Уже сбросили своё цветущее великолепие каштаны. И сразу подурнели: торчат, как пики, длинные плодоножки, раньше скрываемые яркими соцветиями, а на них завязывается будущая каштановая жизнь, будущая глянцево-коричневая роскошь, до времени упрятанная в толстую, шипастую зеленую скорлупу. Ивар не забыл, как собирал каштаны с другими мальчишками, как, сидя на брёвнах, освобождал от оболочек тяжелые холодные ядрышки, а Илга маячила у него перед носом, задевая плечо то косой, то краем накидки.
– Илга, отстань! – отмахивался мальчик от вредины. Парень улыбнулся, вспомнив, как она ударила его по руке и побежала прямо по рассыпавшимся каштанам к дальней рощице, к маленьким деревцам, недавно посаженным старым капитаном Клартом. Её накидка вспыхивала алым цветком в зелени липок и берёз. За пять прошедших лет деревья выросли. Ивар стал моряком. Где сейчас Илга, откуда ему знать…
Её звали Кэти, такое имя дали ей родители, но в два года малышка, услышав птицу за окном, кричала и плакала до тех пор, пока не сказали, что это и в о л г а, тогда она, успокоившись, стала лепетать на своем детском языке «Ил-га, Ил-га» так продолжительно, так настойчиво, что очарованные родители стали звать ребенка этим именем, а за ними и все остальные.
Ивар жил по соседству, и его, семилетнего, часто просили присмотреть за непоседливой девочкой. Он таскал её на закорках, устав, становился на четвереньки, сажал капризу на спину и возил по двору. Потом вел дитя в песочницу лепить куличики, а сам косился на реку – её хорошо было видно с крутояра – и бешено завидовал дружкам, устраивавшим веселую возню в воде, – ах, как над жарким берегом повисала радуга брызг! – громкие крики проказников заставляли ноги мальчика нетерпеливо пританцовывать на месте.
В следующем году родители отдали сына учиться грамоте. Детей учил старый Чепа, летом они рисовали буквицы на мягкой земле, учились читать по слогам, складывали слоги в слова, а зимой писали под учительскую диктовку на берестяных лоскутках. Нерадивых Чепа не допускал к этому занятию, и случалось, что недоросль два или даже три лета ковырял прутиком на земляной странице, пока не получал разрешения царапать костяной палочкой по бересте. Ивара он первой же зимой допустил к занятиям, и мальчик старательно выводил «Ру-ни-я, Вол-ни-ка, Му-лар» – первое, чему выучивались дети, было умение написать имена родной страны, реки и своего города.
Сколько раз уже молодому моряку приходилось называть себя: руниец из Мулара, и всегда он с благодарностью вспоминал старого учителя. Мулар был небольшой городок, в нём все друг друга знали, но не много было таких, кто побывал в других городах и странах. И ещё Ивар любил капитана Кларта. Уж он-то столько всего перевидел… бывал в соседней Лестоке, о которой всегда рассказывал с горечью: «Страна красивая, но люди бестолковые и злые какие-то. Скажешь лестокиянину, что можно в плавание отправиться со мной вместе, он только головой мотает: мол, чего я за морем не видал, мне и тут хорошо. А хатка у самого крыта трухлявой соломой, на столе, кроме вечной затирки, ничего и не увидишь, штаны – дыра на дыре. Нет, вот в жаркой Скепии люди храбрые, да… Живёт у меня там друг, море любит, как мы с тобой. Подрастай скорее, махнём к нему в Низар, вместе на кораблике по морю поплывем…»
– Он шёл себе да шёл, а вот уж близко дом, – громко запел парень. Поднялся по тропинке почти до самых ворот, но не вошёл во двор, а сел на тёплые бревна, которые отец так и не удосужился распустить на доски и приладить к месту. Покосился на дом через изгородь: потемнел, состарился вконец. С крыльца, торопясь, бросилась к нему мать:
– Ивар, сынок!..
– Мама, ну что ты, я дома уже. А где отец?
– Со вчерашнего дня нету. Запряг Орлика, поехал в лес за сухостоем, а вечером не вернулся, я всю ночь не спала, думала, утром рано встречу, а его всё нет и нет, полдень скоро. Сердце ноет, не случилось ли чего? Ивар, посмотри в лесу, может, отцу помощь нужна, захвати топорик, тот, что поменьше, большой-то у самого… Погоди, я поесть соберу вам узелок.
Юноша торопливо шёл к опушке. Отец иногда любил заночевать в лесу, в телегу бросал старый зипун накрываться, но всегда солнце встретит – и возвращается, а тут полдня уже прошло. Лес пахнул на Ивара тёплым запахом хвои, земляника цвела в этом году буйно, полянки были усыпаны её белыми звездочками. Но тревога всё сильнее охватывала сердце: отец никогда не оставался на ночь в глубине леса, там, где рубил сухие ветки.
Ивар добрался до старого дуба на большой поляне, когда увидел в кустах брошенную телегу. Рядом не пасся Орлик, отца нигде не было. Юноша застыл на месте, чувствуя тяжесть огромного горя. И тут он услышал тихий стон. Отец лежал в зарослях за дубом, правая рука у него была в крови, зубы стиснуты от боли. Парень бросился к нему, подложил под голову торбочку. «Кто?!!» – выдохнул сын.
– Потом, Ивар. Сейчас беги к Роду за конём, упряжь возьми целую.
Рана была рваная и страшная. Ивар оторвал полосу от своей рубахи, перевязал отцу руку. И опрометью кинулся назад, к соседу Роду. Мать уже к нему сходила, и от его ворот смотрела в сторону леса, а сам Род запряг Звёздочку и готов был ехать на выручку.
– Ивар?
– Мама, он ранен. Поехали быстрей!
Вдвоем с крепким соседом они подняли отца на телегу. Могучий Матяш лежал в полузабытьи и только хрипло бормотал иногда: «Прочь, тварь ужасная, нет на нашей земле для тебя места…». Ивар переглянулся с Родом:
– Надо за Клартом сходить и за лекарем.
Пока сын с матерью хлопотали в доме возле раненого, Род поскакал на лошади за лекарем. Отец пришёл в себя, выпил немного травяного отвара, посмотрел на жену:
– Беда в наших краях…
И опять стал метаться на постели, кричал на представлявшееся ему чудовище, отгонял его, потом позвал Орлика, и по щекам покатились слёзы:
– Нет больше, мать, нашего коника, унесло его чудище в когтях, наверно, уже и растерзало…
Кларт с порога охнул:
– Не иначе, Марьяна, с драконом поборолся твой Матяш!
Он отогнул край повязки и нахмурился:
– Надо траву-горицвет приложить, в когтях дракона яд, видно, в кровь пошёл. И звездчатку заварите, поите отваром. Как думаешь, Сивень?
Старый лекарь достал из кожаной торбочки склянку. С осторожностью откупорил, вынув деревянную пробочку.
– Одну капельку, Марьяна, будешь капать в родниковую воду или в росу утреннюю. Не забудь – только одну в день. Долго будет Матяш болеть, надо послать человека в Скепию за таким настоем, у меня он оттуда. Когда был молодой и жил там, видел, как лечили воина с такой же раной. Там найти нужно лекаря Регзу, он такой же старый как я, был учеником у самого Утиса, если он возьмётся – поможет. Поедешь, Ивар?
– Завтра утром. Род, лошадь дашь?
– Куда ж я денусь? Приходи за ней вечером, еще пошлю с тобой служку Гордея.
Когда остались одни, Ивар спросил у матери:.
– Вечером увижу Илгу? Что скажешь?
Марьяна помолчала, потом заметила.
– Захочет встретиться – увидишь. Долго тебя, сынок, не было…
Ивар собрал дорожную суму, взял отцовский меч, кожаный наголовник. Положил кольчугу, мать принесла склянку с лечебной мазью:
– Отец, как обдерётся в лесу, смазывал, помогало ему… Поди отдохни, разбужу.
Ивар лежал, уткнувшись в подушку, и думал об Илге. Сон унёс его в далёкие дни, когда они переговаривались через изгородь, и всегда Илга покрикивала на него и дразнила. Он целился хлестнуть обидчицу веточкой, а она ловко отскакивала и опять насмешничала. Не то колдун, не то виденный в плавании пришлый странник тянулся к нему, наплывал своей бородищей, бормотал невнятицу прямо в лицо Ивару:
– Нету, нету, не сыщешь, видеть – не видишь, слышать – не слышишь, ух-чух-дух!
Сон совсем одолел молодого парня. Марьяна оторожно погладила сына по щеке:
– Просыпайся, сынок, пора за конём идти, темно на дворе. Умойся, разоспался совсем.
За занавесью застонал отец. Ивару стало стыдно за себя, отец ранен, а его сон сморил, как младеня. Во дворе, сняв рубаху, облил из ведра голову. Мать подала полотенце.
– У них в доме лишнего не говори. Госпожа Кэти…
– Госпожа? – Ивар был сильно удивлён, – ты словно и не об Илге говоришь.
– Илгой, сын, она была в детстве. Сейчас эту девушку зовут Кэти.
Ивар молча собирался.То, что сказала мать, страшно поразило его, хотя он был воспитан в уважении к хозяевам Замка. Но Илга? Он оставил во дворе Рода поклажу, тихо вошёл в тёмные сени. Дверь в горницу сама распахнулась перед ним. Илга зажгла свечу, а Ивар не мог отвести глаз от красавицы-девушки. Она совсем не была похожа на ту озорницу, которую он помнил. Куда делись резкие движения, обидчивый и дерзкий взгляд!
Большие тёмные глаза спокойно смотрели на него, волосы были собраны в перевитую жемчугом косу. Она ждала слов Ивара. А он, сказав: «Здравствуй, Илга, – поправился: – Кэти».
– Не осуждай меня, я не свободна. Здесь живут мои отец и мать, и братья. Такая у меня судьба. Возвращайся на родину. Всегда помню и думаю о тебе…
Род позвал дочь и увёл её в глубь дома. Потом вышел вместе со служкой Гордеем.
– Вот попутчик тебе, Ивар. Седлайте коней. Гордею сюда нужно возвращаться. Он снадобье для твоего отца привезёт. А ты волен отправиться в другие страны, но и вернуться можешь тоже. Как захочешь или как получится. Утро не ждите, отправляйтесь сейчас.