Дерьмовочка

               

       Красивое имя у моей собеседницы, и сама она по-восточному красивая и обаятельная: копна иссиня-черных волос, лучистые карие глаза, над верхней губкой чуть заметные усики и великолепные белоснежные зубки – подарок природы или искусного протезиста.
     Не верится, что эта скромница и тихоня - …. рассказывает о себе правду, так и хочется съязвить, а не обчиталась ли Заринушка сказок Шахрезады. Уж больно плавно и красиво течет повествование, и самые грязные и страшные эпизоды описываются без трагизма и надрыва.               
      Только намного позже, переварив услышанное на десятки раз, я поняла, что Зарина именно так чувствовала и переживала эти события. И моя рука, занесенная для правки и корректировки, остановилась. Я решила, что вариант  имеет право на жизнь.

      «Судьба, моя судьбинушка, будь ласковей со мной….» и почти каждый человек вслед за певицей повторяет эти строки, словно заклинание, в надежде на то, что судьба действительно когда – нибудь снизойдет до его просьб. Не встречала я людей, полностью довольных своей судьбой, у каждого к ней были свои претензии и свои счеты. О правомерности этих претензий можно спорить, можно соглашаться, можно возражать, но проблему это не снимает – претензии остаются, с годами их накапливается все больше и больше.

      Только однажды я услышала рассказ о поистине счастливом человеке. Услышала в самом, казалось бы, неподходящем месте и в самое неподходящее время.
     Подруга сестры, похоронившая мужа, рассказала подробности своей  семейной жизни. А жизнь Ольги и Игоря не удалась с самого начала, не удержал его и ребенок. Муж уходил из дома, бомжевал, возвращался, Оля терпеливо ждала, даже не ругалась, потому  что очень сильно любила мужа. Так продолжалось около десяти лет, пока однажды из милиции не сообщили, что Игорь  умер в какой-то теплотрассе.
       За два дня Ольга почернела от горя. Друзья и знакомые   всерьез опасались за ее здоровье, но в определенный момент она взяла себя в руки и сделала все, чтобы достойно проводить любимого в последний путь.
         Как истая христианка, Ольга пригласила на поминки и его друзей – бомжей. Именно там она услышала то, что поразило ее до глубины души, и что будет помнить до гробовой доски: «Ты по нему не плачь, он был счастливый человек. Он всегда говорил, что у него самая лучшая в мире жена – она не мешает ему жить так, как он хочет».
 
        Вот такие пироги, и все с котятами. И этот рассказ как раз в тему. Есть большая группа людей, которым бомжевание в кайф, это не трагедия, а образ жизни.
       А как быть тем, кто случайно попал на это дно, не понимает и не принимает этот образ жизни и всеми силами пытается оттуда выскребстись?
       Это практически безнадежное дело.

        В последнее десятилетие появилось огромное количество всяческой эзотерической литературы, на разные голоса рассказывающей  о многослойности нашего мира, о параллельных мирах, существующих где-то рядом и невидимых человеческому глазу.
        Это, безусловно, интересная и познавательная информация для
 человека заинтересованного, но не для среднестатистического  обывателя.
         Какие параллельные запредельные миры, когда он земных миров не знает, не хочет знать, не видит и не желает видеть?!
          А их огромное множество. Например, национальности со своим менталитетом, социальные миры со своими неписаными законами. Они повсюду – чужие и чуждые миры, их не видишь до тех пор, пока по тем или иным причинам с ними не вступишь в контакт.

        На улицах больших городов и небольших поселков ходят люди, скажем некорректно, «второго сорта». И если в маленьких деревнях они до конца не отторгаются обществом по причине клановости и семейственности – свой же, деревенский, то в городах – они изгои,представители « государственности в государстве», если так можно образно выразиться.
        У них все, как и у нас – свое государство, свои вожаки, свои
законы, правила,  На правомерности и гуманности их законов мы останавливаться не станем, по той причине, что не в этом суть. Эти законы варьируются от клана к клану, от кодлы к кодле, но суть их остается неизменна. Человеку случайному нужно время, чтобы понять хотя бы азы их взаимоотношений, а времени, как правило, у него нет, ситуация жестко диктует – или с нами, или …

       Колян долго умащивался на ветхом матрасе, слушая сонное дыхание баб. Сегодня день выдался на редкость шебутной, и спиртного ему досталось мало. Вот он и маялся от неоформленного в слова желания: то ли спать, то ли поискать спиртяги.
       Надюха как всегда во сне всхрапывала и  время от времени  что-то бормотала. Дыхание Зойки было тяжелым, немного сиплым, простыла, видно, бедолага.  Покидать теплый лежак не хотелось, так что было время обдумать некоторые дела. Но мысли его вертелись вокруг новенькой.
 
     Зойка у них была пришлой. Два дня назад Надюха нашла ее на вокзале, можно сказать увела из-под носа вокзальных ментов. «Жена» рассказала, жалостливо всхлипывая, что сразу приметила женщину, сиротливо стоящую у киоска, понаблюдала за ней несколько минут, а когда увидела, что к бабенке направляется патруль, подскочила к замарашке сзади, согнув ее в три погибели, протащила под ограждение и, схватив за руку, потянула за собой.
       Бежали недолго, но быстро, и Надюха, запыхавшись, остановилась. Женщина остановилась тоже, с недоумением  и насмешкой рассматривая даму бомжеватого вида. Надежда оскорбилась:
- Ты че на меня так глазеешь, а лыбишься чего? Вот мусора бы замели, тогда бы ты поулыбалась!
           Надя повернулась, чтобы уйти, чего от твари неблагодарной ждать-то, но на плечо ей легла рука. Женщина резко обернулась.Незнакомка жестами показала, что не слышит и не говорит. Потом она достала из кармана блокнот и написала, что ее сегодня выписали из больницы, а документы у нее украли три месяца назад.

         Сердобольная Надюха привела Зойку к «мужу», взяв с него слово, что он с Зойкой ни-ни и никому другому пока ее не продаст. Колян пообещал, не собираясь вовсе выполнять обещанное.
        Зойка ему понравилась. Была она полностью в его вкусе: смугла, кареглаза и несколько худовата, что при среднем росте делало ее похожей на подростка. Колян прикидывал, кого из знакомых может заинтересовать такая краля. Правда, он сегодня обнаружил у Зойки один существенный недостаток – она не пила. У них пьют все. Зимой без выпивки замерзнешь к чертям собачьим. «Ладно, до зимы научится,» - решил Колян .…

         Размышления Коляна прервали самым бесцеремонным образом - сверху раздался стук. В крышку теплотрассы стучали палкой, стучали долго и настырно. Колян соображал, кто его гость. Путем немудреных исключений решил, что это Павлуха, Санек бы залез сам, а Пашка его уважает и соблюдает Коляновы правила.
       Бомж нехотя покинул теплый лежак, взобрался по лесенке и чуть приподнял крышку люка. Точно Павлуха!
      С первой ноты Пашкиного разговора Колян понял, что тот не по
своей воле пришел сюда и просить будет не для себя – невдалеке стояла уж очень крутая машина. Колян насторожился – не к добру таким тачкам бывать на помойке.
- Колян, твоя новенькая белить умеет? – гнусавым голосом затянул Павлуха.
- Да почем я знаю! – рассердился Колян, недоумевая, откуда Павлуха уже знает про новенькую.
- Да ты у нее спроси! - Пашка явно настаивал.
- Сам спроси, дурак, она глухонемая! – рявкнул Колян.
- Зови, спрошу. Колян, это вон, Барину, разнорабочую надо. Говорит, заплатит хорошо.
      Колян приподнял люк чуть выше и увидал блескучие ботинки, полы длинного кожаного плаща.
     Колян Барина видел второй раз в жизни, от первой встречи  у него осталась памятка – дыра на месте двух передних зубов.
-    Сколько? – спросил Колян с безопасного расстояния.
-   Сто баксов! – с восторгом пропел Пашка, решив, что за посредничество у него будет своя доля.
- Сейчас разбужу.
Колян торопливо шмыгнул в подземелье, надо было ловить  невиданную удачу за хвост, выручить сотню баксов за Зойку он и не мечтал, максимум рассчитывал на литр-полтора.

        Зойка проснулась от одного прикосновения, долго сопротивлялась, пока Колян напяливал на нее шмотки и выпихивал из люка.
        Барин наблюдал, стоя у машины, как из преисподней выполз Колян – этот его не интересовал, за ним показалось невзрачное бесполое существо, худое, донельзя грязное и неприглядное.
         «Век бы не видать вас, поганое отродье»,  - шипела высокородная душа господина Шульца.    « А дешевле рабсилы не бывает», - ехидно подначивала алчная сущность финансиста и предпринимателя. И последняя взяла верх. Барин, морщась от неприятного запаха, снизошел до беседы с бомжичкой:
- Белить, красить, штукатурить умеешь? – спросил он очень громко.
      Та кивнула, потом что-то написала на листке блокнота. Мужчина прочитал, осветив листок ручным фонариком: « Штукатурка – только ремонт. Сколько заплатите?» Почерк был ровный и красивый, что не вязалось с обликом женщины-подростка.

      Договорились довольно быстро. Сто баксов бомжичку вполне устраивали. Ехать нужно было прямо сейчас, времени попрощаться со своими благодетелями у Зойки не было, да и желания особого тоже. Барин посадил ее в машину, на заднем сидении предусмотрительно  была брошена какая-то тряпка. Машина рванула с места, и бомжи больше Зойку никогда не видели.
       Не будем вдаваться в процессуальные тонкости, каждому ясно, как божий день – Зойку продали в рабы. Это не та форма открытого рабства, когда запирают в яме, это тот вариант, когда человеку без документов предлагается единственный выход из положения – кусок хлеба и крыша над головой, как плата за беспросветный, каторжный труд. Вот такая безнадега.

       Дом, в котором Зое предстояло провести следующие две недели, был задуман с претензией на роскошь, но, вероятно, из-за финансовых затруднений хозяина, перешел в разряд долгостроя.
     Зоя замешкалась,  с опаской рассматривая огромный темный силуэт особняка, как бы нависший серой массой над двориком, Барин ушел куда-то за угол, видимо потеряв ее из виду, свистнул, как свистят дворовым собакам. Внутри у Зойки стало мерзко-мерзко, но она  послушно пошла на свист.
      Из открытой двери подвала лился поток света, у двери сидел доберман. Зойка  усмехнулась – свистели не ей. Кобель на Зойку не отреагировал, просто тупо осмотрел ее, потом обнюхал и дал пройти на лесенку.
       Барин стоял посреди большого помещения и рассматривал невольницу в упор – никто и никогда не рассматривал ее с такой брезгливостью и отвращением. «Смотрит, как на дохлую крысу», - констатировала про себя женщина.

       В подвале все было приготовлено к работе, все, вплоть до мелочей - шампуня в душе и туалетной бумаги возле унитаза.  Барин громко объяснил, какую работу надо сделать, очень долго и подробно, какие штрафные санкции ее ждут, если … то да то.
     Зоя слушала вполуха. Такая перемена в жизни и пугала, и радовала. Радовала тем, что, не смотря на тяжелую работу, это было относительной свободой и независимостью. А еще здесь была кровать, холодильник и радиоприемник. И она была одна!
   Общество Коляна и Надюхи ее тяготило, а перспектива познакомиться поближе со всеми остальными их сотоварищами навевала неописуемый ужас.
       Не меньше она испугалась и нового хозяина. Столько силы, власти и брезгливости было в его бесцветном голосе, столько презрения в прищуре красивых карих глаз, что Зоя внутренне сжалась, чувствуя себя мерзкой мелкой  уродливой букашкой.   Она понимала, что человек, продумавший все до таких мелочей должен быть педантом и занудой, которому невозможно угодить.

      Но были в новом повороте Зоиной жизни  и такие немаловажные плюсы, как то, что хозяин уезжает на целую неделю, а в холодильнике полно продуктов, которых она не ела уже целую вечность, и через два дня шофер привезет еще. Когда Шульц вышел из подвала, Зойка испытала ни с чем не сравнимое облегчение.
      Никто не  сможет понять, какое облегчение испытал сам господин Шульц, когда вышел на свежий воздух. Он выдохнул из себя воздух бойлерной и…забыл о существовании Зойки на все десять дней. Для него она была чем-то вроде бездомной кошки или собаки, как, впрочем, все люди, кроме нужных и важных.

    Помните, как в фильме «Семнадцать мгновений весны» диктор за кадром зачитывает характеристики нацистов, и во всех звучит: истинный ариец. То ли это было характерно только для членов фашисткой партии, то ли для всех немцев, но из Шульцев эту исключительность не выбили ни годы советской власти, ни годы пост перестроечные. И если это не озвучивалось, то читалось во всем поведении Отто Шульца, и его сына Германа, героя нашего повествования.

   Ах, Зоя Павловна, Зоя Павловна, или как Вы себя там называете?! Еще совсем недавно, каких-то полгода  назад, на пирушке с друзьями, в моем присутствии, Вы хвастались своим тонким чутьем психолога,физиономиста и человековеда. Да разве смогли бы Вы тогда увидеть в Барине зануду и сноба?
   Вы бы восхищались его изысканными манерами, пусть сдержанны-ми и прохладными, но вполне светскими. Вы  были бы очарованы и его высоким ростом, и спортивной фигурой, и еще густыми темными волосами и карими открытыми глазами. И только три месяца, проведенные на самом дне общества, позволили Вам увидеть в этом элегантном джентльмене высокомерного  сноба, склонного к жестокости.
       Прошу прощения, господа хорошие, вполне соглашусь, что личность господина Германа Шульца не столь однобока, как рассказано мною. Но о других его недостатках я расскажу позже.

       Шульц не лукавил, что его не будет все последующие дни. Правда, он никуда не уезжал, он просто жил в своей московской квартире, чего не делал уже более двух лет. Квартиру он использовал лишь в двух целях: переодеться и помыться перед рестораном и дважды в месяц пригласить девочку по вызову.
        Эти девочки составляли неотъемлемую часть его существования, так как   семейная жизнь господина Шульца не сложилась с самого начала.
      Первый раз он был женат в далекой юности на дочери немецкого консула. Прожив с женой несколько месяцев, они разбежались. Через несколько лет он узнал, что Луиза родила от него близнецов и вскоре вышла замуж.
       Шульц информацию принял к сведению, справки наводить не стал, и вовсе даже не потому, что был зол на бывшую жену, а потому, что дети его интересовали меньше всего в жизни.

      Но жизнь такого пренебрежения Шульцу не простила и познакомила его с отпрысками, пусть и нескоро.
      Своих сыновей Шульц увидел уже после их совершеннолетия,когда два лоботряса пожаловали в первопрестольную. Парни были очень похожи на папашу в молодости и пользовались успехом у столичных дам. Жизнь в первопрестольной требует значительных расходов и сыновья стали с завидным постоянством вымогать у отца деньги на казино и рестораны.
        Шульца двусмысленность ситуации очень напрягала. Все знали, что по Москве гуляют два лоботряса, называющих его отцом, но носящим чужую фамилию. Многие знакомые стали сторониться Германа, он чувствовал, что и на дела, хоть и косвенно, влияет дурная слава его«сыночков».
       Папа решил расставить все точки над и. Он заказал генетическую экспертизу, будучи заранее уверенным в результатах, нехотя, через
 доверенных лиц выделил мальчикам в качестве наследства одну из своих фирм, оставив у руля своего управляющего. Больше он с детьми не общался, да и они не стояли в очереди за порцией отцовской любви, видимо и в этом плане они уродились в папочку.

       Второй раз Шульц женился после тридцати пяти на молоденькой дочери дипломата. Женился, как ему показалось, по любви, но разбежались  несколько месяцев спустя уже по расчету.  Двадцатилетняя Елена отсудила у него бешеные деньги за «неудобства в сексуальной жизни».
         Именно отсутствие постоянной женщины и вынуждало  господина Шульца несколько раз в месяц снимать женщин, причем, дважды не приглашал ни одну. Не хотел никому подавать никаких надежд, не хотел надеяться и сам, а двух-трех раз в месяц для  здоровья, по его мнению, было вполне достаточно.

       Две недели, проведенные Зоей в «подвале Барина», ничем интересным отмечены не были, если не считать ее нового знакомого.
      Назвала она его Барбосом. В первое же утро, приступив в очистке стен от старой штукатурки, пришлось приоткрыть дверь.
      Тут же на пороге нарисовался кобель. Внутрь он не заходил, сидел на улице возле открытой двери, с любопытством посматривая на клубы пыли, летящие из подвала. Несколько раз Зойка выносила мусор в контейнер, Барбос честно провожал ее через весь двор. В обед, съев у Зойки три бутерброда, пес окончательно осмелел и зашел в подвал, но расчихался и выскочил на свежий воздух.
     Весь ремонт заключался в небольшой штукатурке и побелке, и
особого труда для специалистов не представлял. Краскопультом можно было побелить за один день. Но барин любил все усложнять, усугублять, педант чертов.
        Бойлерная была довольно большим помещением. Кроме двух
 газовых котлов там был санузел,  кровать,  холодильник, плита и стол со стулом. В помещении было две двери, одна выходила во двор, вторая вела, по всей видимости, в дом, но была заперта на замок.

         Итак, почти две недели Герман прожил в своей квартире, ни мало не заботясь о своей работнице, более того, даже не вспоминая об ее
существовании.
         Честно говоря, у такого богатого и респектабельного бизнесмена только и дел, как помнить о бомжичке, которая белит бойлерную в его загородном доме. И когда на листке настольного календаря высветилось: принять работу в коттедже, он ругнулся – сегодня был день для любовных утех. Вот об этом он хорошо помнил, просмотрев каталог вновь прибывших дам. И более того он выбрал уже одну со звучным именем Мадина, особенно яро рекламирующую свои межляжечные прелести, повернувшись голой худой задницей к объективу фотографа.
 
      Конечно, он  мог поехать в коттеджный поселок и завтра, но педантичный господин Шульц всегда выполнял запланированные на день дела.Шульц направился в пригород,  рассчитывая к одиннадцати вернуться. В машине он расслабился и представил себе, как будет обрабатывать худенькую шлюху, и чуть не врезался в резко затормозивший перед носом «Спортадж».
     День не удался, это надо было признать. Несколько раз застряв в пробках, злой и голодный  Герман подъехал к дому. Было без нескольких минут одиннадцать.
        Собаки были спущены, значит, его никто не ждал. Леда бросилась к хозяину, тот даже не приласкал животное, собака обиженно отошла и легла у крыльца. Шульц, не заходя в дом, спустился в подвал.
     С недовольным лицом он осмотрел помещение. Внутренне он с удовольствием отметил, что работа была сделана достаточно качественно, насколько это возможно для помещения из бетонных блоков. Летом Шульц планировал поселить здесь рабочих, нанятых для строительства надворных построек. В помещении все было убрано.

        Женщина одетая сидела на краю кровати. Шульц махнул ей рукой, чтобы выходила. Когда она молча прошла мимо, его свела судорога от тошнотворного запаха отбросов, исходящий от ее шмоток.
        Во дворе женщина резко повернулась и сделала пальцами знак, как - будто пересчитывает купюры. Она требовала расчет. У Германа была приготовлена сотня, но события предыдущих часов так его разозлили, что он вдруг решил сорвать злость на этой  Дерьмовочке. Он, нахально ухмыляясь, отрицательно покачал головой:
- Я за тебя Коляну заплатил. У него и спрашивай.
     Даже его бесчувственное сердце дрогнуло, когда глаза женщины наполнились слезами. Шульц жаждал продолжения спектакля, но она быстро пошла к выходу, вытирая рукой глаза.

       Герман громко окликнул. Она обернулась, все ее лицо осветилось. Она увидела сотню в руках хозяина, шагнула навстречу в надежде, что он передумал, но быстро поняла подвох.
        Элегантным жестом Герман кинул деньги на землю. Купюра покружилась в воздухе и плавно опустилась на снег между ним и Барбосом.
        Хозяин не знал, что женщина давно прикормила кобеля и могла спокойно взять деньги, но она даже не попыталась, только плакала и смотрела Герману в глаза. А напрасно! Его такими бабскими штучками  было  не пронять.

     Потом женщина повернулась и уже взялась за ручку ворот, как от крыльца с лаем бросилась Леда и вцепилась в ее  ногу. На синих джинсах начали расплываться темные пятна крови, Герман на минуту растерялся.
     Кобель бросился защищать Зойку, собаки с лаем сцепились и грызлись не на жизнь, а на смерть. Пока хозяин растаскивал собак, женщина скрылась за воротами.

       Чуть позже, немного остыв от напряжения, Герман обнаружил на руках несколько незначительных царапин и укусов. Проклиная на чем свет стоит эту проклятую Дерьмовочку с помойки, из-за которой у него сегодня такой паршивый день, хозяин пошел в дом искать спиртное. Герман открыл холодильник, машинально взял бутылку коньяка, обработал раны, налил и выпил грамм сто пятьдесят, закусил сыром и бухнулся тут же в кресло
       . Он позвонил и отменил вызов Мадины.  Ему очень непрозрачно дали понять, что так поступать неприлично, что девушка очень хочет его видеть…

        Вечер безбожно испорчен. И все из-за нее. Оказывается и у бомжей есть гордость, даже смешно! Такую грязную работу сделала, а поклониться, взять деньги не захотела. Да убрал бы он собаку. Черт, это же надо, сволота, заставила его переживать, будто он и в самом деле распоследний гад. Черт с ней, она на эту сотню продуктов сожрала! Шульц поднялся - надо было из ее холодильника убрать остатки еды,
затухнут.
        Холодильник в подвале был девственно пуст, более того, помыт и отключен. Шульц ругнулся и полез в корзину для мусора, потом в бак на улице. Две упаковки от печенья, одна от гречки и два целлофановых пакета, от хлеба что ли, еще несколько упаковок.

        Разговор с водителем расставил все на свои места. Да, он продукты привозил, сложил в холодильник. Не в тот холодильник? Приехать переложить? Не надо? Ну не надо, так не надо!
        Тот факт, что ЭТА целую неделю голодала, а он, Герман, в этом виноват, разозлил его еще больше. Попалась бы она ему сейчас,наверное, живой ей   суждено было быть, только пока его руки не сомкнулись у нее на шее.
     Это надо понять. Женщина всем своим существованием доказывала самому Герману, что в нем нет того, за что он сам себя уважает. Он не честный, не порядочный, он жестокий и бессердечный. Он морил ее голодом, он не заплатил за работу, он натравил на нее собаку.
         Он, честно сказать, демонстрировал высокие  моральные  качества только там, где нужно, в своем кругу общения, а с людьми ниже его, он считал, что имеет полное  право поступать и непорядочно, и негуманно. Но он не выносил, когда кто-либо тыкал этим ему в морду. Он ненавидел этих людей. В данный момент он ненавидел Зойку, с ее бомжовской гордостью и непокорностью
 
   Он хотел ее найти и … наказать.  По этой части он был большой мастер. Даже его компаньоны и друзья, знали, что с Шульцем нельзя быть врагами. Не однажды он жестоко и нагло разорял конкурентов, не однажды и свое дело  начинал с нуля. Не однажды платил штрафы сутенерам за избитых шлюх.
          Зойке тоже  следовало  опасаться преследования, но ей было не до этого. Выйдя из усадьбы на улицу, она спиной прислонилась к столбику ворот. В голове стучало, ногу ломило и жгло, джинсы набухли и встали коркой. Она наклонилась, чтобы потрогать рану. Это было все, что она помнила.
        Очнулась Зойка в темной комнате. Прямо перед ней светился контур двери – в коридоре горел свет. Мужчина и женщина разговаривали, но Зойка не понимала слов. После травмы слух еще не полностью восстановился, временами она слышала громкие слова,иногда все звуки слышались сплошной неразберихой, монотонной и жутко раздражающей.
        Она, пытаясь понять, где  находится, потрогала стены. Обои.
 Значит, не тюрьма и не больница. Так, где же она? Она не успела до конца обдумать эту важную мысль и прийти к какому бы то ни было решению, как провалилась в сон, как в серый холодный туман.

        Утро было нисколько не лучше ночи. К ней долго никто не подходил, встать сама она не смогла - ее пристегнули к кровати двумя ремнями. Вывод напрашивался сам собой: психушка. Зойка знала, что в этом учреждении вести себя надо тихо и послушно, поэтому, услышав шаги за дверью, быстро закрыла глаза. Кто-то присел на край кровати и очень тихо сказал:
- Медсестра заболела. Ты сможешь побыть одна до вечера?
Пришлось открывать глаза. Она уже поняла, что находится в доме Шульца. Вот откуда только у такого бессердечного человека добрый, заискивающий  голос? Испугался, должно быть!

        А Шульц и правда испугался, когда его планы мести прервал зуммер домофона. Кто-то старый и робкий проговорил:
- Тут это, у Ваших ворот женщина …лежит. Нет, дышит. Может, скорую? Кровь тут!
      Через минуту Шульц выскочил на улицу, как был, в одной футболке и домашних брюках. Пообещав старику вызвать скорую, на руках занес Зойку в дом и положил на кровать в комнате полуподвального этажа. Сам раздел и вынес в кладовку вонючие бомжовские тряпки.
        Он рассмотрел ее всю, беспристрастно и оценивающе, словно
 патологоанатом рассматривает на столе труп молодой и красивой женщины. Тело у нее было молодое и крепкое, на вид ей было даже меньше сорока. Он накрыл ладонью грудь. Маловата. Потом посмотрел на свою руку. Большевата? Повернув женщину на бок, обработал и перевязал укушенную ногу. Случайно на отрастающем ежике волос обнаружил небольшую залысину и свежий хирургический шов на ней. Травма? Надо будет спросить.

       Утром приехал знакомый врач, узнав, в чем дело, посоветовал
оставить женщину в доме до полного выздоровления.
       Поправлялась больная медленно: организм был ослаблен плохим питанием и травмой. Борис Алексеевич безошибочно поставил диагноз и долго расспрашивал Шульца о немоте пациентки. По его бестолковым ответам предположил, что и глухота и немота – следствие травмы головы, и может со временем пройти. Шульц слушал вполуха, ему не было до этого ровно никакого дела. Его заботило лишь то, чтобы Зойка поскорее убралась из его дома. Тогда, наконец, жизнь войдет в прежнюю колею.

       Для Германа «в прежнюю колею» были не просто словами, а сутью его личной жизни. Он катастрофически боялся перемен и не хотел их. Он не любил новых знакомств и с большим трудом привыкал к новым сотрудникам.
      Ему нужно было только одно: чтобы ничто и  никто не нарушал порядок его жизни. Именно по этой причине дом господина Шульца не был достроен, виной тому были вовсе не финансовые проблемы хозяина, а банальное нежелание этим заниматься.

       Зойка с ее болячками стала тяжелым бременем для Германа. О ней надо было заботиться! Слава богу, она оказалась понятливой – на глаза не лезла.
       Так они и прожили целый месяц. Шульц приезжал домой только спать, квартирантку совсем не видел. Дом был достаточно большой, чтобы двум людям, не желающим встречаться, можно было избегать общения. По-человечески в доме было отделано и сносно обставлено только три помещения: кухня, санузел и кабинет хозяина, служивший ему одновременно и спальней.
    В конце первой недели Шульц, обнаружив, что продукты в холодильнике нетронуты, приклеил на двери кухни записку, что продукты, которые есть в холодильнике, предназначены для нее. Он дома не питается. Убедившись через несколько дней, что квартирантка его поняла, Шульц к этому вопросу больше не возвращался.
 
        Зоя была человеком благодарным, она целыми днями возилась по дому: убирала и мыла. Шульц по скудности своей фантазии недоумевал, зачем она это делает, ведь об оплате они даже не договаривались.
 Почему она решила, что он ей заплатит теперь, если он не оплатил ей
 предыдущую работу?
       А она о деньгах и не думала, ей было просто скучно, а от этого есть только одно лекарство – работа.

       В продолжение этого месяца Шульц дважды привозил с собой женщин. Оба раза он оставлял записки с просьбой после девяти часов наверх не подниматься.
       А Зойка и не поднималась. Вернее, Шульц не мог знать, что она поднималась, она проскальзывала, как мышка, на кухню, хватала немного еды из холодильника и – шмыг обратно. Заметить она успела только то, что в кабинете горел свет, но как ни странно ничего не было слышно, ни голосов, ни музыки – ничего.               
      В конце месяца Шульц оставил записку, чтобы Зоя вечером его дождалась, есть разговор. То ли Герман забыл о своей просьбе, то ли не считал обязательным держать свои обещания перед этой оборванкой, но вернулся Герман в половине третьего ночи.
       Застал Зойку спящей на ступеньке лестницы, ведущей из прихожей в гостиную.

     Он с любопытством рассматривал свою пленницу. За прошедшие полтора месяца волосы отросли настолько, что можно было понять, что они шикарные – густые, иссиня-черные.
      Она больше не походила на мальчика-подростка, скорее на хрупкую, невысокую женщину. На  лице спящей блуждала улыбка, делавшая ее лицо и приятным, и умным. Эти мысли промелькнули в голове вошедшего за несколько секунд. Через мгновение спесивая душа высокородного немца все расставила на свои места.
          Чтобы не прикасаться к женщине, Шульц сильнее хлопнул входной дверью. Зоя вздрогнула и открыла глаза. Шульц ледяным голосом проговорил:
- Иди спать. Поговорим завтра.
На ее лице он увидел обиду и недоумение. Ему же было лишь слегка неловко, да и то самую малость.

      Утром он прошел с Зоей на второй этаж и, показав комнату,предупредил, что сегодня придут рабочие стелить полы. Он передал для них  дизайнерский проект оформления комнаты для гостей. По ее лицу он видел, что проект ей не нравится. Шульц не придал этому никакого значения.
       В обед бригадир паркетчиков позвонил и сказал, что им никто не открыл. У Германа было слишком много работы, чтобы сразу мчаться в коттедж и разбираться, но информация весь день не выходила у него из головы, к вечеру он так себя накрутил, что готов был выгнать бомжичку тотчас же. Именно в таком настроении он примчался в половине восьмого.

      Дом его встретил оглушительной тишиной. В первый момент ему показалось, что Зойка сбежала, но, толкнув дверь в подвальный этаж, он понял, что Дерьмовочка забаррикадировалась и без боя не выйдет.
       Зоя реакцию хозяина предвидела, поэтому приготовила ужин и спряталась в своей каморке. Шульц хитрый ход женщины оценил. Он поужинал, плеснув в стакан коньяку, про себя отметил, что Дерьмовочка неплохо готовит. Немного остыв, пришел к двери и постучал:
- Нам надо поговорить.
Неожиданно услышал:
- Мне не нравится.
- Какое твое дело?
- Некрасиво.
- Открой, поговорим.
- А Вы драться не ….
- Да что ты, - отреагировал Герман, накручивая  на руку еще один оборот плети.
     Голос женщины пропал, вероятно, и молчит постоянно потому, что
голосовые связки слабые.

    Щелкнул замок. Шульц отметил, что глаза у нее заплаканные, видимо, сама переживает. Ну, что ж, признание вины снимает половину наказания. Но только половину, удар пришелся по спине и руке женщины, концом длинного бича прихватив предплечье самого Германа.
       Зойка взвизгнула и присела, сжавшись в комочек. Герман тупо смотрел, как сквозь рассеченную ткань его старой рубашки след от бича широкой полосой вырисовывается чуть ниже Зойкиных лопаток.
      Она тихо скулила. Это почему-то его успокоило. Он схватил ее за руку и поволок наверх, Зойка со страхом озиралась на плеть в его руке, Герман в сердцах отшвырнул бич прочь.
      Они быстро поднялись по лестнице и остановилась на пороге
комнаты раздора:
- Ну, я тебя слушаю.
- Это спальня. Нормальная супружеская спальня.
   Зойка говорила шепотом, часто всхлипывая, поэтому Герман, стоя за ее спиной, подвинулся к ней вплотную, почувствовав тепло ее хрупкого тела. Она постоянно оглядывалась через плечо на него. Ей  надо было видеть его глаза, чтобы знать, что он  понимает и слышит:
-    На полу ламинат  под светлое дерево, на стенах обои слегка с позолотой. Спальный гарнитур тоже светлого дерева большой, с полочками и зеркалами …
- И зеркала на потолке?
- Зачем? Вам нужна стимуляция? Китайцы говорят, что зеркала забирают хорошую энергетику человека, а на спящего они наводят болезни. Не надо зеркал?! Лучше поставьте две-три видеокамеры, если Вам это так необходимо.

     Шульцу на минуту показалось: то, что  происходит сейчас между ними, напоминает разговор двух любящих супругов, ревностно обсуждающих место, где они будут дарить друг другу наслаждение. Герману нестерпимо захотелось обнять женщину. Он усилием воли скинул наваждение и резюмировал:
- Тогда решим так: завтра привезут образцы обоев и ламината,
выбери сама. И, вообще, посмотришь каталоги мебели, вечером
покажешь, что нашла.
- А деньги?
- Деньги есть, не скупись.
- А мне? – после сегодняшних побоев это был чисто риторический вопрос.
- И тебе! – бог мой, сколько искренности на лживом языке.
У Зойки от восторга округлились глаза, но через секунду она сникла:
- Обманешь?! - прошептала она.
- Нет! - Герман был – сама честность.
- Обманешь! Я бесплатно сделаю. А каталоги сам привезешь?
- Шофера утром пришлю.
- Скажи, чтоб не вязался.
- Скажу! – засмеялся Шульц.

    Он на двести процентов был уверен, что Руслан к Дерьмовочке вязаться не будет, потому, что знает эту историю от начала и до конца с самыми пикантными подробностями. К тому же водитель в курсе, что она не может разговаривать.
      Шульц ошибся в своих прогнозах. Руслану Зойка понравилась с первого взгляда. Он каким-то шестым чувством дошел, что собеседница его слышит. За те два часа, что Руслан пробыл в доме, распоряжаясь бригадой паркетчиков, Зойка многое о себе узнала. Так много, что вечером не смогла себя заставить разговаривать с хозяином. Только положила на его кровать три каталога с закладками и записку, что она приболела и ушла спать. Шульц терялся в догадках, позвонил даже водителю, но и Руслан подтвердил, что его Дерьмовочка наверх почти не поднималась.

       Сказать, что Зоя была огорчена, значит не сказать ничего.Постепенно день за днем штрих к штриху, черточка к черточке из страшного монстра Шульца, нарисованного богатым Зойкиным воображением, стало вырисовываться нечто похожее на человека. На человека глубоко несчастного  и достойного понимания и сочувствия.   После общения с Русланом она с огорчением констатировала, что в ее жалости и, тем более, в ее понимании Герман не нуждается, а от нее самой его тошнит, как от дохлой кошки.

        Всю ночь она ревела, и утром Шульц был вынужден поверить, что она действительно больна. Он по телефону вызвал Руслана присмотреть за бригадой.
        Зойка так ни разу наверх не поднялась. Она только приготовила обед, грубо выпроводив забежавшего на кухню  водителя за дверь.
     Руслан понял свою промашку и больше ни разу о Шульце разговор не заводил. У них с Зоей установились ровные отношения. Довольно быстро он научился понимать ее мимику и жесты. Как-то после обеда, когда женщина была в хорошем настроении, он решил выспросить кое-какие подробности:
- Ты давно с Коляном знакома?
Зоя отрицательно покачала головой и показала два пальца.
- Два года? Два месяца? Два дня?
Зойка снова кивнула. Руслан насторожился:
- Ты давно бомжуешь?
     ойка не выдержала этой тягомотины и написала на листке: « Приехала 3 января в столицу по делам. На вокзале вытащили паспорт и деньги. Почему-то сразу подошли менты с проверкой документов,повели в отделение. А тут бомжи заварили какую-то кашу, и под шумок увели куда-то в тупик. Там меня и нашли через несколько часов без сознания и без норковой шубы. В больнице продержали больше месяца, в полной уверенности, что глуха и нема отроду. Приглашали даже
сурдопереводчика. Из больницы меня забрала няня Поля. Предложила караулить чью-то дачу, снабжала продуктами, в основном хлебом и крупой. Однажды приехал хозяин, ему не понравилось, что я живу у него в доме, он меня выгнал. Время было позднее, решила идти на вокзал. А там меня забрала к себе Надя. Все».

         У Руслана глаза стали круглыми, когда он прочитал записку. Он подошел к Зойке и, приподняв ее лицо за подбородок, сказал:
- Открой-ка ротик, солнышко!
Зойка отрицательно мотнула головой, но мужчина поднял пальцами верхнюю губу и протянул:
- Норковая шубка, говоришь? А ведь похоже на правду. Зубки –то дорогие, бомжам не по карману. Хочешь лора тебе хорошего найду?
Зойка засмеялась:
- Фониатра, деревня!
Услышав ее голос, Руслан от неожиданности присел.
- Фониатра, так фониатра!
- Не вздумай о нашем разговоре Шульцу сказать! - прошептала она, забирая из его рук свою писанину.
- Нем, как рыба!
   С Шульцем о Зое Руслан не разговаривал. Не было повода.

      Через несколько дней спальню  закончили, и вечером  Руслан заехал посмотреть работу. Они стояли в дверях, любуясь интерьером, когда неожиданно вошел Шульц. На какую мысль его навело то, что Руслан обнимал Зою за талию, одному богу известно. Только подчиняясь одному движению глаз хозяина, Руслан выскочил из комнаты. Вскоре от дома отъехала его машина.
        Герман как вроде ждал именно этого момента. Он сделал шаг к женщине, и вдруг с силой ударил ее по лицу. Потом еще и еще раз. Она не защищалась. Это злило его еще больше. Он не молчал. Он изливал на нее все обиды, которые пришлось ему пережить по ее милости.
         Наверное, что-то имело место быть, а что-то было плодом его больного воображения.
         Более нежных слов, чем  «тварь, дерьмовочка и вша в коросте» у воспитанного господина Шульца для Зои не нашлось. Она опомнилась лишь тогда, когда дверь кабинета Германа защелкнулась на английский замок.
        Зоя, полная до краев обидой и болью, достала из чулана свою
вонючую бомжовскую робу и ушла.

       Шульц хватился ее через два часа. Его самого напугал приступ бешеной ревности, который он пережил.  Он боялся, что убил женщину, так тихо было в доме. На трясущихся ногах он обошел комнату за комнатой, и не найдя в чулане вещей, позвонил в милицию.
       Зоя двигалась по тротуару и ждала, когда ее заберут. Через час около магазина ее подобрала патрульная милицейская машина. В отделении Зойку пытались расспрашивать, но что с немой возьмешь. Шульц нашел ее ночью через  патрульный экипаж. В час беглянку вернули хозяину.
По просьбе Шульца ей немного поддали, так чтобы было больно, но без членовредительства, да он предупредил, чтобы никаких сексуальных домогательств.
       Менты запихнули Зойку в прихожую, сняли наручники. Пока Шульц на крыльце рассчитывался с ними, она безучастно сидела на  корточках возле стены. Вернувшись, Шульц холодно бросил:
- В душ, и через пятнадцать минут чтобы была в моей постели.
Ответа и не предполагалось. Шульц пошел наверх, на ходу добавил:
- Дверь не запирай. Я принесу полотенце и халат.
Она послушалась. Хозяин пришел через несколько минут в халате на голом теле. Через полупрозрачное стекло кабинки Герман видел молодое упругое тело. Струи воды омывали округлые груди и плоский живот.

        Пережитый стресс мешал сосредоточиться. Мысли в голове мужчины путались. Он ненавидел эту Дерьмовочку, посмевшую предпочесть его шоферюге. Как только в голову этой мерзавке пришло, что она может изменять ЕМУ?  Он сходил с ума от  мысли, что если бы они были ровней, он бы сейчас смело шагнул под теплые струи, и они бы занялись любовью прямо там, под дождем… если бы…
        Женщина повернулась, подумала, что он пришел за ней, и вышла из душа. Герман, чтобы как-то объяснить свое присутствие, протянул полотенце и ушел. Было очевидно, что женщина обратила внимание,какая буря поднялась у него ниже пояса, и это злило его еще больше. Поэтому, когда Зоя вошла в спальню, он, желая выплеснуть на нее свое отвратительное настроение, и плохо соображая от волнения, приказал ей лечь рядом на кровать, а потом, ухватив за волосы, принудил делать ему минет.
 
         Зоя не сопротивлялась, она боялась, наслушавшись от бомжей жутких историй об исчезновении людей на веки вечные. Закончил Герман неожиданно быстро и в рот. Этого не ожидал ни он сам, ни Зоя. Она успела только добежать до ванной. Ее полоскало минут десять. Герман все это слышал, ему было неловко и обидно, ведь все могло быть иначе. Так, занимаясь самобичеванием, он уснул.
        Каким бы черствым и жестким ни был Герман Шульц, ему все же было неловко перед Зоей за свою выходку, и чтобы утром не встречаться с женщиной, уже в половине седьмого Герман уехал.
          Следующие три дня прожил на московской квартире, пригласив в одну из ночей женщину «для эротического массажа». Даме было не больше двадцати пяти лет, но она не произвела на Шульца никакого впечатления, только окончательно испортила настроение.

          Мыслями он был там, за городом. Мечтая о том, чего не произошло накануне, Герман уснул. Снилось ему, что он приехал с работы,поднялся на второй этаж, открыл дверь в ванную. Перед глазами картинка: в тесной душевой кабинке двое занимаются любовью.
       Женщина смеялась и что-то жестами объясняла любовнику, а мужчина… Это был Руслан. Герман проснулся в холодном поту.
         Сторож на подземной стоянке от удивления даже присвистнул: Шульц никогда не выезжал  так поздно. Герман и сам не знал, зачем он поперся в такую даль посреди ночи.
         Он не сходил с ума от любви к ЭТОЙ, чье имя он ни разу не произнес вслух, заменяя его всякими мерзкими кличками. Но он не хотел, чтобы кто-нибудь с ней общался, а уж об остальном и разговаривать нечего.

         Его скручивало от одной мысли, что шофер относится к Дерьмовочке как-то подозрительно внимательно. Руслану было тридцать пять, всего на семь лет меньше, чем самому Шульцу. У них были доверительные отношения, но после того, как Руслан недавно спросил разрешения у Шульца сходить с ЗОЕЙ в кино, Герман потерял покой. Его покоробило, что водитель назвал эту бомжовку по имени, а на замечание, что у той нечего надеть, ответил:
- Шеф, я мужик небедный. Костюмчик и белье купить ей в состоянии.
- Ей это не надо.
- Это каждой бабе надо. Неужели за три месяца работы у тебя она и на туфли не заработала? Ну и жмот ты, однако!
- Она ничего не просит.                - Потому, что говорить не может? Ей фониатра надо! Если тебе
некогда, давай я привезу.
Разговор Шульцу не понравился, а когда Герман сорвался, увидев их в спальне, доверительные отношения с Русланом закончились, казалось, раз и навсегда.

      Обо всем этом думал Герман, пока машина плавно покачивалась на несуществующих ухабах хорошей загородной дороги. Герман редко ездил ночью, казалось странным все – и редкие встречные машины и отсутствие пешеходов и велосипедистов. Временами казалось, что куски действительности, вырываемые светом фар машины очень похожи на обрывки недавнего сна. Дачный поселок встретил тишиной, даже собак не было слышно.
       В доме было тихо. Он спустился в полуподвал. Зоя спала, одеяло упало с кровати. Герман чему-то улыбнулся и пошел на кухню выпить коньяку, чтобы снять стресс. В холодильнике, что называется «мышь повесилась» - ничего. С досады Герман выругался, он вгорячах забыл  послать Руслана за продуктами. Делать нечего, пришлось ехать в ночной супермаркет.

       Когда он вернулся, Зойка ждала его, сидя на ступеньках крыльца. Она была неодета: только трусики и длинная футболка. Уже светало. Они молча унесли продукты на кухню. Там Герман  прижал ее к стенке и спросил:
- Скажи, что ты по мне скучала!
Ее глаза наполнились слезами, она отрицательно покачала головой. Его красивое лицо скривила ехидная усмешка:
- Но ведь ты не посмеешь отказать мне в близости?
- Не надо, - сипло прошептала она, - я не хочу!
- Надо, прямо здесь и прямо сейчас. Или уже натешилась с Русланом?
Зоя поняла, что спорить бесполезно. Герман не побеспокоился о прелюдии и ласках. Через пару минут он уже уложил ее на стол и вошел с силой, не жалеючи.

       Шульц не был первым мужчиной в ее жизни, да и смешно говорить о девственности в тридцать пять лет. Кроме того, у нее было двое взросленьких пацанов. Но такой близости, как с Германом, не было никогда. Она не сразу поняла, в чем дело, а когда сообразила, все подходило к концу. На протяжении всего действа Зоя так и не отвела глаз от лица Германа. Наверно именно это рассердило мужчину. Он сказал:
- Я даже не почувствовал, что ты живая женщина, чисто резиновая кукла. Право слово, со шлюхами приятней иметь дело.
- Вот и имей. А мне ты не платишь, чтобы чего-то требовать. Ты меня даже не кормишь, - прошептала Зойка со слезами.

    Она ушла мыться. Герман выпил полстакана спиртного и пошел спать. Долго ворочался, потом спустился к Зое. Та уже уснула, или сделала вид, что спит.
     Герман пару минут постоял, потом лег рядом с женщиной, обнял, прижал к себе и ….уснул. Зойка, боявшаяся продолжения сексуальных упражнений, отрубилась вслед за ним.
     Утром ее в постели не оказалось. Герман, несколько озадаченный, поднялся в кухню. На узком диванчике, свернувшись немыслимым клубочком, спала его наложница. На столе – недопитый стакан чаю и надкушенный бутерброд. Не осилила. Герман обругал себя последними словами.
        Он поднял ее на руки. Она не проснулась, только крепко обняла его за шею и, укладываясь поудобнее на его плече, поцеловала  куда-то за ухо. В сердце Германа проснулась что-то человеческое.
         Он положил ее на постель, не удержался от поцелуя. Она не
сопротивлялась, только  спросила шепотом: « Ты меня не бросишь?» А когда он замедлился с ответом, поправилась: « Ты сегодня приедешь?» Он кивнул.

        Он еле дождался вечера. Долго ужинали при свечах, потом Герман повел ее в злосчастную спальню, встал у нее за спиной, любуясь шикарным интерьером, и прошептал ей прямо в ухо:
- И эту красоту ты приготовила Руслану?
- Тебе, - прошептала она.
- Зачем?
- Я хотела любить тебя  в таком красивом месте.
Она пытливо посмотрела в его глаза. Он был счастлив, но признаваться не собирался:
- Я на тебе не женюсь!
- И не надо. Я просто хочу, чтобы ты меня любил.
       Он ничего не пообещал.
      Неторопливо раздел свою маленькую наложницу, попробовав на вкус почти каждый сантиметр ее тела. Его большие руки легко подняли ее с пола. Зойка ойкнула и, боясь упасть, как обезьянка обхватила его руками и ногами. Герман  поймал ее губы, она вся выгнулась, когда он стал осторожно входить в нее. На ее лице он не увидел ни тени недовольства, страха или отвращения. Оно было полно ожидания и едва уловимой тревоги. Оно просветлело после первых же движений Германа. Зоя хотела повторить то ощущение неожиданного блаженства, которое она испытала прошедшей ночью. У нее возникло ощущение
защищенности оттого, что рядом сильный и страстный мужчина. Она влюбилась.

        А Герман играл в любовь. Ему было хорошо с Зоей, так хорошо, как никогда в жизни. Но он четко решил, что скоро все кончится. Потому, что: а) это недостойно фамилии Шульцев; б) брак с ней невозможен. Они – представители разных кругов общества.
       У педантов все и всегда разложено по полочкам, как видите не только вещи, но и мысли. Все эти мысли пронумерованы и расставлены в четком логическом порядке. Право слово, я не понимаю логики  построения их мыслей, может потому, что не принадлежу к племени этих самых зануд.
      А между тем, она, логика, существует, существует не как отвлеченная схоластическая теория, а как продуманный план действия.
      Все свои умозаключения Герман  повторял себе много раз, когда занимался любовью с Зойкой, или обмывая в душе на своей груди засосы, оставленные ее жадным ртом. Он даже против таких проявлений страсти не возражал, надо сказать впервые в жизни.
         Может, так остро он чувствовал все это именно потому, что решил, что срок у его любви будет короткий. Просыпаясь под утро, он неизменно находил Зойку у себя на плече, и он не представлял, что когда-нибудь будет иначе. Он не хотел иначе. Но дело требовало естественного исхода, итак затянул на целых четыре месяца. Как там у Пушкина: «А время идет, и срок уже близенько».

         Приехав домой пораньше, Шульц объявил своей любовнице, что сегодня он повезет ее в ресторан. На ее лице прочитал все человеческие эмоции сразу - от страха до обожания.
        Она обвила его всего, прижалась, прильнула, жадно целуя. Не
ответить он не мог. Разум замолчал под нажимом эмоций. До постели не дошли, развлекались на полу. А потом мылись в тесной кабинке душа, так как если бы она была самой любимой и желанной женщиной Германа.
         Он уже был согласен, чтобы Зойка осталась его любовницей, но   так, чтобы об этом никто не знал. Правда, это была минутная слабость, вызванная чисто прагматическими причинами. Впервые в жизни женщина не поднимала вопрос о величине его мужского достоинства, о каких бы то ни было неудобствах и компенсациях.
         Память рук у Германа была великолепная. Все вещи, что он купил Зойке подошли с точностью до миллиметра. Он сам ее одел, наслаждаясь прикосновениями, как впервые в жизни.
       Макияж женщина нанесла быстро и умело. Когда она повернулась к нему от зеркала,  Герман удивился, что сделан он в восточном стиле. Не совсем осознавая, что его так смутило, Герман проговорил:
- Ты как принцесса из восточных сказок.
- Я хоть и не принцесса, но с востока. Я наполовину азербайджанка.
- На какую половину?
- На папину.
      Шульц ничего больше уточнять не стал. Сейчас у него были несколько другие проблемы. Он, пригласив Зою в ресторан, не мог остановить свой выбор ни на одном из них. В каждом могли встретиться его знакомые.
         Наконец, выбрав самый паршивенький, они заказали ужин.
 Оглянувшись вокруг и не увидев никого знакомых, Шульц расслабился. А зря! Уже перед уходом, Зою пригласил на танец некто, подошедший со спины Германа. И только когда пара вышла в круг, Германа обдало кипятком с ног до головы. Партнером Зои был Саша Доде.
        Саша был сыном дипломата и сокурсником Германа по юридическому факультету. После вуза они не встречались, он только слышал, что Доде преуспел в журналистике, стал весьма известным и скандальным репортером.
        Саша был моложе Германа почти на десять лет и очень хорошо смотрелся в паре с Зоей.  Они о чем-то немного поговорили, слов Герману не было слышно, потом журналист проводил Зою на место и бесцеремонно пригласился за их столик. Герман, соблюдая рамки приличия, познакомил Сашу со своей спутницей. На этом и расстались.

         Следующая неделя пролетела незаметно. В пятницу Шульц несколько натянуто попросил Зою приготовить ужин на восемь чело-век. У него будут гости. Уточнили меню и состав гостей. Ей показалось, что Герман ведет себя несколько неестественно, будто  что-то не договаривает. Причину этого она поняла, когда он в третий раз сказал, что это мальчишник. Зоя улыбнулась:
- Не переживай, они даже не догадаются, что в доме кто-то есть. Я
буду сидеть тихо, как мышка.
- Я буду тебе очень благодарен.

       Вечеринка шла полным ходом, компания была неофициальная, хоть и нужных, но старых знакомых. Мало пьющий Герман в этот раз набрался под завязку. Он неестественно много говорил, его голос был хорошо слышен даже в полуподвале. Зойку это сильно уязвило. С ней он почти не разговаривал, даже в постели. Она только интуитивно угадывала его желания и отношение.
        Разговоры в пьяной и давно знакомой компании не отличаются большим разнообразием. Двое играли в шахматы, Виктор как бы нехотя потягивал «Мартини», психиатр Альберт Константинович читал какой-то женский роман. Сначала прицепились к этому роману. Психиатру понравилось общественное внимание, он философски начал:
- Вам бы только все опошлить. Человеческая душа – загадка, а
 женская – неразрешимая загадка. Романы я читаю, чтобы понять, как
женщины чувствуют, какими фибрами души, и, главное, за что любят нас, мужчин. Почему мужики выбирают тех или иных женщин я понимаю, а за что бабы любят мужиков, которых, на мой взгляд, и любить не за что – вот это я и пытаюсь понять, читая эти книжонки.
- И что, уже что-нибудь понял?
- Кое-что.
- Так поделись!
Разговор заинтересовал всех, и компания плавно переместилась в гостиную, даже шахматисты отодвинули доску.

 Альберт Константинович продолжал:
- Мужики, а была у кого-нибудь из вас  необычная женщина,
 непонятная, так, чтобы на сердце рубец на всю жизнь?
Мужики переглянулись, откровенничать никто не торопился. Герман подал голос:
- Не хотите, тогда я, – он прошел и плюхнулся в кресло.
- Ой, только про шлюх не надо! Знает мы твои двухчасовые любови по вызову! – Карпов и психиатр сказали это едва не в унисон, видимо фразу эту употребляли в компании не единожды.
- Это необычная шлюха. Живет в моем доме уже четыре месяца.
- Нашел я ее на помойке, у бомжей. До недавнего времени я думал, что она глухонемая, оказалось, после травмы это. А в постели,
короче, не было у меня такой! – Герман даже рассердился.
- И что же особенного? – подначивал Виктор.
- Не сумею объяснить. Это надо почувствовать! – томно произнес
хозяин.
- Да мы готовы. Хоть сейчас! – Виктор настырно гнул свою линию.
- В каком смысле?
- Да оценить твою шлюху! Или ты в нее влюблен? Вот если влюблен в девочку с помоечки, то я тогда отстану! А если нет, то выставляй на аукцион! Ну же, решайтесь, господин Шульц! – ерничал Виктор.
    Герман оглядел собравшихся. Все, ехидно улыбаясь, ждали, признается ли вельможный пан в любви к бомжовке. Он нахмурился, но нарочито равнодушно сказал:
- Да ради бога! Аукцион, так аукцион! Кто готов?
Из девятерых вызвались четверо. Шульц ушел за Зойкой.

      Было около десяти часов, когда на пороге комнаты возник Герман. Он поцеловал подскочившую Зойку, мягко улыбаясь, сказал:
- Пойдем, я познакомлю тебя со своими гостями.
- Ты же сказал, чтобы …               
- Обстоятельства изменились, пойдем.
   Они так и поднялись, обнявшись, по лестнице. Зоя обнимала Германа за талию, он ее – за плечи. Компания была в шоке: на их глазах совершалось предательство, женщина явно ничего не подозревала. Психиатр, со жгучим профессиональным интересом следил за поведением женщины.Аукцион начался:
- Сто.
- Сто пятьдесят!
- Двести!
Рука Шульца очень крепко держала плечо женщины. А она даже не дернулась. Зоя мгновенно поняла, что происходит, и душа ее надрывалась плачем от прикосновения таких знакомых и любимых рук. На лице ее застыла маска: голивудская улыбка на пухлых губах и чуть презрительный прищур в непроницаемых сухих глазах. Эка невидаль, продают! Да нас, всех и каждого, почитай, каждый день продают и  предают!

- Триста.
- Пятьсот, мужики, и она – моя!
- Пятьсот чего? – подала голос Зойка.
- Баксов, детка! – выигравший Виктор Николаевич светился как
 новенький пятак.
- Деньги на бочку! – резюмировала Зоя, выдергивая плечо из рук
Германа.
      Запихивая баксы в лифчик, впервые посмотрела в лицо любовничка. Со злорадством отметила его неестественную бледность, что называется «краше в гроб кладут». Нагло улыбаясь, она, растягивая слова, пропела:
- Да не переживай ты, дорогой, я помню: сутенеру – пятьдесят
процентов!
И, подхватив Сомова под руку, она ушла. Глухо бухнула металлическая дверь, нарушив тягостную тишину. Герман простонал:
- Я не хочу! Не хочу!
- Ты сам отдал. Сам. Теперь жди.

      Герман ходил по комнате, как раненый зверь по клетке, уж простите за банальное сравнение, но он и впрямь походил на какого-то чудовищного монстра, мечущегося в тесной комнате.
        Неожиданно он схватился за сердце, и мужики уложили его на диван. Все засуетились и обеспокоено заметались по комнате. Но колотье быстро прекратилось, поэтому врача вызывать пока не стали. Вскоре Герман уснул.
         Пока Альберт возился с хозяином, кто-то их мужиков взял в руки его женский роман, и на последней странице обложки стал рассматривать фотографию автора. Вид у мужчины был такой, что неотложку все же вызвать придется. Он позвал остальных и все пришли к единодушному мнению, что это та самая женщина, которую Герман только что продал. Подошедший Альберт Константинович схватился за голову: во время всего аукциона его не покидало подозрение, что ему знакомо лицо женщины.
          Шульцу решили пока  не говорить. Все и так поняли, что, сыграв на невменяемом состоянии Германа, поставили под удар его отношения с этой женщиной. При хронической неудаче в любовных делах, это мог быть и единственный, и последний шанс Шульца на семейное счастье.

   Зоя спустилась с Виктором в подвал, не имея еще четкого плана действия. Мужчина помог сам:
- Герман тебя так нахваливал, уж так нахваливал!
- Значит, ему нравится?
- Я тоже хочу так же!
- А не передумаешь?
- Нет!
- Тогда тебя ждут все тридцать три удовольствия! Минет любишь?
- А то!
- Раздевайся, я сейчас приду!
Она вернулась через пару минут с веревками. Мужчина слегка нахмурился, но когда Зоя сама стала раздеваться, повеселел.
      Поцелуи следовали один за другим, возбуждая мужчину до
крайности. А когда он снял с нее нижнее белье, она приказала ему лечь на постель. Как-то подозрительно быстро и ловко женщина привязала Виктора к спинкам кровати. Он не почувствовал никакого подвоха.
         И только, когда она начала одеваться, он понял, что что-то
неладно.

 Зоя поцеловала его на прощание и с его  сотового позвонила кому-то:
- Ты подъехал? Иду.
Она уже собралась уходить, но, сжалившись, сказала:
- Я могу тебе предложить только два выхода. Или ты лежишь тут, пока тебя не найдут, кричать бесполезно, я пробовала, ничего наверху не слышно. Или я забираю твой сотовый и через час звоню этой твари, и говорю, чтобы он тебя отвязал. Я предпочла бы первый вариант, чисто, чтобы отомстить вам, козлам блудливым…
- Нет, бери сотик. А что твоему передать?
- Что я его любила. И очень об этом жалею!

   За воротами ее ждал Саша Доде. Всего неделя понадобилось ему, чтобы найти Зоины документы. Он увез ее в аэропорт и надолго потерял из виду. На его звонки она не отвечала, в столицу не приезжала, а если и была, то к нему не заскакивала.
       А в тот злополучный вечер компания быстро рассосалась. С Германом остался только Альберт Константинович. Дело даже было не столько в опасениях за здоровье Шульца, доктору было любопытно, чем кончится история с наложницей.
       Примерно через четверть часа после отъезда основной массы гостей, раздался телефонный звонок. Звонил сотовый Германа. Доктор было протянул руку, чтобы отключить аппарат, как проснувшийся Герман перехватил трубку. Что там ему сказали, Альберт не знал, но Герман, как сумасшедший подхватился и в одних носках кинулся вон из дома. Доктор за ним. Бежали куда-то через подвал, бойлерную, по длинному коридору. Запыхавшийся доктор остановился в дверях. Герман уже развязывал голого Виктора. Альберт с тревогой спросил:
  - Да что случилось-то? Зоя где?
- Сбежала!
- Да сейчас ментам позвоню, найдут! – зло прошептал Шульц, - уже бегала!
- За ней какой-то мужик приехал. Она по телефону с ним говорила.
- Руслан! Как я про него забыл?!

   Описать состояние Германа обычными словами просто невозможно. Его постигло горе, настоящее большое горе. Альберт Константинович очень переживал за друга. Двое суток он пробыл с ним в коттедже, но  собственные дела требовали его присутствия, и он отбыл в первопрестольную, взяв с Германа обещание отзваниваться ежедневно.
       Шульц так и не позвонил. Доктор позвонил ему в офис через несколько дней, от секретарши узнал, что Шульц болен и на работу не ходит. Телефон на московской квартире молчал, сотовый был отключен. Психиатр не на шутку испугался.

          Шульц был в коттедже. За эти пять дней он осунулся и почернел. В двадцатом веке говорили о таком внешнем виде так: «Казалось, что он целый месяц провалялся в тифу». Ну, в тифу, не в тифу, а выглядел Герман отвратительно.
         Он не обрадовался появлению Альберта, разговор не клеился.
 Доктор махнул рукой и ушел на кухню приготовить хоть какую-нибудь еду. Шульц пришел сам, примостился на спинке кресла и сказал:
- Алик, а ее нигде нет. Руслан уже всех бомжей на уши поставил.
- Руслан? Ты же говорил, что он сам ее увез!
- Нет, мои секьюрити его допросили с пристрастием. Это был не он. У него железное алиби.
        Надолго замолчали, так надолго, что разговор возобновился только
после ужина. Герман, глядя куда-то в пустоту, задумчиво сказал:
- А у меня даже фотографии ее нет. Не догадался сделать. Знаешь, я  предположить не мог, что буду по ней скучать!
- У меня есть, - тихо проговорил доктор, - не решился сразу показать. Правда, это ничего не меняет.

   Он протянул Герману книжку. Герман в недоумении уставился на Алика.
- Да ты на задней обложке посмотри.
     На Германа, смеясь, смотрела Зойка, чуточку более кругленькая, чем в жизни. Ниже было напечатано интервью:
« Корреспондент: Что, по-вашему, в жизни самое ценное?
Ответ: Любовь! Причем, во всех смыслах.
Корреспондент: А что Вы не приемлете в жизни и в людях?
Ответ: Вы знаете, какой грех по библии самый тяжкий? Сейчас Вы
начнете гадать, но все равно не угадаете. Гордыня! Он нее все зло. А в жизни я боюсь предательства, лицемерия и лжи, что по сути одно и то же….»

      Герман не проникся  смыслом  слов, он был еще слишком взволнован. Его из всей полученной информации заинтересовало лишь то, что появился свет в конце черного тоннеля: через издательство можно найти эту Королеву Зою Павловну.
       Альберт понял ход мыслей друга и сказал с горечью:
- Гера, ничего не получится. Я там уже был. Королева Зоя Павловна – это псевдоним. И адреса ее у них нет, только электронный, через Ин-тернет. Я там, в книге, записал.
- Я сейчас свяжусь …
- Я пробовал. Сообщения принимаются, ответа нет. Да и в редакции они предупредили, что она не отвечает незнакомым адресатам.
- А вдруг ответит? Я завалю ее письмами.
Что можно было  ответить другу? То, что его поведение подходит под пару-тройку психиатрических диагнозов? Или то, что любовь – это тоже болезнь, которой надо переболеть, хоть единожды в жизни? Все слова напрасны.

        Каждый вечер Герман садился к компьютеру и  отправлял очередное послание. Он не получил ни одного ответа в течение четырех месяцев, но его маниакально суженое сознание снова и снова толкало его к включенному экрану. В середине пятого месяца он, наконец,дождался ответа. На экране высветилось: « Мама уехала в Германию на три месяца. Позвоните в конце февраля. Макс».
У Германа пол ушел из-под ног. Он испытал не просто облегчение, а какое-то опустошение и разочарование, а потом нахлынула обида и злость. Значит, она жива, здорова, а он тут с ума сходит от … 
Черт знает, чего навыдумывал, страсти всякие в голову лезут. Значит, ей хорошо без него?! Да черт с ней! Вот только бы еще разок посмотреть в ее бесстыжие глаза…
        А сердце предательски щемило: и поцеловать ее сладкие губки, и войти в нее, мягкую и податливую, и наслаждаться ее щедрыми ласками, и дуреть от ее глупых слов, и…

      В конце февраля он не позвонил, принципиально. Ждал, что объявится сама. Не объявилась.
    Зато произошло событие, выбившее Германа из колеи на несколько месяцев.
В первых числах марта секретарша доложила, что в приемной его дожидается журналист по фамилии Доде.
      Герман Сашу не переваривал, малый был способен на пакости, и делал их с удовольствием. Он это называл репортажами и работой.
Несколько минут Шульц перебирал свои грехи, которые могли заинтересовать господина журналиста, но ничего не найдя, приказал секретарше Доде к нему не пускать под любым предлогом. Вскоре Галина Михайловна доложила, что журналист ушел, но обещал шефу крупные неприятности. Шульц испугался. От такого придурка всего можно ожидать.
      Неприятности не заставили себя долго ждать. Назавтра, с половины одиннадцатого утра в офис как из рога изобилия посыпались поздравления, рассыльные приносили цветы и подарки.
       Самого Шульца  в это время на работе не было, но он уже был в курсе события, потому, что самые близкие друзья звонили на сотовый. Приехал он спустя два часа. Прошел через галерею цветочных корзин и шмякнулся в кресло.
Зашла секретарша, подала ему большой конверт, сказала, что его принес Доде, уже уходя, спросила:
- Герман Оттович, а это правда?
- Я не знаю! Но, похоже, что правда.

      Он не знал сердиться ему или радоваться. Кто-то почти во всех местных газетах напечатал поздравления господину Герману Шульцу по поводу рождения дочери. Заголовок везде был один и тот же:
« В Империи Шульца теперь есть своя принцесса».
Шульц открыл конверт. Шесть больших фотографий. Крошечное черноглазое существо смотрит на мир с рук матери. На одной фотографии рукой Зои подписано: 1 месяц.
Зазвонил телефон. В трубке приятный мужской баритон произнес:
- Я присоединяюсь к поздравлениям. Фотки уже посмотрел?
- Ты за этим вчера  и приходил?
- Не только. Вчера Зоя хотела знать, не захочешь ли ты дать ребенку свою фамилию?
- Я хочу это обсудить с ней самой.
- Нечего уже обсуждать! Это она вчера хотела узнать, а сегодня она оформила дочку на себя. Ты дурак, Шульц. Девка получилась что надо! Красоткой будет в папашу!
- Так это ты ее у меня украл?! Как я не догадался!
- Благодари Зою, что ты еще живой. Я бы тогда тебя пришиб, когда узнал, что она у тебя в рабынях  была. Так что компромата у меня на тебя полно, ровно дыши и по одной плашечке ходи, сволочь!
      Почему-то именно после этого разговора Шульц понял, что все его усилия напрасны, что Зоя не простит и не вернется, что его дочь будет расти без него. Это прозрение пришло и остудило тоскующее сердце Германа Шульца до температуры родниковой воды. Как он и хотел, жизнь вошла в прежнюю колею, правда, без девочек по вызову.

       Он сделал еще одну попытку связаться с Зоей через Сашу.
 Буквально через час Доде позвонил и сказал, что Зоя отказывается от какой бы то ни было материальной помощи.
      Тридцатого сентября юрист кампании отставил Шульцу записку, что завтра предварительное судебное разбирательство с материальным  иском в десять тысяч зеленых. Шульц улыбнулся. Еще один иск, правда, сумма смешная. Прошедшие полгода Шульц находился под следствием и из залов суда практически не вылезал. Так что одним заседанием меньше, одним больше. Он даже не спросил о повестке, об этом должен заботиться Семенов, которому Шульц платит немаленькие деньги.

      Шульц с юристом стояли у кафедры с табличкой «ответчик», у
таблички « истец» стоял Саша Доде. Шульц спросил Семенова:
- Что у нас за дела с этим поганцем?
- Взыскание алиментов на лечение!
Шульц было открыл рот, чтобы спросить, почему его кампания должна лечить Сашу, как в зал вошла Зоя и встала рядом с журналистом.
       Судья обыденным голосом начал:
- Слушается гражданское дело Набиевой Зарины Ахмедовны о
взыскании суммы в 10 тысяч долларов на лечение Набиевой Дианы Германовны с ее отца Шульца Германа Оттовича.
- Господин Шульц, вы знаете, что у Вас растет дочь?
- Мне говорили. Но ее мать не соизволила ни разу даже позвонить!
- Господин Шульц, вы оказываете материальную помощь матери  Вашего ребенка?
- Нет.
- Почему?
- Она передала через Сашу Доде, что в моих деньгах не нуждается.
- Но теперь она попросила у вас деньги на лечение ребенка, вы ей отказали!
- Она у меня ничего не просила, я с ней не разговаривал.
- Истец у кого Вы просили деньги, и кто Вам отказал?
- Я позвонила в компанию, Шульца не было, я передала свою
просьбу юристу, господину Семенову. Он же на следующий день и сказал, что шеф отказал, - тихо ответила Зоя.
- Это неправда, он мне не передавал, - выкрикнул Шульц.
- Я написал Вам заявку, Вы поставили резолюцию « С этим можно подождать». Я принес эту бумагу, – резюмировал господин адвокат.
- Передайте через судебного пристава, - дежурно отреагировал судья.
- Господин Шульц, что Вы можете сказать по этому поводу?
- У господина Семенова собаку зовут Динкой. Я думал, что он       просит деньги на операцию животному, поэтому так и написал. Он ничего не объяснил. И я не знал, как … назвали ребенка.
- Сейчас все выяснилось. Вы готовы помочь дочери?
- Нет. Я не уверен, что это моя дочь. Я настаиваю, на генетической экспертизе.
      Зое стало дурно. Это было очевидно. Она впервые за все заседание подняла глаза на Германа. Ей вдруг стало до такой степени безразлично, как закончится заседание, ей стало противно и стыдно от того, что она вымаливает деньги у Германа, в то время, как ее крошка находится под ножом хирурга. Ей просто необходимо быть рядом. Она почти ничего не слышала из того, что происходило в зале, только видела, что Саша дважды что-то объяснял уважаемому суду, что дважды спрашивали о чем-то Германа.

   Неожиданно для всех и в разрез с ходом событий она попросила слова.
- Господин судья, у господина Шульца очень дорогой адвокат. Он
получит гонорар больше, чем я просила на лечение дочери.Они о чем-то перемолвились с Сашей, и тот заявил:
- Моя клиентка отзывает иск об уплате денег на лечение девочки. Раз у господина Шульца нет дочери, нет и оснований для иска.
- Вы напрасно отказываетесь, если экспертиза установит, что это
ребенок ответчика, вы получите деньги, - предупредил судья.
- Мы нашли средства, Диану как раз сейчас оперируют.
- Средства? Значит 10 тысяч – это не вся сумма?
- Нет.
Судья закрыл заседание. Шульц не сдвинулся с места, пока Зоя не вышла из зала. С Семеновым он не стал разговаривать. Он сидел на скамейке, тупо смотрел в пространство и думал.
       Диана. Богиня – охотница. Саша сказал, что будет красоткой в папашу. Его кровь, его плоть. И ей сейчас плохо. Ей и ее матери.
        Шульц дал время Зое уехать, его водитель должен был проследить за ней. Когда Шульц вышел из зала суда, Руслан уже стоял у подъезда. Значит больница где-то рядом. Шульц коротко переговорил с водителем и поехал по указанному адресу.

          В приемном покое кроме Зои никого не было. Она сидела с
 закрытыми глазами, тихо покачивалась на стуле и что-то шептала.
 Герман прислушался: молитва.
       Он взял Зою за руку, она не пошевелилась, все так же губы шептали слова заклинания, только из-под опущенных ресниц покатились крупные прозрачные слезы. В ее кармане заверещал телефон, но Зоя как зачарованная раскачивалась на стуле и шептала, шептала, шептала.
 Герман достал трубку. Вежливый женский голос произнес:
- Операция закончилась, девочку перевели в реанимацию. Состояние стабильное. Звоните через шесть часов.
  Заставить Зою что-то слушать было невозможно. Она тупо качалась на стуле, шептала молитву, и ничего не понимала.
        Обеспокоенный Герман на руках унес ее в машину. Уже подъезжали к поселку, когда она открыла глаза и, сообразив, что ее куда-то везут, попыталась выйти.
         В дом Герман ее затащил насильно. Ничего лучше не придумал, как запихнуть под прохладный душ, а когда она пришла в себя и застучала от холода зубами, влил ей в рот сто грамм коньяку и унес в постель. Что она подумала, одному богу известно, но она сопротивлялась, как могла. Закончилась война тем, что Зоя замоталась в одеяло и отвернулась от Германа.
       Она так и не уснула, тупо наблюдая, как в окне розовеют облака, как поднимается розовое солнце.
        День обещает быть хорошим. За спиной раздался голос Германа:
- Они уже звонили. Сказали, что мы можем приехать к десяти часам. Через несколько дней ее переведут в общую палату, и ты сможешь лечь с ней.
- Я не слышала.
- Тебе надо поспать. Я тебя разбужу.
- Я не могу.
Герман прилег на постель с ее стороны кровати, подсунул руку ей под голову, обнял и прижал к себе:
- Не сопротивляйся. Я тебе не враг. Я люблю тебя. Ты мне очень
 нужна!
- Что нашел еще клиента, кому меня можно продать?
- Я был сильно пьян. Я не знаю, что на меня нашло!
- Ничего на тебя не нашло. Ты меня и за человека-то никогда не
считал, так - бомжовская подстилка! А с такими и церемониться нечего!
- Спи! Кто прошлое помянет, тому глаз – вон!
Зойка прижалась лбом к его щеке, и моментально вырубилась.

       В половине десятого родители через толстое стекло рассматривали свое чадо. Если бы не повязка на груди, могло показаться, что ребенок просто безмятежно спит, раскинув ручки и ножки. Подошедший профессор, обнадежил, что по всем данным, операция прошла успешно, и через полгода родители смогут забыть тот ужас, что испытали.
       В машине Шульц почему-то поинтересовался, с собой ли у Зои
паспорт. Получив утвердительный ответ, через некоторое время
остановился у отдела бюро ЗАГса.
       Зоя посмотрела на него, и отрицательно покачала головой. Шульц вздохнул и поехал домой. Но отступать он не собирался. В этот же вечер он сам приготовил ужин.
      Ужинали молча. Зоя, не отрываясь, смотрела на Германа,
временами забывая о поднесенной ко рту вилке – мысли ее были очень далеко. Зачем он ей нужен? Ведь продал, за пятьсот баксов продал!
- Ну, да! Ты двоих детей уже осиротила, без отца оставила! – в голове звучал голос свекрови.
- А может и лучше, что не знают они Вашего сыночка, не видят ссор и драк?! – спорила с ней мысленно Зойка.
- Да они и тебя не видят, откуда же они знать будут, как жить надо? – не сдавалась Кира Сергеевна.
     Зойка уважала свекровь и всегда к ней прислушивалась. Муж Зойки ушел к молодой женщине и свекровь перешла жить к Зарине и внукам, всеми силами помогая снохе. Вот и теперь Зойка спокойна за дом и сыновей, только потому, что  с ними бабушка….

- Зоя! Ты меня слышишь? – Герман видимо что-то объяснял.
- Да, да! - Зойка очнулась от оцепенения.
- Ты останешься со мной? – в глазах Германа было столько тревоги.
- Я с мамой посоветуюсь! – получилось по-детски.
Зарина имела ввиду свекровь, она была ей ближе и роднее мамы, хоть и редко, но и так бывает в способной на разные сюрпризы жизни.
      Зоя осталась. Опасения Германа в том, что семья сильно изменит его жизненный уклад, не оправдались. Зоя была достаточно умным и занятым человеком. Она уважала «границы» личной свободы мужа, и была благодарна ему за невмешательство в ее дела.
      Это была некая «инопланетная» семья, по вечерам каждый прилетал на базу из своей маленькой Галактики и начинал жить по правилам дома.
      Зоя приезжала первой и отпускала няню, к тому времени, пока приезжал отец, малышка давно видела не первый сон. Буквально через полгода Герман попросил пересмотреть немного режим дня дочери, чтобы он мог общаться с девочкой, пообещав возвращаться не позднее восьми часов.

       Жизнь заиграла новыми красками. Диночке шел второй годик, она уже освоила пространство детской, и папа был вынужден закончить отделку всего дома. Вскоре ее голосок зазвенел по всем трем уровням дома, вводя немолодую няню в состояние шока - уследить за ребенком становилось проблематично. И только тогда, когда Зоя потребовала составить расписание занятий Дианы, обстановка несколько нормализовалась.
    В июле Макс приехал поступать в вуз. Герман принял пасынка хоть и сдержанно, но достаточно приветливо, пообещав протекцию, если Максим выберет учебное заведение юридического профиля. Зоя была благодарна мужу за внимание, но протежирование не потребовалось,через неделю Максим Набиев подал документы в Академию им.Жуковского и уехал в Питер.

     Зоя все так же старательно работала одновременно над двумя романами. Первый, сочный и неприличный, начатый еще по возвращении из Москвы, писался довольно плохо, вероятно в ее теперешнем состоянии благополучной женщины не было того азарта и злости, которые были нужны для того, чтобы продолжить повествование. Пришлось отложить до худших времен. А на другой роман было
недостаточно материала.
        Говорят, тот, кто хочет работать – ищет пути, а кто не хочет –
причины. По всей видимости, у Зарины не было никакого творческого подъема, ее Пегас пасся где-то в лугах Эллады, да и материальное положение жены Шульца было вполне стабильным, так что не было необходимости зарабатывать на хлеб насущный.
        Наступил период некоего творческого застоя, Зарина увлеклась
материнскими обязанностями, нашлось время и для себя. Сауны, массажи, косметические кабинеты чередовались с завидной быстротой, женщине почти не знакомой с жизнью бомонда все это было ново и интересно.

            Фамилия мужа, как, впрочем, и его кредитная карточка,
открывали двери лучших бутиков и магазинов, открывали по сути новый мир, который Зойке нравился все больше и больше..
        Даже Шульц заметил разительные перемены в жене – она расцвела и похорошела, то ли у нее появился хороший стилист, то ли уход профессионалов дал первые плоды. Как бы там ни было, но от прежней Дерьмовочки не осталось и следа.
         Это обстоятельство не столько радовало, сколько огорчало Германа Шульца. Как я уже упоминала, Герман не переносил ничего нового, трудно привыкал к переменам и нововведениям.
         Как личность творческая, Зоя менялась не только внешне, но
перенимала чужие, как ей казалось, цивильные привычки светских дам, так что вскоре от провинциалки не осталось и следа.
          Она уже не ловила каждое слово мужа, а он к таким равноправным отношениям был не готов. Именно так объясняла Зоя то недовольство и раздражение, которое все чаще посещали господина Шульца. Это было не совсем так.

        Неделю назад  у меня в гостях был  двоюродный брат. Общаемся мы с ним очень мало, даже когда он приезжает в гости, всегда кажется, что он отбывает принудиловку, настолько заметно натянутость наших отношений.
      Между нами никогда не было конфликтов, но и родство души отсутствовало, отсутствовало целых двадцать лет. Совсем недавно все изменилось, вскоре после свадьбы моего старшего сына.
      Никогда не высказывавший своего мнения и долгосрочных прогнозов Петр Иванович неожиданно признался, что наша сноха ему не по душе, уж очень напоминает ему его собственную супругу (надо же, а я была уверена, что с Надей у него все в порядке).
       Все сказанное им можно сформулировать буквально в нескольких словах: к пятидесяти годам Петя вдруг заметил, что живут они с женой каждый своей жизнью, и интересуется она им, мужем, только тогда,когда ей нужны деньги.
           Вот и моим молодым он прогнозировал именно такой тип семьи. Надо сказать, что через три года его прогноз стал реальностью во всей его неприглядности. Именно об этом мы и говорили с братом в последний его визит.
          Он сокрушался не о потере крупных сумм денег, в конце концов для этого и зарабатываются, а о том, что погоня за тряпками и деньгами стала у его семейных самоцелью, фетишью. И нет вечеров за чашкой чая, нет прогулок по городу, нет друзей, которым от тебя ничего не надо, нет чувств, пусть не страсти, но хоть какого-то тепла. Ну, был бы он алкоголиком, день за днем мотающим нервы жене, или гуленой, выжегшим своим распутством  ее душу, ведь нет – он нормальный, внимательный и верный муж, заботливый отец, примерный зять. А счастья нет.

         Вот и в душе Германа Шульца поселилось раздражение и
неприятие новой Зои, впрочем, теперь она требовала от мужа и прислуги называть ее только Зариной. И денег на эту Зарину Шульц требовалось все больше.
         Даже скупой Шульц неоднократно замечал, что Зарина экономит деньги даже на своих детях, урезая содержание, которое он им положил, даже на вещах для Дианочки, зато не скупится на дорогие, порой безвкусные, но модные вещи, а уж вечеринки для новых подруг закаты-вались на полную катушку.
        Недоразумения и недовольства возникали не только по поводу денег и вещей, интимная жизнь супругов зашла в тупик, Шульц все реже ночевал в семейной спальне, Зарина все реже интересовалась, почему он спит в кабинете. Возвращаясь к моему брату Пете, - такой образ жизни никому не в новинку, Шульц знал множество примеров такого «семейного симбиоза».

       Прошло еще три года, скучных и невыразительных для господина Германа Шульца. Радовала его только дочь. Она напоминала ему Зойку, ту самую Зойку, которую он встретил и полюбил – ласковую и открытую.
        Он мог часами играть с Дианой, рассказывать ей стихи, читать книжки, играть в компьютерные игры, короче развлекать дочь длинными вечерами, пока мама где-то в большом городе пускала на ветер заработанные папой денежки.
     «Все пройдет. И печаль и радость. Все пройдет – так устроен свет …» - это уже не просто слова песни, а народная мудрость, проверенная на собственном опыте, моем собственном опыте. Зарине тоже пришлось проверить эту непреложную жизненную истину на собственной шкуре.

      Поздним декабрьским вечером, как раз за неделю до Нового года, в доме Шульцев раздался телефонный звонок. Зарина к аппарату не подошла, обсуждала с подругой менюшку новогодней вечеринки. Звонки настырно повторялись в течение часа. Зарина не выдержала и полная праведного гнева подняла трубку. Мелодичный голос Саши Доде она бы узнала из тысячи.
- Зоя, запиши электронный адрес, только посмотри все это без компании, одна.
- А что там? – скорее из вежливости спросила Зарина.
        Только одному человеку в Москве она позволяла называть себя Зоей, и даже Зойкой. Она помнила, что Саша фактически спас ее той памятной ночью.
      Зарина еще полчаса ждала, когда подруга уедет, поминутно оглядывалась на дверь. Утром она крупно поссорилась с мужем, неприятный осадок остался на душе, и никакие самооправдания не помогали – чувство вины не проходило. Сейчас бы все утрясти, но Гера, видимо,  сильно обижен и домой не торопится.
 
       В половине первого ночи Зарина вошла в кабинет мужа и включила компьютер. Почему- то очень долго не было выхода в Интер-нет, только в два часа ночи она прорвалась в нужный сайт.
       То, что она увидела, по теперешнему времени почти ни у кого не вызвало бы столь бурных эмоций, в определенной ситуации и Зарина бы только снисходительно хмыкнула – ну, порно, как порно.
        Но это было необычное порно, ужас ледяной волной захлестнул женщину. На экране были съемки из их семейной спальни, три часа их с Германом удовольствий и наслаждений, их радости и их интимные разговоры.
 
        Это был самый счастливый период жизни Зойки в этом доме – между примирением и продажей. Зоя смотрела не отрываясь, как завороженная, переживая заново всю гамму чувств, испытанных тогда, и только потом до нее дошло, что все это смотрели и другие люди, все эти люди, или часть их знают и ее, и  Германа: теперь они с мужем – объект для насмешек  всей первопрестольной.
      Уснуть в ту ночь она так и не смогла, анализируя увиденное, злясь на Германа, болтающегося неизвестно где, именно сейчас, когда ей так надо посоветоваться. Она ломала голову, кто и когда снимал их с мужем.
        В голову приходили разные предположения и самые чудовищные домыслы – от незаконно поставленных врагами Германа видеокамер до преследования ее – знаменитой писательницы.
         И только утром ее озарило – а это же она сама посоветовала
Герману для возбуждения поставить две – три камеры, что гораздо лучше, чем зеркальные потолки. Остается только один вопрос: кто закачал эти съемки в Интернет?
        Разрешить этот вопрос Зоя сама не могла, ходила по дому, как
лунатик, дожидаясь мужа, но напрасно, Герман домой не пришел ни в этот день, ни на следующий. Зоя обзвонила всех, кого могла, но никто информацией не владел.

           Только утром в понедельник Семенов, заместитель мужа сообщил Зарине, что Герман Оттович уехал в Германию,предположительно на месяц. Зоя выпала в осадок – уехать в Германию накануне Нового года, не предупредив, не оставив денег, не поговорив, наконец! Это что же получается, они весь следующий год будут в разладе и ссоре? Она еще надеялась, что это шутка, нелепая, недостойная шутка и все вскоре разрешится самым счастливым
образом.
        Однажды слышала мнение маститого психолога о природе семейных ссор. Вопреки народной мудрости: «милые бранятся – только тешатся», он утверждал, что в каждой ссоре женщина видит конец семейных отношений – уж после этого вместе жить нельзя! Я никогда не чувствовала ничего подобного, Зарина, впрочем, тоже. Ну, подгорело что-то на сковородке, но развеется чад, рассеется запах и все будет   по-прежнему. Пройдет несколько дней и от былого скандала не останется следа, а может и рубца на сердце не останется – повод для ссоры был пустяковый.
      Руководствуясь этим своим мировосприятием, она с нетерпением ждала Германа, но дождалась судебных приставов.

      Дом Германа Шульца встретил незваных гостей тишиной и величием. Красивый дом, модная хозяйка. Описывали до обеда.
       В ходе беседы выяснилось, что господин Герман Шульц не расплатился с кредиторами, заложил свое имущество и сразу после суда уехал за границу, поручив заниматься своими делами г. Семенову.
     Зарина позвонила Саше Доде. Он не приехал, но обещал помочь.
     Через два дня он привез Зарине документы. Дом и обстановка дома принадлежит дочери – Диане Шульц и конфискации не подлежат. Кроме того, Зарина может подать в суд на выделение содержания несовершеннолетней девочке, но надежды на успех мизерные – отец жив и здоров.
      Два ноль, так прокомментировала Зойка свое поражение – второй раз Шульц ее продал, она совсем забыла, о порносайте в Интернете. А это, милая, уже три ноль.

      В связи с последними событиями, она все больше убеждалась, что именно Герман слил порнуху в Интернет, чтобы досадить ей, чтобы позлить ее, чтобы опозорить ее перед новыми столичными подругами.
       В голову неожиданно пришла мысль, что Максим ночами не вылезает из сети и тоже мог видеть этот ролик. Жаром обдало от одной мысли, что семнадцатилетний Эдуард вполне мог интересоваться эротикой и никто не контролировал его полуночные бдения перед монитором.
      Лежа в пустой спальне, она как жонглер мячиками, манипулировала своими мыслями. Как разноцветные мячи в руках виртуоза, мысли путались, скакали, конструкции рушились, начиналась новая партия с другим набором предметов, с другим количеством и другим разбросом.

        Проходили дни. Боль обиды не оставляли госпожу Шульц ни на минуту, иногда приходила в голову крамольная мысль – отомстить этому подонку, запятнавшему ее честь, выставившему ее на посмешище всей столицы. Она несколько раз выходила в Интернет, смотрела порно на злосчастном сайте. В конце концов, скачала весь фильм на диск.
       Бывшие подруги разом канули в лету, две из них без всякого стеснения попросили Зарину больше не звонить. Время от времени в желтой прессе мелькали какие-то заметки о Германе – не финансовые разоблачения, а его фотографии с очередной блондинкой, то на Карибах, то на Майорке.
        Такого рода издания знали чем достать. Зарина бешено ревновала, и не от того, что безумно любила Германа, а оттого что потеряла в его лице большой кошелек, полный зеленью.

        Досада госпожи Шульц, наконец, нашла выход. Козлом отпущения была выбрана Диана. Раздражало в ней Зарину абсолютно все – девочка была необыкновенно миленькая, но обличьем походила на отца – это в глазах мамы был едва ли не грех. Подвижность и смышленость Дины выводили ее из себя, а все потому, что Зарине пришлось отказаться от услуг няни, деньги, оставленные Германом катастрофически быстро закончились.
    С пыльных антресолей был вынут незаконченный роман. Прочитав, Зарина самокритично отнеслась к написанному – не годится.
    В один из февральских вечеров в голову пришла гениальная мысль, приехавший в гости Саша Доде идею одобрил. Вскоре нашлись и деньги, и исполнители проекта. Зарина скоропалительно перерабатывала неудавшийся роман в сногсшибательный сценарий. 
     Сногсшибательным сценарий был во многих планах, особенно оригинальным был синтез: анимации, мультипликации и видео. Зарина не очень прислушивалась к похвалам в адрес автора, ее жег огонь мести.

      Дороже всех похвал был бы для Зои звонок Германа, пусть муж ругается, кричит, негодует, пусть, но она бы знала, что ему так же больно, как ей, брошенной, оплеванной, нищей.
      Именно последнее обстоятельство доставало Зою больше всего, она уже давно не представляла себе жизни без «Шанели №5», ярких нарядов, и кричащих проявлений мнимого богатства – на каждом пальце по кольцу, две-три толстые цепочки на шее. Она понимала, что одета крайне безвкусно, что наряжена, как новогодняя елка, но заставить себя отказаться от побрякушек не могла.
      В ее взгляде появилась неприятная особенность – она шла по улице и заглядывала в глаза, считай, каждому мужчине, как он оценил ее такую нарядную, такую необыкновенно богатую и привлекательную. Оцените меня – кричал весь ее вид! А если мы знакомы, то скажите мне, что прекрасно выгляжу и произвожу впечатление! Мужчины! Я хочу нравиться вам всем!
      Как правило эффект получался обратный. Согласитесь, не всем нравятся темноволосые, сутуловатые невысокие брюнетки, немигающий взгляд темных глаз которых похож на взгляд змеи, даже натянутая неестественная улыбка не спасает положение
      От реальности никуда не деться, на данном этапе жизни Зарина Шульц была именно такой. Ах, милая, да разве тебе мама в детстве не говорила – если в душе поселится зависть или ненависть, то они выжгут душу дотла. А на пепелище, как известно, очень долго ничего не растет.
      
    Фильм закачали в Интернет, он имел достаточно большой успех, инвесторы оправдали свои деньги, достаточно много заплатили Зарине, можно было прожить небогато год-полтора. Но женщина не испытала и десятой доли восторга, на которую рассчитывала – Герман не позвонил.
    Именно это обстоятельство перевернуло жизнь Зарины, заставило посмотреть на себя с другой стороны.
     Произошло это не вдруг и не за один день. Она стала много думать о своем отношении к Герману, о том, что за шесть с половиной лет от любви ее не осталось и следа, и только теперь, сопоставляя слова,фразы, факты, слушая воспоминания дочери о папе, она поняла, что Герман, в конце концов, полюбил и оценил ее. А то, что он сделал, это было просто реакция на ее невнимание и нелюбовь.
        И ей очень захотелось увидеть его, если не для того, чтобы
помириться, но хотя бы для того, чтобы попросить прощение и
объясниться. И случай такой вскоре представился. Не совсем такой, и не совсем так, и не совсем объяснение, но…

      Через пол года, после того, как Герман уехал, Зарина заболела мани-ей преследования, ей стало казаться, что за ней кто-то следит, что все подозрительно, и еще невесть что. Она поменяла в доме замки, сменила систему сигнализации, перемены потребовали материальных затрат, но немного успокоили хозяйку.
     В канун Нового года Зарина, ожидавшая в гости сына Максима,
 накрыла праздничный стол. Макс не приехал, и мама с дочерью встретили праздник в одиночестве. Посмотрев программу по телевизору, довольно рано легли спать.
      Зарине не спалось, она включила телевизор в спальне, потом принесла вина и закуски и через какой-то час напилась очень сильно. Внезапно погас свет, но ей было уже все равно – глаза закрывались, и даже шевелиться было лень.
       Но, даже будучи сильно пьяной, она услышало какое-то движение в темноте. То, что произошло дальше можно назвать как угодно, Зойка на-звала это эротической фантазией, она решила, что ей это все приснилось, но это была явь.
     Мужчина, сильный и страстный любил и ласкал ее всю ночь, ласкал ее именно так, как она любит, от чего дуреет. Зойка не осталась в долгу. Она ласкала его, как Германа, целовала во все мыслимые места, говорила все возможные глупости, сгорая от восторга и наслаждения.

     Утром она проснулась пьяная от утомления и любви, не найдя никого в своей постели, но найдя множественные следы пребывания ночного гостя.
     Она испугалась, что предпринятые ею меры предосторожности  не спасли ее от ночного визитера. Она проверила целостность замков,работу сигнализации и осталась в недоумении – никаких следов взлома. С огорчением, граничащим с отчаянием, она констатировала, что Герман ей приснился, и что она безумно скучает по нему.
      Ее проворству позавидовали бы многие спринтеры: второго января, вечером, она передала ключи от коттеджа  Саше Доде, поручив сдать его так, чтобы окупить его содержание и уехала с дочерью в родной город.

     Можно бы и поставить точку в этой истории, но хочется «хэппи энда». Может быть, это можно считать хорошим концом?
      Дом встретил Зарину криком Эдика:
- Мама, тебе по электронке письмо пришло!
 На мониторе компьютера красовалась надпись: « Люблю! Спасибо за ночь!».