Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2014/12/22/998
– Матушка, вам нужно уходить в лес, – заявил Ванюшка, обнимая Ксению, – сюда стрельцы плывут.
– А куды скарб денем? И куды мне с Полинкой? В берлогу к вашему медведю?
Зашел Ефим, поздоровался с приехавшим Ваней, а узнав о стрельцах, рухнул, присев на лавку:
– Господи, токмо избы поставили, жить как люди стали. Что робить, Архип, будем?
Кузнец, подумав, произнес:
– Отсидеться в логу мы не сможем, найдут. Уйдем в лес – избы пожгут, а всех, кого поймают, увезут в Тобольск, там и на дыбу прямая дорога. Зверства они чинят непомерные. Вон, даже колокол медный, что народ в Угличе на бунт поднял своим звоном, в Тобольск сослали в ссылку, прежде вырвав язык и отрубив ухо. Это ж надобно так ополоуметь, чтоб медный колокол, как человека, кнутами стегать! Почти год волокли его угличане в Тобольск, да так, почитай, все в дороге и сгинули.
Ефим вздохнул и согласился:
– Знамо, знамо, колоколу-то по приговору еще принародно на площади двенадцать кнутов дали.
– Так колокол не живой-то, зачем кнутом бить? – вмешавшись в разговор, удивилась Ксения.
– Васька Шуйский тогда лиходеял. Тут не токмо колокол, а пол- Углича запороли, – пояснил Ефим и продолжил: – Я поутру спущу ушкуй на воду и перегоню его в протоку на левом берегу. Жен и детей можно туда же отправить. Самим же предлагаю отбиться от слуг воеводы.
– Чем биться-то? С государевым войском? Зарядов к пищалям кот наплакал, а саблями много не намахаешься, – поднимаясь с лавки, произнес кузнец и примолвил: – да и корова в запуске, вот-вот отелиться должна, и остальное хозяйство куды? Будь что будет. Одной смерти не миновать, а двум не бывать.
В дверь заглянул Никита, который на подворье игрался с Хвомкой.
– Идите на скомороха гляньте. Все равно ваши стрельцы раньше, чем северный ветер не стихнет, не явятся. Вон как волну-то задирает, аж Обь в пене вся.
Народ вывалил на подворье и, улыбаясь, расселся кто куда.
Хвомка в аляпистой юбочке на задних лапах ходил вокруг своего друга.
– Ну-ка хлопаем в ладоши по-хорошему! А ты, Хвома, кажи пляс люду!
Годовалый медведь пустился в пляс под звуки гуслей, на которых играл волхв любимую песню Архипа:
– Зайка серенькай,
Зайка беленькай,
Под кусток шмыг,
Да за кочку прыг…
– А покажи-ка нам, как хромой Мамар ходит!
И медведь, прихрамывая на одну ногу, прошелся по полянке, чем привел в неописуемый восторг детишек.
– А кого хромой Мамар более всех обожает?
Хвома, прихрамывая, подошел к Ванюшке и, обняв его лапами, лизнул в лицо.
– А как Мамар князю кланяться велел?
Медведь встал перед Архипом на четыре лапы и три раза поклонился.
– Ну а коли женишься, как свою бабу защищать будешь?
Тут вдруг медведь, выпучив звериные глаза, оскалил клыки, зарычал на всю округу так, что всполошились все сороки и вороны, укрывшиеся в логу от ветра.
Уж полночь наступила, а народ еще долго сидел на завалинке и тешился над косолапым шалунишкой, благо, что на Севере ночи белые.
***
Стрельцы прибились к левому берегу и, укрывшись от волны и ветра в небольшом заливчике, пережидали непогоду.
На большом тяжелом струге грести против ветра было бессмысленным делом.
– Вон, гляди, челнок тем берегом прошел, – показав рукой на высокий берег, сообщил Пайза сотнику. – Там волна меньше и ветер потише, но мелко и валуны, твой ушкуй там не пройдет.
– Эх, пальнуть бы в него из единорога, да заряд не долетит, – вглядываясь в противоположный берег, вздохнул Иван.
– Как бы не упредили они Архипа, что наш ушкуй видели, – заволновался Пайза.
– А может мы в другую сторону идем, откель они знают, – беспечно отозвался сотник.
– Нет, под ветер идут ходом, а коли стоим, то, значит, пережидаем встречный. Остяков не проведешь, у них глаз наметан. Они у Атлымских юрт будут к восходу. Нам же ждать, покуда ветер не стихнет, – укутываясь в овчину и мостясь спать, пробурчал купец.
***
– Там челнок к берегу причалил, вроде рыбоеды пожаловали, – занося ведра с водой, оповестила Ксения мужиков, сидящих за столом.
Жители Сотниковского лога вышли из избы. От реки поднимались три остяка. Первым шел богато одетый рыбоед лет пятидесяти.
Медвежонок кинулся было к непрошеным гостям, но, услышав негромкий рык одного из них, с испугом отбежал назад и уткнулся в подол рубахи Никиты.
– Я боялина Камыш. Меня послала князь Самара. И кто тута-ка белый шамана?
– И кто, и кто, и я с утра была белой шаманой, – выйдя вперед, улыбнулся Архип. – И с чем пожаловали, добры молодцы?
– Князь Самара намедни бил стрельцов. Много побил. Одного в полон брал. Стрелец глаголила, что идут Золотой Баба искать и тебя, белый шамана, убить. Князю Самара очень сабля твоя нравится, что ты в дар нынче прислала. Велела князь наказать тебе, что стрельцов осталось вот столько.
Подняв руки, показал остяк на пальцах.
– Семь, что ли?
– Да, семя.
– А было сколь?
Камыш два раза показал обе пятерни.
– Добре же вы их прищучили. Коли одного пленили, то почитай аж двенадцать из двадцати кончили, – похвалил Ефим, выходя из-за спины Архипа.
– Я присол Золотой Баба забирать. И де Угор шамана?
– И на тайгу пошла, – ехидно передразнив Камыша, ответил Архип.
Но тут, неожиданно протиснувшись между Архипом и Ефимом, вышел вперед Никита и, стукнув посохом, грозно сказал гостю:
– А ведашь ли ты, невежда, что на кого взглянет Золотая Баба, или кто ее коснется, тот немедля превратится в медведя? Ты ведь знал хромого Мамара?
– Я знала Мамара. Она тайга посол и не присол.
– Бабу Золотую он нашел, потому и не воротился, так как в медведя она его обратила, – и обращаясь к Хвоме, Никита спросил:
– А кого хромой Мамар более всех обожает?
Хвома встал на задние лапы и, деликатно прихрамывая, пошел к боярину Камышу, у которого глаза полезли на лоб. Хромой Мамар, брат его третьей жены, в образе медведя шел к нему, распластав объятья.
Ванюшка, не выдержав, прыснул со смеху, но, получив тумака в спину от Ксении, взял себя в руки.
Дождавшись, когда медведь и боярин вдоволь наобнимаются, Никита позвал Хвомку к себе. Тот, хромая, подошел и застыл в ожидании.
– Что желает Белый Шаман подарить князю Самаре и боялину Камышу? И какой обед он предложит дорогим гостям?
– Две сабли дам и оленя зарежу, – буркнул недовольно Архип, понимая, что по-другому поступить нельзя. В душе же он мечтал развернуть посла и дать огромного пендаля. Но обычаи стороны, в которой живешь, нужно было соблюдать.
Архип сходил в избу и вынес оттуда оставшиеся две сабли. Никита взял их и, поклонившись медведю, подал ему в лапы. Хвома, прихрамывая, отнес дары Камышу, отчего тот прослезился.
– Кланяемся князю Самаре, – пропел волхв, и медведь, встав на четыре лапы, трижды поклонился.
– Кажись, не верит тебе боярин, что ты Мамар! – крикнул волхв медведю, стукнув посохом.
Хвома выпучил звериные глаза, оскалил клыки и рявкнул так, что гости отпрыгнули на две сажени, причитая:
– Верим, верим. Не нужна нам Золотая Баба, плохой он баба, совсем плохой!
Вскоре в огромном котле уже кипела ароматная шурпа.
Гости-остяки, сидя на траве, поочередно подзывая хромого Мамара, жали ему лапу, рассказывали ему последние новости. А Мамар, уже не хромая, на четырех лапах бегал между всеми и выпрашивал кусочки вареной оленины, но никто это уже не заметил, окромя читателя.
картина - покорение Сибири -
продолжение: http://proza.ru/2015/01/06/1206