.
- Жизнь – сложная штука!
Знаю, что никакую истину я этой фразой не открыла. Да и слова эти принадлежат не мне. В очень тяжелой жизненной ситуации их произнес мой недавний знакомый Макс – прехорошенький пацанчик, находившийся в одно время со мной на лечении в кардиологическом диспансере.
Уточняю – это для меня Максимка – пацанчик, он - ровесник моего сына, а для других - вполне респектабельный молодой человек тридцати лет отроду.
- Жизнь – сложная штука.
Именно этими словами мой молодой собеседник закончил свое повествование о той череде несчастий, которая постигла его семью год назад.
Максим и Юля поженились исключительно по большой любви, и то обстоятельство, что Юля не беременела, сначала считали большой удачей, так как молодые учились в вузах, а потом, после долгих обследований и лечения, огорчило немногочисленную родню – по ряду объективных причин физиологического характера молодые вполне могли остаться без потомства.
Идею усыновить малыша вынашивали два года, ходили даже в детский дом, но каждый раз возвращались оттуда злые и разочарованные. В итоге решили пойти на мнимую беременность и усыновить грудничка, чтобы уж все с самого начала и по настоящему. Едва ли они представляли, как это «настоящее» выглядит.
Для Юли началась эпоха накладного живота и «трудной» беременности. Расслабиться нельзя было даже дома – частенько забегали подружки, жившие в соседнем подъезде, да и коллеги приходили попроведовать будущую мамашу. Когда пришло время уходить в декретный отпуск, врачи выписали ей больничный, все как полагается.
Честно сказать, Юля к концу беременности уже и свыклась со своим положением женщины на сносях, ей даже стало казаться, что у нее есть все предвестники этой самой беременности.
Срок беременности уже перевалила за девять месяцев, а отказничка все не было. Молодые в целях конспирации переехали к теще.
Долгожданный звонок прозвенел вечером пятнадцатого августа. Максим долго разговаривал с врачом по телефону, огорченно произнес, что они должны подумать и положил трубку.
Юлька со страхом глядела в лицо мужа, и надежда в ее душе медленно таяла, таяла, таяла…
- Есть девочка. Ее мать – молоденькая совсем, умерла при родах, только девочка не здорова. Глазок косит и еще что-то. Если родственники не заберут, то послезавтра можно будет нам …. Если согласимся, - в голосе Максима неуверенность.
- Ты уже не хочешь? – тихо спросила Юля.
- Страшно, ей чуть больше двадцати было.
- Вот мы и вырастим ее дочь. А что касается здоровья – наш, собственный, мог тоже
нездоровым родиться. Операцию сделать можно будет немного попозже.
- Значит, решено. Послезавтра забираем дочку – и ты дней десять поживешь у моей мамы, а потом переедем домой, чтобы в глаза не бросалось, что ей чуть больше недели.
Юля почти всю ночь не спала, молила господа, чтобы родственники малышку не забрали. Не забрали.
------------
Ходишь по свету и даже не подозреваешь, что где-то в местах тебе неизвестных вовсе, или малознакомых, люди обсуждают тебя или проблемы, связанные с тобой, по крайней мере, то, что тебя напрямую касается.
Я это называю «параллельные миры», не в изотерическом смысле, конечно, а в бытовом.
Юля и Макс получили свою долгожданную дочь ни мало не заботясь о том, что до их появления у девочки уже была своя собственная жизнь, и они – только звенья судьбы,уготованной ей Господом.
Улыбаетесь? Какая - такая жизнь может быть у новорожденной крошки? Если брать от начала, то есть от зачатия, то была. И во время этих отрезков жизни вокруг нее находились люди – совершенно разные, но, несомненно, заинтересованные в ней. И никто не в праве умалять их роль в жизни малышки. Вполне вероятно, не прояви они человеческое милосердие, девочки могло бы и не быть.
Сначала однокурсницы ее мамы, обнаружив молодую женщину в луже крови и без сознания, чисто спонтанно кинулись вызывать скорую, но, вспомнив, что у роженицы нет паспорта, на такси привезли ее к дверям роддома и побарабанили в двери, пока заспанная акушерка не открыла. Открыла, но больную принимать отказалась ввиду отсутствия документов. Девчонки орали, врали, что нашли женщину на улице.
Больная истекла бы кровью, если бы в это время не подъехала «Скорая».
А наверху уже была готова операционная, вызвана бригада, анестезиолог. Все было как всегда, все то, что бывает в экстренных ситуациях – сосредоточенно работала бригада, и каждый понимал, что все усилия напрасны – сердце больной остановилось сразу после того, как акушер-гинеколог вынул первого ребенка. Две девочки - малявочки, чуть поболее двух килограммов каждая. Но мама об этом не узнала.
Неонатолог придирчиво осмотрела новорожденных и не нашла причин для особого беспокойства, по крайней мере, дефектов, угрожающих жизни детей не обнаружила. Она смотрела на эти комочки ярко-розового мяса, и слезы непроизвольно катились по щекам. «Мы сделали все. Мы сделали все. Мы сделали все?! - думала она, - а дети все равно остались сиротами».
-------------------
Медсестра детской палаты Наташка – типичная блондинка из сериала, но необыкновенно эмоциональная и сентиментальная, обнаружив в своем хозяйстве прибавление и услышав рассказ об их появлении на свет, долго рыдала над сиротками.
Как только у нее появлялось свободное время, она стояла возле двойняшек. Девочки были одинаковые, но все-таки немного разные: одна строгая и худенькая, другая кругленькая и ладненькая.
- Милашка моя! - наговаривала Наташка, пеленая младенца.
Что бы медсестра ни делала, в это время взгляд ее, внимательный и озабоченный, был прикован к кроваткам близняшек. Да и мысли ее вертелись около девочек. Это было столь очевидно, что не осталось незамеченным персоналом отделения.
Старшая медсестра поделилась наблюдениями с заведующей. Обе они, женщины немолодые, беззлобно подтрунивали над девчонкой, хотя и понимали, что над столь искренними чувствами смеяться грешно. Именно поэтому не сказали персоналу, что у девочек нашлись родственники, и завтра детей заберут. Решили, что для Натальи будет лучше, если ребят увезут без нее.
В это утро Наташа дома за завтраком завела разговор о девочках. Родители промолчали, было очевидно, что к такому повороту событий они были не готовы. Наташа разревелась и направилась на работу. Хотя и смена была не ее, но не сидеть же дома, когда ее ждет Милашка.
В отделение что-то происходило, произошло или должно было произойти – напряжение чувствовалось в воздухе. Заведующая рыкнула на подчиненную, дескать, сидела бы дома и не мешалась под ногами. Наталья юркнула на рабочее место – там дел всегда был непочатый край, лишние руки были нужны постоянно.
На пеленальном столике лежала Милашка, ее сестра уже была упакована.
- Кать, а чего ты их пеленаешь, пусть спят, рано еще! – прошептала Наташка.
- Забирают их, Натаха, родственники нашлись! – Катерина метнула взгляд на напарницу.
- Это хорошо, что нашлись! – выдавила из себя девушка, а у самой слезки горохом покатились по щекам, - А можно я ее понесу?
- Нет, старшая сказала, что сама!
------------------------
Наталья сидела на белоснежном табурете и плакала – было больно расставаться с девочкой – за неделю привыкла. Она подошла к окну – отсюда видно парадный вход, именно сюда подъезжают красивые машины и обычные такси, чтобы увезти крох в их родной дом.
Сзади хлопнула дверь, Наташа резко повернулась – на руках у Кати был младенец.
- Представляешь, Наташ, они, как на рынке поросенка, выбирали девчонку. Эту забраковали больную не возьмут, да и не на их родню она похожа.
- Кого не взяли? Как не взяли? Близнят нельзя делить! - Наташа не насмеливалась подойти.
- Твою любимицу не взяли, оказывается, у нее что-то не так со здоровьем, я слышала, как доктор им говорила.
- А вот и чудненько, вот и хорошо! – просияла девушка.
- Чего чудненького? Завтра за ней другие придут! Знаешь, какая здесь очередь на
усыновление?!
- Это не скоро, недели две, а то и больше! – ликовала Наталья.
- У некоторых документы готовы, им сразу отдадут.
- Так она же больная! Ее не возьмут!
- Раз предлагали, значит не настолько больная, чтобы нельзя усыновлять. Если приемные родители согласятся, то никто не вправе помешать, - Катерина выдала где-то слышанную фразу
- Значит, все равно заберут Милашку?
- Ты же ребенку добра желаешь? Вот пусть и растет в семье, а не в детском доме!
Наталья умом понимала, что напарница права, но сердечко сжималось от предчувствия расставания.
--------------------------
На следующий день за Милашкой действительно пришли, Наталья не захотела знакомиться с приемными родителями девочки, и малышку унесла старшая. А медсестричка тихо выла, сидя на сверкающем белизной медицинском табурете. Неожиданно она сорвалась и кинулась в приемный покой, чуть не сбив в коридоре санитарку. Та только охнула и прошептала вслед: «Тю,
оглашенная!»
Наташа вбежала в тот момент, когда старшая передавала девочку родителям. Растрепанная и зареванная, вместо «поздравляем» Наталья выпалила:
- Вам, конечно, никто указывать не может, но мы уже дали девочке имя. Ее зовут Милашка, Милка. Плохая примета, если ребенку имя меняют.
Она так же стремительно, как и появилась, она скрылась за дверью.
- Вы извините, это наша детская сестра. Уж очень привязалась к девочке, хотела даже забрать.
- А как же с именем быть? – смущенно произнес молодой отец.
- Решайте сами. А девчонка в самом деле Милашка. На нее любоваться часто приходили. И кормили ее мамаши с удовольствием. Мы бы вам молоко донорское еще с месяц могли давать, или адрес дать, эта женщина согласилась покормить Милашку, пока на двоих молока хватать будет. Вы подумайте.
- А адрес можно сейчас взять? – Юля улыбнулась.
- Мы на машине, сразу заедем и договоримся, - подхватил Максим.
- А вы сразу ее и покормите у Семеновых, - посоветовала старшая.
------------------------------
Только после трехчасового кормления маленькая Принцесса была привезена в дом тещи Максима, где мама и бабушка окружили девочку непомерным вниманием и заботой, в коих она, естественно, не особенно и нуждалась, так как младенцы довольно много спят.
Девчушка была что надо – напоминала племянниц Максима – Дашку с Сашкой, естественно, в том же возрасте. Это наблюдение принадлежало бабе Свете, бабушке этих племянниц и Максимовой матери, которая в тот же вечер приехала к сватье знакомиться с внучкой.
Именно баба Света первая назвала девочку Дашей, помятуя, что сноха бредила этим именем, но ее торопливость вызвала смущение у молодых.
- Не спеши, мама, - проговорил Максим, - мы посмотрели на дочку и решили, что это имя ей не идет.
- А чего же не идет? Вон какая милашка. Дашка - милашка, даже рифмуется.
- У брата Дашка, у нас Дашка! Не много ли? - отпарировал Максим.
- Ну, раз милашка, может Людмила? – предложила теща.
- Милена, Милана, Милица!!! – тесть открыл словарь.
- Мы подумаем, имена не русские, но славные, особенно Милена! – у Юльки загорелись глаза.
- А мне больше имя Милана нравится! – не согласился Максим.
- Из этих двух и выберем! – подвела итог Юлия, она до нервной дрожи была суеверна, и реплика Наташки о том, что ребенку нельзя менять имя запала ей в голову.
------------------------
А дальше началось то, что бывает, когда в семье маленький. Ребята ни разу не покаялись, что взяли девочку. Удалось сохранить в тайне и удочерение, хотя весь первый год Юлька переживала, вздрагивала от каждого стука, почему-то больше всего боялась, что родственники Миланы одумаются и захотят забрать девочку.
Когда девочке было чуть больше года, бабушки на скамейке в один голос уверяли, что девчонка в Максимову породу, очень походит на отца и бабушку. Сходство действительно было, молодые радовались, что так удачно получилось.
Миланка росла спокойным и здоровым ребенком, почти не доставляла хлопот родителям. Все у нее было вовремя, все хорошо. В шесть месяцев стояла в кроватке, в семь места в этой кроватке ей уже было мало. К восьми пошла по стеночке. И все это сопровождалось различными звукоподражаниями. В девять месяцев совершенно неожиданно Милана научилась ползать, как только заканчивалась опора, за которую можно было держаться, девочка опускалась на пол и доползала до следующей «держалки».
К слову сказать, с каждым днем она все больше становилась похожей на Максима, не только внешне, но и привычки перенимала отцовские. Было забавно смотреть, как она копирует все движения папы, как ест так же как папа, как засыпает, подложив под щечку сложенные ладошки – Максим так и не отучился от детской привычки, заснув, машинально засовывал руки под щеку.
Людей, сведущих в генетике, это бы, конечно, насторожило. Но технари – родители, только умилялись, да посмеивались.
----------------------
На четвертом году Милана неожиданно заболела, заболела тяжело. Потребовались переливания крови.
Друзья и бывшие однокурсники Максима и Юли живо откликнулись на звонки молодой пары и достаточно регулярно сдавали кровь. На станции переливания кровь обменивали на нужную группу и в больнице переливали Милане.
Для молодой семьи потянулись долгие и трудные месяцы. Девочку периодически помещали в стационар, и процедура переливания повторялась. Юля изнемогала от безделья,тосковала, от нечего делать записывала фамилии доноров, рассчитывая разбогатеть и заплатить людям, или как-то отблагодарить.
Порой она впадала в ступор, и целые партии доноров оставались не зафиксированы. Вот и в тот день, Юлька сидела у окна и ревела, медсестра пришла и стала собирать в корзину освободившиеся бутылки, небрежно заметив:
- Бывают же такие фамилии!
- Что вы сказали? – Юля повернула от окна заплаканное лицо.
- Фамилия странная какая! Ни разу в жизни не слышала – Дидион!
- Да неужели? А у меня именно такая фамилия, и у дочки тоже!
- Ой, извините. Это ваш родственник, наверное, кровь сдавал? – засмущалась сестра.
Юлька встала. На флаконе были данные Максима. Она точно помнила, что у него вторая группа крови, на флаконе написано – третья и резус отрицательный.
Максим приехал сразу, не меньше жены удивился совпадению, как смог успокоил Юлю и поехал на «Станцию переливания».
- Да не волнуйтесь, молодой человек, с такой фамилией у нас только один человек был.Редкая фамилия. А что до того, что мы неправильно вашу группу крови определили, то это мы прямо сейчас проверим.
- Да я знаю свою группу крови – вторая, резус отрицательный.
- А ну, а ну, давайте же пальчик! Вот так - видите восемь капелек? Видите восемь реактивов? Первая отрицательная? Нет! Первая положительная? Нет? – Максим видел, что реакция произошла точно на третьей отрицательной.
- Как же так? Значит, в прошлый раз анализ неправильно сделали? – возмутился он.
- Не анализ сделали неправильно, а вы запомнили неправильно. Это же медицинские
термины, - поправила врач.
Весь вечер Максим так и этак обдумывал ситуацию, искал и не находил сколько-нибудь правдоподобное объяснение. Вспомнился давний разговор с Юлей, произошедший почти сразу после усыновления. Помнится, тогда жена настаивала на том, чтобы все узнать о матери девочки, о ее родственниках, о наследственных болезнях. Максим тогда немного подсуетился, но сведения его не порадовали – молодая мать была бомжичкой, или что-то вроде того, по крайней мере,документов при ней не было, звали Людмилой. Об этом ему по секрету рассказала пожилая санитарка, все другие сотрудники роддома вообще говорить не захотели.
----------------
Болезнь Миланы временно отступила, и молодые вздохнули с облегченнием. Вот только слова светила медицины не выходили из головы: улучшение временное, по всей видимости, придется делать пересадку костного мозга, нужно искать донора. При этих словах Юлька захлебнулась в истерическом смехе, чем несказанно напугала пожилого врача – такой реакции от матери он не ожидал. А эта самая мать рванулась из кабинета, с размаху влетела в стену напротив двери и с диким воем сползла по панелям обивки на пол.
Мужчины с трудом дотащили безвольное тело до кушетки в кабинете. Медсестра поставила укол, и Юлька, судорожно всхлипывая, вцепилась в рукав Максимовой рубахи.
- Это конец, наша Милашка умрет! – шептала она.
- Не надо отчаиваться, возможно, один из вас сможет стать девочке донором! – ворковал профессор.
- Милана нам неродная! – чуть слышно проговорил Максим.
- Ищите родителей.
- Мать умерла при родах, документов у нее не было.
- Вы знаете, девочка очень сильно похожа на вас, я думаю, что необходима генетическая экспертиза.
- Вы подозреваете, что это мой ребенок? – брови Максима в негодовании взметнулись вверх.
- Я предполагаю, что это ваш ребенок, теоретически предполагаю! – примирительно проговорил врач, - ведь теоретически у вас могла быть связь на стороне?
- Нет, не могла! – зло выпалил молодой мужчина.
Максим злился, злился потому, что связи на стороне у него были, были именно в то время, когда был зачат ребенок, но признаваться в этом он, естественно, не собирался.
----------------------------------
На генетической экспертизе настояла Юлька. После того истерического припадка в кабинете профессора она стала серьезной и замкнутой, словно внутри ее происходила некая борьба, словно она просчитывала ходы, выверяя с точностью до микрона все последствия своего решения,
каково бы оно не было. Примерно через десять дней за ужином, она выдавила из себя:
- Я хочу, чтобы моя дочь жила, поэтому я смогу пережить то, что ты мне изменил или даже изменял с ее матерью. Я хочу, чтобы генетики сказали, что ты – биологический отец Миланы, и что ты можешь быть ее донором!
- Я не…! – начал было Максим, но, взглянув на жену, умолк.
Он оценил ее великодушие, хотя пытался реабилитироваться, но тщетно, Юлька его не слышала, только две прозрачные дорожки слез сразу пересекали ее прежде румяные щечки. Максим оставил попытки оправдаться, в душе он был рад предложению жены –неизвестность и его тяготила, а перспектива родства давала малышке шанс выжить.
Когда анализ был готов, легче молодым не стало, донором Максим быть не мог, хотя они с Миланой являлись родственниками.
Юлька плакала, сквозь слезы причитала, что лучше бы он и в самом деле был отцом девочки, а теперь ищи-свищи кто из его родни организовал этой бедолаге ребеночка.
Искать сильно и негде - два брата и отец. Да что же их на канате потянешь на анализы? А если это Антон? Он же наркоман! Вот вам и вариант. Ведь бомжи и наркоманы где-нибудь пересекаются?
А если Серега? Как спросишь-то? Живут они с Викой хорошо, начни разговор, пойдут разлады, глядишь, еще и разбегутся!
А про отца и говорить нечего. Мать узнает, опять приступы сердечные начнутся. И что делать? На одних весах жизнь Милашки, на других – благополучие всей семьи?
Рассуждения и метания не прошли для Максима даром, ночью в пятницу закололо в левом подреберье, не в первый раз вроде, но и через час не отпустило, пришлось вызывать «Скорую».
-------------
О, кардиодиспансер – Мекка всех сердечников! Век бы тебя не видеть, да нужда заставляет.
С Максимом мы познакомились случайно. Сначала он пригласил меня за свой столик в столовой, потом уступил очередь на процедурах, в итоге мы лежали бок о бок под одеялами хоть и в разных кабинках, но практически в десяти сантиметрах. А на следующий день Макс сверил свой лист назначения с моим и занял мне очередь во всех процедурных кабинетах. Еще через два дня я уже знала все то, что только что рассказала вам.
Дурная у меня натура, часто близко к сердцу принимаю чужую ситуацию, начинаю мусолить, рассуждать, искать пути решения, хотя меня никто не просит, да и по большому счету, с юридической точки зрения – это вмешательство в личную жизнь.
Всегда я это знала, и всегда лезла. Часто получала, но все равно лезла. И сама не понимаю, что движет мною – природное любопытство, или страсть к интригам жизни? Есть еще варианты? Безусловно, есть, но, будем надеяться, ко мне они не имеют отношения.
Вот и сейчас я на сотый раз обдумывала ситуацию, сложившуюся в семье Макса, даже пыталась что-то посоветовать. К моему удивлению Максима мое любопытство не злило, он охотно обсуждал, правда, всегда отметал, предложенные мной варианты. Ему виднее!
Только в одном он соглашался со мной – надо искать родственников. А где?
После стационара я регулярно звонила Максиму, интересовалась здоровьем дочери, его сердечком, любопытствовала, есть ли подвижки в поисках донора. Все стояло на месте, хорошо было лишь то, что жизни Миланы пока ничего не угрожает, но бесконечно делать переливания невозможно, и однажды вопрос все же встанет ребром.
------------------------
В середине сентября на моем занятии по политэкономии произошло ЧП - у беременной студентки началось кровотечение. «Скорая» приехала быстро, но меня это происшествие выбило из колеи. Вечером я пошла в общежитие, чтобы узнать у подруг как самочувствие Маши. На вахте сидела совсем молодая комендантша, она улыбнулась и смущенно произнесла:
- А вы меня не узнаете, Елена Владимировна?
- Я вас учила? – я не могла вспомнить это лицо.
- Да нет, мы на суде рядом сидели!
- Да, да, вспомнила! – вежливо отреагировала я, хотя ничего не вспомнила.
- Вы редко тут бываете. Ищите кого?
- Вот хотела спросить у девушек, как Маша себя чувствует, - пришлось – таки объясняться с дежурной.
- Так это я вам и без девушек скажу: Маше значительно лучше, так только что по телефону сказали, - улыбнулась моя «давняя знакомая».
- Да я и не сомневалась, медицина у нас на высоте, умереть не дадут!
- Это не скажите, - скривилась женщина, - вот Милку же не спасли!
- Какую Милку? Как не спасли?
- Да однокурсницу мою – Милу Сац, да уже четыре года прошло, или что-то около того!
- Эмилия Сац умерла? - ноги мои подкосились, я медленно опустилась на кривоногий табурет.
- Елена Владимировна, вам плохо? Я сейчас «Скорую» вызову! – засуетилась комендантша.
- Не надо врачей. Расскажи все, что знаешь об этом, - осипшим голосом попросила я, - только поподробнее.
- Я вам сейчас водички принесу, - не унималась женщина.
Комендантша вернулась через десять минут и охотно рассказала о смерти Эмилии:
- На том суде, где мы рядом сидели, этого препода оправдали, Мила сама дала показания в его пользу. А потом он уехал, а в последний вечер пришел попрощаться и, в общем,…Милка беременной осталась. А он ни разу не написал, не приехал, а она гордая такая - «сама выращу». Она в этой темнушке жила, где матрасы, зато одна… Один раз уже поздно вечером я к ней постучалась, а она не отзывается, я смотрю, дверь на замок не закрыта, зашла, а она без
памяти уже и в луже крови, вот как у Маши. Девчонок позвала, мы ее кое-как в таксизатащили и у роддома положили. А никто не вышел, мы давай стучать. Открыла там одна, говорит не приму-документ давайте. А у нее паспорта не было. Хорошо, что «Скорая» подошла, так врач занес ее в роддом. А мы не сказали, что ее знаем, даже фамилию не назвали, сказали, что Милой зовут. Мы ведь не знали, что умрет, думали завтра придем, все расскажем, - очень тихо
закончила женщина.
- А паспорта почему не было?
- Я точно не знаю, может, потеряла?
- А ты не помнишь, когда это было, в каком месяце?
- В мой день рождения, седьмого августа. Я ведь к Милке пошла, чтобы позвать к столу.
Теперь этот день рождения всю жизнь помнить буду!
Я уходила из общежития в смутной тревоге. Ну, не спроста же всплыла из небытия моя соседка по подъезду Эмилия Сац, выяснилось, что она умерла при родах. И беременна она была от нашего непутя Алексея Халина.
-------------------------------
Мысль зацепилась за фамилию Халина: я хорошо помнила тот инцидент.
….После бойкота на кафедре, Халин уехал то ли в Тюмень, то ли в Сургут, больше я о нем ничего не знала. Приезжать, точно не приезжал, да после такого позора, я думаю, никто бы наведываться в гости не стал, я, например, за десять верст бы обходила кафедру стороной.
А по большому счету жалко мужика: и собой хорош, и умен, а водка всю жизнь перекособенила.. .
Я отвлеклась на несколько минут и потеряла нить рассуждений об Алексее, только несколько дней в мозгу червоточиной крутилась его фамилия, мысли возвращались к ней несколько раз, то ли потому, что я упустила что-то важное, то ли беспокойная душа неусыпно контролировала именно этот эпизод.
---------------------
Говорят, что Людвиг Ван Бетховен видел музыку. Звуки в его мозгу трансформировались в определенные цветовые сочетания, так что любое музыкальное произведение он как бы мысленно прорисовывал в красках. Не только свое, то, что сам создавал, но и опусы других композиторов он воспринимал точно так же – в цвете. В его понятии гармония звука и цвета – это единое целое.
Я ни в коей мере не ставлю себя в один ряд с признанными классиками, так как дилетант и в музыке, и в живописи, но мое восприятие действительности тоже некоторым образом разрисовано, то есть представляется мне в цвете. Причем не каждый день в отдельности, но жизнь в целом.
Несколько лет назад на ЦТ оригинальным образом изобразили Прогноз погоды: показали (в графике, разумеется) страну с высоты нескольких сот километров, потом, снижаясь над регионом, показывали графические города, реки, горы. Не знаю, насколько точно было изображение с точки зрения географии и топографии, но зрелищно необычайно – представляешь, вернее, ощущаешь всю страну в целом, и себя в этой стране, в частности.
Меня впечатлило это оригинальное оформление не только своим неординарным подходом, этот взгляд «извне» привел в систему мое внутреннее видение мира. Я долгое время не находила в реальном мире предметов, способных наглядно проиллюстрировать мое пространственное мировидение и своей жизни в этом мире.
Теперь я ее представляла именно как тот прогноз погоды – взгляд сверху и со стороны. Если бы мне предложили дать название этой картине, я бы назвала ее примерно так: «Один миллион пазлов».
Сверху, из-за большой удаленности, картина кажется единым целым, но чем ниже устремляется взгляд, тем явственнее, что состоит она из отдельных фрагментов, а те в свою очередь из еще более мелких деталей. Кусочки, как правило, плотно подогнаны друг к другу, и имеют ровную тональность. И все они разного цвета, но преобладают сиреневые, лиловые, розовые всех
оттенков, есть и чуть желтоватые. Абсолютно нет темных мрачных цветов.
Верхние ряды картины еще не достроены, почти пуст и левый верхний угол, а на свободном пространстве разбросаны фрагменты, которым предстоит найти место в самое ближайшее время. Но мой взгляд никак не может совместить их форму с заданными параметрами пазов. Мозаика не складывается, не складывается, не складывается….
Что я делаю не так? Как же надо? Как же правильно? Здесь только один вариант решения?
Я снова мысленно перебираю пазлы….
---------------------------
- Ты последнее время будто в трансе каком-то! - муж слегка сжал мои плечи.
- Я и не слышала, что ты пришел, - выпала я из небытия.
- Я уже поужинал, дорогая! О чем ты все время думаешь? Али новую статью
прорабатываешь, мудрая ты моя!
- Знаешь, есть проблема прямо мирового масштаба, я ее уже всю обсосала, замусолила, все логические методики применила, а решить не могу!
- Могу посодействовать! Если умозаключения не помогают, попробуй сформулировать проблему в виде задачи, или нескольких задач, реши их, а потом с полученными результатами оперируй уже по обычной схеме!
Я посмотрела на мужа с нежностью. Вот уж поистине - кто у нас кандидат философских наук, а кто просто мудрый человек!
Нет, муж мой не обделен регалиями, он - математик, хороший преподаватель, автор и соавтор многих научных работ, но самое главное не в этом.
Мне в жизни выпало счастье, я встретила ЧЕЛОВЕКА. А это большая редкость. Николай Иванович не просто хороший человек, он настоящий мужчина, прекрасный отец, преданный друг и просто мой человек. Мы живем душа в душу, точнее сказать - у нас одна душа на двоих. Это не эйфория молодоженов, это проверенная годами дружба.
----------------------
Колин совет лег на обработанную почву. Возможно, через некоторое время я и сама бы дошла до столь мудрого решения, но…
Задача первая. Дано: Эмилия Сац. Знаю девочку с детства. Некоторое время мы были соседями по подъезду, училась она в соседней школе, училась неплохо, поступила в Педагогичесий. Пять лет назад ее родители выехали на ПМЖ в Израиль, Миля осталась доучиваться в институте, но квартиру родители продали.
Выяснить: Знают ли родители, что дочь умерла при родах? Как они продали квартиру, оставив Милю без жилья? На какие средства она жила? Умер ли ее ребенок?
Задача вторая. Дано: Алексей Халин, после суда и обвинения в попытке изнасилования был оправдан, но Суд Чести кафедры объявил Халину бойкот. Алексей перешел на другую работу. Выяснить: Где работает Халин? Поддерживает ли кто-то из сотрудников с ним отношения? Знает ли Халин, что он мог стать отцом?
Задача третья. Дано: Милана Дидион, четырех лет. Требуется донор для пересадки костного мозга. Выяснить: Есть ли у девочки родственники? Каким образом она – родня приемному отцу?
--------------------
«Утро вечера мудренее». Старая поговорка оказалась права – утром у меня был готов план действия, но все сложилось не в соответствии с моими планами. С самого утра на кафедре совершенно случайно зашел разговор про Халина.
Видит бог, я к нему не имела никакого отношения. Однокурсница Алексея, пришедшая к нам работать в одно время с ним, рассказывает другой сотруднице, которая, впрочем, вообще не знала Алексея, так как была принята именно на его место:
- Представляете, Елена Аркадьевна, вчера встретила отца Халина, поздоровалась с ним, а он зверем смотрит! – возмущалась Галина Евгеньевна.
- Обиделся на что-то? – пожала плечами Елена.
- Я ему: как Алексей поживает? А он мне: если бы не вы, то, может быть, и хорошо бы поживал! - возмущается Галина. - Я - то ему что сделала?
- Да успокойтесь, Галина Евгеньевна, старый человек, может, болен, или обижен за сына! – попыталась я успокоить коллегу.
- Да какой он старый, не старше вас! А что касается Алексея, то никто его не заставлял за студентками бегать!
- А может это была любовь, та самая - единственная!? – подколола я незамужнюю Галину..
- А она бывает? Что-то мне вот такая не встретилась! – парировала та, и мне стало стыдно.
- Бывает! Точно бывает! – пробурчала я себе под нос.
----------------
Осадок от разговора остался очень горький, но неожиданно мои мысли получили нужное направление, и мои ноги тоже – я направилась в отдел кадров. Там по-прежнему работала Тамара Ивановна, женщина, которая до старости сохранила столь ясную голову и столь прекрасную
память, что только диву даешься. Она помнила сотрудников, которые уволились более десяти лет назад, причем помнила не только фамилии и имена отчества, но и лица, и какие-то детали поведения, которые обычные люди не всегда запоминают.
Не очень быстро, но она все же вспомнила и Алексея Ивановича Халина, и его отца – Ивана Алексеевича. Оказалось, Халина приняли на кафедру по чьей-то протекции, то ли влиятельные родственники похлопотали, то ли преподаватели Университета побеспокоились о своем талантливом аспиранте. К слову сказать, в пост аспирантский период Алексей, что называется «подавал надежды», ему прочили прекрасное научное будущее.
По какой причине в отделе кадров появился отец Халина, Тамара Ивановна не помнила, по всей видимости, дело было в какой-нибудь справке, что, естественно, ярким эпизодом в рабочий день не назовешь. Сотрудница помнила, что приходил отец Халина несколько раз….
Ловкие руки перебирали картотеку выбивших сотрудников, глаза под толстыми линзами очков подслеповато щурились – картотека уволившихся находилась в нижнем ящике картотечного стенда, в темном углу, да и то, редко используемые бумаги не должны лежать под руками…
- А вот вам и адресок, даже два: один – той квартиры, где был прописан с женой и дочерью, другой – адрес фактического проживания, - весело сказала Тамара Ивановна.
- Не удивительно, что вы так быстро нашли, у вас образцовый порядок, - с восхищением произнесла я.
- Да это не моя заслуга – работа такая, требует скрупулезности и аккуратности, - улыбнулась Тамара Ивановна, но было очевидно, что она польщена.
---------------------------
В тот же вечер я стояла под дверью квартиры Алексея Халина, стояла и долго не решалась нажать кнопку дверного звонка. Сзади кто-то нерешительно кашлянул. Я от неожиданности вздрогнула и сделала шаг в сторону, за моей спиной стоял высокий темноглазый мужчина с
седеющими висками. Он как-то смущенно улыбнулся и приветливо сказал:
- Вы к Ниночке? Ее еще нет дома. Подождете?
- Если можно, - неуверенно произнесла я.
- Меня зовут Павел Сергеевич Грачев, я – муж Нины Николаевны.
Мне пришлось представиться, правда я ограничилась только фамилией, именем и отчеством.
Хозяин был галантен, предложил чай и конфеты, но любопытство видимо, было сильнее воспитания, он с искушением не совладал и начал меня расспрашивать:
- Вы Ниночкин руководитель?
- Нет, я по личному вопросу.
- А я не смогу вам помочь? Или это какие-то женские секреты?
- Я бы хотела у нее узнать об Алексее?
Хозяин сначала побледнел, потом покрылся багровым румянцем. Его тон мгновенно изменился и он с сильно выраженной неприязнью произнес:
- Вам лучше уйти. Моя жена не станет говорить с вами об этой скотине!
- Тогда вы расскажите все, что знаете.
- Я тоже мало знаю, да и знать не хочу.
- Я пришла сюда не из праздного любопытства, вы же не хотите, чтобы я подключила к поиску милицию?
- Я мало что знаю. После суда они развелись, он оставил квартиру жене и дочери. Больше они не виделись – он куда-то уехал. Куда - не знаю. Алименты не платил и не платит. Нам все равно. Для меня Наташка, как родная. А теперь уходите, все равно Нина больше этого вам сказать не сможет, а расстроится сильно.
- Ну, что ж, спасибо на добром слове. А вы не знаете, отец Алексея еще жив?
- Я не знаю. Внучку он не навещает, с Ниной не общается.
Весь вечер я пыталась разложить пазлы в моей головоломке – что-то не сходилось, словно кусочки были из следующих рядов, а середина картины так и осталась пустой. Что я упустила, что-то важное, без чего головоломка – набор разноцветных бумажек?
---------------------------
Бездействие угнетало, и чтобы занять себя чем-то, я решила потянуть клубок за другой свободный конец: направила стопы по адресу проживания отца Алексея Халина. Принципиально решила не звонить и не договариваться о свидании заранее: помнила, что Леша у отца единственный и горячо любимый сын, навряд ли отец захочет общаться с бывшей коллегой сына, из-за которой он потерял престижную работу.
Дверь открыл сам хозяин. Мне показалось, что он болен и разговору не суждено состояться. Я путано объяснила, зачем мне нужен адрес его сына, даже не намекнув на истинную причину моего интереса к Халину-младшему. К моему удивлению Иван Алексеевич принял меня вполне цивилизованно, хотя особого радушия и не наблюдалось, да и бог с ним, с показным радушием.
- Я не совсем понял, зачем вы ищите моего сына. Прошло уже пять лет. Впрочем, дело ваше, раз надо, то… Только я вам гарантирую, что напрасно время потратите… Наступила долгая пауза. Вероятно, Халин ждал каких-то пояснений или оправданий с мой стороны. Мне ничего не оставалось, как дать эти объяснения в разумных границах, естественно:
- Я не собираюсь ворошить прошлое, понимаю, что поздно искать виноватых…
- Это я виноват, жаль только, что понял это совсем недавно, я раньше считал, что моему мальчику ничего больше не нужно, что я нашел замену матери. У меня две сестры, да и мама помогала всегда. Лешка не чувствовал себя сиротой…, - Иван Алексеевич тяжело вздохнул.
- А где его мать? – чувствуя неуместность вопроса, все же спросила я.
- Она умерла при родах.
- Вы ее любили? Мальчик знает, что вы ее очень любили? – настаивала я.
- Мы вообще об этом не говорили, ну, умерла и умерла. Знаете, казалось, что он тоже о ней не думал. Да и о ком ему думать, если он ее ни разу не видел, - подытожил Халин.
- Но он же просил рассказать о маме, смотрел ваши фотографии, как-то обозначал ее в своей жизни, - не унималась я.
- Никак он ее не «обозначал», ну, разве как пустое место. Ему с нами хорошо было.
- Все дети скучают по мамам, даже если никогда их не видели. И что же дальше?
- Все было хорошо: Леша рос спокойным и тихим мальчиком, к тому же очень умненьким. Без труда поступил в институт, почему-то на философию. И у него все получалось. Правда, я ни-чего не понимал в его объяснениях, но все равно гордился им очень.
- А девочки?
- Не было у него никаких девочек. Сторонился он их. Нина – его первая любовь. Только и на ней он женился только потому, что забеременела. Мне сноха не понравилась, но мама переехала ко мне, и ее двушку мы молодым освободили. Наташка родилась сразу после защиты диплома, - Иван Алексеевич надолго замолчал.
Честно говоря, меня мало интересовал Халин – младший, как личность, а тем более перипетии его семейной жизни. Мне бы узнать, где он сейчас, но прервать отца я не решалась, дабы не настроить против себя.
- А семейная жизнь их напоминала кошмар: сошлись два эгоиста, я, конечно, знал, что Леш-ка упертый, но не думал, что это так будет мешать его семье. Началась война за власть.
Молодой денег не хватало, тогда сноха стала регулярно приходить к нам домой и выгребать все из моего холодильника, якобы в компенсацию за то, что мой сын ее не может обеспечить. Потом она несколько раз приносила грудную Наташку и бросала у меня на диване, в отместку за то, что Лешка не пришел к тому сроку, что она велела.
- Вы не хотели водиться с внучкой?
- Да я не против, если по доброму: ну, попросила бы, заранее договорилась, а то бросит и уйдет… Один раз целые сутки не приходила. Где-то с подругами отдыхала, ну это уже Наташке больше года было.
- А как Алексей относился к этому?
- В том-то и беда, что так же, как она. Посмотрит, что Нинка ребенка мне подкинула, соберется и уйдет. Помаялись они года три, потом разошлись. Алексей два раза в месяц приводил девочку в гости, но интересовался ею мало.
- А он стал пить, мы с ним воевали, воевали, да без толку. А выгонять жалко: преподаватель от бога, студенты любят, - вставила я.
- Я все это знаю. А потом эта студенточка. Вранье все это. Да, впрочем, суд тоже так посчитал, а вот вы с коллегами загнали его в угол. За что? Вам-то какое дело было до всего этого? – Халин поднял мутные глаза.
- Иван Алексеевич, вам плохо? – забеспокоилась я.
- Я лекарство приму, полегчает. А вы номер телефона оставьте, я перезвоню через несколько дней, - предложил он.
Он лег на диван, отвернулся лицом к стене. Мне подумалось, что у Лешки и сейчас дела идут плохо, нет отцовскому сердцу покоя и радости. Я положила визитку на журнальный столик и ушла, как говорят, не солоно хлебавши.
На зеленом поле моей рулетки выпал сектор «zero» - пусто.
-------------------
Звонок из квартиры Халина прозвучал через неделю и подтвердил мои опасения – веревочка оборвалась, казалось, теперь уже навсегда: меня пригласили проститься с Иваном Алексеевичем.
Муж внимательно выслушал меня, потом глубокомысленно выдал:
- На похороны отца Алексей должен приехать, так? Вот и поговоришь.
- Нет худа без добра, - согласилась я.
Сердце мое ныло и болело, я не хотела идти проститься с человеком, которого видела раз в жизни, не хотела до самой последней минуты. Но судьба была не на моей стороне: Николай Иванович приехал на машине, чтобы проводить меня в ритуальный зал: знал, что такие мероприятия я переношу плохо.
Народу было немного, но никто не обратил на нас с мужем внимания, мы попрощались и вышли на воздух. Вот тут я и услышала не предназначенный для моих ушей разговор:
- От чего умер-то, вроде с виду крепкий еще?
- Да у него это давно, как сына похоронил, так и занемог.
- А сын-то вроде тоже от сердца умер?
- Ну да, поехал устраиваться на новую работу, в поезде и умер. Молодой совсем.
- У них это видно семейное – нелады с сердцем? И жена его тоже от сердца умерла?
- Умерла? Вроде живая. Впрочем, не знаю….
Мое желание покинуть поле боя мгновенно улетучилось: из запутанного клубка показался хвостик одной ниточки, а может и нескольких.
Я добросовестно выдержала все похоронные процедуры, после поминального обеда набралась наглости и представилась сестре Ивана Алексеевича как коллега ее покойного племянника. В ее глазах сверкнул недобрый огонек, но я поспешно ретировалась посчитав, что основу для более детального разговора уже заложила, проявив внимание к семье покойного.
Следующие несколько дней ушли на анализ ситуации: из разговоров соседок выходило, что мать Алексея не умерла при родах, как сообщил мне его отец. Скорее всего, и сам Алесей так и не узнал до самой смерти (проверь сначала!), что мать его жива и здорова. Что за темное дело
скрывается за всеми этими тайнами? Зачем было внушать малышу, что у него нет матери, если она есть? И почему об ее существовании он не узнал как-нибудь случайно, ведь в жизни так часто бывает?
Размышления – размышлениями, а в сердце занозой сидело известие о смерти Леши. Значит в тот день, когда он уволился и зашел на кафедру попрощаться и сообщить о своем решении уехать на работу в другой город, был последним или одним из последних дней его короткой жизни?
Я помню этот день в мельчайших подробностях. После суда мы все – от доцента до лаборанта - высказывали свое недоверие нашему самому гуманному в мире суду, в кулуарах, разумеется. Мы считали и до, и после суда, что Алексей Иванович Халин, преподаватель вуза, совершил аморальный поступок уже тем, что волочился за студенткой, всячески преследовал ее, навязывал свое общество, морально давил на девушку и, даже не совершив изнасилование, был по уши в дерьме. От однокурсниц девушки мы знали, что Эмилия Сац никак не поощряла ухаживания преподавателя, более того, боялась его и всячески избегала. И в тот злополучный вечер между ними произошла нехорошая перебранка, Эмилия оскорбила Халина в присутствии его друзей, причем вся компания было нетрезвой. Произошедшие в последствии события были бы логичным завершением этого вечера, что было в духе пьяной компании и самого Алексея, но на суде Эмилия в последний момент привела факты, косвенно оправдывающие Халина: насильник был значительно ниже ростом и носил обручальное кольцо. Все знали, что Халин был разведен и обручального кольца не носил никогда.
Оправдательный приговор не оправдал Алексея в наших глазах.
----------------------------
- Ну, где вам меня понять? Вы, наверное, и не знаете, что это такое: быть на вершине, над людьми, чувствовать себя выше, лучше, чувствовать себя особенным, исключительным?
- Елена Алексеевна, вы о чем? Я спросила о матери Алексея, а вы о высокородной дворянской спеси.
- Интересное выражение. Только это не высокородная дворянская спесь – это гордость за свое высокое социальное положение, нежелание уронить честь фамилии, если хотите...
- Я все равно не понимаю, о чем вы выговорите, но явно, что к матери Алексея это не имеет никакого отношения.
- Я так и думала, что вы меня не поймете. Вы меня не можете понять – мы из разных миров. Вам сколько?
- Ну, почти пятьдесят, - я непонимающе взглянула на собеседницу.
- Значит, с шестидесятого? А я с сорок пятого. Мы родом из Белоруссии, родители пережили оккупацию, а в конце пятидесятых отца направили сюда – поднимать сельское
хозяйство. Страна оправилась от войны, и надо было развивать все отрасли производства.
Мы приехали в богом забытый сибирский край, и отец вместе с другими специалистами стал организовывать племенное хозяйство. Сами понимаете, что первое жилье, пусть и не самое шикарное, строилось для высоко квалифицированных специалистов, это вызывало кривотолки и черную зависть.
Ненависть и зависть….Эта зависть, казалось, окутывала тебя волной, где бы ты ни был: в школе, в клубе или просто на улице. Всегда в спину смотрели завистливые глаза, слышались язвительные замечания, даже проклятия. Мы жили материально обеспеченно - это люди видели, но не понимали, что наши родители несут огромную ответственность на своих плечах, они много и трудно работают. Все это не считалось. Нас ненавидели, нас сторонились, мы сбились в некую кучку, скажем так «элиту» и жили своей жизнью. Пропасть между «начальством» и «простыми смертными» была тем глубже, что состояли эта прослойка «простых смертных» из местного неквалифицированного населения и бывших зэков, отбывших наказание и поселение на «химии»: переманивать рабочую силу из других предприятий партия запрещала.
Так вот, о зависти. Одни нам завидовали и ненавидели, другие, хитрые, пытались подружиться с кем-нибудь из жен членов руководства «Племсовхоза». Наша мама много раз заводила дружбу то с дояркой, то с техничкой, то с воспитательницей. Папе было некогда разбираться с мамиными подругами, он прямо предлагал: «Рая, спроси, что ей надо?» Увещевания мамы о том, что он плохо думает о людях, всегда были биты действительностью: оказывалось, что одной бы мяска на свадьбу племяннице, другой курочек на юбилей, третья хотела бы куртку, как у мамы…
Мы, дети, рано поняли, что надо сторониться «чужаков» и держаться «своих». Кстати, не всегда было возможно поддерживать мирные отношения даже со своими, но это не так важно: своим можно было простить многое…
Вот только для нашего Ванюшки все люди были братьями: у него были в друзьях все окрестные мальчишки, только не уследишь – половину холодильника стаскает на улицу, все друзей угощает. Да и то, местная пацанва и слов таких как «буженина и корейка» никогда не слышала, а попробовать могли, только если Ванька из дома стащит. Меня это очень злило, отец не обращал на мои жалобы особого внимания, младшая сестра старалась покрыть братовы грешки.
О любовных похождениях семнадцатилетнего брата мы узнали только тогда, когда о них уже знали все: его любушка жила в соседнем поселке, была старше нашего шалопая на три года, и родители ее были сильно пьющие.
Отец Ваньку высек розгами, как его самого когда-то родители пороли, тот выл, но каяться не собирался: девку не любит, как получился ребенок не понимает, было всего два раза - сама позвала. Приходили ее родители, грозили милицией, но отец был непреклонен: женить Ваньку не будет.
Последний раз я эту девку видела незадолго до родов: стоит возле нашего палисадника и в окна так тоскливо смотрит. Я понимала, что ничего она в окнах не видит и никого не ищет, просто плохо у нее на душе.
А через десять дней под утро мамка услышала на улице детский плач. Ну, думали, поплачет, да успокоят ребеночка, не сообразили сразу, что…
Лешка был завернут в одеяло, а под лентой была справка из роддома и записка. А в записке написано, что ребенок Ванькин, что мы люди богатые – вырастим, а ей он не нужен.
Мамка разбудила отца, выяснилось, что девка уже грозилась отцу, что оставит ребенка Ивану. Лешку накормили, благо молока в доме хватало. Отец поехал разыскивать незадачливую невестку и решить дело миром. В соседнем поселке его ждало полное фиаско: семья съехала
неделю назад, все честь по чести: выписались, квартиру сдали в совхоз. А дочка их еще раньше уехала, говорят к мужу. Он у нее военный, на Дальнем Востоке служит.
Меня с Иваном и Лешкой переправили в город. Мы поселились у материной тетки,женщины вредной, но бездетной. Бог ей веку не дал, и через три года она померла, оставив квартиру Ивану. Вскоре к нам переехала и Полина, а после папиной смерти - и мама.
После армии Иван работал на заводе и вскоре получил отдельное жилье, но Лешка, как вы понимаете, все равно по большей части жил у нас. Мы надеялись, что Иван сможет создать семью…Остальное вы знаете.
- Скажите, а почему вы ничего не рассказали Алексею?
- Зачем? Да мы и не знаем, где теперь эта женщина?
- Не знаете или не хотите знать?
- Не знаем и не хотим знать, никогда не хотели.
- А она?
- Она тоже.
- А как ее звали?
- Я не помню! – отрезала Елена Алексеевна.
- А ваша сестра?
- Она тоже не помнит. И не надейтесь, не вспомнит. Будь проклята эта женщина!
- Ну, зачем вы так? А если она любила вашего брата? – с горечью произнесла я.
- Я тоже сначала так думала, пыталась расспросить у ее подруг. Оказалось, просто хотела захомутать сыночка богатых родителей. Даже не скрывала своих планов.
- Так и не скажете, как ее зовут? – я старалась придать голосу просящий оттенок.
- Не помню, - отрезала Елена Алексеевна и резко встала со скамейки, - Прощайте.
- У, железобетонная какая! – подумала я, глядя вслед уходящей даме.
Я, прожившая свою жизнь ровно и без особых катаклизмов, не могла понять ни ее жизненного кредо «несостоявшейся дворянки», или точнее, «партэлитной дворянки», ни ее ненависти или глубокого презрения к неэлитному сословию, я вообще сомневалась, имели ли место быть те обстоятельства, о которых рассказывала Елена Алексеевна. Или это ее видение своего места в той жизни? Я ничего не анализировала, просто приняла к сведению, что таковая точка зрения на ситуацию имеется, и я не в силах что-либо изменить. Елена Алексеевна Халина – это тупиковая ветвь, пустоцвет.
Почему-то подумалось, что у нее в доме масса реликвий: вещиц и альбомов о времени ее элитной жизни.
--------------------
….Вечером я уже общалась с кем надо. Мой источник был большим любителем истории и патриотом города в самом прекрасном понимании этого слова – город он любил и боготворил.
Он знал его весь, до последнего двора, правда, только его историческую часть, новостройки не любил и не понимал их красоты.
Да, Сергей Михайлович помнит период строительства «Племсовхоза», кстати, он один такой на огромную область, да, он свозит меня в этот поселок в ближайшие выходные, правда, смотреть там сейчас особо и нечего: в период перестройки все порушили, все порастащили…
Ближайшие выходные выдались слякотными и неудачными: мы опросили половину деревни, но нужной информации не было. В совхозе мало кто помнил и самого Халина, а тем более историй, связанных с ним. В бывшем «Племсовхозе» изначально было четыре отделения, все они располагались в окрестных селах, так что искать бы нам - не переискать лет так десять, но судьба смилостивилась над нами. На въезде в Петровку у Михалыча вдруг заглохла машина.
Через несколько минут около нас остановился проезжавший мимо «Зилок» и доброжелательный парень предложил нашему водителю помощь. Стояли около получаса, пока мужики не решили, что ремонтировать лучше на месте, в гараже. Нашу машину прицепили на трос, и через четверть часа мы оказались в небольшом домишке на окраине села, в доме бабушки Александра – нашего спасителя.
------------------------
Я вас внимательно слушаю…Привычка внимательно слушать собеседника выработалась с годами, да и профессия обязывает – все-таки многолетний стаж педагогической работы в университете, да еще и на кафедре философии, а философия, как известно, наука многословная….
Я сижу на плохоньком деревянном стуле, практически антиквариате – настоящих венских стульев сейчас днем с огнем не сыщешь, и внимательно слушаю старухины бредни. Бабушка Саши в моем понимании не просто милая старушка, а именно старуха, желчная и сварливая. Она рассказывает бесконечные деревенские новости и «старости» о неизвестных мне людях и их проблемах. Мне неинтересно, про себя я только отмечаю, что в рассказе рефреном идет прозвище Кукуха, каждый раз с издевкой и ненавистью. Я сообразила, что эта самая Кукуха – злейший бабкин враг. В тягостном словесном плену прошли почти три часа.
В пять вечера за мной заехал Саша и, ехидно улыбаясь, возвестил:
- Я ваш Ангел – спаситель! Я спасу вас от бабы Лены! Моя мама приглашает вас на ужин. Вы готовы?
- Излишне спрашивать, мой избавитель! – огрызнулась я.
- Я просто хотел, чтобы вы в тепле нас ждали, на улице прохладно, - извиняющимся тоном пробасил Санек.
Мама Саши жила на соседней улице. Шли недолго, сократив путь по каким-то тайным тропам, известным только местным аборигенам. Мне в голову пришла мысль о том, что яблочко от яблони падает довольно близко: не доконала меня бабка, добьет дочка.
Парень, будто прочитав мои мысли, сообщил:
- Вы не переживайте, моя мама вас разговорами терроризировать не будет. Бабка просо не в адеквате.
- С головой проблемы? – осведомилась я.
- Ей уже девяносто, но помнит она много, порой удивляет всех.
Перед зелеными воротами мы остановились, хозяин помедлил немного и сказал:
- Вы уж сами проходите, собаки у нас нет. А я, пожалуй, сразу в гараж, у нас работы еще часа на два.
- А это удобно?
- Вполне. Заходите, не стесняйтесь, - Саша будто растаял в предсумерках.
------------------------------
Я поплелась на чужое крыльцо, открыла дверь в чужой дом, вломилась не звана, не прошена в чужой мир.
И мир меня принял, не скажу что с воплями восторга, но вполне приветливо. Мама Саши пригласила присесть и в первую очередь извинилась за свекровку. Я заверила Лидию Николаевну в том, что меня даже заинтересовали россказни бабы Лены, и я теперь априори знакома почти со всеми жителями деревни.
- И кто же вас так заинтересовал? – засмеялась хозяйка.
- Ну, например, те самые Кукушкины, которых так ругала ваша свекровь, - улыбнулась я.
По лицу хозяйки пробежала легкая тень, но женщина умело скрыла неудовольствие:
- Они Поляковы, Кукухи – это прозвище. Я бы, наверное, удавилась, если бы мой род из поколения в поколение нес такое позорное клеймо!
Высокопарность фразы немного покоробила меня, и я осведомилась:
- Лидия Николаевна, а вы кто по профессии?
- Я – библиотекарь. Я городская, из интеллигентной семьи, а сюда меня черти занесли.
- А черта звали Валерик! – донеслось от порога. Голос был молодой и звонкий.
- Знакомьтесь – это моя дочь Галинка! – лицо хозяйки осветилось изнутри светом
материнской любви и гордости, - Она у нас учительница и молодая мама.
- А разговор был обо мне? – нахмурила бровки Галина.
- Да нет, баба Лена нашу гостью потчевала рассказами о местных жителях, вот теперь уточняю, - засмеялась мать.
- А чего про папашу не расскажешь? – настаивала дочка, но, видя нерешительность матери, продолжила сама, - Он с мамой в городе познакомился, женился, привез сюда, а когда мама Санькой беременная ходила, он уехал на заработки на Севера да и не вернулся больше. Года два алименты присылал, а потом и вовсе исчез с концами. А мама нас и одна вырастила.
- А что же бабушка не помогала, ведь внуки же? – нетактично заметила я.
- Да мама сама бабушке помогала, - рассмеялась Галина.
За ужином и чаем разговор незаметно перешел на тему варений-солений, да, впрочем, меня это не очень огорчило: не усмотрела я в тот момент намечающейся интриги.
--------------------
Мужчины вернулись к десяти, усталые, но довольные, наскоро поужинали, и мы стали собираться восвояси. С нами в город напросился Санек, мы не возражали: у молодых вечно спонтанно возникают какие-то надобности. В пути разговор неожиданно принял интересный оборот.
- А мама вам, наверное, об отце рассказывала?
- Мама не рассказывала. Твоя сестра сказала, что он с вами не живет и не помогает!
- А чего с него возьмешь? Кукуха и есть Кукуха!
- Слушай, а что такое эта самая Кукуха? – спросила я.
- Да есть у нас в деревне такие - Кукухи – у них в роду все бабы детей бросают. Кто в роддоме, кто родителям подбросит, кто как.
- И отец тоже из этого рода? – меня что-то обеспокоило.
- Да нет, он из другого рода, да из той же породы. Дальней родней они Кукухам приходятся, а паскудный в их породу, - Санек заметно злился.
- Странные вещи ты рассказываешь! – в моем голосе парню послышалось недоверие, он горячо заговорил.
- Вы думаете, я сам все это придумал? Вся деревня знает. Хоть у кого спросите! Отец в детдоме рос до двенадцати лет. Потом мать замуж вышла и забрала его – надо было водиться с маленьким. И рос Валерка вместо Золушки – подай-поднеси! Вот и вырос такой. Он и отдохнул - то только пока в городе в училище учился. А женился - и все началось сначала: пеленки-распашонки, подай-поднеси.
Мы надолго замолчали, и уже въезжая в город обменялись с Александром телефонами.
------------------------
Николай Иванович слушал меня внимательно, изредка переспрашивал, потом неожиданно поинтересовался:
- Ну и как ее звали?
- Кого? – не поняла я.
- Ту, что подбросила ребенка Халиным, - улыбнулся муж.
- Так я откуда… Ты думаешь, что это то самое?
- Очень похоже, - задумчиво произнес Коля.
- У меня телефон есть Санькин, вернее домашний его матери, - я воспряла духом.
- Не сегодня, не сейчас, и не по телефону – такие дела требуют деликатности, моя дорогая. Ложись спать.
Я была в странном возбуждении, и казалось, что не усну ни за что, но сон навалился тяжестью на глаза, и я отключилась.
Следующая неделя выпала из жизни полностью – не было времени думать об Алексее Халине, о его матери и об этих странных Кукухах.
-----------------------
Встретились мы с Лидией Николаевной только через месяц, когда она с дочерью по своим делам приехала в город. Разговор получился какой-то бестолковый: гости настороженно отнеслись к моему неприкрытому интересу к Кукухам. По их мнению, не стоили эти люди такого внимания и тем более рассказа. Пришлось отложить расспросы и выжидать удобного момента для разговора, я боялась спугнуть их и оборвать единственную ниточку. Сказать честно, меня эти расспросы тяготили – не чувствовала я азарта охотника, идущего по следу зверя – ни предвосхищения, ни нервной дрожи, ни намека на удачу. И если бы не муж, то оставила бы этот след, посчитав неперспективным.
Во вторник вечером к нам заехал Санек, привез деревенские гостинцы и остался ночевать. Я не стала мешать мужчинам, удобно устроившимся на кухне и ведущим неторопливую беседу. Я постояла у двери пару минут: разговор шел о железках, рыбалке и прочей ерунде. Время было позднее – я легла в постель. Из кухни еще долго доносился разговор, приглушенный дверью спальни.
Утром Саша уехал рано, Николай Иванович уже проводил гостя, когда я «изволила открыть свои васильковые глазки», что можно перевести на бытовой как «наконец-то засоня встала».
Мое любопытство насчет вчерашней беседы муж удовлетворять не собирался, дважды проронив «да ни о чем» и «тебе об этом неинтересно», чем сильно разозлил меня . Я набычилась и ушла в магазин, чтобы не обострять ситуацию. Вернувшись, я застала мужа говорящего по
телефону, но при моем появлении он скомкал разговор и быстро попрощался с собеседником.
------------------
- Парень, ты слышь? Тебе билетик до Тюмени не нужен? Купил вот, а ехать передумал! – мужик канючил уже пять минут.
Алексею билет был нужен, но он еще не решил, стоит ли ему вообще-то ехать в эту самую Тюмень. Душа его была не готова покинуть этот уютный и до боли родной город, с которым связана вся его жизнь и все надежды.
События последних месяцев не породили еще в его истерзанной душе желания решить проблемы разрубанием «гордиева узла», он до последнего мгновения надеялся, что жизнь разрулит ситуацию к его, Алексея, удовольствию.
Жизнь, кстати, оправдала его чаяния, и судебный процесс совершенно неожиданно закончился оправдательным приговором. При определенных усилиях влиятельных знакомых, Алексей и на работе мог отделаться, что называется «легким испугом», но коллеги ни с того ни с сего объявили ему бойкот.
Это был удар в спину: много раз его «шалости» снисходительно прощались: на кафедре он был самый молодой, мэтры философии относились к нему по матерински - отечески, короче, его любили. Алексею было невдомек: с чего это теперь все стало так строго и не извинительно. Ведь все уже закончилось, просто надо быстренько забыть и жить дальше, как ни в чем не бывало. Да и, вообще, какое их дело?
Ответ на последний вопрос никак не находился. В самом деле, какое дело степенным ученым с кафедры философии до любовных похождений их молодого коллеги? Что за блажь рыться в чужом грязном белье? А ведь буря могла бы пройди стороной, задев только крылом! Не буря, так штормишко в два-три балла! Сволочное старичье! Вот теперь приходится начинать карьеру сначала, хорошо хоть характеристику заведующий кафедрой написал хорошую, не
упомянул про привлечение…
- Мужик! Поезд через десять минут отходит! Будешь билет брать?
- В кассе возьму! – огрызнулся Алексей.
- Перерыв в кассе, - соврал мужик, - выручи, земляк!
Алексей задумчиво посмотрел на собеседника и сказал:
- Пойдем, если билет настоящий, в вагоне деньги отдам!
- Да пойдем! Я не боюсь: сам в кассе вчера брал.
Мужик получил свои деньги и долго махал Алексею рукой, будто и в самом деле провожал близкого друга в далекое путешествие.
Проводница пристала с постельными принадлежностями: пришлось купить, от чая отказался, как не упрашивала. Не до чая: весь день – сплошная неудача: увольнение, бойкот, эта Мила, впрочем, Мила была вчера и не ассоциировалась ни с чем плохим.
Плохое настроение дополнялось и физическим недомоганием: откуда-то из подреберья волнами накатывала щемящая боль, не столь сильная, чтобы обеспокоиться, но мешавшая сосредоточиться. Дважды прокалывало достаточно сильно, так что на миг перехватывало дыхание, но все быстро проходило, Алексей только досадливо поморщился.
Удивительная штука время: идет независимо ни от чего. Ни от того, что для кого-то часы отсчитали положенный судьбой срок, а чья-то жизнь только началась. Время, оно отстраненно смотрит со своего пьедестала на суету жизни и идет, течет, катится, льется, сыплется как сквозь пальцы песок….
--------------------------
- Ирка, ты Ирка, кое-где дырка! – внутренний голос читал знакомый речетатив.
Эта самая Ирка смотрела в окно купейного вагона, словно впервые видела эти пейзажи, словно ей еще не обрыдли серые сумерки и нескончаемые пустоши и перелески, плавно и тоскливо проплывающие под равномерное туки - тук, туки - тук, туки - тук. И так почти пятнадцать лет кряду.
В соседнем купе спит Веруха – старший проводник, да и пускай себе спит, через час ей заступать на смену. Рейс выдался неудачный, впрочем, в предзимье почти каждый рейс был неудачным. Вот и сегодня в вагоне только четверо пассажиров – три женщины и красавец -мужчина в шестом купе.
На красавце мысли Ирки задержались чуть дольше, чем на пейзаже за окном. Он такой весь из себя ва-а-а-жный с кожаным кейсом, с толстенным бумажником. Бумажник Ирка видела, когда пассажир рассчитывался за белье, тогда же ее видючий глаз приметил и толстенькую барсетку в полуприкрытом кейсе. «С деньгами, должно быть!» - предположила Ирка, к слову сказать, просто так подумала, без всякого умысла.
Скучно Ирке, тоскливо. Впрочем, по большому счету, ей всегда тоскливо: жизнь у нее такая. Раннего детства почему – то совсем не помнит, ее осознанная жизнь началась с Лебедушек, где она жила в школе-интернате. Это так называлось «Школа - интернат», а, на самом деле, был обычный детский дом, с той лишь разницей, что дети были не полными сиротами. Родители у всех были, вот только воспитанием их чад по разным причинам занималось государство.
В ее бытность детский дом напоминал колонию для малолеток: та же дедовщина, тот же диктат старших над младшими, та же система доносов и система наказаний. Вот только Ирка этого не замечала, потому что другой жизни не знала. Все у нее было как у всех: радовалось казенному новому платью, теплой воде в бане, скрипу снега под полозьями деревянных лыж – всему тому, что составляет простые радости детства. После девятого класса Ирку отправили в железнодорожный техникум. Только тут девочка и поняла цену своему упрямству.
Миллион раз она с горькой обидой вспоминала классную наставницу Людмилу Николаевну, женщину безмужнюю и желчную. Много крови Ира попила у «Люсеньки», километры нервов надорвала, но вышла из затяжного конфликта, как ей тогда казалось, триумфаторшей – отступилась от нее Люсенька: не хочешь дежурить на кухне – не надо, не хочешь в прачечной работать – не надо, и так до бесконечности.
Ни к какой работе Ирка тяги не имела, всякой работой брезговала, за что получила от классной дамы прозвище «Барынька». Ни тебе на стол накрыть, ни тебе вязать, ни тебе шить – ничего Ирка не умела, в отличие от своих одноклассниц, которых Люсенька обучила всему, что умела сама. В одном Ира была мастерица: книги читала запоем, и рассказчица была первоклассная – здесь даже Люсенька признавала ее превосходство. Вот только дар этот был как тот «чемодан без ручки» – в жизни Ирке он так и не пригодился.
Много раз Ирина с горечью вспоминала, какой дурочкой вышла из интерната, и сколько сил и терпения ей понадобилось, чтобы научиться тому, что другие знают с детства – никем не ученые, не наставляемые, просто знали, потому что постоянно встречали в повседневной жизни. А она, Ира Кузьмина, даже не понимала, почему заваренный ею чай не становится сладким, ведь в детском доме чай всегда был сладким. Ее соседки в комнате общежития даже не смеялись, когда она посетовала на это, просто взяли и положили в чай сахар. А она разревелась, ревела белугой, потом еще полчаса всхлипывала, громко сморкаясь в большущий носовой платок: всем интернатовским на прощанье выдали по дюжине носовых платков, почему-то мужских, голубых в большую клетку.
В технарском общежитии Ирка научилась и пуговицы пришивать, и мало-мало шить, и штопать, и полы мыть, готовить тоже пришлось научиться. Все эти навыки совершенно неожиданно были востребованы жизнью: у Ирки объявилась двоюродная бабка, пожелавшая, к тому же, оставить детдомовке свою однокомнатную квартиру. Администрация техникума подсуетилась, и Людмила Ивановна еще при жизни оформила на Ирку свое жилье. Да вот жизни Бог бабке не дал, за четыре месяца истаяла она и ушла в иной мир.
Ирина ухаживала за женщиной добросовестно и с сердечностью, на которую, как казалось ей самой, была раньше не способна. Может быть, она и была благодарна бабуле за квартиру, но возникшее теплое чувства родства и нужности были несколько другой природы, они возвышали Ирку над самой собой и над окружающим миром…
--------------------
А сейчас Ирка смотрела в темнеющее окно, ее воображение рисовало на зеркале стекла картины ее перфикционистской мечты, мыслями она была далека от пейзажей за темным стеклом, да и от всей реальной жизни в целом.
В ее душе царило настроение ожидания и предвосхищения, которое охватывало ее всякий раз, когда она начинала сочинять небылицы о том, как именно должно прийти к ней заслуженное счастье, кстати, получение халявной квартиры в категорию удачи не входило, при этом рассуждалось так: квартиру от государства она в любом случае получила бы.
Она ждала момента, когда жизнь, наконец, подарит ей ее кусочек настоящего счастья. А что такое обязательно случится, она не сомневалась. Долгие зимние вечера в интернатовских комнатах, да и в студенческих тоже, были полны рассказов и необыкновенных историй о счастливых стеченьях обстоятельств, позволивших совсем простенькой девушке стать богатой и счастливой. Скажем честно, сказку о Золушке в различных вариантах и интерпретациях рассказывают и по сей день, особенно в среде людей, социально и эмоционально обделенных.
… В купе заглянула заспанная Верка:
- Ир, ты как? Я что-то совсем не выспалась, будто и не спала вовсе! Ир, я подремлю еще пару часиков?
- Да уж иди, соня, - засмеялась Ира.
Старшая всегда была засоней, и Ира привыкла к ее бесконечным просьбам подежурить несколько лишних часов. Ей было не в тягость, пассажиров мало, делать все равно нечего, даже читать не хочется.
В половине девятого Ирина заварила чай и пошла по купе. Бабули чай взяли с удовольствием, пассажир из шестого спал, облокотившись на столик.
Через час Ира повторила попытку, но пассажир даже не повернулся на голос.
Ирина вернулась на рабочее место. Верка разоспалась: из соседнего купе, был слышен ее напряженный храп. Ирина даже не стала возмущаться: работы все равно не было.
Через десять минут Ира снова прошла в шестое купе с непоколебимым желанием получить хоть что – нибудь с этого богатенького мужичка.
- Мужчина, чаю не хотите? - довольно громко спросила проводница, стоя с разносом в дверях купе.
Пассажир не повел ухом.
- Да что ты! Какой важный! – поерничала про себя Ирка и, не званная, вошла в купе.
Мужчина спал, положив голову на локоть согнутой в локте руки. Ирка, хотела потрепать его по плечу, как вдруг поняла, что не слышит дыхания «спящего» пассажира. Она с содроганием дотронулась до его руки – рука была холодной.
Ира покойников боялась, она с омерзением протянула руку и приложила пальцы к сонной артерии – пульса не было.
Несколько минут она сидела, тупо глядя на темный силуэт, потом резко встала и чуть ли не бегом кинулась в дежурку. Поднос с треском плюхнулся на столик. С верхней полки проводница взяла пару рабочих перчаток.
Она глубоко вздохнула и на одном дыхании на цыпочках доплыла до шестого купе. Из приоткрытого кейса она забрала барсетку, предварительно убедившись, что в ней действительно деньги. Из толстого бумажника денег Ира взяла только половину, да и то только доллары, но паспорт пассажира вытащила, решив, что так будет надежнее: не так быстро пойдут поиски.
Судьба была благосклонна к воровке: мертвое тело обнаружила Вера, когда пошла предупредить пассажира о приближении к конечной точке его путешествия. В это время Ирина уже спрятала свою добычу в бригадирском вагоне в своей сумочке. Кто там будет искать?
-------------------------------
Никто ничего искать не собирался. Отсутствие паспорта никого не смутило: у пассажира на руках был билет, который в любом случае выдавали по паспорту. Итак, гражданин Смирнов В.В. скончался в вагоне поезда вечером, предположительно от обширного инфаркта, судя по всему, скончался моментально.
Дело расследовала транспортная прокуратура места прибытия и с Иры сняли положенные показания, ответы проводницы состояли из стандартного набора фраз: ничего не знаю, не разговаривала, когда садился был живой, постель взял, сразу постелила, от чая вечером отказался, просил не беспокоить – не беспокоила, показалось задремал.
Осторожная Ира следующий рейс пропустила, взяла больничный, две очередные поездки их никто не беспокоил, а через месяц Ира перевелась на южное направление.
Она пыталась забыть об инциденте, к деньгам умершего пассажира она даже не прикоснулась: вместе с паспортом она хранила их в заветном тайнике.
На южном рейсе ей повезло: Ира встретила «мужчину своей мечты». Вы бы видели саркастическую ухмылку на моих губах: взятыми в кавычки словами не передать мое (и не только мое!) неодобрение Иркиного выбора. Мужичонка был какой-то дебильный, но Ирку слушался беспрекословно: ходил за ней, как цирковая собачка, носил сумки, рюкзаки с дачи, снабжал семью всякой огородиной. Через два года Ира родила ему двойню, и ее жизнь сложилась как у нормальных людей.
Деньги лежали в тайнике до того времени, пока не пришла пора смены дензнаков. Именно тогда Ира узнала точную сумму: сорок пять тысяч рублей - деньжищи огромные. Ира положила деньги на сберкнижки своим детям, клятвенно пообещав не говорить ребятам об истории их появления. И не сказала до самой смерти.
А маленькая часовенка на городской площади могла бы много рассказать о рыжеволосой женщине почти еженедельно бьющей поклоны Пресвятой Богородице и просящей простить ей великий грех; да и сорокоусты за раба божьего Алексея говорили о страстном желании прихожанки избавиться от душевной муки. Годы шли, а женщина все молилась, молилась, молилась ……
--------
София Исаевна сидит на банкетке так-то криво, слегка сгорбившись, словно не она, а я прокурор, словно не она три дня назад кричала на меня по телефону и обвиняла в том, что я распространяю про нее порочащие слухи. Женщина настаивала на встрече и выяснении всех спорных вопросов.
Появление на арене моей бывшей соседки по подъезду – матери Эмилии Сац, меня не обрадовало: у меня не было достоверных фактов, чем можно было оперировать: как-то мое рас-следование ушло в сторону от этой линии
Все началось недели две назад, когда мой Николай Иванович, участник конференции,проходившей в нашем городе, привел в гости Александра Фраермана – математика из Израильской делегации.
Александр был веселым и общительным человеком, настоящим эрудитом, впрочем, строго следящим за тем, чтобы не он за столом был единственным блюдом. Мы вспомнили всех знакомых евреев, - общих не оказалось, но Коля польстил гостю сказав, что среди его знакомых евреев - все как есть порядочные, - и выразительно глянул на меня. И меня понесло: порядочная еврейская семья бросает в Союзе студентку без гроша в кармане, даже не знает, что она умерла при родах, не интересуются судьбой внучки.
Как Фраерман нашел в Израиле Сацов, я не знаю. Но в результате София Исаевна приехала в город, и я вынуждена выслушивать ее нудный монолог:
- Вы меня никогда не сможете понять – вам Господь дал умных и послушных детей. Да, и у нас с детьми все было хорошо, но Эмилия выросла и не захотела ехать с нами в «землю отцов». Мы стояли, что называется «насмерть», она не возражала, но и не соглашалась. Столкнулись принципы, как бывает у упрямых людей. Мы с мужем твердо решили настоять на своем: вынудить дочь подчиниться.
- Может быть, у нее были причины остаться в этой стране? Может, любовь или карьера? - я попыталась вставить свое слово в разговор.
- Ничего! Упрямство на пустом месте! Мы ее убеждали, что продолжать образование бессмысленно – специалисты ее профиля там не востребованы…
- А почему она оказалась без документов? – мне неожиданно вспомнился этот факт.
- Старый паспорт мы сдали, а новый я …Мы ждали до последнего момента, что она приедет в аэропорт, - в голосе прежняя непреклонность и убежденность в правильно сделанном когда – то выборе.
- А она не приехала!?
- Муж сказал, что теперь за принятое решение отвечает она сама … Мы следили за ней. У нас в городе оставались родственники, правда, мы с ними никогда не дружили, а тогда.. Мария регулярно звонила нам. А потом этот суд… Муж не перенес позора и не захотел больше ничего слышать о ней. У нас же еще был Игорь – наша опора и надежда. Вот на него-то и перенесли мы всю родительскую любовь. И он нас не подвел, знаете ли…
- Значит Эмилия – ваш позор? – у меня все внутри кипело.
- Да, если хотите! – с нажимом произнесла София Исаевна.
В комнате повисло молчание. София Сац неуклюже висела на краешке банкетки – прямая и уверенная в своей правоте, спина ее чуть сгорбилась с годами, но голова, гордо посаженная на красиво развернутых плечах, являла собой монументальный слепок с мифологической греческой статуи.
- Вы и на похороны не приехали? – ядовито поинтересовалась я, желая пробить брешь в праведности гостьи.
- Что вы? Это так дорого! Но родственники все сделали правильно, похоронили, как положено… и девочку усыновили… а Тане я оставила денег, она сходила в детдом, купила девочке подарок, но ее просили больше не приходить – не травмировать Диану.
- В какой детский дом? Вы же сказали, что ее усыновили? – моя челюсть непроизвольно отвисла.
- Да, да, Танечка ее усыновила, но год назад она развелась с мужем, и девочку пришлось отдать в детский дом, - бабушка горестно вздохнула.
- В какой детский дом? – машинально переспросила я.
- Да во второй, дошкольный. Танечку теперь к ней не пускают почему-то…
У меня все внутри оборвалось: родственники усыновили дочь Эмилии… Значит Милана - не дочь Милы Сац… Полный … абзац…
Дальнейшие перипетии разговора меня мало интересовали, но Софию Исаевну, что называется, понесло…
- Вы думаете, что я черствая сволочь? Отнюдь. Я мучаюсь, я не сплю. Но и вы поймите меня: девочка ни капли не похожа на Эмилию, моя душа не принимает ребенка – она мне чужая…
Я смотрела на эту еще не старую бабушку – самодостаточную и благополучную, и в душе поднималось чувство неприятия ее самой и ее жизненной позиции.
Некое «дежавю» вновь посетило меня: я смутно помнила рисунок разговора, но с другим человеком и в другой ситуации. Это высокомерные нотки человека высшего порядка, стоящего над простыми смертными, всегда правого и непогрешимого, но в тоже время претендующего на понимание и снисходительность… Кого же она мне напомнила?
------------------------
В жизни все устроено как-то чудесато: то полный штиль, то шторм, но легкий бриз разгоняет тучи – и вновь солнечно и ясно. Ясно и в прямом и переносом смысле. В том смысле, что я ничего не делала для того, чтобы разрулить ситуацию с Максом и его дочерью, а она, ситуация, прояснилась сама по себе.
Вечером к нам приехали гости – Лидия Николаевна с Галиной. Было очевидно, что обе женщины не в духе, но маску доброжелательности они все же надели, ситуация обязывала. Я включила режим приветливости и хлебосольства, но разрядить обстановку мне не удалось: спор, начатый за порогом, продолжался. Было очевидно, что Галина требует от матери признать ее точку зрения, и не принимает никаких возражений.
- Так нормальные люди не поступают! – утверждала она, ища в моем лице союзника, - Ну, не хочешь в гости звать – не зови, но поговорить чисто из вежливости ты можешь!?
- Не могу и не хочу! Я этих Кукух всеми фибрами души ненавижу! – запальчиво парировала мать, смущенно взглянув на меня.
- Она только по фамилии Кукуха, а на самом деле она – порядочная женщина! – Галина захлопнула дверь ванной, не давая матери времени возразить.
- Вы извините, дочка многого не знает. Она не понимает…
Разговор перешел на земные темы: гостья нахваливала мои соления, я нахваливала мужа, который в нашей семье занимался консервированием.
Так бы ничего и не случилось, если бы вредная Галка не вынудила меня быть арбитром в споре с матерью: Лидия Николаевна достаточно холодно общалась с дочерью весь вечер, что угнетало жизнерадостную дочку.
- Вот вы послушайте! Ты меня, мама не перебивай! Встретили мы вчера на базаре тетю Свету Полякову. Я ее лет десять не видела - не узнала. Она сама подошла. А мама и разговаривать не стала – прошла, не взглянула, как мимо пустого места. Тетя Света и так и этак: Лида, Лида! – мама ее в упор не видит. Я бы сквозь землю провалилась.
- Это пусть бы она провалилась! Кукуха! – огрызнулась Лидочка.
- Да какая она Кукуха? Она - замужняя женщина, у нее трое детей. Двое женаты, трое внуков. Почему ты не даешь человеку шансов быть нормальным. Она поэтому и в деревню не ездит, что-бы ее родней не попрекали! – Галка говорила с напором, явно ждала от меня помощи.
- У нее четверо сыновей. Четверо! Только о старшем она и знать ничего не хочет! Кукуха! Ку-ку-ха! Такая же, как и все в их роду! А ты не знаешь, и не суйся со своей демагогией! – в сердцах выпалила мать.
По лицу Галки проползла серая тень. Она приобняла мать и прошептала:
- Ну, прости мама! Я же не знала!
- Да и почти никто не знает. Они сразу уехали!
--------------------
Мне не спалось, Лида тоже ворочалась и вздыхала. Через час она пришла ко мне на кухню и плотно закрыла дверь.
- Я не хотела, чтобы этот разговор произошел у вас. Но так получилось. Светка, – мы выросли вместе, только она старше меня лет на восемь – все с нами, с малышней играла. Мы ее боготворили и никогда никому не разрешали называть ее Кукухой. Ей было двадцать два, когда она облюбовала себе сына агронома, а потом и забеременела. А жениха ее я так ни разу у нее и не видела. Бабы разное болтали, смеялись над Светкой и ее матерью.
А потом они внезапно уехали. Говорили, что в Казахстан. Напоследок Светка отомстила этому парню: ребенка новорожденного им под порог подкинула. Его родители ребенка забрали, куда дели не знаю: может, воспитывали, может в детдом сдали – они тоже вскоре уехали. А от Светки меня как отговорили: не могу о ней слышать и знать не желаю.
А вчера встретились – она со мной себя на равных чувствует: замуж вышла, дети у нее, все благополучно. А я в уме эту грязь держу: как ты, мразь, сыночка своего темной ночью на чужом крыльце бросила и живешь себе спокойно – в ус не дуешь!?
А вы почему так упорно о Кукухах расспрашивали? Или искали кого?
- А вот твою Светку и искала! Вырос ее сын, а ее внучке пересадка костного мозга нужна, донора ищут.
- Зря не надейтесь – не захочет она свою жизнь ломать. Она в Казахстане удачно замуж вышла за какого-то грека, строгий мужик. Они потом в город вернулись, побоится она признаться в таком.
- Пусть она сама решает. Я ее семью впутывать не собираюсь. Может, захочет помочь малышке? – мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия: рассказ Лидии Николаевны не предвещал доброго исхода.
- А где искать станете? У меня адреса нет! – всполошилась Лида.
- Через адресный стол. Вы ее новую фамилию знаете?
По лицу Лиды стало очевидно, что этот вариант не проходит. Записав данные тридцатилетней давности и девичью фамилию Светланы, мы решили идти по этому долгому обходному пути.
---------------------------------------
Запрос ходил месяц, и безжалостный компьютер выдал на гора нужную информацию: Дидион Светлана Степановна и адрес прописки.
Я в ступоре просидела целый час. Мать Максима – это мать Алексея Халина, следовательно, Милана – родная племянница Максима. А причем здесь Эмилия Сац, если ее ребенок растет в детском доме? У Алексея был еще внебрачный ребенок? От кого?
Утро все не наступало: шесть, пять минут седьмого, двенадцать минут, двадцать пять … В половине девятого я набрала нужный номер: трубку сняли сразу, будто ждали моего звонка.
- Максим! Я, кажется, нашла девочке донора! – не поздоровавшись выпалила я.
На том конце провода наступила долгая пауза, и холодный вежливый голос Максима ответил:
- Спасибо, но уже ничего не надо. Уже поздно, - трубку не положили и мне были слышны подавляемые рыдания.
Моя мама говорила: « Приезжай, пока есть к кому, потом захочешь, да будет не к кому». Теперь рада бы, да не к кому. Страшные это слова: уже поздно.
----------------
Я лежала на диване, уткнувшись лицом в стену, и на радужных разводах обоев воображение рисовало мою собственную Стену Плача – серый камень с никелированными табличками, как на кладбищенских памятниках: Халин Иван Алексеевич – дед, Халин Алексей Иванович – отец, Дидион Милана Максимовна – дочь. Чуть в стороне – Сац Эмилия Марковна – статус не определен…
Мысли мои прыгали с пятого на десятое, не выстраивались в логические цепочки, просто пролетали бессвязными обрывками: стоит ли вообще говорить Максиму о грехах молодости его матери? Нужно ли нарушать покой семьи этой Кукухи, и так ли сладко ее бытие?
Серая стена никак не уходила от моего внутреннего взора, но я твердо знала: там, за стеной, - оазис моей благополучной семьи, надежный и счастливый тыл, моя гордость, мое счастье. К слову сказать, мое собственное благополучие никак не нивелировало горе других людей, не делала его незначительным и обыденным.
Николай Иванович отпаивал меня какими-то успокоительными микстурами, но словами не утешал. Он понимал, что не своего труда и времени мне жалко, горюю оттого, что не успела со своей помощью, да еще и не известно, могла ли бабушка стать тем самым нужным донором.
Я ходила на работу, выполняла какие-то «значимые» дела, а сама постоянно думала о Максиме и Юле. Боль не утихала, хотя притупилась.
-------------------
Возможно, на фоне этих переживаний я как-то непозволительно равнодушно отнеслась к рождению своего первого внука. Коля скакал и вальсировал, кричал и плакал, всячески выражая свой неописуемый восторг. Он то и дело спрашивал:
- Мать, ты что не рада?! У нас же внучок родился! Маленький, красненький! Наш собственный!
Я, правда, была рада, надеясь, что чувства придут, когда увижу это чудо наяву, подержу в руках, потрогаю крошечные пальчики.
В пятницу Наташу с сыном выписывали из роддома. Сноха рожала по месту работы, в том смысле, что сама работала в этом роддоме и доверяла только своим врачам.
Встречали мы Наталью торжественно: несколько машин, цветы, торты. Вот и молодая мамаша – красавица – смущенная и счастливая. Ребенок у них долгожданный, со дня свадьбы прошло три года, молодые уже отчаялись, но судьба была благосклонна.
Ванечку вынесла старшая медсестра, передала смущенному отцу и сказала:
- Не огорчайся, Наталья, за дочкой придешь в следующий раз! – и, видя наше недоумение, добавила, - девочку она хотела. Она же у нас чуть не усыновила ребенка лет пять назад.
- Какую девочку? – у меня закружилась голова.
- Роженица у нас умерла, двойня у нее была. Родственники одну девочку забрали, а от второй отказались. Вот Наталья девчонку и приглядела. Все глаза проплакала, когда Милашку удочерили.
Я посмотрела на сноху: ей и сейчас было не все равно.
- Двойня? – переспросила я – и мир поплыл.
Очнулась я в знакомой обстановке кардиодиспансера. Впервые я была не рада, что все обошлось, вернее, не было чувства облегчения от того, что кругом врачи, и умереть не дадут. Мне было без-раз-лич-но.
Я лежала лицом к стене и невесомо водила кончиками пальцев по крашеной поверхности.Пазлы сложились. Все сошлось, вот только не так, как мне хотелось и виделось.
-----------------
Через неделю в больницу пришел Максим. Мы перебросились парой ничего не значащих фраз, было очевидно, что с его стороны - это просто визит вежливости, и свидание сулит быть кратковременным. Так оно и получилось. Он довольно быстро откланялся, но в дверях обернулся и спросил:
- Это не имеет сейчас значения, но … кто этот донор?
- Ее сестра, - почему-то сказала я.
- У нее есть сестра? – равнодушно спросил мужчина и … ушел.
-----------------
Из больницы я сбежала: нестерпимо захотелось увидеть маленького внучка, просто послушать, как он дышит, плачет, почувствовать на руках его невесомое тельце и испугаться за хрупкость драгоценной ноши.
Наталья была дома одна. Она, по жизни жизнерадостное создание, хлопотливое и говорливое, сегодня была тиха и молчалива. После традиционной чашки чая она начала болезненный для себя разговор:
- Вам стало плохо, там у роддома. Вас расстроила та давняя история? Я понимаю, что вам неприятно, но если бы все вернуть, я бы все равно забрала девочку. Вы меня простите.
- Наташа, она умерла месяц назад. И я не смогла ей помочь, не успела. Я не предполагала, что времени настолько мало….
- Откуда вы знаете? Может, это другая девочка?
- В этот день родилась только одна двойня - у Эмилии Сац. Одну девочку забрали родственники, вторую удочерил Максим Дидион, мой знакомый.
- Значит, это правда!? – Наташа разрыдалась.
Потом она долго смотрела «в никуда» и проговорила:
- Я уговаривала Влада удочерить девочку. Он уже согласился. Вы не знаете, у меня больше не будет детей. Я хочу дочь.
- Как вы могли удочерить ребенка, который живет в семье? Что за бред?
- Вы не поняли. Не эту девочку, просто девочку, только пусть бы она была хоть чуточку похожа на Милашку.
- Ох, Наташа, Наташа! Это просто послеродовый стресс! У тебя прекрасный сынуля – красивый, здоровый!
- Я рада! Я его очень люблю! Но очень хочу девочку.
------------------
С директором детского дома разговор не сложился.
- Как я понимаю, вы – не родственница. И прав на ребенка не имеете. У меня сто детей и мне недосуг заниматься судьбой каждого. Для этого есть органы опеки.
- Но я могу рассчитывать, что у меня будет время на решение спорных вопросов? – на стол директора легли две красненькие бумажки.
- Время у вас будет: у нас нет отказной от бывших родителей. В детдом они ребенка сдали временно, только эта временность длится уже второй год.
----------------------------
- Максим, я понимаю, что должна быть милосердной, но время – оно никого не ждет, ему все равно… Мне надо познакомить тебя с одним человеком…
- Если только из уважения к вашим сединам, - на том конце телефонного провода молчание затянулось.
- Завтра в десять я жду тебя около…, - я назвала остановку общественного транспорта и положила трубку, не дав оппоненту времени на отказ.
------------------------------
Девочка вошла в кабинет директора в сопровождении нянечки. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить: ребенка только что переодели в новое. Диана с любопытством рассматривала блестящие пуговки на курточке и вышивку на джинсах.
Я взглянула на ребенка мельком, меня интересовала реакция Максима.
И только здесь, в кабинете директора, до меня дошло, какая же я сволочь: лицо мужчины покрылось серыми и бурыми пятнами, он тяжело задышал и выдавил из себя только два слова:
- Значит, сестра?
Он стремительно вышел из кабинета, и его шаги пробухали в тишине пустого коридора.
- Дело-то в чем? Кто это? – недружелюбно спросила директриса.
- Я вам в другой раз объясню! – заверила я начальницу, поднимаясь.
- Да уж нет, прямо сейчас! – потребовала Клавдия Дмитриевна - Елена Степановна, уведите ребенка!
Рассказ занял всего несколько минут и не произвел на женщину какого - то сногсшибательного впечатления.
- Да здесь у каждого второго ребенка такая или почти такая история, - заявила она, - Вот только не понятно: вы сами-то каким боком к этому причастны?
Я попыталась сформулировать степень своего участия, и получился полный бред. Тогда я объяснила так:
- Я - совершенно посторонний человек, случайно втянутый в эту историю с трех разных сторон. И я очень переживаю. По крайней мере, я знаю две молодые семьи, готовые забрать ребенка из учреждения. Целых две. И они не совсем посторонние, хотя и не родственники. Моя сноха хотела удочерить девочку сразу после рождения, ей отказали, но она помнит ее и сейчас. Этот молодой человек – отец сестры Дианы, он воспитывал ее родную сестру… Сами понимаете…
- Да нет, не понимаю, но я на вашей стороне, - задумчиво проговорила директриса.
-------------------------------
Максим ждал меня на улице.
- Предупреждать надо о таких сюрпризах, Елена Владимировна! Вас проводить?
- Ты бы хоть что-нибудь сказал по этому поводу!
- Это не Милана! Милашка даже больная оставалась жизнерадостной и светлой. А эта из подлобья смотрит, неулыба какая-то!
- Если бы тебя столько раз за шесть лет предавали, посмотрела бы я на твои улыбки.
- Пять! Ей было пять лет! – возразил Максим.
- Ее предали задолго до рождения. Сначала бабушка, оставившая ее мать без жилья и средств к существованию, потом отец, так и не узнавший о своем отцовстве, и потом, потом, потом еще и еще!
-Все слова, слова, слова! Ребенок ничего этого не знает и не понимает!
- Твоя дочь знала и чувствовала, что она любима! У этой крохи кроме пустоты нет ничего!
- Возможно, у этой крохи такая установка на всю жизнь – быть несчастной! Я не могу! У меня нет сил на этого ребенка!
- Я тебя не тороплю, Макс! Подумай! Посоветуйся с женой!
«Ничего не сказала рыбка золотая, лишь хвостом махнула на прощанье». Макс ушел, даже не попрощавшись.
------------------------
У решетчатой ограды детского дома стоит молодая пара: сторонний наблюдатель никогда бы не заподозрил, что они рассматривают играющих детей. Просто стоят люди и разговаривают. Только директриса детского дома, подсматривающая из окна своего кабинета, знает, что уже второй месяц Дидионы по субботам ходят к детскому дому и наблюдают за Дианой.
Однажды она позвонила мне и поинтересовалась, будут ли Максим с Юлей забирать девочку? Что я могла ей ответить? Рассказать о том, что Максим боится, что у Дианы такое же наследственное заболевание, как у Миланы? И что у них нет сил пройти через ЭТО еще раз? Или о том, что Юля чуть не сошла с ума впервые увидев девочку? Или о том, что, глядя на Диану, она видит перед собой гроб с Миланой? И нет этому безумию конца и края!
-------------------------------
Совершенно неожиданно директриса позвонила через месяц после этого разговора и просила передать моим знакомым, что на усыновление ребенка уже готовы документы, и через несколько дней ее заберут.
Звонить Максиму я не стала, как и не стала узнавать о будущих родителях Дианы, только помолилась Богу, прося для девочки хорошую семью.
-------------------------------
Поздно вечером в четверг позвонил Стас, наш старший сын, и сообщил, что вылетает из Москвы в пятницу вечером, в субботу надеется на семейный ужин с близкими родственниками.
Мы с Колей долго не спали, предполагали разные причины визита, вплоть до знакомства с американской невестой сына.
Вся пятница ушла на закупки и подготовку стола. Коля предупредил и Владислава с Натальей, и своих братьев о приезде Стасика.
Уставший от длительного перелета и смены часовых поясов, Стас еще спал, когда стали собираться гости. К семи пришли все, не было только меньшого с семьей. Мы уже подняли тост за долгожданного гостя, как услышали, что пришел Влад. Догадались по реву Ванечки - он у нас без капризов никогда не раздевается.
Коля выскочил в коридор, но быстро вернулся. Его взгляд,… растерянный, удивленный и восхищенный одновременно, остановился на мне, но сказать он ничего не успел – в комнату зашел Влад с Иваном, и Наташа … с Дианой.
- Дорогие родственники! Просим любить и жаловать: наша старшая дочь – Диана, наш младший сын – Иван!
Диана в полной тишине, окинув взором всю ошарашенную компанию, подошла ко мне, обняла мою руку, прижалась щекой, и, закрыв глаза, прошептала:
- Я так и знала, что ты – моя бабушка.
- Кроха моя! – простонало мое сердце, и две слезинки скатились по щекам.