не ссылайтесь! Как вам только не стыдно!
Н.Ю. Браташов принялся меня стыдить, а я всё никак не могу положить трубку – всё-таки полковник и командир полка. Этим полкач и пользуется. Разговор снова перешёл в режим выяснение отношений как в трамвае.
— Товарищ полковник, прошу, давайте говорить спокойно, как офицеры!
— Я не кричу!! Как вы не поймёте! А пытаюсь рассказать вам о вашей же несобранности! — тут я услышал в кабинете командира полка звонок ещё одного телефона. — Ага, подождите! Я вам ещё не всё высказал!..
Николай Юрьевич принялся попутно с кем-то скандалить и по другому телефону. Кажется, звонок был из санчасти, где врач уложил с ангиной не того, кого нужно Браташову. Я воспользовался этим и положил трубку на рычаг.
Спустя ещё 20 минут телефонистка всё же отыскала мне комбата. Оказалось, все аэродромщики в штабе ОБАТО генеральной уборкой были заняты! Конечно, помыть штаб – это важнее, чем подготовить аэродром к приёму и выпуску самолётов! После разговора с комбатом (он для себя отметил, что я признал аэродром неготовым и сейчас буду докладывать об этом во Львов) аэродромная рота тут же вышла на ВПП. Ещё через два часа полоса была убрана. А потом через 40 минут Ан-2 получил «добро» на вылет и я его со спокойной совестью выпустил на Овруч. И в течение дня до сумерек мы приняли шесть бортов (выпустили пять, один остался с ночёвкой) и две вертушки (ушли обе).
...Чтобы я по какому-нибудь поводу обратился к Браташову! Не дождётесь!..
» Вдогонку:
— ...А у моего Славика есть друг Славик. И Славик живёт на Партизанской рядом со Славиком. Так эта дура… Ты меня слушаешь? Так эта идиотка вчера переехала с вещами к Славику. А когда она со Славиком прощалась, обещала, что проклянет его и весь род его. Не рот, а род!.. Ты меня слушаешь вообще? Так эта, я бы сказал, кто, но тут дети рядом… Эта скотина… Да-да, на 315-й, за мной ещё не занимали. А я вот за этим мальчиком в панаме.
— Это не панама, — оборачиваюсь хмуро.
— А что это?
— Кепка.
— Женщина, я вот за мальчиком в страшной кепке. Так эта скотина вчера… Ты меня слушаешь?..
Антон РОМИН, «Телефон»