С горестным стоном домовой Петроний присел на ступень и снова прочел надпись, появившуюся на стене парадной. «Хочу спать!» гласила она. Это новое откровение от жильцов просто потрясло его. «Ну если хочешь, так иди и спи, что стену-то марать?» - подумал он и тяжело вздохнул.
А еще и устал сегодня очень. Весь день провозился с очередной старой трубой, латая дыру, проеденную ржавчиной. Ну когда же люди поменяют их? Ведь дом потихоньку гнить начинает от воды, которая, то тут, то там вытекает в перекрытиях. Его же, Петрония, на весь огромный дом не хватает при такой беспечности со стороны жильцов. Вон, пока занимался протечкой во флигеле, упустил целый потоп над аркой. Там даже штукатурка обвалилась так, что оплетка видна! И что? Дыру заделали, а трубы не поменяли. А с таким ржавым решетом домовому было уже не справиться. В итоге новая штукатурка опять обвалилась, на горе и позор хозяйственному Петронию.
И Виссарион запропал. Пришел бы, помог приятелю. Хотя куда там. Он и свой-то маленький дом запустил так, что страшно приблизиться. Как же так получилось? Ведь хороший домовой был! Это Петроний точно знал – уж не первый век соседствовали. Может от этого чтения запойного помутилось в голове у соседа? Или дом, разрушенный бомбой, стал, в конце концов, причиной? Тогда же на несколько лет Виссарион как деревянный стал – почти не спал, молчал все время, и редко-редко куда выходил, все сидел, или лежал в своем подвальном углу. Сколько сил и терпения пришлось потратить тогда на бедолагу, чтобы в себя пришел.
Хотя, если от чтения беда приключилась, то он, Петроний, понять это мог, ибо сам имел слабость. И название у этой слабости было такое красивое - мягкое в начале и звонкое в конце – лестницы. Уж как он их любил! Любые – парадные и «черные», деревянные, железные и каменные. Даже в совсем новых домах, хотя, в большинстве случаев, они на одно лицо были и не слишком манили к себе, а уж в старых … Их Петроний просто обожал, тратя все свои выходные на путешествия по домам города.
Все его соседи знали об этой страсти, и, втихомолку посмеиваясь, старались разузнать что-то новенькое для него и, через сотые руки, договаривались с местными домовыми о визите собрата. И уж как он им был благодарен за это, когда, с душевным трепетом первооткрывателя, входил в незнакомую прежде дверь.
Сколько же лестниц вот так удалось посмотреть – темных, полных теней, и ослепительно светлых, парадных и потайных, нарядных и совсем скромных. Но вне зависимости от их красоты и величины, домовой их делил на свои три группы. В первой были просто лестницы, во второй те, которые, при случае, хотелось еще раз посетить, и третьи – дарившие настроение, и к которым он возвращался снова и снова.
В минуты, когда хотелось спокойно пофилософствовать в тишине, Петроний навещал владения Варсонофия, что находились за два квартала от его дома. Там, сидя у огромного лестничного окна, что разделяло парадную и черную лестницы, он предавался размышлениям о двойственности всего сущего, о тонкой грани между добром и злом, и о наступившем странном времени, когда черный ход выглядит намного лучше и чище, чем парадный.
Когда же было неспокойно и внутри нарастало непонятное волнение, он спешил в другую сторону, к Лисиану, в чьем доме одна из лестниц воздушной спиралью уходила высоко ввысь. Поднимаясь по ней, Петроний чувствовал, как уходит все суетное и отпускают тревоги, и как душа очищается радостью восхождения. Почему-то это ощущение дарили только винтовые лестницы, да и то не все. А лисиановская в этом плане была вообще особенной, ибо над ней, на крыше, располагалась чудесная смотровая площадка, взобравшись на которую, Петроний чувствовал себя парящей над прекрасным городом птицей. Там, почти на самой вершине мира, ветер уносил последние крупинки тревожных мыслей, и все тело переполнял восторг.
Ну а если настроение было мечтательным и хотелось просто наполниться тихой радостью, путешественник отправлялся на Стрелку, к Елисандру. В его доме он устраивался где-нибудь повыше и всю ночь любовался таинственным светом, исходившим из жемчужины-лампы, покоящейся внутри раковины-лестницы и высвечивающий плавные завитки перил.
Эта его слабость возникла давным-давно, еще в большом деревянном доме, что стоял когда-то на месте нынешнего, каменного. В нем была совершенно удивительная деревянная лестница, ведущая на второй этаж, в покои хозяев. Петроний мог поклясться, что она была, в некотором роде, живая и имела свое суждение обо всем происходящем. Днем, когда большой дом заполнялся суетой, скрип ее ступенек был почти не заметен, зато ночью голос лестницы был слышен очень хорошо и передавал такие эмоции, что домовой даже спать перебрался под лестницу, дабы не пропустить случая услышать его.
Основательно и сочувственно кряхтя под ногами уставшего за день хозяина, как же она тихонько и насмешливо поскрипывала под маленьким хозяйским сыночком, который любил по ночам, крадучись, спускаться в кухню. И каким же громким тревожным вскриком перебудила она всех, когда молодая дочь решилась тайком убежать из дома с заезжим франтом. Много времени потом несчастная барышня, проходя по лестнице, гневно топала по предательнице-ступеньке, вызывая ее горький скрип, пока однажды девушка не прибежала домой, светясь от счастья. И старая лестница облегченно и радостно скрипнула в ответ на ласковое поглаживание перил и чуть слышное «спасибо».
Петроний плакал, когда сносили старый дом, и больше всего горевал он о тех ступенях, что так чутко откликались на любое, маленькое или большое, радостное или горькое событие. Больше он таких не встречал.
Лестницы своего нового, большого и каменного дома, он полюбил сразу. Да, они были совершенно другие и своего голоса не имели, но зато насколько на них выразительнее стали людские шаги, а разговоры любителей посудачить на многочисленных и просторных площадках теперь свободно и гулко текли в низ, достигая больших ушей Петрония. Сколько тайн, признаний, да и просто сплетен наслушался он за вековую историю дома. Наверное, во много раз больше, чем Виссарион в книгах своих вычитал.
А какие симпатичные балясины украшали его парадную лестницу. И пусть это не роскошные золоченые завитушки, как во дворцах, зато таких он нигде больше не видел. Да и вообще достаточно лаконичный декор его дома нравился Петронию очень. Жаль только, что витражи в окнах не уцелели во время войны.
В памяти Петрония тут же всплыл тот ужасный день, когда бомбой разрушило дом Виссариона и от взрыва повылетали стекла. Разноцветными осколками тогда убило молодую женщину, что торопилась домой, к маленькому сыну. Труп после увезли, а ребенка забрали в какой-то приют. Вспомнился и солдат, что вернулся домой и узнал о том, что семьи у него больше нет. Несколько лет подряд он потом каждые выходные пьяным выходил на лестницу с баяном, садился на ступени и громко, с надрывом, пел. Соседи, которым он, конечно же, мешал, относились к этому с пониманием и сочувствием, и лишь просили петь потише, если в это время у кого-то спал маленький ребенок. И так продолжалось, пока однажды в дверь не позвонил незнакомый парнишка. « - Здравствуйте. Извините, пожалуйста, но мне кажется, я здесь жил когда-то»… Петроний почувствовал, как у него опять повлажнели глаза от радости за тех двоих.
Внизу хлопнула дверь, и послышались гулкие тяжелые шаги. Домовой испуганно замер, и на мгновение показалось, что он перенесся во времена, которые так бы хотелось забыть. Нет, там было и хорошего много, и радостного, и светлого, но был и страх. Липкий, противный, с наступлением вечера он лавиной спускался вниз по лестнице и накрывал вжавшегося в угол Петрония. Казалось бы – ну чего бояться домовому? Ан нет, от этой пелены леденела душа, и тревожно, часто-часто билось сердце. А уж когда ночью раздавались гулкие тяжелые шаги …
Однажды Петроний понял, что больше не выдержит этого напряжения и сойдет с ума, если что-то не предпримет. Ближе к ночи, он набрал на улице целый подол крупных льдинок и высыпал их в темноте на ступени, под ноги страшным визитерам с каменными лицами. Страх и после этого продолжал стекать к нему по ночам, но переживать его стало намного легче, вспоминая о тех криках, что подняли тогда ночные гости, потирая ушибленные места и убираясь восвояси, таща на себе подвернувшего ногу начальника…
Сегодняшние шаги стихли у двери квартиры, где когда-то жил Паскудник. Как на самом деле звали этого приторно улыбающегося всем человека с злыми, завистливыми глазами, Петроний даже и знать не хотел. Вечно что-то вынюхивавший и подслушивавший Паскудник, домовому был противен всегда, но после того, как тот посмел справить свою малую нужду прямо на лестнице, Петроний его вовсе возненавидел.
Ночью, дождавшись, когда Паскудник заснет, он вытащил его пиджак, вытряхнул содержимое карманов в пролет, и швырнул одежду прямо в вонючую лужу. Утром, с лица пришедшего на шум голосов Паскудника, наконец-то сползла слащавая улыбка, когда его взгляд упал на знакомую записную книжку в руках у соседа. Он побледнел и быстро вернулся к себе в квартиру, а после и вовсе съехал, срочно поменявшись жилплощадью с семейной парой, у которой вскоре родился сын.
Петроний заулыбался, вспомнив этого юного исследователя, чья вся сущность долгое время выражалась тем же самым словом, от которого произошло музыкальное для слуха домового слово «лестница» - «лезти». Этот отпрыск вполне обычных родителей лез буквально во все – в разговоры, в двери соседских квартир, приоткрытые для проветривания, в подвалы и на чердаки, и даже как-то с великим трудом был вытащен из водосточной трубы, в которой застрял на уровне второго этажа. Как он туда попал – никто понять так и не смог.
Однажды кто-то из соседей высказал мысль, что в доме, где до революции жили буржуи, могут быть тайники со спрятанными сокровищами, и после этого целый месяц Петронию пришлось быть предельно осторожным, чтобы не столкнуться в самых неожиданных местах с юным кладоискателем, обстукивающим все стены дома от подвала до чердака.
Повзрослев, парень весь пыл своего неуемного интереса сосредоточил на прекрасной половине человечества. Сколько же девичьих слез и разбитых сердец оставил он после себя, пока не взял в жены красивую девушку, жившую в другом районе. Свадьбу, веселую и шумную, справляли в квартире у жениха. В назначенный час невесту украли и спрятали в квартире выше этажом. Подружки, как положено, собрали выкуп, и повели счастливого молодожена за суженой. Позвонили, дверь тут же распахнулась, сосед вывел невесту и … следующий час гостям было не до веселья – они всячески уговаривали разъяренного ревнивца, коим оказался бывший повеса, забрать жену, а не бежать подавать сразу же на развод из-за того, что девушка пробыла несколько минут в квартире молодого соседа. Насилу уговорили.
Петроний еще раз посмотрел на надпись, уже освещенную лучом восходящего солнца. "Да, пора спать".